Сок из двух ягод

      Они похожи. Настолько, что это начинало пугать еще с самых первых секунд, а после, когда испуг и некое непонимание проходило — мне оставалось только разглядывать их с самым искренним удивлением на лице.       У этих двоих одинаково почти все: лицо, тело, рост, голос, эмоции, и даже, мать его, вкус в одежде. Они — словно одно целое, но и в тоже время две абсолютно разные личности, что никогда не смогут ужиться в одном теле или хотя бы посидеть рядом минут пять, не разодрав друг друга в клочья.       Точная копия друг друга, и одновременно с этим — совсем нет.       У одного манера общения сдержанная и скромная, он никогда не использует никакие «грязные словечки», не разбрасывается пустыми обещаниями и не терпит лжи. У второго же она грубая, властная, и до омерзения «испорченная» — он не брезгует лишний раз покрыть кого-нибудь благим матом или прокомментировать какую-нибудь ситуацию в этом же ключе. А еще он очень любит выпить и покурить, чем тоже нехило отличается от первого и частенько подбешивает его — тот, в свою очередь, всеми руками и ногами за «здоровый образ жизни».       Один из них умеет сочувствовать другим, может поддержать и быть так называемой «опорой», ему нравится нежность и приятное чувство влюбленности, второй — жуткий собственник, до чертиков любящий подчинение своей персоне. Он несдержанный и вспыльчивый, из-за чего часто попадает в перепалки, где успевает огребать и сам.       Один носит одежду белого цвета и просит называть себя исключительно «Данила», второй же отдает все свое предпочтение черному и в который раз напоминает, что он просто «Даня».       И вот сейчас эти двое сидят на одном диване в разных его углах уже около минуты (а это, между прочим, довольно долго для них), отвернувшись друг от друга, и все никак не могут начать проклятущий диалог.       — За этим противно наблюдать, — морщится Даня, первым подавая охрипший и прокуренный голос, нарушая неловкую тишину. — Какого хера ты вообще приперлась, детка? Мы и без тебя неплохо ладили.       — «Ладили»? — переспросила я, удивленно приподнимая брови и смотря на него, отвлекаясь от своего занятия. — Да вы чуть не поубивали друг друга!       — Но не поубивали же, — продолжает ухмыляться рыжий парень, не сводя с меня внимательного взгляда. Закидывает ногу на ногу. — Этот пидор даже драться не умеет, ей богу.       Данила раздраженно фыркает и отворачивается, тем самым невольно сбивая меня с дела. Он не хочет продолжать пререкаться с Даней, но тот буквально не оставляет ему выбора, идет напролом и не видит никаких границ, желая вывести его на долгожданные эмоции.       Я пришла в самый разгар их перепалки, начавшейся вновь из-за какого-то дерьма, хоть никто из них и не хотел разглашать тайну этого. Все было ясно и так, если учитывать то, что парни ссорятся в любой день и любое время недели, стоит мне только переступить порог и оставить их наедине. Мы жили втроем уже на протяжении долгого времени, и вышло так, что мы с Данилой работали, не покладая рук, стараясь обеспечить себя, в то время как Даня нашел более легкий и прибыльный способ заработать, торгуя ворованным и вмешиваясь в самые грязные дела бизнеса.       Это, признаться честно, пугает. Пугает то, что в любой момент его могут поймать с поличным и упечь за решетку, а мы спокойно пойдем следом как соучастники. Даже несмотря на то, что есть и плюсы этой работенки, позволяющие нам не работать совсем, но тогда было бы попросту скучно находиться в четырех стенах. Особенно после того, как Даня смог позволить купить двухэтажную квартиру в центре города, где каждому прилагалась отдельная комната, но один общий санузел, так надолго занимаемый мной во время принятия водных процедур, что лишний раз он и вовсе жалел, что не съехал отдельно. В такие моменты он начинал с силой колотить дверь в попытке выкурить меня оттуда, на что я только посылала парня и в очередной раз просила подождать. Но Кашин, как бы не грозился, все же не переезжал.       — Заткнись, Дань. Вы и так тут дел наворотили.       