Michael Jackson — Smile
1... 2... 3... Что такое нервный срыв? Когда он наступает? Может, когда ком подкатывает к горлу? Когда руки сжимаются в кулаки? Когда голова пульсирует от боли в висках? Когда сердце заходится в бешеном ритме, а пульс подскакивает до 140 ударов в минуту? Невозможно точно сказать. Зато можно с уверенностью сказать, что у каждого человека есть предел. Есть такая невидимая линия, перейдешь которую, и красная кнопка сама нажмётся, активировав все сопутствующие симптомы. Вот только предел у всех разный. Кто-то сгорает быстро, как спичка, и так же быстро остывает. Такие вспыльчивые люди, на удивление, больше нравятся. Интересно, почему? А есть люди, которые горят долго. Горят долго и мучительно, и вместо спички зажигается настоящий пожар... Стоит подлить бензина, и этот пожар будет гореть, не прекращая. Гореть ярким и горячим пламенем, сжигая изнутри в пепел. Один срыв может действительно испортить жизнь таких людей. Так что же всё-таки лучше? Быть спичкой или пожаром? На самом деле, в разных ситуациях лучше быть одним, в других — другим. Главное, не копить всё долго в себе. Тогда пожар разрастётся до масштабов вулкана. 4... 5... 6... Счёт в голове ни капли не помогает успокоиться. Почему фонари перед глазами размазываются и плывут? Почему кожу на ногах так натирает тяжёлыми ботинками? Почему глаза кажутся горячими? Почему хочется бросить всё, забыть, остаться одному? Почему так хочется кричать?... 7... 8... 9... Как хорошо, что на улице ночью не так много людей, и шанс врезаться в кого-то крайне мал. Ботинки становятся мокрыми от того, что ими собирают каждую лужу. Холодно. Потому что лёгкая куртка была надета в спешке и совсем не подходит для ночной погоды. От быстрого перебирания ногами мышцы начинают ныть, но те помнят дорогу, так что тело продолжает нестись по мокрому асфальту. Как бы не задохнуться от бега на довольно длинную и продолжительную по времени дистанцию. 10... Чимин кричит. Кричит долго и душераздирающе. Так, как всегда хотел. Так глупо, но помогает. По-другому выплеснуть эмоции не было ни возможности, ни банального желания. После длительного воздержания плотину прорывает. Коленки сдираются об острые маленькие камушки, когда их обладатель падает. Руки бьют кулаками по такой приевшейся дороге к дому. А к дому ли вообще? Ведь в названном доме плевать, где Чимин сейчас. Плевать, как у него там с оценками, главное, чтобы экзамен хотя бы на тройку сдал. Да и там, наверное, неважно, пусть хоть на двойку, лишь бы свалил побыстрее да денежки начал зарабатывать. Плевать, поел ли он сегодня, всё ли у него хорошо с весом, нет ли проблем с питанием. Обед-то всё равно для малоимущих бесплатный. Поел, не поел — не волнует. Не успел взять порцию — твои проблемы. Так что проблемы были. И пусть они кажутся незначительными, в совокупности образуют большие проблемы типичного подростка. Плевать, есть ли у Чимина друзья. Не обижают ли его в школе. Нет ли проблем с преподавателями. Не маленький уже, сам разберётся. Так было и будет всегда. Самостоятельности Чимин научен с самого детства, и понятно, как так вышло. И плевать, что Чимин никогда не ездит на школьные мероприятия, потому что просить денег страшно. После того, как он однажды попросил дать совсем немного на поход в зоопарк с классом, а родители довольно грубо отшили его со словами о том, что на такую ерунду им ещё деньги только и тратить, Чимин больше никогда в жизни ни о чём их не просил. Ни тогда, когда его новый портфель разобрали на гвоздики и кидали в него ими же, а он тихо плакал, подбирая остатки дорогого подарка от отца на первый день в школе. Чимин не сказал ни слова, а отец и не заметил, что его сын стал ходить с каким-то мешком. Ни тогда, когда его подвесили за футболку к баскетбольному кольцу и оставили в физкультурном зале на всю ночь. Чимин тогда, кажется, выплакал все слёзы и сорвал голос. Пока учитель физкультуры не пришёл на утро и не снял его с кольца, отвесив подзатыльник за такие фокусы. Когда Чимин пришёл домой, никто и слова не сказал. Не спросил, где он был, почему его не было всю