Зима тревоги нашей

Один ряд, второй, третий. Небольшие плоские камни, найденные на берегу мелкого ручейка, впадающего в море, беззвучно и послушно ложились друг на друга. Еще с десяток камней, и импровизированная курильница будет готова. Цзинъянь не чувствовал ни страха, ни сомнений, ни сожаления, лишь спокойную сосредоточенность. Его жизнь, все его жизни, рано или поздно заканчивались так. …Возвращение к корню назову умиротворением. Это то, что зовётся возвращением к судьбе. Возвращение к судьбе назову постоянством… Последний камень лег наверх, завершая неказистую постройку. Негромко шелестели вокруг сухие стебли тростника. Окружая и отрезая от остального мира карликовый мирок из ручейка, нескольких громадных камней в рост человека и небольшого круга из камней выложенного на земле. Внутри него уже лежали мелкие щепки и сухие веточки, а в центре возвышалась башенка-курильница, построенная из плоской морской гальки. В разрывах стеблей блестела серо-желтая зимняя гладь моря, незаметно перетекая в небо. Слабые порывы ветра то и дело доносили приглушенные расстоянием чаячьи крики с пляжа. Костерок в круге из камней зажегся сразу, слабое пламя, почти бесцветное в дневном свете, вкрадчиво облизало сложенную башенку. Цзинъянь смотрел на пакет с мелким кристаллическим порошком — психотропы с «Жемчужины». Как только он высыплет их в огонь, пути назад уже не будет. Он — та приманка, на которую придет зверь. Приманка, которая не станет сопротивляться, как бы ей этого ни хотелось. Дракон и цилинь должны почувствовать — сейчас они потеряют свою землю. Навсегда. У него не бывает галлюцинаций, это слишком опасно. Опасно не дня него — опасно для всего вокруг, что попросту превратится в пепел. Поэтому любой галлюциноген всего лишь на время блокирует возможность сменить облик. Времени, за которое прогорит костер — и которое он будет фактически беспомощен — должно быть достаточно, чтобы выдернуть сюда цилиня и пятого брата. Но если они все же не появятся, что ж... после того, как все наркотики сгорят — драться будет он один. Если, конечно, к этому моменту будет еще жив — но драконы очень, очень живучие звери. Все, хватит тянуть. Сухой тростник на миг замер, а в небе потемнело — все местные птицы, воробьи, вороны, чайки, смешались в одну стаю и темным роем умчались за его спину в глубь полуострова. Краем глаза Цзинъянь заметил движение — пара мышей тоже рвалась подальше отсюда. Впрочем, как и все живые существа сейчас здесь. Порошок тонкой струйкой посыпался внутрь башенки. Пламя пропало, повалил дым. Скальпель прочертил линию вдоль предплечья, тут же наполнившуюся кровью. …Ибо наличие и отсутствие порождают друг друга. Сложное и простое создают друг друга… Глубже — скальпель вошел в руку еще раз. Края раны разошлись шире… Кровь потекла сильнее, щедро напитывая собой воду мелкого ручейка. Давая жизнь. Становясь его частью. …Мириады созданий возникают из этого, а он не правит ими. Он порождает их и не обладает ими; действует, не имея воздаяния… Тростник, деревья, сама земля. Он был землей, а земля была им. Он был чаячьим криком, что вырывается из горла, что падает в море, что дробится брызгами эха над водой и берегом. Он был травой, что становилась зверем, он был птицами, что сливались с деревьями. Он был темной потертой корой, которая стала звуком прибоя. Он был самим небытием, что зовётся началом Неба и Земли. Слова, формы, имена и названия… Они не нужны и бессмысленны там, где их нет и не было. Там, в глубине, лишь бесконечность. Беспредельная и невидимая, в которой пульсирует темнота. А где-то в ней немыслимо далеко мерцает пламя костра. Он смотрел на пустоту. Пустота смотрела на него. Это не костер, это чей-то мерцающий огромный глаз. А потом глаз моргнул. Застыло небо, застыла, как тусклое зеркало, вода, застыл воздух. Не осталось ни звука, ни движения, лишь ощущаемое где-то в глубине, во мгле, беззвучное и медленное биение чего-то…. Серо-желтые облака темнели, приходя в движение, вылепливая форму. Рождая из себя то, чему нет и никогда не было названия. Цзинъянь же сейчас — каждая ветка и каждый стебель тростника, каждая застывшая волна... но эта тварь жрет не мясо. Она жрет саму суть и пространство. Она жрет его. …вселенная — голод, Пустое пространство, …вселенная — время, Которое нужно, чтобы пронзать пространство Криками голода, Время, чтобы с пространством вместе Ввинчиваться в пласты голода, неотступно преследовать… неистово проклинать… …оно обуздать не хочет Ни пространства, ни голода.