Наверное, за этот год Шурфу уже порядком надоело слушать, как я ломаю его инструмент, но примириться с мыслью о том, что я не могу даже пару нот связать на фортепиано, я не смог. Поэтому к моему репертуару в лице «Собачьего вальса» и «К Элизе» добавились ещё «Лунная соната» и «Полонез Огинского». И всё. Но я старался, честно.
Мы стали жить вместе. Конечно, не в моей халупе в спальном районе, а в его частном доме за рощей в Тамбове. Конечно, мне пришлось перевестись в другой филиал «Тёмной Стороны» и для этого надо было поговорить с Джуффином. Когда я сообщил ему о том, что переезжаю, он удивился. Но когда через полчаса его попыток вытащить из меня причину отъезда в кабинет заглянул Шурф и осведомился, скоро ли я освобожусь, он действительно офонарел. Я, кстати, именно в этот момент понял этимологию этого слова: глаза его стали размером с неплохую такую фонарную лампочку каждый и прямо-таки лучились полным непониманием ситуации. И Шурфу пришлось объяснять. Каминг-аут наш случился внезапно для всех троих, поэтому более-менее связный текст признания из уст Лонли-Локли начал выходить только под конец. Не менее внезапно стало то, что после чувственной и трогательной речи о том, что «любви все особи покорны» Джуффин просто беспардонно заржал.
— Да уж, спас развратника на свою голову, чтобы он потом у меня невинного Максимку в голубые ряды увёл! — скорее выкашлял, чем проговорил он, так как смех, кажется, свернул в трубочку его насквозь прокуренные лёгкие. — Ну что ж, голубки, совет вам да любовь!
Шурф удивлённо поднял бровь, а моя челюсть с громким стуком ударилась об пол.
— Что? А какую реакцию вы от меня ожидали? Что я буду ругаться и топать ногами? Мальчики, ну вы же меня не первый год знаете! Ну что ж, внемлите, в таком случае, наставлениям моим! — он сделал патетически-трагическое лицо и простёр длань свою в моём направлении: — Ты, Максим, должен будешь работать во благо общества в «Тихом Городе», пропащей ветке развития «Тёмной Стороны», чтоб тебе неповадно было из семьи с мутными мужиками сбегать. А ты, — рука переметнулась в сторону Шурфа, — ты, дружочек, больше не бедокурь. А то знаем мы твою нелюбовь к тамбовским мафиози. Может, обострение начнётся, ещё куда полезешь. Живите счастливо, и не забывайте старика-Чиффу. Жду в гости стабильно два раза в год. Тебя, Макс, с отчётом об успеваемости компании, а тебя — просто на чашечку виски. Ты мне уже года два не звонил даже, я уж думал, что снова на дно залёг. Волноваться начал, между прочим, а у меня сердце слабое… Так, всё, брысь оба два с глаз моих! Долгие прощания — лишние слёзы.
Мы ушли, ошеломлённые благосклонностью Халли, и, так как мы оба знали его характер, сразу заподозрили что-то неладное.
Однако ничего не произошло. В «Тихом Городе» меня по рекомендации шефа назначили секретарём их главнюка, так как: «Я уж и сам начал жалеть, что взял тебя, отъявленного гуманитария, в компьютерный отдел, да переводить тебя особо некуда было, а тут и при деле, вроде бы, и не мешаешь никому особо», — цитата из телефонного разговора с Джуффином. Я тогда на него обиделся, но быстро понял, что в целом-то он прав. Новое место работы приносило стабильный доход раза в полтора больше, чем до этого, дома меня ждал любящий Шурф со своими кулинарными изысками (которыми он начал меня радовать аж с того самого Нового Года, сумев из странного набора продуктов в холодильнике «нахозяйничать» на пять мишленовских звёзд), уют и покой. Нет, конечно, иногда на него накатывало, и он мог часами гундеть о том, что я, такой перспективный молодой человек, трачу свою жизнь на мужчину, который на тринадцать лет старше меня, да к тому же имеет явное криминальное прошлое. Я его исправно отчитывал за излишнюю самокритику, заключал в объятия, доказывая ему на практике, что в этой жизни мне нужен именно криминальный мужчина и, желательно, именно этот. И, желательно, пару раз подряд.
