turning page.

— Давай отсюда сбежим. — Думаю, он, — кивок в сторону Хэнка, роющегося у себя в столе в поисках нужной документации, — будет против. Я бы этого парня не злил. Подожди еще немного. Они уже третью неделю торчат в больничном крыле. Пьетро ненавидит каждую его мелочь, которую успел изучить за это время. Та лампа в верхнем левом углу, третья с конца, неприятно трещит, когда перегревается, а еще он наизусть выучил состав йогурта, которым его кормит Джубили. Пьетро лишь бы нудеть о том, как здесь скучно, и что Хэнк зануда, потому что запрещает ему поедать сладкое ящиками. Когда нести конфеты контрабандой отказался даже Логан, Пьетро обиделся по-настоящему. Не разговаривал с ним целых пятнадцать минут. Пьетро нервно дергает коленом, пока Логан завязывает ему шнурки – процедура, на которую они оба не согласились бы, не будучи уверенными, что их не потревожат. Но беспокоиться не о чем. Сюда теперь редко кто захаживает. “Столько дел навалилось, ты уж прости” – оправдывается как-то Скотт, которого все-таки затащили в лазарет. Наверное, Хэнк заставил ради приличия. Пьетро только кивает, понятия не имея, какие там у него могут быть дела. И Скотт больше не заходит. Двойной узел, чтобы наверняка. Логан тянет за петли шнурков и не отказывает себе в удовольствии обвести на кедах старенькие молнии, совсем выцветшие под гнетом лет. Пьетро раньше по школе только в них и гонял. У Логана целый ассоциативный ряд всплывает в голове, только он их видит. В нем – Пьетро, хвастающийся кедами, тогда еще совсем новыми, который без всякого стеснения забрасывал ноги ему на колени. Логан эти молнии ненавидел до белого каления. А сейчас он по ним даже соскучился. — Не из лазарета, — до полушепота понизив голос, бормочет Пьетро. Хмурится, отчего у него на лбу образуется складочка. Она ему совершенно не идет. Старит. — Давай уедем из школы, Логан. Теперь уже Логан хмурится. Укладывает ладонь на чужое колено, дергающееся в волнении. Пока Джубили была здесь, Пьетро все уши им прожужжал, насколько ему не терпится встать на ноги и вернуться в школьную жизнь. Но он еще слабый. Настолько, что может отключиться, не успев закончить начатое предложение. Пьетро ему в глаза не смотрит – насторожен его реакцией. Только поправляет мешающий гипсу рукав рубашки и судорожно выдыхает. И Логан, прислушиваясь к своему чутью, поднимается с колен. Дожидается, пока Пьетро вложит свои пальцы, подрагивающие в оставшемся после травмы треморе, в его руку. — Куда? — только и выдавливает он из себя, до конца не уверенный, шутит Пьетро или нет. Пропускает легкий укол тревоги, кольнувший сердце. Это не звучит, как каприз из серии “Давай уедем из школы, потому что Курт слопал те потрясающие конфеты с фундуком и я больше не хочу видеть морду этого придурка”. Он звучит по-новому. Со взрослой решимостью, которую Логан в нем раньше не замечал. — Ну, не я здесь всю Америку исколесил на своем байке, — дерзит Пьетро и тихо охает от веса, навалившегося на ноги, уже успевшие отвыкнуть от нагрузки. Логан хватает его за талию чересчур бережно, словно тот совсем хрустальный. Обычному Пьетро это бы не понравилось. А сейчас он льнет к Логану, нуждающийся в объятиях, которых его неделями лишали сломанные ребра. Пьетро вздергивает подбородок, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и расплывается в пакостной улыбке. После этого он обычно лезет целоваться, но не в этот раз. — Давай, предлагай хоть что-нибудь, старик. Логан наконец может разглядеть Пьетро получше. Щеки, на которых всегда появляются ямочки, когда он улыбается, впали, скулы заострились. Не без нежности Логан обводит его бровь большим пальцем, касается крохотной родинки на кончике носа, отчего Пьетро забавно морщится. Глаза у него совсем побледнели. То ли радужка выцвела, то ли препараты, которыми его накачали после битвы с Джин, лишили его магии детства окончательно. Он весь серый, и со своими волосами, отросшими до плеч, с больничными простынями и вовсе сливается. Логан не может отделаться от вида