* Куда падает ее тень, гибнет все — Цзинъянь чувствует, как становится мертвой вода моря. В километре от берега, пятьсот метров, сто… Ждать, ждать… Но вода и небо все также мертвы и неподвижны. Он уже может сменить облик, но не хочет. Еще секунда. Еще. Ждать! Время утекает безмолвно и безжалостно. Еще немного и — будет поздно. Для всего. Тварь жрет и его тоже. Еще секунда. Еще. Дерись! Нельзя! Ждать! Сдохнешь! Еще. Сдохнешь окончательно и бесповоротно! Еще. Раз, два, три… Ждать, ждать!! Дракон, сдерживаемый внутри, бился и рвался в небо в драку. Как бьется в капкане волк, ломая кости, оставляя куски шкуры и мяса, но вырываясь на свободу. Все. Хватит. Можно. Но оставшихся сил слишком мало. Может, их хватит, чтобы вырваться из капкана, но не хватит, чтобы ответить. Бесконечно длинный скелет на песчаном берегу в прибое — вот и все, что останется в итоге. Все же ты сегодня умрешь, Сяо Цзинъянь… Поздно. Даже просто бежать — поздно. Рябь по мертвой воде. Огонь в небе. Фигура на берегу — человеческая. Между ним и вырастающей из моря и облаков тварью. А потом пришла темнота. …где была пустота, Пропитанная ожиданьем, Где кто-то был одинок, Изнывая В ожидании и в пустоте, …где кто-то Рвался за пределы мирка, Наполненного ожиданьем, И пустотой, и бессмысленным ветром, …где кто-то нашел Силу, которая в силах Стать отрицанием ветра.** *** Возвращение в мир оказался очень ярким, очень вонючим и очень неласковым. Резанул глаза свет, в нос шибануло какой-то гнилью. Все вокруг сливалось в дергающееся черно-белое пятно. — Очухался! Против солнца Цзинъянь заметил удар — дернулся вбок, но отклониться не вышло. Кулак врезался в скулу. В глазах потемнело. К горлу подкатила тошнота. Сидя на нем верхом и схватив за куртку, Юйцзинь тряс его, как соломенное чучело. — Что! Ты! Бля! Творишь! — с бешенством выплевывал он слово за слово, рывком вздергивая Цзинъяня и тут же впечатывая в землю. — Эксперимент, — выдохнул Цзинъянь между рывками. Юйцзинъ выпустил его куртку, поняв, что человек, которого возят по земле, мало способен к связной речи. Цзинъянь осел обратно на землю, от души приложившись затылком. — Будет тебе эксперимент! Юйцзинь зло глотнул ртом воздуха — и от души заехал ему в челюсть. Цзинъянь, не шевелясь, сглотнул кровь, ощупал языком зубы (целы — и ладно) и разбитую губу. Бросил взгляд на руку — перетянуто импровизированным жгутом из ремня прямо поверх рукава. — Хрена ты себя резал?! — с яростью потребовал ответа Юйцзинь, заметив его взгляд. На фоне ярко-голубого неба и розовато-золотистых, подсвеченных солнцем облаком плыли клубы прозрачного черного дыма. Но если он будет лежать и рассматривать дым, скорее всего, его опять начнут бить — мысли скользили вяло и устало, — надо ответить. — Для суицида вены режут не так и не тут. Цзинъянь отстраненно порадовался, что его уже хватило на связную фразу. Хотя по Юйцзиню было видно, что такой потрясающей информации он, конечно, безумно рад, но на объяснение это не тянет. — Я ставил эксперимент, — повторил Цзинъянь. — Вон… — он попытался приподняться на локтях, чтобы осмотреться. Та часть пейзажа, что он видел из такого положения, выглядела, как после хорошего артобстрела. Вяло горели деревья. Тростник прямо перед ним и вокруг них были цел, но дальше к морю, похоже, был сплошной ковер из гнилья и местами вставшей дыбом земли. — Здесь был костер, — попытался