Он издает легкий смешок, окидывая меня оценивающим взглядом, что холодит кожу, вызывая самый настоящий табун мурашек.       Данила же выглядит словно взрослый, обиженный ребенок. Его хочется обнять и как можно сильнее прижать к груди, защитить от всего грязного и порочного мира, не позволить идеально белоснежной одежде — точно, как и он сам — испортиться и превратиться в гадкую тряпку. Но на данный момент я попросту не могу сделать всего этого — сие действие чудовищно выбесит второго, а он ненавидит подобное всеми фибрами своей души. Поэтому мне просто остается хоть как-то поддерживать Данилу, присев рядом с ним, поджав под себя ноги, и обрабатывая его раны. Мне действительно было жаль парня — он поневоле стал объектом насмешек и частых, порой тупых подколов со стороны Дани.       Даниле всегда нравилось писать музыку, сидеть над битами сутками, переделывая их по многу раз, ездить на студии звукозаписи, придумывать свой сюжет, участвовать и руководить съемками очередного клипа, и просто получать от этого все наслаждение, что только мог отыскать внутри. Так, по большей части, и проходили его дни.       Каждый был занят своим делом, но даже это никак не тушило накал страстей между этими двумя, что так не полюбили друг друга с самого рождения по неизвестным мне причинам.       — Да у меня веснушек на лице больше, чем ссадин от тебя, — усмехается Даня, поправляя капюшон черной толстовки на голове. Если бы не худи разного цвета и характер, не уверена, что вообще смогла бы различать их. — Так что ты явно себя переоцениваешь, недоносок.       — За языком следи, — буркает в ответ Данила и морщится, невольно дернувшись — я перешла к щеке.       — А то что? — тянет вызывающе, прищуривается и двигается чуть ближе.       В голубых глазах играют самые настоящие чертята, пляшут и нагло требуют зрелища и крови.       Он мог бы накинуться на него прямо сейчас, порвать на клочья, словно агрессивный пес, если бы не одно «но» — между парнями нагло сижу я, хоть как-то мешая очередному переполоху. Ведь именно я каждый чертов раз так профессионально разнимаю двух сцепившихся церберов, тяну их за короткие поводки ошейников, зная, что не получу в ответ. Понимая, что что-то значу для них обоих, раз они так легко поддаются движениям и позволяют делать это с собой, то, что не позволяют больше никому.       — Неужели набьешь мне ебало? — нахально издевается, растягивая тонкие губы, зная, что парень в белом худи попросту не способен на подобное без должной агрессии. Он хочет вывести его на эмоции.       Самый настоящий дьявол, не иначе.       Данила кривится, и на этот раз совершенно не от боли — отвращения, заполняющего его легкие и горло до краев, едва не заставляя его отхаркивать все это дерьмо, пытаясь отчистить организм.       — Захочу — набью, — почти рычит, сжимая мою руку своей ладонью настолько сильно, что я невольно вздрагиваю всем телом, не ожидая подобного.       — Ну-ну.       — Да заткнись ты, уебок! — он дергается в его сторону, намереваясь встать, удерживаемый лишь моей рукой с ваткой у его лица.       Даня ухмыляется, довольный собой и результатом своих издевок — ему все-таки удалось вывести Данилу из себя.       — Так, все, мальчики, хватит! — наконец вставляю и я свое слово, грубо шикаю, вынуждая их затихнуть.       Уж еще одной драки за сегодня я точно не вынесу. Хватит с меня.       Каждый раз разнимать этих двоих, все же, дорогого стоит — все думаешь, как бы ненароком не попасть под горячую руку, ведь в последнее время Данила сильно изменился под натиском злого братца. Ему все реже и реже удается сдерживать себя, и происходит это именно из-за частых драк и провокаций, что устраивает Даня ради развлечения в скучной обстановке, жаждая пира и веселья. Он настолько часто выводит его, что это уже стало некой обыденностью.       Даня выразительно фыркает и матерится, но все-таки немного успокаивается, отворачиваясь и складывая руки на груди, а Данила, глядя на меня благодарным взглядом, проговаривает беззвучное «спасибо».       