Помоги: кажется, во мне — пожар

      В этой палате было тихо, непривычно и удивительно безмолвно. Не было даже скрипа кроватных пружин, износившихся давным-давно, как будто ее обитатели отсутствовали либо сидели совершенно неподвижно (это возможно в таком месте?). Как будто время за дверью остановилось. Не такое спокойствие было ожидаемым для тех, кто оказывался по тем или иным причинам в детском психиатрическом отделении. Навещавшие родственники и друзья хотели слышать смех и веселые перешептывания, знать, что у их ребят все хорошо, приходящие на практику студенты хотели скандалов и увлекательного опыта, чтобы после делиться необычными байками. Для любого человека это место связано с одним клише. Сумасшедшие взрослые — довольно проблематичный контингент сам по себе, что говорить о неуправляемых подростках, об их капризах, истериках и сценах? Нормальные дети сами по себе являлись той еще головной болью по умолчанию, здесь должна была быть какая-то абсолютная концентрация всего самого дурного в них. И, честно признаться, в некоторых случаях все было именно так. Но далеко не всегда. В комнате воцарилось мрачное настроение, настолько унылое чувство, что оно невольно передавалось любому вошедшему, в том числе закаленному медицинскому персоналу. Зашторенные окна, сквозь тонкую ткань занавесок просвечивающаяся решетка, молчание, две фигуры на соседних кроватях, застывшие, точно окаменевшие, в одинаковых белоснежных пижамах. Чистых и выглаженных до хруста.       Как и всегда. Странный уголок странного самого по себе места.       Сяо Синчэнь дышал через раз, пока тонкие пальцы путались в бесконечности покрывала, которым заботливая санитарка укутала его ноги, предостерегая от сквозняков и лишней физической активности. Он все еще был достаточно слаб для того, чтобы, поднявшись и сделав пару шагов, плашмя рухнуть на пол, это подтвердилось буквально сегодняшним утром. Отбитые колени расцветали синяками на светлой коже, так что, для своего же блага, он решил выполнять советы. Ему нужно было время, чтобы освоиться. Он оставался сидеть, точнее — полулежать на своей койке, подоткнув за спину объемную подушку. Просто лежать было невыносимо, целых две недели ему пришлось провести в горизонтальном положении, без возможности перевернуться на бок или живот, и теперь хотелось хоть сколько-нибудь растормошить одеревеневшее тело. Раз прогулки оставались под запретом, логичным было экспериментировать хотя бы так. Тонкие напряженные губы дрогнули, как если бы Сяо собирался что-то озвучить, но передумал.       Наволочка пахла свежестью дешевого порошка.       Противно зачесался нос. Так свербит обычно, по закону подлости, только тот участок тела, который тебе лучше всего было бы не трогать, но желание угомонить невыносимый зуд закономерно побеждает. Потянувшаяся было к лицу рука Сяо Синчэня вздрогнула на половине пути, замерла в нерешительности, как будто он всерьез взвешивал принятое решение. Стоило ли оно того. В конце концов, могло быть чертовски больно. В прошлый раз было просто невыносимо, а он едва зацепил внутренний уголок глаза, одного из пострадавших. Марлевая повязка крошилась по краям, и мелкие белые нитки щекотали переносицу, сбивая с правильных предположений. Она топорщила на затылке недавно подстриженные волосы, соскальзывая по ним, заставляя постоянно поправлять себя.       — Сяо Синчэнь, — спокойный голос, раздавшийся сбоку, заставил вздрогнуть, чуть ли не подскочить от неожиданности. Точно, Лань Чжань никуда не уходил, все это время составляя ему готовую выслушать компанию. Увязнув в размышлениях, бесцельных в общем-то, он умудрился как-то забыть о присутствии своего друга, — не трогай.       — Я знаю, — опуская руки на кровать, чтобы смять в подрагивающих пальцах простынь, Сяо согласно кивнул. — Могу занести инфекцию, могу потревожить швы, могу… что угодно. Теперь я даже свое тело не могу тронуть, настолько жалко все получилось.       Лань Чжань был не слишком хорош в распознавании чужих эмоций, чувства других людей всегда были для него загадкой, этакой тайной за семью печатями, к которой приходилось подбирать ключи наугад. Но в голосе Сяо Синчэня отчетливо, внятно и без попытки прикрыться какой-нибудь маской, выделялось чувство вины. Печаль, подобранные слова, так низко опущенная голова, что острый подбородок почти-почти упирался в грудь. Он продолжал винить себя в случившемся, как будто умудрился потерять не только зрение, но и последние свои мозги. Резанувшее по глазам стекло, могло ли оно перерезать какие-то ключевые каналы, нервные окончания, обеспечивающие благополучное функционирование здравого смысла? Как это работало? В это можно было бы поверить, послушав тот вздор, что нес за прошедшее время Сяо Синчэнь, не наблюдавший в своих же словах противоречия.       — Послушай меня. Это не ты виноват в этом всем, и никогда виноватым не был. Это из-за него ты… — поднятая одним плавным взмахом в воздух ладонь остановила от продолжения фразы, окончание которой знакомо было им обоим. В нем не было необходимости, ни в данный момент, ни прежде. Из-за него ты почти ослеп. Из-за него отменилась грядущая выписка. Из-за него.       — Нет, — твердо отчеканил Сяо. Он скрестил на груди руки, обхватывая себя за плечи, и покачнулся вперед. Холодок пробежался от загривка к самой пояснице, воздуха стало катастрофически мало, как будто его специально выкачивали из комнаты, чтобы усиливать страдания. Самое классическое, терпимое начало панической атаки. Вся жизнь отныне состояла из подобных эпизодов, порой, накатывавших, стоило только проснуться утром и сделать глоток воды из стакана, оставленного медсестрой на прикроватной тумбе. Всегда в одном и том же месте, ни на сантиметр дальше или ближе. Чтобы он не потерялся и справился хотя бы с этим, банальным утолением жажды.       Нет. Сюэ Ян не был виновен, если бы не собственная исключительная глупость, ничего бы не произошло. К тому же, ему семнадцать, он почти на целых три года старше этого несносного мальчишки, находившему проблем на все отделение. Кажется, не только на детское и подростковое, о его побегах и «шалостях» судачили местные санитары, делясь с новичками или переведенными с других корпусов сотрудниками ставшими легендарными историями. С особенным восторгом внимали приходившие студенты, само собой, про Сюэ Яна можно было написать отдельный рассказ или снять мини-сериал… Или можно рассказывать эти же самые истории на какой-нибудь вечеринке, корча из себя специалиста. Этим пациентом интересовались, но боялись оказаться приставленными к нему с какими-то поручениями, и, наверное, еще отчасти гордились тем, что удавалось постепенно корректировать буйный нрав, цветший ярким цветом, отпочковавшись от психопатии. Одно из другого, и вот, перед всеми неспособный на сочувствие, эмпатию, социопат, злопамятный и импульсивный. Ему же в свою очередь нравилось быть объектом внимания.       По отношению к Сяо Синчэню наседки-санитарки даже не пытались скрывать свою жалость, и он где-то в глубине души был рад, что не способен видеть бросаемые на него взгляды. Он никогда не стремился быть самым сильным, но и слабаком выглядеть не желал, не хотел всех шепотков за спиной, как будто вместе со зрением у него отказал и слух. Надо же, блестящий ученик престижной гимназии, подающий надежды, со здоровыми амбициями и обаятельной улыбкой — он слишком часто для такого пай-мальчика подбирался к краю. Или сама жизнь подталкивала его туда. Он в больнице уже второй месяц, подходящий к концу. Будет и третий, и, вполне вероятно, четвертый. Причиной стал нервный срыв и истощение, до которого Сяо довел сам себя. Его ближайший друг разбился на своем мотоцикле, умудрившись вылететь на встречную полосу из-за какого-то купившего права придурка. Суд был на стороне пострадавшего.       