объяснить на словах Цзинъянь, — я в него бросил ту дурь, что жрал твой труп с крыши. Я же говорил, как это применяют традиционно. Нужен дым. — А чего так… традиционно и здесь? — уже спокойнее спросил Юйцзинь, хотя длинные паузы между словами и «традиционно», произнесенное с откровенной издевкой, прямо говорили, что спокойствием пока что и не пахнет. Цзинъянь вздохнул. Апатия и слабость постепенно уходили, еще пара минут, и можно будет попробовать встать. Если, конечно, с него соизволят слезть. — Я не загоню непонятно что себе в вену. Я не стану пробовать такое при свидетелях, людях рядом и в закрытом помещении — это может быть опасно для окружающих. На открытом пустом месте хоть как-то можно контролировать эффект. — То есть ты надышался этой дряни. А от глюков не отхреначил себе или кому-то голову, а всего лишь располосовал руку? — с откровенным скепсисом прокомментировал Юйцзинь. — Да. Юйцзинь смотрел на него с выражением «ты меня, конечно, держишь за идиота, но не настолько же». Вздохнул и резко бросил: — А вот это за твою подставу сегодня. И врезал ему в скулу второй раз. Только зубы клацнули. По щеке потекла кровь. — А это что?! — нервно кивнул Юйцзинь на горящие деревья. — Тоже эксперимент? Бегал и поджигал?! Или я тоже надышался этой дряни, и мне все кажется! А на самом деле вокруг зеленая травка и, бля, птички чирикают! — Маленький локальный апокалипсис. — Чего? — снова занес руку для удара Юйцзинь. — Совпадение. Природное явление и техногенная авария. И сейчас я уже отвечу, — предупредил Цзинъянь. Юйцзинь посопел, успокаиваясь, и разжал кулак. — Море кипит. Деревья горят, — повторил он. — Повышенная геотермальная активность. Гейзер подземный и газопровод рванул. — Гейзер, значит. В Восточно-Китайском море?.. Ему не верили и верить не собирались. — Ты серьезно считаешь, что я все и организовал? — поинтересовался Цзинъянь. — Вот этими самыми руками и силой мысли? Судя по лицу Юйцзиня, именно это тот и подозревал. — Слезь ты с меня наконец, — не выдержав, вздохнул Цзинъянь. — Хватит на мне прыгать. Дай встану. — Вставай. Встать получилось исключительно на четвереньки. Мерзко пульсировали болью рассеченная скула и разбитая губа, которой совсем не в радость были любые разговоры, но вроде это было и все. Тошнота отступила, желудок тоже решил, что останется на своем месте. По сухой травинке прямо перед глазами полз какой-то жучок. Цзинъянь, собираясь с силами, дождался, пока тот переползет на соседнюю, и рискнул опуститься на пятки и выпрямиться. Наконец получилось нормально осмотреться. Ничего живого, даже трава сгнила. Ровно от границы пляжа до небольшого пригорка, где сейчас были они с Юйцзинем. Не хватило буквально пары метров. Четкая граница сухой нетронутой травы и голой земли, перемешанной с гнилой травой, мусором и камнями уходила в обе стороны, насколько хватало взгляда. Вяло горели редкие деревья. Бывало и хуже. Даже если все это так и тянется дальше, то они на полуострове, жилья и людей в обе стороны нет. Как вышло из моря, так в него и упрется. — Как ты меня нашел? — Догадался. Вспомнил твои бредни про пустоши и святых. А здесь и искать было не надо. — Юйцзинь помедлил, глядя на него, и отчеканил. — Оно все в одну точку перло. Там, где был ты. До камней и ручья, где Цзинъянь разводил костер, было метров пятнадцать, если не все двадцать. Вот почему лежа он ничего не увидел. На месте костра теперь было нагромождение из обломков камней и земли в человеческий рост. Ручей, похоже, тоже засыпало. Зато над головой сияло чистое небо с перьями облаков, подсвеченных начинающим клониться к закату солнцем, редкие черные клубы дыма не в счет. И ни единой души вокруг. Кроме Юйцзиня. Перед тем, как начать, Цзинъянь специально выгнал отсюда все, до последнего воробья и крысы. Отнюдь не из-за соображений гуманизма. Приманка должна быть одна — он и его тело. — Это ты меня оттащил? — указал взглядом на полузасыпанный землей и камнями