Пьетро, который хрипел, кашляя кровью, когда Люди Икс выносили его из джета. Эта картина будет стоять у него перед глазами до конца жизни, которая вряд ли вообще когда-нибудь закончится. Пьетро толкает его рукой в гипсе в плечо, хочет, чтобы он отошел и дал ему попробовать постоять без чужой опоры. И Логан послушно отходит, останавливается не слишком близко, но и не слишком далеко, чтобы успеть подстраховать Пьетро в случае чего. Хэнк ругается себе под нос, занятый бумажной волокитой, и не обращает на их попытки ходить заново никакого внимания. Школа утратит свое волшебство окончательно, если и Пьетро решит ее покинуть. Она уже лишилась части себя, отпустив Чарльза. Наполнилась трауром, непозволительно долгим, как для места, полного молодых людей, которые обязаны гореть надеждой и расписывать ею будущее. Логану кажется, что школой поместье можно было называть только благодаря Профессору и Пьетро – этим двум лучикам, которые, сплетаясь, делали это место особенным. И уникальным оно было не потому, что здесь обучались мутанты. Здесь слово “семья” горело неоновой вывеской, привлекающей к себе заблудших мотыльков. Каждый раз, когда Логан возвращался в школу с таким душевным спокойствием, которое дарит только мамина колыбельная, ему на шею бросался Пьетро с визгом семилетки. Потом утиной вереницей подтягивались и остальные, Скотт с опасно съехавшими очками, Курт, Ороро, даже Джин, дети, совсем еще зеленые, а он в этот момент смотрел только на Пьетро и восхищался им как человеком, который обрел свое место после стольких лет поисков. — Так и быть, можем надрать задницы каким-нибудь плохишам, — сдавшись, Пьетро вскидывает руки в воздух. Уже не тот мальчишка в разноцветных носках и любимых кедах с маленькими молниями. Мужчина. Но потертые кеды все еще приводят его в восторг. — Ты только представь. Будем жить в дешевых мотелях и гонять на твоем байке. Мысль о том, что он может вернуться к жизни в бегах заставляет Логана поморщиться. Это он непозволительно, как для убийцы со стажем в сотню с лишним лет, размяк в поместье с должностью преподавателя, осел на одном месте и успел поверить в то, что наконец нашел свой дом. Но ради Пьетро он смог бы оставить и школу, и Профессора, и всю команду позади. Логан и так налажал достаточно. Пьетро все без слов понял, только очнулся стараниями Хэнка. Ему эта чуткость досталась от Чарльза, добавила в его характер мягкость, способную лишний раз напомнить Логану, почему он в свое время послал в ад все принципы ради весеннего мальчишки с самой заразительной улыбкой на свете. Он улыбался нежно-нежно, только нашел в себе силы взять Логана за руку. “Это не твоя вина”. Пьетро единственный смотрит на него так влюбленно, будто Логан этого заслуживает. Он и правда размяк. Настолько, что не смог защитить того, кого поклялся оберегать любой ценой. Пьетро делает первый шаг. Для равновесия разводит руки в стороны, хоть гипс и заставляет его крениться вправо. У него немного дрожат колени от напряжения, но он все равно доволен чувствовать себя в вертикальном положении. — Будем брать еду на вынос и затариваться пивом, — Пьетро, уже успев мечтательно зажмуриться, распахивает глаза. — Я сто лет уже не пил благодаря кое-кому, — он специально повышает голос, чтобы замученный свалившимися на него обязанностями директора Хэнк его услышал. — А еще я хочу ирисок. Убил бы за ириски. У тебя их с собой случайно нет? Логан отрицательно качает головой. Он сосредоточен на Пьетро, делающем второй и третий шаг уже с большим трудом. Его неплохо так шатает. Логан старается приблизиться к нему как можно незаметнее, чтобы еще ненароком не оскорбить. Это чудо ведь не менее гордое и независимое, чем его папаша. Пьетро даже умолкает, сконцентрированный на четвертом шаге, единственном, что их с Логаном сейчас разделяет. Пересекает финишную черту с радостным возгласом и сразу же обнимает его здоровой рукой за шею. Теперь он может позволить себе расслабиться и не держать свой вес самостоятельно. Логан с улыбкой целует его в волосы. В его