Сяо Синчэню легче от этого не становилось. Закон мертвых не воскрешал. Замкнувшись в себе, он перестал выходить из дома, перестал есть, спать, он лежал, словно живой труп, глядя в потолок. Все кружилось, само тело как бы покачивалось на волнах, и в таком забытие изнеможения боль становилась меньше, хотя бы терпимой. Сун Цзычэнь ехал на встречу к нему, забрать с подготовительных занятий для грядущего поступления в университет. Надо же, тогда у него, у них обоих, были цели, планы на взрослую жизнь… Договорись они увидеться в другом месте, в другое время, все было бы иначе. Если. Если бы в жизни Сун Ланя не появился бы Сяо Синчэнь, он был бы жив. Это знание грузом легло на плечи, неподъемной ношей, придавив, сжав в тисках на одном единственном временном отрывке. Сяо был приколотой к панно блеклой бабочкой. Жучок в смоле.       Он был виноват. Ужасно виноватым он остается по сей день и останется до самого конца. Из-за таких мыслей его и направили сюда на лечение: депрессивный эпизод, утрата, подозрения на синдром Котара. Последнее — нереальность себя и тела, тревога, чувствование себя мертвецом, которому по-прежнему тяжело. Ему просто нужно было пережить с помощью врачей и психолога самый острый период принятия смерти родного человека. Потом станет по-другому, ему обещали, что он снова научится дышать как прежде. Сяо надеялся, верил и не верил одновременно, но решил положиться на специалистов. Иногда плыть по течению — единственный правильный выбор. И лучше становилось.       А потом в его жизни возник, как черт из табакерки, Сюэ Ян, переведенный в палату к нему и Лань Чжаню. У них единственных было целых две свободные кровати, так что выбор на соседство был принят незамедлительно уже при поступлении Сюэ Яна на учет. С одинаковой строгостью подчинявшиеся правилам учреждения и совсем не проблемные Лань и Сяо не ждали такого подарка. Неугомонный, насильно переведенный на транквилизаторы, которые, казалось бы, отказывались действовать на перенапряженное тело, Сюэ был локальной катастрофой, постепенно увеличивавшей масштабы своего влияния и порожденных бедствий. Лань Чжань сторонился этого бесёнка, справедливо полагая, что от человека с такими темными и горящими глазами не следовало ждать хорошего. Нельзя приближать таких к себе и тем более делать приятелем. Да, он сам пациент психиатрической больницы, но с одним значимым различием: он понимал суть своих проблем и прикладывал усилия, чтобы победить недуг. Заболевание маленького маньяка имело иную окраску, что тут говорить.       Он не «болел» своим расстройством, а наслаждался им.       Сяо оказался добрее, он всегда был таким, собирая невообразимое число проблем на свою голову, хотя в этот раз действительно оказались побитыми все установленные рекорды по непредусмотрительным поступкам. Они начали общаться, сначала на уровне «привет» и «пока», потом к этому добавились пожелания, вроде «доброго денёчка» или «сладчайших снов», все более и более искренние, и вот, они уже сидели на одной кровати, забравшись на нее с ногами, и обсуждали последние просмотренные фильмы. Разница в возрасте не ощущалась, они как будто… были по-настоящему близки. Это видели все. Такое понимание не достигается иногда и между лучшими друзьями, знакомыми на протяжении многих лет. Сюэ Ян был волшебником, потому что только темной магией можно было излечить глубокую душевную рану Сяо Синчэня. Он начал раскрываться, потихоньку, делиться большим…       С Лань Чжанем так не получалось, тот был черствой внешне глыбой льда, предпочтя скрывать лишние эмоции. Но так как с характеристикой лишний и нужный возникли трудности, он словно решил скрывать на всякий случай абсолютно все имеющиеся. Лань был действительно замечательным товарищем и человеком, но Синчэнь был слишком… восприимчив. Слишком многое было внутри и требовало отклик, и лишь улыбаясь в ответ Сюэ Яну, он наконец-то его получал. Смеясь над его незамысловатыми шутками, он чувствовал, как потихоньку исцелялся. За радостью игнорировались все тревожные звоночки.       