ручей Цзинъянь. Как много Юйцзинь увидел и когда именно появился? — А кто еще? — буркнул тот. — Что мне еще делать было? Оно прет. Ты в отключке. Я схватил тебя — и ходу. Потом ебануло в небе. Я отрубился. Пришел в себя, снова тебя потащил. Потом ебануло еще раз, уже всерьез. Я отрубился уже надолго. Пришел в себя, уже не прет. Небо голубое. Вот это все вокруг, — красноречивым жестом Юйцзинь обвел окружающий их пейзаж, — и ты почти труп. Очень хотелось заметить про инновационные методы воскрешения и традиционные методы ведения допроса, но губа и скула однозначно были против. Не дождавшись никакой реакции на свои слова, Юйцзинь потряс головой и взъерошил волосы, вытряхивая из них землю, траву и мусор. Выругался, вляпавшись во что-то склизкое, и вытер руку об и так грязные джинсы. Цзинъянь невидящим взглядом разглядывал мешанину из камней и земли на месте костра, которая должна была перемолоть все живое в фарш. Все спланировал, в глушь забрался. То ли помирать, то ли сражаться. Юйцзиня убрал. Сражаться не пришлось. Помереть не вышло. А Юйцзинь все равно примчался и за шиворот выволок. Ладно, зато он пока еще способен находить себе людей, что сначала вытащат, остановят кровь, а только потом начнут бить. А перед глазами стояла человеческая фигура на берегу, практически в прибое. Которую он увидел перед тем, как потерять сознание. До боли знакомая фигура, которую он узнает на любом расстоянии. Защитить его, защитить землю… но цилинь все же пришел. При попытке встать на ноги голова плыла, а предметы становились излишне четкими и яркими. Тело не хотело совершать марш-броски по пересеченной местности, оно хотело лежать и смотреть на клубы дыма. — Руку дай. Сам не встану. Валить отсюда надо. — Да чтоб тебя, — от души выругался Юйцзинь. Но руку протянул. Сотню метров до своей машины Юйцзинь его тоже фактически протащил на себе и теперь мрачно смотрел, как Цзинъянь, распотрошив аптечку, наскоро перевязывает себе руку. Протянул салфетку. — Лицо вытри, смотреть страшно, — не выдержал он. — Тебе в больницу надо. С такой рукой и головой. Ты же на ногах сам стоять не можешь. — Посмотри на себя, на меня, вокруг, — процедил Цзинъянь. Забив на разбитую губу, время было дороже, зубами оторвал последний кусок пластыря, фиксируя повязку. — В больнице начнут задавать вопросы. Ко мне едем. Сам цел? Слышишь нормально? У тебя кровь справа на виске, ухе и волосах. — Твоя, похоже, — хмуро буркнул Юйцзинь, ощупав голову. — Подойди, дай я сам гляну, — резко потребовал Цзинъянь. Лихорадочно гоня прочь внезапное и совершенно безумное подозрение. — Да нет там ничего, — отмахнулся Юйцзинь. А вот это было лишнее. — Дай. Мне. Посмотреть, — с холодной яростью повторил Цзинъянь. — У тебя контузия. А ты за руль сейчас сядешь. Я не хочу убиться рядом с тобой. От изумления и злости после такого заявления у Юйцзиня даже дар речи пропал. Как и желание о чем-то спорить. Он молча придвинулся ближе. Над ухом, начиная от виска и заканчивая затылком, шла вспухшая рубцом длинная глубокая царапина — похожа на след от столкновения с какой-то веткой. На коже и засохшей крови видны частицы дерева. Хотя место хуже не бывает — след шел как раз от височной кости и над височными артериями. Кое-кому феноменально повезло. Здоровенная шишка чуть выше, это от какого-то камня. Но с учетом окружающего пейзажа — мелочи. Вроде-то все нормально… Вроде. — Что чувствуешь? — Цзинъянь аккуратно провел пальцами вдоль вспухшего рубца. Не нравился он ему и все тут. Не с его разбитой скулой, а с вот этим по уму нужно в больницу. Откуда столько крови на капюшоне толстовки и на волосах на затылке? На фоне темной ткани, да еще и поверх черной куртки, кровь была не заметна, если внимательно не вглядываться. Царапина еще слабо кровила, что нормально для ран головы. На волосах кровь засохла четкой полосой. «Что тебе не нравится? — самого себя спросил Цзинъянь. — Человек лежал на спине, кровь стекала от виска