Этого всегда было достаточно. Этих незамысловатых слов от одного и обиженного злого лица второго, что бросал странной украдкой взгляд с ухмылкой на губах, наполнив свою чащу до краев.       Даня не упускал из виду и меня, когда жаждал пошутить над кем-нибудь, но я, в отличии от его брата, реагировала не столь остро, и чаще всего либо просто игнорировала, либо отвечала чем-то подобным. А также он никогда не упускал из виду и все мои «прелести», что так точно проедал внимательным взглядом каждый раз, стоило мне пройти мимо в любой одежде, подчеркивающей фигуру.       Он нередко зажимал меня в каждом доступном углу, вдавливал своим большим телом в бетонную стену, не позволяя даже дернуться под ним в попытке выбраться, когда Данила благополучно уходил куда-либо, оставляя нас наедине без лишних мыслей. Мурлыкал на ухо, словно змей-искуситель о том, какой же его братец жалкий и слабый, что тот не сможет защитить меня от кого-либо, когда это потребуется, насколько он лучше него и что мне стоит изменить свой выбор, которого, по сути, вообще не было. Все мои упреки он прерывал фразой, что все и так прекрасно видит — как я отношусь к нему по-другому, с большим трепетом и нежностью, всегда помогаю по возможности и провожу больше времени. Как меняется мой взгляд рядом с тем рыжим парнем, и улыбка возникает чаще.       Признаться честно, я по сей день не знаю, испытываю ли хоть что-то к кому-то из этих двоих, но скрывать рвущиеся изнутри чувства не удается уже не только мне. Кашин наглел все чаще, становился все требовательней и напористее, но ни разу не брал силой, и хоть на этом ему спасибо.       И все же, парень в белом симпатизировал мне куда больше, чем настырный обладатель полностью черного гардероба.       Пока я наблюдаю за своими действиями и лишь иногда кидаю взгляд на лицо Данилы, что, не отвлекаясь, смотрит в пол, даже не замечаю, как диван сзади немного прогибается под весом парня в черном, что двигается ближе, едва не вплотную к моей спине. Вздрагиваю, ощущая теплые и щекочущие прикосновения на бедрах, прямо под совершенно не длинной юбкой, которую я сегодня кое-как умудрилась натянуть на себя, сгорая со стыда — на улице было до невозможности жарко, а идти как-то все же надо было. Задирает ее, тихо ликует от открывшегося вида и едва сдерживается от смачного шлепка.       Сзади слышится довольный смешок, и мое лицо, полное удивления и искреннего непонимания сейчас мог лицезреть абсолютно любой, кто глянул бы в мою сторону, но Данила молчит и не подает никаких признаков внимания, обиженный на братца. Тем временем Даня пробирается дальше, медленно оглаживая кожу ягодиц, задевая пальцами темное нижнее белье.       И какого черта он творит?! Блять…       Желание рвать и метать, развернуться, ударить обнаглевшего парня по лицу и просто уйти как можно дальше вскипает все ярче, но его намеренно приходится тушить, чтобы окончательно не спугнуть Данилу, который определенно надумает совсем не то, что происходит, и вдобавок припишет меня ко всему этому как соучастника.       Усердно пытаюсь убрать его руки, стараясь не отвлекать парня в белом от мыслей, но Даня непреклонен и жутко настойчив.       Обрабатывать больше нечего, работа сделана, но и уйти я не могу — крепкими руками Даня припечатал мой зад к дивану, отчего ноги под ним уже начинают затекать от долгого нахождения в одной позе. Он мнет ягодицы, проходится по спине и грубо цепляет короткими ногтями нежную кожу.       Дыхание невольно учащается, как только наглая рыжая морда нащупывает то, чего совсем не должна была коснуться.       Ему плевать.       Ему так сильно плевать на то, что мы здесь не одни, что грань разумного стирается все больше с каждым движением, шорохом, рваным вздохом. Не оставляет после себя ничего, что могло бы напоминать об обратном. Если он сейчас, прямо сейчас сделает это — назад дороги уж точно не будет. Как после я буду смотреть в глаза Данилы и увижу ли в них что-то, кроме ненависти и отвращения? Как я смогу дальше существовать в доме с двумя этими парнями?       Боже…       — Смотрю, ты закончила, — прокуренный голос отдается легкой вибрацией в ушах, — не хочешь помочь и мне?       