Он сначала вовсе не понимал, куда клонил Сюэ Ян. Намеки шли друг за другом, становились все более явными, и Сяо только сейчас начал вдумываться во все запомненные слова: ставший другом, первым настолько всецело родным и дорогим за очень долгое время, парень складно напевал свои собственные мысли. Он же принимал их за поддержку. «Да уж, байк опасная штука, я бы вот тебя сразу отговорил, если бы ты на него полез». «Вау! Ты уже заканчиваешь школу, скоро все твои друзья станут совсем-совсем взрослыми». «Как жаль, что ты не был тогда с ним… подожди, где-где твои занятия были? Там же совсем рядом метро, надо было его предлагать, да и удобнее так». «Ладно я, никудышный собеседник, но ты-то! Если бы сказал то, то он бы послушался. Тебя ослушаться вообще нереально». Если бы. Это так часто вертелось в речах Сюэ Яна, потихоньку подстегивая осевшие на дно неприятные воспоминания и горечь, бередили кровоточившие внутри раны. Манипулятор. Он знал, куда давить.       А Сяо Синчэнь всегда был преступно наивным.       «Хочешь?» — прошептал ему как-то раз на ухо Сюэ Ян, затащив в дальний угол туалета, сразу после ужина. Он еще раньше договорились покончить с едой как можно раньше, чтобы улизнуть сюда, и Сяо легко подался на уловку. Он вообще все с большей охотой шел у него на поводу, что-то внутри… нуждалось в этом. В общении, в нем самом, как будто это Синчэнь был младшим, цеплявшимся за руки опытного взрослого, умоляя быть рядом. Быть. Спустя время, проведенное в палате экстренной скорой помощи и доставленный туда прямиком чуть ли не в реанимационном автомобиле, Сяо Синчэнь лучше понимал себя тогдашнего. Сюэ Ян запудрил ему мозги. Оставаясь без него, он начинал переваривать постоянно затрагиваемую тему гибели Сун Цзэченя, все глубже втаптывая себя в болото самоедства и ненависти. Все те самые «если бы» начинали звучать хором, разом, оглушая его. «Хочешь?» — спросил Сюэ Ян, улыбнувшись так, что маленькие клычки на верхней челюсти показались из-под приподнятой губы.       Это было незабываемой чертой, неправильный прикус каким-то волшебным образом играл с внешностью Сюэ Яна, делая его еще больше чертенком, но в каком-то очаровательном смысле.       На протянутой ладони лежало… что-то. Четыре пальца были расслаблены — Сюэ Ян не рассказывал, как лишился пятого, — и нисколько не скрывали маленький предмет, но и это не облегчало задачу понять, что он из себя представлял. Квадратик, похожий на обычный кусочек бумаги, окрашенной зелеными, розовыми, желтыми разводами, не особо яркими и перетекавшими друг в друга. Сяо нахмурился, прикусив щеку, и посмотрел на друга. Тот поймал этот взгляд и улыбнулся, открыто и совсем-совсем невинно. Когда юноши с такой же богатой медкнижкой и личным делом, какая числилась за Сюэ Яном, улыбаются тебе подобным образом, следует делать ноги как можно скорее. Сяо рос послушным правильным ребенком, которого растила интеллигентная семейная пара в возрасте, поздно обзаведясь единственным ребенком. Из наркотиков он сходу вспомнил бы только, как предположительно выглядела травка. И какие-нибудь цветастые таблетки могли бы смутно представиться, «экстази», которое раздавали в ночных клубах. Но они были в больнице, несмотря на регулярные побеги Сюэ Яна во «внешний мир», здесь было безопасно. В последнее время — здесь стало еще и уютно. Инстинкт самосохранения отключился.       «Это что-то из твоих сладостей?»       «Можно и так сказать», — негромко рассмеялся Сюэ Ян, сверкая своими глазами, преисполненный любопытства смотря на собеседника. «Попробуй, будет весело. Это нечто с очень и очень крутым эффектом. Доверься мне». И он доверился. Взял бумажку, поверив, что это очередная конфета или иная необычная еда, которыми периодически угощал его Сюэ, будучи возвращенным в палату взбешенными санитарами. Что-то вроде тех чуть кисловатых тянучек с лепестками сакуры или печенья с зеленым чаем. Если посудить с точки зрения самого Сюэ Яна, он никого не обманывал, это было некоторым искажением правды со значительной долей истины. ЛСД тоже можно было назвать сладостью или конфеткой. А еще — зажженными спичками, которые тушат прямо о язык и наслаждаются ожогами.       Синчэнь положил клочок в рот, пожав плечами. Сюэ Ян попросил подождать.       В какой-то момент в его непослушных руках оказались осколки разбитого зеркала, которое, судя по кровоточащим ладоням, сломал именно сам Сяо. Откуда оно взялось в туалете для пациентов? Забытое кем-то, на его крышке дешевыми стразами были выложены белые цветы на золотистом фоне переливающихся стразинок. Сюэ Ян, что-то ему шептал. С тем же успехом он мог и промолчать, потому что слов в тот момент слышно не было из-за шума в ушах, из-за сотрясавшей все изнутри паники. Прилившая к голове кровь стучала в висках. Ужас. Ворох подавленных мыслей взметнулся, поднятый каким-то чудовищным ураганом. Он как будто увяз в чем-то темном и липком, просачивающимся сквозь поры в кожу. «Что ты видишь?» Лицо Сун Ланя. Его пустой взгляд, каким он последний раз посмотрел на Сяо Синчэня из открытого гроба. Не впервые Сюэ Ян слышал это имя, но никогда прежде его не произносили так, практически вырывая свое сердце с корнем, столько всего было заключено в трех слогах. Послышался звук, напоминающий всхлип. «Ты ревешь под кислотой? Ну, где же твоя стойкость и почтение к умершим?»       И вправду. Где?       Жгло глаза. Так нестерпимо жгло, но это было нечто за гранью физических ощущений, они отличались от того, например, если вдруг случайно дотронуться до лица испачканными жгучим перцем руками. Что-то связанное с внутренним раздраем самого Сяо. Чем дольше он пытался понять, тем сильнее становилось жжение. Почему-то показалась логичной такая причинно-следственная связь: если исчезнет это покалывание, то исчезнет вся тоска разом. Вместе. Синчэнь не помнил, как одним легким взмахом резанул острым углом осколка сразу по обеим роговицам. Он знал, чувствовал, что после этого побледневшего Сюэ Яна замутило, что тот, пошатываясь, ошалело вылетел из туалета с громкими криками. Именно он позвал на помощь, пока истекающий кровью, в каком-то странном мареве из чудовищной боли и идиотской радости, не имевшей трезвого обоснования, Сяо оседал на пол, сворачивался клубком.       Сюэ Ян должен был понимать, к чему все приведет. Синчэнь, наоборот, пытался убедить себя, что нет. Он не знал. В любом случае, они оба провели две недели в изоляции от внешнего мира, Сюэ в обыкновенной одиночной палате, сам он в центральной городской больнице под капельницами. Наверное, так можно было сойти с ума по-настоящему, уже бесповоротно… Хотя в душе теплились сомнения, оставался ли у него шанс на обратный путь.       