к затылку, часть попала на ткань, часть на землю. Крови многовато, конечно, но и не столько же, чтобы текло и выжимать». Юйцзинь резко выдохнул и дернулся от боли. — Что ты мне мозг пытаешься выковырять пальцами! Бля, Цзинъянь, сейчас не время для игр в доктора и пациента. Хватит! Слышишь же? — вырываясь, он мотнул головой в направлении еще слабого, но явно приближающегося звука сирен. — Да что ты на меня так смотришь?! — Ничего, — отвел взгляд Цзинъянь. Да нет, бред, паранойя и ушибленные мозги. — Толстовку и куртку только сними, у тебя капюшон насквозь в крови, все уделаешь. Их в пакет и другой дорогой отсюда. Цзинъянь кивнул в противоположную звуку сторону. Заодно, по въевшейся привычке, напоследок обшарил взглядом землю вокруг, ища возможные улики. Выроненную использованную салфетку, тряпку или явные следы крови. — А то я не догадаюсь… — зло пробормотал Юйцзинь, спешно скидывая окровавленную одежду. *** Дома Цзинъянь от машины до лифта дошел сам. Юйцзинь смотрел мрачно, но не спрашивал, откуда у Цзинъяня доступ в служебную часть паркинга, почему тот знает слепые зоны, где машина не попадет на камеры, и что за неприметной стальной дверью с кодовым замком — грузовой лифт, где тоже нет ни единой камеры. Почему пикап Цзинъяня сейчас стоит тут, а не как обычно. Но стоило лифту подняться на последний этаж, как Юйцзинь отмахнулся от всех попыток в самостоятельность и отработанно потащил его в квартиру. Молча, злобно и целеустремленно. Цзинъянь, как только захлопнулась дверь, так же молча стряхнул с себя руки и пошел в душ. Сам. Пристальный взгляд буравил спину. Юйцзинь наблюдал за ним и уходить не собирался. Закрыть за собой дверь ванной не получилось — Юйцзинь подставил ногу. — Отойди! — огрызнулся Цзинъянь. — Оставь! Юйцзинь яростно ел его взглядом и отступать не собирался. — Сознание сейчас потеряешь, убьешься окончательно обо что-то. Мне объясняться из-за твоего трупа. А тут все в моих отпечатках, а я весь в твоей крови. На языке крутилось: «Значит, уборку сделаешь», но Цзинъянь мысленно плюнул, оставил при себе все, что хотел сказать, отпустил дверь и стал раздеваться. Хочешь — смотри. Не делая попыток помочь, Юйцзинь проследил, как Цзинъянь куском пленки обернул руку с временной повязкой, чтобы не попала вода, и шагнул под душ. Так же молча из ванной прошел за ним на кухню. Никак не комментируя, смотрел, как Цзинъянь берет обезболивающее, антисептик, стерильные салфетки, шовный материал и иглы, вытаскивает и включает коагулятор. Слабо поморщился при виде раны на предплечье, почти от локтя до запястья, из которой снова пошла кровь, стоило снять повязку. Но глядя, как Цзинъянь обкалывает обезболивающим руку, чистит рану и, найдя несколько кровящих крупных сосудов, пережимает их зажимами, передернул плечами и отвел взгляд — Ты что, и сосуды шить собираешься? — через силу поинтересовался Юйцзинь. — Надо бы, но нет. Одной рукой сам сейчас не смогу. Коагулятором прижгу. — Тебе помочь? — не выдержал Юйцзинь. — Да, — отрезал Цзинъянь. — Не лезть под руку. Юйцзинь насупился, но от почти беззвучного шипения прижигаемых тканей сглотнул, тихо выругался и уставился в угол. — Я словно в какой-то трэшовой азиатской версии «Бойцовского клуба», — буркнул он. — Иди в душ. И переоденься, — не поднимая взгляда от раны, Цзинъянь кивнул на изгвазданную в крови футболку и джинсы в ошметках гнилой травы. — Потом возьми антисептик и обработай голову над ухом. А завтра с этим сходи к врачу, место травмы у тебя нехорошее. Юйцзинь вдохнул, выдохнул, изо всех сил стараясь не взорваться и не высказать прямо сейчас все, что думает и про Сяо Цзинъяня, и про его поучения. Но в душ пошел. Краем глаза Цзинъянь наблюдал, как Юйцзинь натянул его футболку, вытащил из выдвижного ящика под диваном свои джинсы и переложил в них телефон и ключи. Где лежит его чистая смена одежды, знали два человека — Цзинъянь и сам Юйцзинь. В голову упорно лезло, что Юйцзинь все грозился