руках и широкой рубашке Пьетро кажется еще более тонким. — И будем трахаться, не зажимая друг другу рты, — смеется он Логану в щеку, щекочет нос своими волосами. — Гребанная школьная звукоизоляция. — Закончил? — Теперь да, — смех застывает у Пьетро в уголках губ и он тянется, чтобы поцеловать Логана, поделиться с ним сладостным предвкушением. Хочет разбудить в нем дух авантюризма, убитый еще в лаборатории Страйкера. — Брось, тебя и это не вдохновило? Я принимаю это как личное оскорбление. Все, вали, хочу еще раз сам попробовать. Он выпутывается из чужих рук. Логан не без сожаления отпускает его как раз в тот момент, когда в больничное крыло врывается Скотт, снова на взводе. Он теперь взрывоопасный и такой дерганный, что задевать его себе дороже. Логан поклясться может, что где-то он это уже видел. Пьетро со Скоттом обмениваются сухими кивками. Логану даже немного жаль. Он помнит, как эти же мальчики дрались подушками и щекотали друг друга, завалившись на диван, а смеялись при этом так громко, что слышно их было даже в библиотеке. Наблюдать за тем, как жизнь заставила их повзрослеть, горько. Логан видел их детьми. Теперь видит, как они едва в глаза друг другу смотреть могут. Скотт убегает сразу же, только обменивается с Хэнком парой слов. “Куча дел” ведь. Слишком заняты все, чтобы навещать Пьетро в больничном крыле. — И что же наш прекрасный очкарик хотел? Пьетро, обращаясь к Хэнку, хочет звучать бодро, навеселе, будто побоку ему на все земное и свои проблемы. Логан бы даже не уловил эту примесь обиды, если бы специально не вслушивался. Пьетро не хватает внимания и это вполне обоснованно, что ждет он его от людей, заменивших ему семью. Кто же знал, что это громкое “семья” держалось на одной лишь Джин Грей. Логан старается компенсировать опустевший лазарет своим присутствием и знает, что ему за это благодарны. Но Пьетро все еще ждет Чарльза, который заедет под вечер потрепать его по волосам и пожелать скорейшего выздоровления; ждет Курта, да даже Скотта, которому хочется залепить по морде и сказать: “Жаль тебя и твою пламенную подружку. Ты не заслуживаешь такого дерьма. Мне правда очень жаль”. Потому что Пьетро чувствительнее, чем хочет казаться остальным. То, что Скотт зашел посовещаться к Хэнком, а не поинтересоваться, как мается здесь от скуки Пьетро, ранит его сильнее, чем должно, неприятно давит на солнечное сплетение. Он чувствует себя сломанной игрушкой, которой попользовались и выбросили на свалку. Хэнк снимает очки. Устало потирает переносицу, состарившийся на несколько лет за последний месяц. Джин их всех потрепала. — Они со Шторм и Куртом посовещались. Хотят назвать школу именем Джин. Хэнк смеется. Просто берет – и смеется ошеломленному Логану в лицо. Пьетро даже не сопротивляется, когда Логан притягивает его обратно к себе за талию, поникшего и безвольного, словно тряпичная кукла. — Да вы что, все здесь крышей поехали? — Логан почти что рычит. Он говорит, только убедившись, что Пьетро у него в руках и ему ничего не угрожает. — Она всю команду чуть не грохнула! Пьетро все еще вздрагивает каждый раз, когда имя Джин при нем всплывает. Не виновата ведь она в том, что у него сотрясение мозга третьей степени и благодаря травме он чахнет в четырех стенах без своей суперскорости, которая ему теперь противопоказана. А никто и не против запрятать его в лазарет и забыть к нему дорогу. Травмы с их работой ведь обыденная вещь, а о покойниках либо хорошо, либо ничего. Но никто не запретит Логану мечтать о том, как на тот свет Джин Грей он отправляет собственными когтями. — Ты думаешь, я от этой идеи в восторге? Хэнк швыряет на стол папку с документами, не рассчитав силы. Бумагу, разлетевшуюся по комнате, подхватывает ветреный поток из окна. Логан и окликнуть его не успевает, прежде чем он вылетает из больничного крыла, злой и взъерошенный. Грохот захлопнувшейся двери еще долго звенит в ушах. — О, — тянет Пьетро совсем растерянно. Кажется, об него только что вытерли ноги. Добавляет еще тише. — О. Логан отстраняет его