Он скользит по спине, касается плеча в попытке развернуть в свою сторону. Дыхание спертое, неровное и едва поддающееся контролю.       — Нет, — коротко бросаю с надеждой на то, что это как-то оттолкнет его и заставит задуматься дважды.       Какой смысл вообще? Дура. Если он иногда прыгает под твою дудку, это не значит, что ты можешь что-то решать здесь.       Дергаю плечом, скидывая руку; в голове каша, нужно все обдумать в сотый раз и прийти все к тому же решению, не иначе. Я привстаю в попытке уйти, прихватывая с собой аптечку, но парень непреклонен — резко дергает на себя, цепляется с такой силой, что на коже отчетливо отпечатывается красный след под пальцами.       Застываю в неясной позе, смотря прямо в глаза. Вновь усмехается.       — Мне кажется, ты не совсем поняла, кис. Это был риторический вопрос.       Боль чуть усиливается, вынуждая поморщиться и снова попытаться вырваться. Выдох выходит каким-то на грани истерики.       — Не смей ее трогать, — влезает разозленный ситуацией Данила, и я буквально слышу, как нервно скрипят его зубы.       Тело чуть ослабевает под более приятным тоном парня позади, и я мысленно благодарю его за неосязаемую поддержку.       — Не стоит, все нормально, правда, — негромко проговариваю, когда Даня выпускает меня из хватки, позволяя устроиться удобнее лицом к нему. — Мне не сложно.       — Конечно же тебе не сложно, дорогая, — издевательски тянет он, вкушая сладкий яд, привкус которого растекается по тонким губам. — Приступай.       С подступившим отвращением и неприязнью обрабатываю и его ранки, намеренно вжимая пропитанную антисептиком ватку тверже, и он чувствует это, так же намеренно шипит и строит из себя раненого. Царапины совсем незначительны и их куда меньше, но синяк, удобно устроившийся на щеке, успевает приобрести фиолетовый оттенок с легким покраснением.       Данила зовет меня по имени, отвлекает, чем выводит Даню из себя, предупреждает, что через пару минут должен уйти на неопределенное время, и покидает нас, поднимаясь на второй этаж.       Данила часто служил мне неким щитом и опорой в этих нелегких отношениях, всегда поддерживал и заступался, если это могло понадобиться, но прямо сейчас он уходит, оставляя меня совершенно одну с этим непредсказуемым человеком. И мне в который раз придется мириться с этим натиском самой.       Даня — словно противная на вкус клюква ядовито-красного цвета. Кислая, терпкая, с горчинкой ягода, которую я терпеть не могу, хоть убей. Не люблю с самого детства и не могу воспринимать полноценно. По началу без разбору хватаешь ее как можно больше, набиваешь все возможные карманы и руки до краев, опустошаешь ранее усыпанный куст до ниток, ешь, словно не в себя, едва прожевывая, но после, когда становится совсем поздно, понимаешь, в какое дерьмо вляпался. Ее соки растеклись по ткани и коже пальцев, пачкая все, что только есть поблизости, превращаясь в отвратное месиво, от которого трудно избавиться еще долгое время из-за самого глупого неумения.       И невезения вдобавок.       И ох, мой милый, милый Данила, ты так вечно спешен в своих выводах, но так чертовски соблазнителен на вкус.       Даже здесь между вами невозможно провести схожую аллегорию.       Смородина. И почему именно она? Сладкая, нежная и со своей неотличимой кислинкой, что запрятана в вас обоих в почти равных количествах. Но она другая. Она не образует на языке неприятную горечь и вязкость, что окутает всю полость рта, вынуждая морщиться и судорожно отплевываться; не просит судорожно набивать все что можно до избытка, позволит медленно наслаждаться вкусом, смакуя каждую из сорванных ягод. Но она столь приторна на губах, а мелкие косточки внутри столь жестки, что с каждым хрустом невольно ощущаешь всю тягость жизни и то, как они застревают меж зубов.       — Молодец, — все так же, не скрывая откровенной ухмылки, вторит Даня. — Свободна.       Словно я что-то должна была ему, господибоже. Пусть подавится сегодня за ужином.       Но я лишь тихо, недовольно фыркаю и ухожу, замечая едва не упавшую на пол гордость в паре метров от меня.