ночь. Ничего. Абсолютно. Чимин и не был удивлён, на самом-то деле. Игнорирование стало частью его жизни. Такой же неотъемлемой, как издевательства. Чимин носил очки, потому что с детства имел проблемы со зрением. И, может быть, всё можно было бы исправить, но никто не водил его на приём к офтальмологу, не капал глазные капли, не выписывал рецепты очков. Нет. На слова о том, что Чимин стал плохо видеть с доски, родители просто сунули ему в руки старые дедушкины очки с толстыми стёклами. О линзах даже мечтать не приходилось. И без того большие глаза мальчика через толстые стёкла казались ещё больше, что только усиливало поток издевательств. Чимин был худым. Скорее, тощим. Потому что в столовой он почти не ел. Его порции забирали другие ребята, гаденько хихикая и говоря, что еда бесплатная, а он может и у бездомных собак попросить. Тягаться с ними Чимин не мог в силу своего телосложения. Да и сильным духом он не был. На физкультуре Чимин чувствовал себя полностью ущербным. Если мозгами его природа наделила, то физической силой — нет. Его худенькие ручки не держали его на перекладине, и Чимин падал на пол каждый раз, раздражая этим массивного физрука, который питал к нему особую ненависть. В игре с мячом Чимина ставили в центр и просто закидывали, иногда используя как щит. Синяки после ударов баскетбольным мячом были ужасными и проходили долго. Но родители не видели их. Как и всегда. К слову, о бездомных собаках. У них в подъезде жили многие собаки, потому что кто-то из жителей прикормил однажды одну, а вскоре пришли и другие. И выгонять их ни у кого рука не поднималась. Удивительно, но отношение к собакам у его родителей было лучше, чем к нему. Поэтому Чимин часто пересекался с ними, вонял мокрой псиной, а иногда и получал укусы, потому что наступал по неосторожности какой-нибудь собачке на хвост или лапу. В один прекрасный день собака укусила его за ухо. Крови и слёз в тот день было на два ведра. После этого инцидента у Чимина остался большой и некрасивый шрам на ухе, а одноклассники вдели в небольшую дырочку кусок проволоки, называя это серёжкой. Стоит ли говорить про испорченные домашние задания, про запирания в школьном туалете, в котором в глазах рябило от ужасного запаха, про облитые школьным компотом брюки и рубашки, намоченные холодной водой из-под крана волосы, про не раз разбитые очки, а как постарше, так и про избиения в подворотне? Про гору обзывательств, прозвищ и обидных слов можно даже не упоминать. Верхушкой всего этого стал случай весной прошлого года, когда парни из его класса привязали его к фонарному столбу, закрыли ему рот его собственной рубашкой и завязали глаза. Тогда на голой верхней части тела Чимина парни, а позже и девчонки, рисовали и писали всякие гадости, уродуя костлявое тело, выпирающие рёбра, которые можно было посчитать, даже не приглядываясь, впалый живот и даже пупок с заметно криво обрезанной пуповиной, потому что мать рожала его дома в таз, спасибо, что не на пол, и никакого медицинского обслуживания и стерильности не было. У матери быстро пропало молоко от того, что она пила алкоголь во время беременности, а развитие малыша без молока заметно стопорилось. Чимин был низкого роста, с хрупкими костями и сухими ломкими волосами. Его называли соломенной куклой и даже говорили, что сожгут его вместе с Масленицей. Звучит, как чёрная шутка, а Чимин прекрасно знал, что эти люди способны на всё. Они сделают с ним, что угодно, если им ударит что-то в голову. И никто их не остановит, а его никто не спасёт. В тот день один отморозок достал карманный ножик и резанул Чимину чуть под шеей, в месте ярёмной впадины. Два перпендикулярных надреза, означающие крест мученника, теперь всегда прожигали кожу Чимина. Как Чимин кричал в тот день... Как он плакал, сжимая зубами тонкую рубашку и пытался дёргать ногами, чтобы выбраться и прекратить эту пытку. Он навсегда запомнит этот смех. Смех, который течёт у него по венам и отдаётся в ушах. Чимин всегда гадал, как далеко эти ублюдки могут зайти, издеваясь над ним. Когда они остановятся? Когда поймут, что перешли все грани