от себя за плечи. В меру твердо, чтобы оставаться опорой, но осторожно. Пьетро болезненно хрупкий. В больничном крыле не помешало бы задержаться на неделю-другую, но, зная нрав Пьетро, рассвет школа имени Джин Грей встретит уже без них. Логан смотрит спокойно, без жалости, которую Пьетро в свою сторону не вынес бы. Он и так на грани. Кривит губы в подобии ухмылки и моргает, быстро-быстро. Никаких слез. Это боль человека, которого только что предала семья. Та самая семья, которая сбежала утирать сопли Джин, бросив и школу, и раненого Пьетро на плечи Логана. И Логан скрипит зубами. Взгляд Пьетро – “А я тебе говорил”. Будто он только и ждал последнего ножа в спину. Но смотрит на него с прежней уверенностью, с Леншерровским упрямством. Даже со сломанной рукой и ногами, которые его толком не держат, Пьетро сиганет на другой конец страны и пнет Логана в лицо, если тот попытается ему это запретить. В нем играют остатки юношеского максимализма, требующего здесь и сейчас. Логан зарывается пальцами в его волосы, притягивает к себе, чтобы поцеловать в лоб и зажмуриться мимолетом. Пьетро впереди ждет много боли. Он и не понимает толком, что оставляет позади. Одной ночью осознает это и втайне ото всех будет жалеть. В школе ведь его юность. Здесь он познал цену дружбе, обрел семью, впервые влюбился по-настоящему, да так сильно, что и по сей день не отпускает. А в бегах романтики нет никакой – не для Пьетро она, все еще пахнущего выпечкой и молоком. — Ноги моей здесь больше не будет. Любимая папочкина склонность драматизировать. В глазах – сталь, не терпящая возражений. Пьетро и не догадывается, как порой напоминает Логану Эрика. В гневе он – его маленькая копия, только более чуткая и с живым сердцем, способным к сочувствию. Логанов дом – не стены школы, а Пьетро, со всеми своими цветастыми пижамами и пристрастию к сладкому, футболками с громкими принтами и гиперскоростью. И заслуживает он всего самого лучшего. Дома, семью, быть любимым и любить в ответ. Знать, что ты не один. — Я люблю тебя, — вздыхает Логан. Чувствует все больше уверенности, когда мысленно произносит это еще несколько раз. — И пойду за тобой, куда бы твою задницу не потянуло. Пьетро улыбается. Устало, но от этого не менее искренно. Он механически тянется к животу, где под широкой рубашкой прячет то, чего стесняется. Не хочет портить поклонникам Джин картину мира. Там – срастающиеся ребра, усыпанные гематомами, свести которые не может даже ускоренный метаболизм. Они его уродуют. Будто космические пятна разъедают молоко. Логана удостаивают поцелуя в щеку. Это – чувственное спасибо, умноженное во много раз. Потому что Пьетро не знает, что делал бы без Логана, как и Логан не знает, что бы с ним стало без Пьетро. Но в словесном подтверждении это не нуждается. — Тогда... идем собирать вещи? — Идем, — соглашается Логан. Приободренный Пьетро горит энтузиазмом. Хватает его под локоть в поисках опоры. Если бы все люди были бы такими же мечтателями, как Пьетро, мир был бы гораздо более ярким. Он их простит, кажется Логану. И Скотта, и Курта, и Ороро, потому что все они сейчас действуют на эмоциях. Одним руководит потеря дорогого человека, другим – желание доказать всем, а в первую очередь себе, что рано списывать его со счетов. Логан слишком хорошо знает, какая у Пьетро широкая душа и на какие уступки он готов идти ради тех, кого любит. А любовь, укоренившаяся в воспоминаниях, не выветрится никогда. Логан не первый век здесь коротает, знает не понаслышке. Она выцветает со временем, смягчает углы, ослабевает или вспыхивает с новой силой, но никогда по-настоящему не исчезает. И Пьетро может никогда и не поймет, как можно возводить Джин в героини, но обязательно их простит. Потому что человечество долго бы не протянуло, если бы не научилось друг друга прощать. А пока что их пути расходятся. Логанов байк и так непозволительно долго пылился в гараже, Пьетро в нетерпении клянчит кожаные перчатки. Их ждет начало, прекрасное и пугающее одновременно. Главное ведь, что совместное.