Шрамы на ладонях зажили. Глазам обещали частичное возвращение зрения, но едва ли он сможет до конца своих дней различать что-то кроме света и тени, каких-то силуэтов людей и предметов. Он разрушил абсолютно все. Разом. Своими же руками, и это не желало отпускать, он поступил как типичный сложный подросток, который решился на самоубийство и доставил всем бесчисленное количество проблем. А ведь Синчэнь даже умирать-то не хотел, раз на то пошло. Лучший ученик. Лучшие способности и задатки. Душа компании, защитник, друг, симпатичный юноша — сколько от него отклеилось ярлыков думать не хотелось. Приходилось. Невидимые шрамы, покрывшие уже изнутри, не желали зарубцеваться и прекратить болеть, мыслями он сам то и дело дергал их, нырял пальцами в самую рану, рылся там, сдирая свежие корочки. Сун Лань посмеялся бы над ним таким… Пожалуйста. Пусть все будет только кошмарным сном, потому что он даже не может никак заплакать, чтобы позволить себе хотя бы такое облегчение, хотя бы слабость. Глаза болели, но слез не было. Ни единой, чтоб ее, капли.       — Выдохни. И вдохни, — голос Лань Ванцзи привел его в чувство, он на всякий случай вытер осунувшиеся щеки, как если бы ревел взаправду. Надо смириться с потерями, в конечном счете, это только подтверждает, что он с рождения самого был на что-то подобное немножечко обречен.       Судьба просто его невзлюбила. Продолжая подобным образом сидеть, изводя себя, он не сделает никому проще. Хватит. Пожалеть себя можно и в одиночестве, он только и делал, что занимался самобичеванием. Губы тронула слабая улыбка, так скромно и аккуратно улыбались разве что дети. Синчэню сложно представить свое лицо и контролировать его выражение, он как бы умудрился его подзабыть. Он кашлянул, прежде чем решиться попробовать окончательно увести тему в другую сторону.       — Послушай, Лань Ванцзи, я ведь не спросил… — виновато сказал он. — Как твое самочувствие? Как поживают твои бедные руки? — если бы на месте Лань Чжаня был кто-либо другой, он непременно бы ответил колкостью, что руки Сяо Синчэня выглядят такими же потрепанными, пережившими многое. Однако, он все-таки был самим собой, вежливым от всего сердца и искренним.       — Они в порядке, в последнее время мне лучше, — отчитался заученной репликой сосед, видимо, пересев, так как пружины под матрасом громко лязгнули. Точно также отвечал он и на вопросы врачей, и психолога, стоило им поднять этот вопрос. Само собой, потеряв двух соседей одновременно и оставшись в одиночестве, никто из здешних не был бы в нормальном состоянии. Лань Чжань никогда не врал. Но если врал, делал это точно также прямолинейно. Обращаться с ложью, как с правдой, стратегия проигрышная. Сам наивный и честный до кошмарного Сяо Синчэнь как никто иной понимал это, и в этом был плюс их дружбы. Два человека, не умевшие говорить неправду так, чтобы в нее поверили.       — Вот как. Тогда, — Сяо сглотнул, словно смущаясь от того, что должен был сказать дальше, щеки и те окрасились слабым румянцем. В словах не было никакого подтекста, он стыдился нарушения чужих границ, ощущая их намного лучше своих собственных, — можно я до них дотронусь?       — Мгм, — резко отозвался Лань Чжань, замолчав. Трогать его руки ослепшему не было никакой необходимости, он и так прекрасно знал о том, в каком плачевном они состоянии. От постоянного мытья истончившаяся кожа лопалась на костяшках, оставаясь засохшими кровавыми пятнами, сукровица крошилась от лишних движений пальцев, и все застиранное серое постельное белье было в кровавых следах. Навязчивое желание поддерживать порядок, было с ним с малых лет, кто знал, что в итоге это выльется в ОКР. С самого детства болезнь прогрессировала, приобретала все более пугающие масштабы и очертания, невольно укрепляемая и родителями.       