морали? И что-то подсказывало ему, что никогда. «Настанет тот день, когда мы приколотим тебя гвоздями к дереву, как Иисуса. Мученники попадают в рай, Чимин-а. Твои крики станут твоим похоронным маршем». Звучало, как приговор. Каждый день Чимин шёл в школу с мыслью об этом. Чимин знал, что обращаться в полицию бесполезно. Его никто не станет слушать, все подумают, что этот паренёк лжёт и несёт откровенную чушь. А было так страшно. До черноты в глазах страшно. Чимин думал, что пусть его обливают водой хоть каждый день, пусть оскорбляют самыми обидными словами в мире, пусть избивают, только пусть не сделают того, что обещали тогда. Чимин не вынесет этого. То, что он умрёт, очевидно. А умирать Чимину, даже будучи в откровенно тяжёлом положении, не хотелось. Чимин грезил о том, что выпустится из школы и поступит куда-нибудь. Переедет от родителей, найдёт работу и заживёт обычной жизнью. Купит нормальные очки и наконец зашьёт дыру на мочке уха. О большем он и не мечтал. На этом этапе жизнь не заканчивается, и почему-то Чимин был уверен, что выдержит все эти испытания, и его будет ждать долгожданный покой. Не тот покой, к которому приходят мысли суицидника, а покой в душе. Спокойная и размеренная жизнь. Вот, чего хочет почти шестнадцатилетний Пак Чимин.* * *
Несколькими часами ранее Дверь подъезда поддаётся с третьего раза, потому что магнит на ключах давно стёрся, и домофон противно пищит на ухо. Чимин поднимается на шестой этаж по скрипучим ступенькам, ибо лифт в доме не работает ещё с того года, когда он перешёл в старшую школу. Дверь квартиры настежь открыта. Чимин заходит в тёмную прихожую, даже не включая свет, снимает с окоченевших ног насквозь промокшие ботинки, вешает на крючок куртку и проходит чуть дальше, прямиком на маленькую кухню. Заглядывает в холодильник, где стоят только банки с наверняка испорченными консервами и бутылка дешёвого алкоголя. Сегодня уже восьмой день без ужина. И без еды вообще. Понимая, что если он не поест ещё и сегодня, то точно отбросит коньки, Чимин с отвращением берёт рыбные консервы и ставит их в кастрюлю, заливая водой и поджигая газ. Варка немного улучшит состояние консервов, уничтожив часть бактерий. Вываливая получившуюся кашу на тарелку, Чимин садится за стол и морщит нос от отвратительного запаха варёной и протухшей рыбы. Но лучше это, чем совсем ничего. Когда он кладёт на пробу первый кусок, его чуть не рвёт. Ужасно. Но Чимин, поборов чувство тошноты, съедает всю тарелку. Желудок неодобрительно урчит. Чимин думает, что его желудочная мышца сжалась до минимального размера, ибо ест он очень редко и очень мало. Но ест, и это уже хорошо. Пока Чимин моет тарелку, он слышит чьи-то громкие шаги и поворачивает голову, видя в дверном проёме фигуру отца. Внутренности сжимаются, стоит отцу пройти к холодильнику. Чимин надеется, что мужчина, как и всегда, не заметит его, но его надежды не оправдываются. – Пожрать что-нибудь есть? – говорит мужчина прокуренным голосом, но Чимин замечает, что отец, по крайней мере, не пьян. – Нет, – осмеливается ответить Чимин. – Ты сожрал всё, да? – устало говорит мужчина. – Н-нет, – голос Чимина немного дрожит, потому что ему страшно. Страшно, что отец разозлится на него, а это последнее, чего он хочет. Ему хватает этого в школе. – Ты другие слова знаешь? – потирает виски мужчина и закрывает холодильник. – Родила мать умника. Хоть бы полезное что-то делал. Чимин молчит, не решаясь высказать всё, что он думает о родителях. И об отце в частности. Да, Чимин не работает, хотя по закону уже имеет право. Просто он прекрасно понимает, что тогда точно загнётся. Да на своих кривых руках он ни один ящик не поднимет и не выдержит ни дня в работе официантом или раздавая листовки. Чимин и так еле-еле продолжает учиться, терпя словесное и физическое насилие со стороны одноклассников. И при этом умудряется держать высокий балл. Ему нужно хорошо сдать экзамены, чтобы в будущем получить престижную работу. И вылезти из этой лощины бедности. – В магазин хоть можешь сходить? – подходит отец к парню и сам выключает кран, заставляя Чимина нервно