Помоги: кажется, во мне — пожар

      Вэй Усянь не стал вчитываться в заключение, ограничившись абзацем с рекомендациями. После двух часов пыток карточками, рисунками, опросами и расспросами стало очевидным, что от него уже мало что зависит. Сначала ты вспоминаешь девять слов из десяти зачитанных, потом придумываешь, какая у ботинка и карандаша общая черта. Вроде как шутишь, что оба предмета оставляют следы, но врач, не меняясь в лице, что-то чиркает в блокнотике. Вэй Усянь старается не обращать внимание и не загоняться раньше времени. Ведь не могут такие глупости, как вопрос «что лишнее в группе пчела-самолет-гвоздь-вентилятор» решить судьбу и определить, нуждаешься ли ты в стационарном лечении. Нет?       Абзац, на котором Вэй Усянь застрял, был небольшим.       Наблюдение, лекарственная терапия, ограничение на участие в групповых тренингах, и ни малейшей конкретики. С чем связаны запреты и разрешения? Из груди рвался вздох, который изо всех сил старались удержать. Вэй Усянь казался бодрячком, как в начале приема. Он привык улыбаться людям, даже когда ему этого совершенно не хотелось, и волшебным образом получалось ничуть не натянуто, вполне искренне и открыто. Улыбка — это потрясающее оружие, только в стенах психиатрической больницы почему-то стреляло исключительно холостыми.       Психолог поджал губы, моргнул, посмотрев на стол, и захлопнул папку с личным делом нового пациента: теперь к нему можно было обращаться так, решение о госпитализации принято, договор с директором приюта и органами опеки заключен и заверен. Среди бумаг с анализами и историей прогрессировавшего заболевания, лежал другой результат проведенного обследования. Это заключение отличалось от того, что держал в руках Вэй Усянь. Текст был подробный, наполненный зубодробительной терминологией, но посвящать мальчика в это не следовало. Ему никакого толка от такого знания не будет, достаточно просто знать, что с тобой кое-что не так, и существуют отличные пути оказания помощи. Клиентоориентированность, забота о подопечных (избежание лишних проблем).       Вэй Усянь же полагал, вполне справедливо, что заточение кого-либо на неопределенный срок «до поправки» в палату к каким-то неуравновешенным психам, которых он прежде и не видел никогда, идея очень сомнительная и непохожая на поддержку. Если ему это в конце концов поможет, он останется сильно удивленным. Он вернулся к графе «диагноз», хотя бы имелась роскошь знать конкретное наименование своей болячки, приведшей его сюда. Это ведь означало какое-то доверие, да? Что он вполне себе в здравом уме, даже будучи клиентом психиатрической клиники, и с ним действуют открыто. Как здесь вообще все работало? Только переступив порог и заговорив с удивительно вежливым, подчеркнуто тактичным, персоналом, он словно попал в другой мир: на каждом этаже находились стальные двери, запирающиеся на особые механические ключи-рычаги, который носили с собой работники, без которых нельзя было выбраться на лестничный пролет. Туалет, в который он также успел забежать, тоже был чудаковатым, в кабинках отсутствовали дверцы, над умывальниками не было зеркал. Ну и какого черта это все еще страшнее, чем в каких-нибудь дешевых фильмах ужасов?       Диагноз.       Вэй Усянь усилием отдернул себя от пространных размышлений, возвращаясь к насущному. «Нарушение концентрации внимания, последствия ПТСР на фоне пережитой утраты…» Сердце предательски ёкнуло, пропустив свой запланированный удар. Логично. Все должно было свестись к точке отсчета. Родители погибли в несчастном случае, когда ему едва исполнилось два года, никого из ближайших родственников, способных взять на воспитание маленького ребенка, не оказалось, и он оказался в приюте. Сейчас ему уже почти шестнадцать, боль притупилась, затерялась за новыми знакомствами, друзьями и приятелями, общий веселый и непосредственный нрав смог победить ту острую боль в груди, вылечить от горечи: ведь у него не осталось даже воспоминаний о своей семье. Глаза начало неприятно жечь, что предвещало внезапные навернувшиеся слезы, и Вэй Усянь быстро сморгнул их. У него и так жизнь с самого начала шла не слава богу, и он как мог пытался быть обычным, нормальным, даже учился ничуть не хуже всех остальных одноклассников.       