А в остальном всё было мирно. Даже слишком. Поначалу интересная работа быстро скатилась до уровня «рутины», дома было чересчур спокойно, и даже периодические смертельные бои с фортепиано не могли раскалить обстановку для комфортного моей романтической душе уровня. Особенно во время отпуска.
Я сидел за роялем и отрабатывал что-то из Моцарта (подозреваю, в музыкалках это дают классе в первом-втором, но для меня это почему-то стало камнем преткновения в изучении фортепиано), когда Шурф подошёл ко мне со спины и положил свои руки на мои.
— Ты держишь их слишком жёстко, — снизошёл до объяснений он. Видимо, я его-таки доконал. — Руки по клавишам должны порхать, а они у тебя ходят, как пьяные крабы. Расслабь руки ниже кисти, но локти держи прямо. Вот так. А теперь давай. Размер шесть восьмых. Я буду считать, а ты подстраивайся.
И он засчитал. В его исполнении шесть восьмых звучало как-то уж слишком быстро, и поначалу я часто запинался, и он начинал считать заново, но потом я быстро втянулся и завершил произведение почти на одном дыхании.
— Видишь? Это совсем не сложно.
— С тобой мне всё легко, — я откинулся ему на грудь, и он положил голову мне на плечо, пробегая взглялом по партитуре.
— Однако, мне всё-таки кажется, что инструмент ты начал осваивать не от любви к нему, а просто из чувства вредности.
— С чего ты взял? — обиженно фыркнул я. Но не имеет смысла отрицать, что он недалеко ушёл от истины. Занимался я фортепиано назло тому, что в музыкалке у меня по нему всегда стояло твёрдое три, да и тесный контакт с виртуозом Лонли-Локли не тешил моё бедное эго.
— Ты настоящий мастер игры на саксофоне, и до знакомства со мной вообще практически не прикасался к клавишам. Но потом внезапно решил с завидным упорством освоить рояль. От зависти?
— Немного, — честно признался я.
— Я не могу ругать тебя за то, что ты решил выучиться чему-то новому, я за это тебя даже похвалю, но зависть — дурное чувство.
— А если я перефразирую? Не от зависти, а из желания хотя бы частично соответствовать твоему уровню, потому что, как мне кажется, так у нас будет больше точек соприкосновения.
— А тебе их мало? — неподдельно удивился Шурф. — Дорогой мой, ты не думал, что мы не должны соответствовать друг другу во всём? Ведь те же пазлы подходят друг другу только если имеют разную форму, но несут общий смысл. Мы с тобой разные, это так, но вместе мы составляем идеальную картину.
— Идеальную? — нагло поинтересовался я.
— А тебя что-то не устраивает?
— Скука, Шурф. Мне скууучно.
Он немного отступил и замолчал, обдумывая упавшую на него с моей лёгкой руки проблему.
— Я завтра улетаю в Рио-де-Жанейро на концерт. И хотел позвать тебя с собой.
— Я тебя дома, что ли, не послушаю? Снова звать меня на свой концерт — банальшина. Повторяешься, старик.
— Ты не понял… Я не зря затеял этот разговор про пазлы. Мне понравилось выступать вместе с тобой. И мне хотелось бы, чтобы свидетелями нашего творческого единения душ стали не только снобы из российской глубинки.
— Ты хочешь играть со мной?! На сцене?! А как же «фортепиано без оркестра»?
— Так я и без оркестра, — пожал плечами он. — Только с одним саксофоном.