дёрнуться. – Могу, – выдыхает Чимин. – Что нужно купить, отец? – звучит так дико, потому что он давно не пересекался с родителями. Будто язык забыл слова «отец» и «мама». – Холодного тёмного купи, – достаёт несколько мятых купюр из кармана и протягивает в руки сыну. – Мне не продадут, я несовершеннолетний, – возражает Чимин. – Завали ебало и купи нам с мамой выпить, сынок, – звучит немного гневно, но по-прежнему устало, потому что отец опять пил всё утро со своими гаражными друзьями, и плевать, что машины у них нет, и, видать, решил выпить ещё и вечером. – Л-ладно, – дрожащими руками Чимин забирает купюры и пулей вылетает из квартиры, надеясь, что этих денег хватит хотя бы на «Kozel», потому что тем, что дешевле, недолго и отравиться. Как бы Чимин ни презирал своих родителей, он считал, что могло быть и хуже. Они не избивали его, не приковывали наручниками к батарее и не использовали, как секс-куклу. Они лишь изредко обращали на него внимание, и чаще всего для того, чтобы попросить купить выпивку или сигареты, убраться в доме или приготовить поесть. Поэтому он не желал им смерти. Чимин ждал момента, когда их пути разойдутся, и они забудут о существовании друг друга. Вот и всё. Заходя в круглосуточный магазинчик, Чимин высматривает более-менее сносный алкоголь и берёт его с прилавка, направляясь к кассе. Он стоит, натянув капюшон на голову, и только сейчас замечает, что надел слишком лёгкую куртку. Хорошо, что до дома всего несколько переходов, иначе Чимин бы точно замёрз. Его толкают в плечо, но Чимин никак не реагирует. Когда это повторяется, Чимин поворачивает голову и видит своих одноклассников, что стоят с банками пива в руках. У некоторых в зубах ещё и сигареты. – Смотрите-ка, кто здесь, – тянет один из них. – Почему это такой прилежный мальчик балуется алкоголем? Сзади начинают хихикать его дружки, но подходит очередь Чимина, поэтому он ничего не говорит. – Есть 18? – спрашивает продавщица, глядя на него не очень доброжелательно. – Д-да, – отвечает Чимин и снова слышит противный смех. – Паспорт покажи. Паспорт-то Чимин взял, вот только показывать его не стоило. Ведь там легко можно определить, что этому пареньку только в октябре исполнится 16. – Я его дома оставил, – находится Чимин. – Вот сходи до дома и принеси паспорт, а потом покупай всё, что душе угодно, – отвечает женщина и отодвигает покупки Чимина, жестом приглашая следующих. На самом деле, эта женщина поступает правильно, но сейчас как никогда Чимину хотелось, чтобы ему просто продали эту несчастную банку пива. Домой без неё приходить было страшно. Но и по Чимину видно, что ему далеко не 18. Да ему хотя бы 15 дать можно с трудом. И как быть?... – Пробейте эту банку, – говорит одноклассник, указывая на банку Чимина. Женщина только слабо улыбается и пробивает весь алкоголь для ребят. Чимин теряется, когда парень, что крупнее него на два десятка сантиметров, протягивает ему холодную банку. – Бери, что встал, – бурчит он, закатывая глаза. Чимин буквально выхватывает пиво из рук парня и прижимает к себе, пряча под куртку. Другие парни подтягиваются и заключают Чимина в кольцо, когда тот пятится назад. – Проводить тебя, куколка? – ухмыляется одноклассник, обнажая ряд почерневших от сигарет зубов. – Не стоит, – говорит Чимин, но не может сделать и шага. – А мне кажется, что стоит, – выдыхая едкий дым Чимину в лицо, говорит парень. – Как думаете? – обращается уже к дружкам. Те одобрительно кивают и смотрят голодными глазами, буквально сканируя Чимина взглядом. Они выходят из магазина и заводят его за ближайший поворот. Чимин не на шутку пугается, что его опять хотят избить. Он надеется, что банка не пострадает. Потому что к избиениям он уже как-никак, но привык. Но каждый раз всё равно страшно... Один из парней скручивает ему руки за спиной, и Чимин даже не сопротивляется. Проще не сопротивляться. Так им быстрее надоедает. Но вместо того, чтобы заломить ему пальцы, его почему-то прижимают головой к стене и наклоняют вперёд, вставая сзади. Чимин ощущает чужие ладони на своей заднице, и... Черт, к такому он не был готов. Дальней