И вот теперь добавились эти странности, начавшиеся где-то год назад. Ладно, максимум полтора, это довольно сложно отслеживать. Он моргнул еще раз, боль все продолжала колоть, грызть старую рану, пришлось немного посидеть так, переводя дыхание, прежде чем снова поднять веки. Все улеглось. Морщась и удобнее располагаясь на жестком сидении, он снова вчитывался. Контуры букв слегка плыли.       «Вопрос об уточнении диагноза: F20.6 или F44.8» И что значили эти коды? В этих заметках никакого прока, в них все равно ничего понятного. Разве нельзя было снабдить какой-нибудь расшифровкой, уточнить, чтоб их, чем он болен, чтобы не было этого гложущего внутренности чувства неясности, страха?       — Я вот не очень понимаю, к чему мы пришли… так что со мной в конечном итоге? — Вэй Усянь нахмурился. — Это что-то опасное для окружающих? Теперь вы засунете меня в смирительную рубашку, потому что я опасен для окружающих?       — Ничего из перечисленного, — заверил врач, слегка улыбнувшись. Мягко, обезоруживающе, его голос был полон искренним участием и заботой. — Вы отдаете отчет своим действиям, у вас также нет СДВГ, синдрома дефицита внимания, с подозрением на которое вы были направлены своим местным психологом. Вы просто рассеянны, но в этом нет ничего ненормального. Дело в том, что именно вот эту часть, — он приподнялся, потянувшись через стол, и кончик зажатой в руке ручки ударился о ту часть листка, где находились цифры и латинские буквы, — нам еще предстоит уточнить.       — И вы не можете сказать, что это? Хотя бы предположительно. Знание не позволит мне вылечиться? — он фыркнул себе под нос, совсем ребячески надув губы. Манерно отдернув прядку волос, упавшую на лицо, Вэй Усянь заправил ее за ухо, смотря во все свои широко распахнутые глаза в ожидании ответа.       Нужно было давно сходить в парикмахерскую, того и гляди, волосы отрастут до плеч.       — Нет, просто я бы не хотел тревожить вас лишний раз. Многие молодые люди склоны… накручивать себя. А вам необходим отдых. К тому же, подобные диагнозы довольно сложны в описании для человека без медицинского образования, зачем вам лишний раз забивать голову? Лучше сосредоточиться на восстановлении вашего здоровья, — листы с выжимкой по заключению с тихим шелестом опустились на противоположный край стола, а сам Вэй Усянь облокотился прямо поверх них. Никакой аккуратности в отношении свежих распечаток не наблюдалось, к ним вовсе неожиданно быстро потеряли прежний интерес, как будто приняли бессмысленность попыток вычитать хоть что-то полезное. Подперев щеку ладонью, он окинул собеседника шальным, весело блестящим взглядом. Уголок рта дернулся, немножко нервно, после приподнимаясь в улыбке.       Открытой, вызывающей. Имевший опыт с людьми разного склада, доктор мысленно проводил аналогии с поведением некоторых исключительных клиенток с расстройствами зрелой личности, они точно также строили молодому мужчине глазки, покусывая губы изнутри, и едва ли не раскладывались на столе. Вэй Усянь не производил впечатление человека, строго соблюдавшего личные границы, но и исключительно бестактным его назвать было сложно. В блокноте, придвинутом ближе к себе, добавились пометки о смене поведения и времени.       — А может вам просто хочется, — плечи передернулись, как будто по ним пробежала дрожь, — чтобы я здесь задержался подольше? С вами?       — В моей голове не было такого умысла, можете не сомневаться в этом.       — Вот как, — с детской плаксивостью протянул Вэй Усянь, откидываясь назад на спинку своего стула, заводя руки за голову и потягиваясь всем телом. Получилось так удачно, что послышался хруст затекших косточек, последовал показушный зевок. — Что ж, доктор, вынужден все равно огорчить вас — вот были бы вы помоложе. У вас случайно нет сына? Вы не в моем вкусе.       Флирт был просто защитным механизмом, однако, рабочим.       — И хорошо, — спокойно кивнул тот в свою очередь, заслужив еще один обиженный вздох. Его выдержка была достойна уважения, все неуклюжие провокации игнорировались, на них не выказывали ни малейшего раздражения, как будто все нынешнее русло беседы было запланированным и нормальным. Пока пациент оставался неагрессивным и сидел на положенном ему месте, все и вправду было в рамках дозволенного. А запрещать ему говорить, все равно что самому ограничивать себя в дополнительном для работы материале. — Вы не упоминали, что вам вообще нравятся мужчины. Никакого осуждения с моей стороны, но это довольно необычно: ваш воспитатель рассказывал, что вы поддерживаете близкие отношения с девушками. У вас была подруга?       — И что с того? Это все глупые предпочтения, это… Это все глупости. Я одинаково люблю и женщин, и мужчин, такое ведь часто встречается, — скрещивая на груди руки, вскинулся Вэй Усянь, принявший деликатное замечание в штыки. Он был зол и, со слов старших, всю свою жизнь не мог толком научиться контролировать себя в таких порывах. Эта экспрессивность и порывистость также не в малой степени повлияла на выдвинутое психологом из приюта предположение о заболевании. — Просто прелестные юноши нравятся мне больше.       — Спасибо за вашу откровенность, — через старания, с огромнейшим усилием давит усмешку врач, поправляет съехавшие к носу очки. Они предназначены для чтения, тонкие прямоугольники стекляшек позволяли кидать выразительные взгляды прямо поверх линз, придавая еще большую холодность. — Ваше влечение не представляет неудобств для вас? Насколько ярко вы ощущаете его повседневно и в данный момент?       Отзывчивость врача была внешней, показательной. Психиатров, как и практикующихся в клиническом направлении, с первых курсов учат многим простым профессиональным истинам и хитростям, и одна из таких вбиваемых установок гласила: «мы не встраиваемся в структуру чужого бреда». Само собой, подразумевалась здесь работа с людьми с шизофреническим расстройством, с массивом галлюцинаций разного типа, искажениями, нарушениями мышления. Если пытаться на полном серьезе воспринимать говоримое ими, подвергать хоть какому-то анализу, так недолго и самому оказаться по ту сторону рабочего кабинета. В общем, Вэй Усянь мог продолжать свой неуклюжий флирт хоть до бесконечности, пытаться найти этому объяснения или вразумить было бессмысленной тратой драгоценного времени.       Сейчас его больше всего беспокоил вопрос, насколько хорошо юноша умел совладать со своими порывами. К сожалению, бесплатно оказывая помощь в определенных ситуациях, к которой относился и случай с проблемным мальчиком из детского дома, их больница не могла позволить себе отдельные палаты на каждого из прибывавших. В целом, они рассчитывались по четыре на каждую комнату, обустроенную с учетом всех возможных потребностей, однако, подобрать соседей по схожим заболеваниям было практически невозможно. Во-первых, слишком широкий спектр, одно и то же может совершенно по-разному преломляться у двух, трех, десяти людей. Во-вторых, запихнуть в одно помещение четверых людей в состоянии депрессии было тоже идеей сомнительной, если не сказать прямо — идиотской. Отвратительное лечение выйдет, когда все четверо один за другим придут к мысли таки убиться к чертям, а именно это и произойдет при такой атмосфере.       Мурашки пробегали по коже от воспоминаний о некоторых психиатрических отделениях в больницах, где на расположенных в ряд кроватях лежали неудавшиеся самоубийцы, кто со сломанными ногами и раздробленным копчиком, кто — с выжженным выпитыми таблетками и уксусом желудком. Тяжелое и неприятное зрелище.       Так что лежали в подростковом отделении все вперемешку с попытками хоть как-то учитывать личностные особенности пациентов. Поэтому следовало убедиться, будет ли Вэй Усянь безопасен и не спровоцирует ли конфликты со стороны других мальчишек. Были тут и весьма вспыльчивые, наравне с абстрагированными и замкнутыми. Если все-таки с волей будут наблюдаться проблемы, то придется переформировывать уже полученные коллективы, направляя его к последним. Правда, тогда в другой палате возникнет ядреная концентрация самых выдающихся здешних обитателей, отчего и врачу, на правах заведующего здешним отделением, и главврачу, и половине остальных помощников придется ой как не сладко. Ночь и день дежурить на этаже не хотел никто.       — За кого вы меня принимаете?! — весьма достоверно возмутился Вэй Усянь, хлопая по столешнице ладонью. Жест как будто в точности списали с какого-нибудь стильного фильма. — Ни на вашу невинность, ни на невинность местных ребятишек я не заглядывался, дети совершенно не мое. Я вам что…       При всплывшем в горячей речи слове «невинность», бок-о-бок с обращением непосредственно к нему, взрослому мужчине, смех снова защекотал в горле. Отстранить собственную веселость получилось довольно легко, как и прежде. Только практиканты могли позволять себе беззастенчиво хихикать, иногда для приличия пытаясь делать это украдкой, на работнике висело многовато для такой вольности обязательств.       — Да, вы правы, что мой вопрос мог показаться оскорбительным. Прошу за это прощения, — доктор поднялся со своего места, поправив завернувшийся вовнутрь воротник торопливо накинутого белого халата, и кивнул Вэй Усяню. В руках он держал медицинскую карту, повернувшись к входной двери, от чего было легко сложить одно и другое, и понять, что его постарались как можно галантнее выпроводить. — Сейчас санитарка проводит вас до вашей новой комнаты. Думаю, вы уже знаете, что у вас будет три соседа. Если знакомство не заладится, пожалуйста, не сердитесь, у вас всех сейчас сложные этапы жизни. Вам лучше найти способы поддержать друг друга и, я уверен, процесс выздоровления начнет двигаться с мертвой точки.       Ведь как раз за это всем трудящимся сутками под крышей этого и еще трех разбросанных по территории корпусов и платили. И работу следовало выполнять качественно.       — Хорошо, доктор! Спасибо за интересный разговор. Возможно, когда-нибудь я смогу нагуглить верные ответы на эти ваши задачки, раз уж вы не сказали, как я все прорешал, — информацию о сожительстве с незнакомцами Вэй Усянь с привычной беззаботностью проигнорировал, решив, что с этим проще разобраться на месте. Что может быть глупее, чем строить предположения о людях и их качествах, ни разу не увидев и не зная имен, только на основе их прибывания в психушке? Особенно если ты сам такой же от и до. — И тогда мы попробуем снова, тогда вы убедитесь, что я не только здоровый, но еще и смышленый.       — Это работает немного иначе, но вы можете попробовать, — дверь была открыта, снаружи ждала девушка в таком же белоснежном халате с густо наложенными на глаза тенями. Она в два широких шага оказалась рядом с выходящими и подхватила переданную документацию. Внимательно посмотрев на Вэй Усяня, санитарка приветливо улыбнулась, получив в ответ короткий кивок. — А сейчас отдохните, если сможете, то лучше вовсе ложитесь спать, к ужину вас разбудят. После к вам придет воспитательница, она обещала занести вещи.       — Но я не хочу спать. Неужели вы вколете мне какое-нибудь успокоительное? А куда? Может быть, это все-таки сделаете вы, а не дамочка? — брови санитарки дернулись, словно готовые взметнуться от удивления вверх, но она вовремя отследила неосторожную мимику. Напрягая лицо, она держала на нем невозмутимость от фразы с ощутимо неприличным подтекстом, если учесть откровенное подмигивание. Вызывающий мальчишка, отдернувший ко всему вдобавок воротник черной рубашки так, чтобы выпятить ключицы и шею, резко контрастировал с тем славным Вэй Усянем, которого она привела на начало первой беседы. Впрочем, все ответы лежали в ее руках с отсутствующим маникюром и неровно подстриженными кутикулами.       Эта неухоженность была первым, что промелькнуло в мыслях нового клиента клиники, стоило оказаться в узком коридоре и оказаться напротив нее. Это было привычкой, его собственной особенностью, отличавшей от… других. Он весьма внимательно относился ко внешности окружающих, и знакомых, и случайных, как например сейчас, встречных.       — Подождите. Я бы хотел задать вам еще один вопрос, — вдруг остановил уже направившуюся в спальное крыло парочку доктор. — Я совершенно забыл, не могли бы напомнить, какими иероглифами пишется ваше имя, господин…?       — Вы так рассеянны, доктор, — подняв руку к лицу, Вэй Усянь хихикнул в длинный рукав, прикрывшись им. Утрированно, на показ всем немногочисленным зрителям отыгрывалось смущение. — Запоминайте тогда снова, надеюсь, я смогу задержаться в ваших мыслях. Меня зовут Мо Сюаньюй.       Доктор кивнул самому себе. Все в точности так, как он и предполагал.              ***              Мо бодро вышагивал рядом с сопровождавшей его медсестрой… или кем она там являлась? Он с горечью осознавал, как мало достоверных знаний имел о психиатрических больницах на самом деле, и как многое не раскрывалось в различных телевизионных программах и фильмах. Возможно, сказывалось и то, что документальные съемки редко интересовали его настолько же, насколько различные скандальные ток-шоу или мелодрамы.       Как-то пару лет назад дружным собравшимся коллективом детдомовских ребят, особенно отчаянных и дерзких, вытащивших с собой и девушек с их спален, они сорвались на ночной показ какой-то ретроспективы какого-то там именитого актера, лицо которого знал любой случайно пойманный на улице человек. Кинотеатр, полупустой и с сонным продавцом попкорна, не воодушевленным затеей владельца устроить подобные акции, встретил шумную компанию подростков радушно. Билеты были куплены на накопленные в совместном общем «банке» деньги, — в настоящей жестяной банке из-под кофе, которая поочередно пряталась под кроватью каждого из них, — сидения кресел жалобно заскрипели под плюхнувшимися на них телами. Первым же фильмом, после которого добрая половина разбрелась продолжать развлечения по другим локациям ночного города, был «Пролетая над гнездом кукушки». Именно из-за него Вэй Ин ожидал увидеть злобную старушку-надзирательницу, которая сходу прописала бы ему бесконечное количество таблеток, которые сделали бы его овощем. Ожидались связанные руки, ледяная вода в лицо, охранники на каждом шагу, блуждающие по этажу психи с бессвязным лепетом под нос и громким искусственным смехом, выдавливаемом из уставших легких… Вэй Ин мог нафантазировать очень многое, порой, безусловно, чересчур перестаравшись с предсказаниями.       Он предвкушал погони от разъяренных санитаров, прыжки в распахнутое окно, феерический провал системы наказаний. Мо Сюаньюй, о существовании которого Вэй Усянь не догадывался, обладавший с ним одной памятью, от таких картин был перепуган насмерть и молился, чтобы его существование не вскрылось. Везло им обоим по жизни как-то обидно мало, раз слабой надежде опять было не суждено сбыться. Врач то ли специально, то ли ненароком надавил на больную точку самоуверенного юноши, на единственное слабое место, как у какого-нибудь древнегреческого героя. «Утрата». Слово-то какое, подчеркнуто нейтральное, попытка сгладить острый угол, о который ты все равно ударяешься прямиком солнечным сплетением, вышибая к дьяволам из себя дух. Усидеть на месте в течение всего урока, сконцентрироваться на чем-то одном Вэй Усянь не мог из-за полученной травмы. Остаться сиротой, не запомнив родителей. Утыкаться носом в пол, когда погодки, такие же оставшиеся на попечении государства, рассказывали, что они запомнили последним. Все его же воспоминания начинаются отсюда: исключением являлся лишь голос матери, теплый и окутывающий этаким одеялом, она всегда говорила точно-точно на ушко, прижимая к себе.       Так прошло все детство. Вероятно, с генами родителей тоже не все было ладно, вероятно, там имело место быть какое-нибудь заболевание в одном из предыдущих поколений — ведь психические расстройства частенько передаются по наследству, как поношенная вещь. Возможно, просто боли было многовато для одного человека, которому некому было помочь. Не нашлось подходящей семьи, и с каждым годом шансы назвать кого-то отцом и матерью снижались. Сначала вдвое, потом втрое, потом стали нулевыми. Около тринадцати лет в голове сломалось нечто очень важное и непонятное. И появился он, Мо. Все инфантильное, что было в Вэй Усяне, сдобренное неожиданным подавленным сексуальным влечением, беспомощное и жеманное создание.       