Появление на сцене во время концерта Безумного Рыбника некоего Чумного Доктора произвело фурор. Так как мы были только тенями самих себя на бархатном занавесе, для узнавания себя я выбрал маску средневекового врачевателя, похожую на птичий клюв, только без нижней части. Мне понравилось. Это снова разожгло во мне позабытое чувство вхождения в кураж на сцене, после мир заиграл новыми красками, а кровь гоняла по горячим венам, кажется, чистый адреналин.
Так мы совершили тур по Америкам, потом съездили в Европу и вот мы остановились в моём старом родном городке. Я не мог упустить момент, и сразу же назначил встречу моей извечной парочке: Последнему Творению Дали и Неприступной Крепости Женской Логики.
— Ну ребяяята, ну пожааалуйста! — без устали ныл им я, потрясая двумя билетами на концерт.
Дизайн билетов теперь был ещё гротескнее: помимо розы и маски, теперь там размещалась ещё и луна, стая ворон и анфас Чумного Доктора.
— Мелифаро, халява-халява, взять-взять! Вы знаете, сколько они стоят?!
— Знаем, — буркнули они хором. — Мы, вообще-то, таким же тебя поздравляли.
— Ну вот! А эти — бесплатно. Для вас.
— Ну это же просто рояль! Мы его уже слышали!
— Эх, вы! Где же вся ваша культура?! — отчаянно взвыл я.
Нет, у меня не было чёткой цели заставить ребят пойти на наш концерт, но очень уж хотелось увидеть их восхищённые рожи в первых рядах. Им же вроде понравилось тогда на празднике? По крайней мере, Меламори точно.
— Тем более, там будет не только пианист.
— Это как? — снова хором спросили они. Я прикрыл лицо рукой.
— Да вот так. Я вам тут уже чёрт знает сколько времени втолковываю, что он теперь играет не один, и не классику, а джаз с саксофонистом, решившим поддержать его инкогнито. Я сам хотел сходить, ещё в Тамбове билеты заказал, а тут… Ну не получается у меня, понимаете? А так хоть билеты не пропадают.
— А почему два? — спросил Мелифаро, наконец-то, пусть и нехотя, забирая картонки.
— Я хотел пригласить одного человека. Но так получилось, что на то мероприятие, что иду я, он идёт со мной. Вам понравится, обещаю. Ну так что? В субботу, в шесть вечера. Ненапряжно и занимательно. И культуру свою обогатите.
— Ладно, мы согласны.
— Спасибо, ребята! Вы не представляете, как я вас люблю!
— А какой сегодня день недели?
— Эммм… — я замялся, — суббота?
***
***
Перед гримёркой Рыбника стоял здоровенный телохранитель (размерами примерно два на два метра) и отказывался меня туда пускать якобы для сохранения рыбникового инкогнито. Я психанул, сгонял до своей, переоделся в Чумного Доктора и вернулся. Тормознутый охранник, несмотря на то, что рост, голос и походка мои нисколько не изменились, беспрекословно пропустил меня внутрь.
Шурф собственноручно делал себе укладку и пришпиливал свою прекрасную шляпу, чтоб не слетала. Я так залюбовался его сосредоточенным выражением лица, что не расслышал, что он что-то спрашивал.
— Макс, э-эй! Что-то стряслось? Будь добр, сними эту маску, из-за неё я не могу в полной мере различить твои эмоции.
— Прости, я задумался, — я вышел из ступора и избавился от длинного намордника.
Увидев блаженную улыбку на моём лице он расслабился и слегка усмехнулся.
— Сегодня в зале будут мои друзья,
— Леди Меламори и гиперактивный молодой человек в цветастой одежде?
— Ты их до сих пор помнишь? — удивился я, он пожал плечами и снова повернулся к зеркалу.
— Они ведь твои друзья. Значит, они для тебя важны. А раз так, я постараюсь запомнить. Как, кстати, зовут того парня?
— Мелифаро. Он неплохой, но очень уж вредный.