частью сознания до него начинает доходить, к чему идёт дело. И, да, теперь он паникует. Теперь ему страшнее в два раза. – Пустите меня! – Чимин бьёт ногой одному из парней по руке, и тот шикает на него, сжимая руки сильнее. – Не дёргайся, а то будет больнее, – предупреждает одноклассник, связывая руки Чимину какой-то одеждой, судя по всему, чужой курткой. – Нет! Отпустите, отпустите! Он начинает плакать, потому что осознание накатывает холодной волной. Его, что... Собираются изнасиловать? Они готовы докатиться даже до такого? Теперь неизвестно, что хуже. Быть приколотым гвоздями к дереву или это. – Не надо! – истерит Чимин. – Умоляю, не надо! Можете избить меня, только не надо! Прошу! – Угомонись, куколка, – наклонившись к уху, шепчет парень. – Никто тебя насиловать не собирается. – Д-да? – Почти, – хохочет. – Сегодня только растянем. Ты же не хочешь, чтобы тебе было больно, верно? Слышится хохот остальных, а у Чимина уже круги перед глазами от жутко неудобной позы и бешеного пульса, который слышно даже в висках. Чужие руки стягивают узкие джинсы с худых ног до колен, и холодный осенний воздух разгоняет мурашки по телу. Чимин закусывает губу, чтобы позорно не орать, как девчонка, но всё же сдавленно пищит и поджимает ноги, за что тут же получает. – Держи ноги ровно, куколка. Чимин от напряжения привстаёт на носочки, а головой продолжает биться об стену, потому что его покачивает. Слышится звук открывающйся баночки и запах чего-то клубничного. Когда с него стягивают боксёры, он чувствует что-то холодное и громко вскрикивает, мгновенно сжимаясь. – Какой чувствительный, – рокочет парнишеский голос рядом. – Мы ведь только начали. Наверное, отец уже уснул, так его и не дождавшись. Но никто про Чимина сейчас и не вспомнит. А Чимин сейчас, кажется, понимает, что достиг того самого предела. Он плачет. Плачет, но стоически выдерживает все манипуляции, что творят с его задним проходом, растягивая девственника до трёх пальцев и кулака. Чимин верещит, как будто его режут, что отчасти правда, в один момент кто-то не выдерживает и прижимает ладонь к его рту, чтобы заглушить дикие вопли. Невыносимая боль. Ощущение, будто бритвой режут по коже. В один момент его перекрывает, и Чимин кричит. Кричит очень громко, с нечеловеческим рёвом, он не плакал так даже тогда, когда ему резали ножом в тот день. Не сравнимо. То было один раз. А тут будто сотня таких надрезов. И клубничная смазка совсем не уменьшает боль. По-прежнему очень туго. Пальцы не входят даже наполовину. А когда особо умный резко вводит целый кулак, Чимин не выдерживает и оседает на землю, обнимая себя руками и закрываясь. Одноклассники стоят так ещё несколько минут, но в итоге плюют ему под ноги и уходят. Хватило ума остановиться. Чимин не может успокоить себя. Он считает до десяти, как делал всегда, но в этот раз всё бесполезно. Всё, что так долго копилось в нём, выходит наружу в виде солёных слёз. Ненависть. Гнев. Отчаяние. Несправедливость. Боль. Одиночество. Страх. Ненужность. Беспомощность. Слабость. Чимин не знает, сколько просидел голой задницей на земле, когда хватило сил встать на ноги. Банка с пивом по-прежнему покоилась под курткой. Собрав остатки себя, Чимин дошёл до дома, кинул банку на стол, не зная, есть ли дома кто-нибудь, и прошёл в свою комнату. Кое-как он нашёл свой телефон и вбил в поисковик запрос: «Что делать, когда тебя изнасиловали?». Косвенно этого не произошло, но психика парня окончательно сломалась даже от простой растяжки, куда уж. И первым ответом было: позвонить в телефон доверия. Чушь какая. Наверняка надо было обратиться к врачу или поговорить с родителями... Чимин нервно засмеялся. Родители станут его слушать. В другой жизни. А к врачу уже поздно идти. Потому ему ничего не оставалось, как дрожащими руками набирать цифры этого дурацкого телефона доверия. Это ведь всё равно анонимно. Может, ему действительно смогут помочь? Чимин в этом очень сильно сомневался, но выговориться хотелось. Выплеснуть всё накопившееся горе ещё хоть как-то, кроме слёз и криков. Чимин приложил телефон к уху и стал ждать...