Оно пришло, чтобы забрать всю боль. Впитать, как губка. В стрессовых ситуациях Вэй Ин моргал, замирал на секунды, и открывал глаза уже Мо Сюаньюй, робко пожимающий плечами. Его жеманность делала его неженкой в глазах окружавших, и те обычно старались не трогать такое непонятное создание, внезапно ставшее другим человеком: это давало безопасность, которую так жаждала первоначальная личность. Мо был довольно близок к Вэй Ину, он не самостоятелен, и существует как бы… обрывочно, сиюминутно, пока психика может поддерживать этакое бредовое состояние, после чего юноша вырубался на ближайшей горизонтальной поверхности. Просыпался уже Вэй Усянь всегда неизменно. Мо, после размышлений, пришел к выводу, что из-за того, что он «вырос» на почве сознания господина Вэя, он и мог получать доступ ко всем предыдущим событиям, помнил вкус любимого мороженого, любимый запах, испытывал все чувства последних минут двадцати-десяти. Обратным образом это не работало, и это тоже было понятно. Мо Сюаньюй пришел забрать, а не разделять осадок от неприятных событий. Ничего сделанное им Вэй Ин не запоминал, пустоты оставались, и если поначалу Мо мастерски заметал следы, стараясь засыпать почти сразу после того, как миновала угроза… За пару лет подобных брешей, возникающих все чаще и охватывающих чуть ли не по целому часу, стало значительно больше. Это заметил запаниковавший Вэй Усянь, подозревая себя в сумасшествии. Это заметили воспитатели, в его ненормальности абсолютно убежденные. Только вот ими предполагался дефицит внимания, мол, сложный подростковый возраст выстрелить решил подобным образом, безалаберностью, безответственностью, юношеский бунт. Пока Вэй Усянь изводился, кто и куда тратит его неприкосновенное время, окружавшие его педагоги и друзья твердили о катастрофической рассеянности. Разве можно быть таким?       Он пугался еще сильнее, не находя слов для объяснений. В итоге все это, событие за событием, как падающие друг на дружку фигурки домино, привело его сюда. Привело их обоих. Мо Сюаньюй боялся. Зря он вздумал поддразнивать симпатичного врача, но тот ведь призван был помочь им, а не навредить, к тому же, он неспроста спросил имя: он уже точно имел представление, что перед ним не один и тот же человек, а разные личности. Вот только что будет в итоге? Этим лисьим глазам, которые смотрели исключительно поверх очков с золотистой оправой, доверять было сложно: он захочет уничтожить личность Мо, как и полагали, наверное, все законы психиатрии? «Субличность», простой фрагмент.       Но разве им не должны помогать одинаково? Он тоже чувствовал. За это время он пережил все серьезные страдания, выпадавшие на чужую голову, так разве не следовало быть к нему чуточку подобрее? О, если бы такой мужчина был к нему более учтив…       У стрессов, что могли вызвать появление Мо Сюаньюя, обычно было два источника: прямые разговоры о гибели родителей либо появление собак. В детстве, при попытке сбежать из очередного учреждения, Вэй Ин нарвался на целую стаю едва не загрызших его бродячих псов, которые умудрились таки разок укусить в руку. Ничего серьезного, никаких болячек он в результате не подхватил, только получил парочку швов, которые к нынешнему дню почти полностью затянулись. Но слюнявые пасти и громкое рявканье до сих пор внушало ужас, от страха на затылке волосы вставали дыбом, и кожа покрывалась мурашками. Мо никаких животных не боялся, был рыцарем, который внезапно выскакивал из Вэй Ина, как черт из табакерки, чтобы защитить его от грозно рычащего спаниеля.       Когда-нибудь, Мо был уверен, он откроет глаза и увидит какую-нибудь лапочку в виде шпица, у которого выдался неудачный день, и от разочарования малыш решил тявкнуть под ногами Вэй Усяня. Мо морально готовился к такому исходу, чтобы не задохнуться от смеха на месте.       Пока воспоминания падали одно за другим камнями на душу, утягивая на дно тоски, санитарка успела провести Мо Сюаньюя к одной из палат. Обычная железная дверь, без каких-либо, слава всем богам всех народов, ручек с хитрыми замками, потому что прежде здесь попадались только такие.       — На этаже есть уборная, прямо по коридору последняя дверь, — девушка указала рукой, и, проследив за ее траекторией, Мо кивнул. — Также там есть стойка, ее хорошо видно отсюда. Там сидит ночной дежурный, к которому вы сможете обратиться при необходимости. На ночь и в течение дня мы не запираем двери в обычных палатах, но все-таки я вынуждена попросить вас соблюдать покой и не злоупотреблять прогулками. Если они будут необходимы, то лучше заранее договоритесь с дежурным или лечащим врачом. Завтрак, обед и ужин у нас по расписанию, оно приклеено к двери с внутренней стороны, — будто запыхавшись, она перевела дух, и продолжила на той же жизнерадостной ноте. — Встречи обычно возможны по пятницам и воскресеньям, после обеда, сегодня для вас и вашего воспитателя сделано исключение, но…       — Но они больше не потребуются. Поверьте, никто не станет ко мне приходить сюда, у Вэй Усяня нет людей, кто мог бы свободно пройти сюда без разрешения руководства интерната, — Мо нацепил мягкую, но грустную улыбку, на другую он, уставший и с сжавшей виски болью, просто не был способен. — Так что «посещения» не принесут вам лишних хлопот.       — Ох, зачем же вы так говорите. Я уверена, что… — за дверью послышался крик, в котором нельзя было разобрать слов. Но то, что это был преисполненный ярости голос, можно было понять с легкостью. Санитарка, ничуть не растерявшись и сразу сообразив о вероятных причинах такого восклицания, быстро отстранила Мо в сторонку, распахивая дверь в палату. Взору открылась уютная комнатка, довольно просторная для находящегося в ней числа людей, с четырьмя кроватями, по две у стен напротив друг друга.       Одна была с голым матрасом, без постельного белья. На одной сидел юноша в зеленой пижаме, обмахиваясь сложенным наподобие веера тетрадным листом, и с любопытством поглядывал в сторону, откуда и шел весь шум. Едва успевшая зайти девушка тяжело вздохнула, поморщившись, и Мо догадался, что подобная сцена разворачивалась не впервые.       На одной из оставшихся коек, на самом-самом краешке, рискуя вовсе свалиться на пол, сидел перепуганный по своему виду насмерть парень. Он выглядел младше всех собравшихся, несмотря на отталкивающий внешний вид вызывал жалость и желание обнять за плечи, уверив, что все вот-вот будет хорошо. Нет, уродом он не был, но сальные волосы, давно не видавшие шампуня или хотя бы теплой воды, слиплись, падая отдельными прядями-сосульками на лицо, лицо имело нездоровый сероватый оттенок, пепельный, а под круглыми глазами пролегли глубокие тени. Сколько дней он уже не спит? Ощущение такое, что это не мешки, а очерченные грифелем карандаша круги! Над ним возвышался еще один незнакомец, благо, последний. Все его три соседа были в сборе.       Нависавший парень от ярости сжимал кулаки, и его прищуренные глаза разве что не стреляли молниями, столько праведного гнева было в них. Напряженная челюсть, вообще перенапряженное от и до тело, на шее аж жилы проступили четким рельефом — все это внушало опасения за сохранность тщедушной тушки съежившегося молодого человека. За то время, что Мо и его сопровождающая были здесь, губы на болезненной физиономии побледнели на тон или два, совсем не реагируя на то, как сильно их закусывали. Из него что, всю кровь выкачали? Почему он выглядит как загримированный под зомби ребенок?       — Ты! — выругался тот, кто кипел от ярости. Его голос и дорвался до коридора сквозь железную дверь. Сжатая ладонь взметнулась в воздух, делая замах, но не ударила. Мо Сюаньюй пытался убедить себя, что ему послышался четкий скрежет зубов, потому что такого явно не выдержала бы ни одна эмаль. — Да какого черта ты о себе возомнил? Почему ты специально уселся рядом со мной, начал пялиться и громко, мать твою, вздыхать?! Это прикол такой? Почему ты вообще просто не можешь перестать, блять, дышать?!       — Да я и пытаюсь это сделать, — неожиданно четко проговорил он, подняв голову. Его голос напоминал тихий шелест листвы в парке, вроде бы фоновый шум, но… он запоминался. В глазах было настолько невыразительно пусто, что делалось не по себе, как будто изнутри вынули душу. Два блестящих темных блюдца, в которых радужка сливалась со зрачком, усиливая эффект. «Разве ему не нужна помощь? Вот прямо сейчас», — Мо Сюаньюй опасливо покосился на девушку по правую от себя руку. Она не торопилась вмешиваться.       — Да, верно. Цзян Чэн, аккуратнее со словами, он именно за это и попал сюда. Ну что попытался, и ты ухудшаешь ситуацию, — обладатель веера звучал с соучастием, покачав головой, явно не надеясь так запросто вразумить своего товарища. Этот юноша единственный из троих посмотрел на вошедших, неожиданно изящно вскинув тонкую бровь. Пару раз хлопнув глазами, он удивленно улыбнулся, затем громко кашлянул в кулак. Видимо, пытаясь привлечь внимание товарищей, но прервать ссору не получилось. Он лишь закатил глаза. — Что ж. Видимо, не я один выиграл счастливый билет на это представление, верно?       Мо Сюаньюй ошарашено кивнул.