— Он безбожно исковеркал тогда мою фамилию.
— Это было совершенно случайно! Ну так что?
— Насчёт чего?
— Предлагаю выложиться по полной!
— А мы разве умеем по-другому? — хмыкнул он.
В отдалении послышался первый театральный звонок, над зеркалом в гримёрке загорелась первая лампочка.
— Макс, ты слишком перевозбуждён. Неужели нервничаешь?
— Нет! Ну, может быть, немного… Да.
— В Рио ты казался мне спокойнее буддийского монаха, — заметил Шурф, протирая маску изнутри антисептиком.
— Ну, так то было Рио! И там не было моих друзей.
— А на той вечеринке они были, — продолжил он.
Аргумент веский, конечно, но не для меня. На том празднике для меня был только один человек, а остальные шли фоном, как декорации, как разноцветные зверьки на стенах коридора детской поликлиники, ведущего в кабинет зубного врача.
Видимо, по моему лицу Шурф прочитал все мои чувства, тяжко вздохнул, встал и подошёл ко мне.
— Нас от всего мира будет отделять плотный занавес. Мы снова будем только вдвоём. Меня же ты не стесняешься? Покажи мне всё, что ты умеешь. Покажи мне себя. А остальным просто повезёт, что они услышат отголоски нашего музыкального диалога, — он встал вплотную ко мне и заключил в крепкие объятия.
— Спасибо, Шурф, — прошептал я, чуть отстранившись, чтобы поймать его губы. — Значит, в сегодняшнем «диалоге» я скажу тебе такое, что ты от меня ещё никогда не слышал.
— Уж не собрался ли ты меня музыкально оскорбить, дорогой мой?
— Хуже. Я собрался на протяжении двух с половиной часов признаваться тебе в любви.
Прозвучал второй звонок, Лонли-Локли нацепил на себя маску и вышел в коридор для артистов. Я последовал его примеру, и уже через минуту мы были у сцены.
Я высунул свой длинный клюв в прорезь между стеной и занавесом, дабы оценить обстановку в зале. Помещение постепенно наполнялось, из фойе доносился монотонный бубнёж динамиков, призывающий посетителей отключить средства связи и не жрать в концертном зале. Хоть обзор в маске с большими затемнёнными линзами был такой себе, я заметил, что в первом ряду сидели смутно знакомые мне старушки-ценительницы, а мои Мел и Маришка только входили в зал, причём парень выглядел таким удручённым, будто бы я его не на концерт пригласил сегодня, а на каторгу. Меламори по своему обыкновению держалась статно, была облачена в длинное тёмно-синее платье в пол и периодически оборачивалась на Миху, цыкая на него, чтобы он не так громко гундел. Умилившись этой картине, я спрятался за кулисы.
Прозвучал третий звонок, свет потух, загорелся первый прожектор. На этот раз Рыбник прошествовал до рояля неторопливо, расположился на стуле и повернул голову в мою сторону. Зажёгся второй. Я нервно выдохнул, поудобнее перехватил саксофон и развязной походкой дошёл до своего места, обозначенного на полу крестиком. Шурф кивнул мне, и мы начали играть.
Кажется, сегодняшний наш дуэт затмил все предыдущие, и не только потому, что мы добавили в номер нашу любимую (с некоторого времени) композицию «Wind of change», а завершили его джазовым мотивом, по настроению стоявшим где-то между душещипательным признанием в любви и откровенным (но нежным и чувственным) сексом на публике, но и из-за того, что сегодня каждый из нас действительно старался произнести три заветных слова на языке музыкальных инструментов.
***
Уже после концерта мы с Шурфом, уставшие, но неимоверно счастливые, стояли возле его машины в паре кварталов от театра и складывали вещи в багажник. Шурф молчал и был полон умиротворения, я же был взвинчен до предела, желал зацеловать весь мир и свершить парочку рыцарских подвигов.