Помешанный на порядке ребенок стал до мозолей намывать руки, бегая к раковине каждые полчаса. С двенадцатого дня рождения он стал до скрипа дважды в день мыть и все тело сразу, точно также травмируя ставшую слишком чувствительной кожу. Психолог осуждал воспитательские таланты его родителей: в семье неврастеников, помешанных на контроле, всегда рано или поздно вырастает такой колоритный представитель этой же породы, что старшее поколение пораженно ахает. Как же так? Как тотальный контроль мог давать сбои? Мог и давал. Таким невротиком и оказался Лань Ванцзи, воодушевляемый семьей: маленький, но педантичный ребенок, грешно было его не хвалить. Он и улыбаться практически перестал, чтобы лишние морщины не искажали симметрию лица. Это… злило. Старший брат единственный, кто решился волоком тащить его к психотерапевтам, увидев в один прекрасный день, что на разных участках тела от мытья и мочалки оставались воспаленные шелушащиеся пятна, а кутикула вокруг ногтей на пальцах стала кровавыми ободками. Ежедневно Лань Ванцзи также отмывал и комнату, пользуясь небезопасной ядреной химией.       «Разумеется, зачем нам перчатки», — вздыхал Лань Хуань.       — А-Чжань… — ласково позвал Синчэнь, и протянул в сторону соседней кровати руку. Он сделал это наугад, рискуя выглядеть глупо, он совсем не ожидал, что наткнется за Лань Чжаня. Между ними помещалось две тумбочки, расстояние было слишком большим, чтобы просто двух рук было достаточно, значит, тот поднялся и подошел ближе. Повернув по привычке голову, видя, как и раньше, сплошную темноту, Сяо провел пальцами, нащупывая бедро. Фыркнув себе под нос, он смог все-таки взять соседа за руку. Тот шумно выдохнул от боли, можно было представить, как слегка проступили желваки на скулах от напряженной челюсти. Сяо прикасался к глубоким ранам, мокнувшим трещинкам, которые не заживали легко и быстро. — Они все еще болят?       — Точно так же, как и твои…       Что ж, заслуженный ответ.       — Не продолжай, мы друг друга стоим. Зато сейчас ты можешь побыть моими глазами, а вот я даже руки заменить не могу.       — В этом нет необходимости, — рассудил Лань Чжань, всегда воспринимавший даже такие, подчеркнуто несерьезные, ничего не значащие фразы, слишком буквально. Не то чтобы сам Сяо Синчэнь был шутником на любой вкус, но его нрав был намного мягче, пусть и отдавал некой прохладой. Будучи во многом похожим, сам по себе он не был обладателем такого количества острых углов, о которые то и дело бились все случайные собеседники.       Опуская ладонь, чтобы позволить Лань Чжаню спокойно вернуться на свое место, Синчэнь хотел продолжить незамысловатый и отвлекающих его от горечи разговор, может быть, отважиться и попросить друга помочь подняться и сделать парочку первых шагов. Иначе мышцы еще долго не войдут в привычным им тонус, и он рискует оставаться не только незрячим, но вдобавок прихрамывать еще какой-нибудь месяц. Калека, черт возьми... Стало быть, теперь он абсолютно точно должен называться так, как бы не пытался корчить здорового, мол, что все в порядке, и открещиваться. Нужно было попробовать восстановиться как можно скорее, иначе такими переключениями мыслей Сяо наверняка скоро сведет себя с ума. Прогулка будет лучшим способом убедиться в том, что само тело осталось прежним, это могло бы стать маленькой победой, в которой Лань уж точно не стал бы отказывать.       Но Сяо перебил крик, раздавшийся из соседней палаты, которая примыкала к их собственной. Разделяющая стена съедала часть поднявшегося шума, однако, страшно представить, какая ссора могла там начаться, если все равно разбиралось каждое произнесенное слово. Кричал один человек. Либо он находился там в одиночестве, что далеко не за гранью возможного, а данность в психушке, либо собеседник категорически не находил в себе желания или возможности дать отпор. И Лань Чжаню, и Сяо Синчэню без дополнительного разговора пришел один и тот же вывод. Несложно было догадаться, так как обитатели той комнаты были им знакомы: отделение было не таким уж большим, чтобы не запомнить всех. Конечно, кто-то иногда уходил, появлялись новенькие, но, в сущности, изменения происходили раза три в месяц, что не сильно сказывалось на составе. К тому же, частенько выписавшиеся возвращались спустя полгода или того меньше, когда назревал очередной кризис или обострение. Таким образом, из всех нынешних пациентов столько брани мог произвести в такое короткое время только один-единственный человек.       