Вдруг из-за угла соседнего дома вырулила наша незабвенная парочка. В отличие от начала концерта, Мелифаро и леди Блимм сияли одинаково и о чём-то ожесточённо спорили.
— Братья, — заверял Миха с непоколебимой уверенностью на лице.
— Любовники, — столь же уверенно отвечала Маришка, закатывая глаза.
— Тебе бы всех в постель свести! Говорю тебе — братья!
— Это ты настолько толстокожий чурбан, что не можешь идентифицировать настоящую любовь. А это была она! Поэтому — любовники.
— О чём спорим? — спросил я, возникая у них на дороге.
— О, ты уже освободился? — спросила Меламори. — Слушай, ты не знаешь никакой биографии тех музыкантов?
— Друзья мои, на то они и Инкогнито, чтобы о них никто ничего не знал! — за моей спиной вовремя возник Лонли-Локли, отвечая за меня.
— О, и вы здесь! — радостно поприветствовал Шурфа Мелифаро. — А я вас помню! Лонки-Ломки, кажется?
Шурфа слегка перекосило, он осуждающе посмотрел на Миху, после на меня, заверявшего некоторое время назад, что тогда у него это получилось случайно, выдохнул и нравоучительно произнёс:
— Моя фамилия Лонли-Локли. И вы, молодой человек, уже во второй раз называете её неправильно.
— Прошу пардонить, — полушутливо поклонился Мел, — такого больше не повторится.
Тем временем я приметил в глазах у Меламори какое-то нехорошее весёлое любопытство. Она долго разглядывала поочерёдно то Шурфа, то меня и явно делала для себя какие-то выводы.
— Жаль, что вы не попали на концерт, —наконец произнесла она, так, будто бы была уверена, что на концерт мы таки попали. — Было здорово. Спасибо Макс, ты изменил наши представления об искусстве.
— Ну, это разве мне спасибо…
— Тебе. И вам, — она кивнула в сторону Шурфа, который, судя по настороженному лицу, думал с Меламори приблизительно в одном ключе. О чём? Ни я, ни Миха этого понять не смогли.
— Не стоит благодарности, леди. Нас всех сегодня сюда привела череда случайных обстоятельств.
Меламори медленно кивнула. Миха откровенно не вдуплял. Я приблизительно догадывался.
— Господа, — обратился он уже ко всем, — я надеюсь у вас есть загранпаспорта?
Так. Вот тут уже и я потерял нить его связной мысли.
— А зачем?.. — хором спросили мы втроём.
— Мы с Максом хотели бы пригласить вас на одно торжество, которое будет происходить за пределами этого государства, так как здесь будет чрезвычайно трудно… Я бы даже сказал невозможно его реализовать.
— Конечно, мы будем! — радостно отозвалась Маришка и потащила Мелифаро дальше по улице.
На прощание она обернулась, и Шурф приложил палец к губам. Она кивнула, но обратилась к Мелу:
— И всё-таки я была права.
— С чего ты взяла?!
— Вырастешь — поймёшь.
Они скрылись с наших глаз, а я продолжал провожать их взглядом.
— И что это было с загранпаспортами?
— На территории Российской Федерации запрещены однополые браки, — непринуждённо объяснил он. — Но браки, заключённые вне страны считаются действительными и на её территории.
— Что?
— Ты выйдешь за меня? Если нет, нам придётся догонять твоих друзей и всё им объяснять.
— Чёрт, Шурф… Конечно, да!
***
Наверное, стоит отметить, что через полтора года, проживая во Флориде, мы сыграли свадьбу. Людей было немного, и в основном мои близкие друзья. Были и Нурик, и Джуффин, и семейство Блиммов… И вечером, разбирая открытки и подарки, мы обнаружили одну, подписанную неаккуратным почерком Мелифаро:
Двум людям, унесённым Ветром Перемен! Сэру Максу и сэру Шурфу Лимонокли!