Сяо Синчэнь начал сомневаться, в этом учреждении работал хоть один специалист, знакомый с проблемами контроля гнева, который мог бы оказать помощь. Черт возьми, они хотя бы умели рассчитывать дозировку лекарств, или так боялись навредить растущим организмам? Вспоминались насмешки Сюэ Яна, исправно выпивавшего выписанный ему набор таблеток. Кроме легкой сонливости, проходившей за три-четыре часа и потери координации движений, ничего впечатляющего он не оказывал. И тут так же. И вот с таким поведением курирующий врач хочет включать его в их программу? Да он поубивает всех в первое же занятие, вместо траты времени на «поиск и осваивание неконфликтных путей решения проблемы» и развитие навыков общения. Зачем тебе общение, если можно угрожать сломать ноги, не так ли?       Прямо сейчас он ни с чего начал орать на соседа так, что слышал весь этаж. Терпение и Цзян Чэн существовали в разных плоскостях, не пересекавшихся…       Точно. Тренинги. Синчэнь нахмурился, шикнув от рези, но сосредоточенного выражения лица не потерял. Выходит, ему теперь запрещены и все излюбленные виды здешней занятости: он не пойдет на тренинг, так как многие упражнения будут включать перемещения по аудитории, он будет исключен из список участников на танце-двигательную терапию, дабы избежать риска угробить себя или кого бы то не было еще. С другой стороны, Лань Чжань тоже не ходил на все эти штуки, и можно будет проводить время после личных консультаций и медосмотра с ним. Разве остались вокруг другие люди, которым бы приходилось доверять? Особенно, когда тебе не дано и лица их разобрать.       — Как думаешь, — Сяо инстинктивно моргнул, тут же проклиная себя за неосмотрительной, нужно лучше отслеживать свои действия, — его вернут в нашу палату?       Такой риск оставался, само собой, поэтому прозвучавшее опасение было оправданным. Лань Чжань задумался, прикидывая их риск снова столкнуться в четырех стенах с Сюэ Яном, которому он сам с радостью срубил бы голову, если бы было чем. Самый волнующий вопрос достаточно долго оставался без ответа, потому что санитары толком ничего не знали и просили подождать, сколько бы Ванцзи не пытался допытаться до них в отсутствии Сяо. После полученных анализов на кровь и раскрытия истории с пронесенными на территорию закрытого медицинского учреждения сильных наркотиков, Сюэ направили под постоянный надзор, двадцать четыре на семь рядом с ним дежурили, проводили интенсивную профилактику употребления наркотических веществ, но, как понимал и сам Лань Чжань, это было нерациональной траты времени. Горбатых живьем не исправить. Сам Сюэ Ян был слишком хитрым для тех, кто действовал строго по вызубренным за учебу книгам: он не причинял никакого вреда своими руками, он не употреблял ничего сам, он позвал на помощь. Они с Синчэнем в глазах правосудия обменялись масками ангелочка и демона, никаких доказательств в том, что Сяо принудили съесть целую, мать ее, марку не было. Ни одного нарушенного правила за последние две недели не числилось за вторым.       Главврач только этим утром неловко скосил взгляд в сторону, почесав кончик носа: «У нас неожиданно прибавилось ребят, так что, полагаю, я буду вынужден…»       — Нет. Я так не думаю, тебе не о чем волноваться, — Лань Чжань звучал твердо и, желавший только и только покоя, измотанный Сяо поверил ему, кивнув. Голова облокотилась на собственное плечо, и он сам собой немного задремал.       Удачное вранье можно считать шагом к выздоровлению?       Разобраться с Сюэ Яном, завтра-послезавтра возвращавшимся в корпус к другим несовершеннолетним, можно позже. Решение проблем по мере их поступления не метод Ланей, но приходилось идти на уступки.