приволочь какую-нибудь похабную золоченую трехлапую денежную жабу или розового плюшевого бегемота с бантом, чтобы разбавить выдрюченный до последней детали минимализм. От неизвестного пейзажа из «Альбома вод» Ма Юаня на одной стене до постера «Шоссе в никуда» напротив и подставки с мечом перед окном (сейчас, правда, пустой). Идеальный до полной безжизненности минимализм. — Ты меня так пасешь, словно ждешь, то ли я превращусь в зомби и на тебя наброшусь, то ли упаду, сдохну и пол тебе выпачкаю, — бросил Юйцзинь, шлепаясь обратно на стул. За окном громоздились вдали над морем серые снеговые тучи на оранжево-золотистом небе. За всей их суетой незаметно настал вечер. Отблески заката красили светлые стены кухни оранжевым, как зарево далекого пожара — ну, не самый плохой фон для фильмов про зомби. Цзинъянь отвел взгляд. — Ножницы подай, — попросил он. Юйцзинь молча придвинул требуемое с другого конца стола. — И лед принеси. Никак не комментируя, тот принес пакет льда из морозильника. Цзинъянь пристроил пакет со льдом на предплечье, а на него опустил голову. Мерзко дёргающая болью скула благодарно заткнулась. Вставать из-за стола не хотелось. И так хорошо. Напряжение драки уходило, оставляя после себя опустошение и усталость. — Так и будешь сидеть? — с оттенком недоумения поинтересовался Юйцзинь. — Да. — Эй, Цзинъянь, а ну посмотри на меня, — в голосе Юйцзиня зазвучала неприкрытая тревога. — Нормально все. — А чего тебя так рубит тогда? Я же не так сильно бил, чтобы у тебя было сотрясение мозга. — Все нормально, — повторил Цзинъянь. Юйцзинь несколько мгновений смотрел на него, но так ничего и не сказал. Вздохнул и ушел куда-то в полумрак. Стукнуло стекло о дерево, стекло о стекло. Бутылки с вином Цзинъянь держал не в баре, а на деревянном стеллаже, что отгораживал кухню от комнаты Не говоря ни слова, Юйцзинь налил один бокал себе, второй поставил перед Цзинъянем. Порылся в холодильнике и разогрел креветки и рис. Ели они молча. — И как ты с такой мордой завтра на работу пойдешь?.. — серьезно и задумчиво поинтересовался Юйцзинь, — Ты мне по зарезанной утопленнице нужен. Нашли мы, похоже, орудие убийства. Надо, чтобы ты посмотрел. Там этих стамесок почти десяток, их кучей в известь кинули. Вот тут Цзинъянь не выдержал. Самая главная проблема его жизни — как он пойдет завтра на работу… Но стоило поднять голову и увидеть страдальчески-озадаченное лицо Юйцзиня, не сводившего с него встревоженного взгляда, и смех накрывал по новой. — Цзинъянь, у тебя истерика? — наконец осторожно спросил Юйцзинь. — Самая. Главная. Проблема. Моей. Жизни… — сквозь смех повторил уже вслух Цзинъянь. — Как я пойду завтра на работу… Юйцзинь не лез, терпеливо пережидая, лишь смотрел на него, как на буйного психа. — Забей. К утру в норме буду, — отсмеявшись, выдохнул Цзинъянь. — Люди шарахаться не станут. — Утро будет? — Юйцзинь со значением кивнул на перевязанную руку. — Будет. Да не собираюсь я вены резать, стоит тебе за порог выйти. Уймись. А если бы собрался, ты бы меня остановить все равно не успел. — Люблю я тебя, Цзинъянь, за твой непревзойденный оптимизм, — покачал головой Юйцзинь, с отчетливо угадывающимися в голосе безнадёжными интонациями. — Мне утром Цзинжуй в панике позвонил. Сказал, что ты предупредил старого Чжо. Насчет бумаг, завещания и прочего. А у тебя выходной, на ничьи звонки не отвечаешь, сообщения не читаешь. Еще и мозг мне ебут именно сегодня… Я все это сложил, бросил все и рванул на пустоши. — Убью гуманиста, — тихо, но от души пообещал Цзинъянь. — Ладно-ладно, потом обязательно… Ты, главное, больше не нервничай, — с благостным до отвращения лицом успокоил его Юйцзинь. — Цзинжуй не хочет становиться твоим наследником. Но мне интересно другое. Как давно ты это продумал? У Цзинжуя твоя фамилия. Хотя семья Чжо считает его своим сыном. Но он не твой биологический родственник. — Ты что, ДНК сравнивал? — не удержался от вопроса Цзинъянь. — Ага, — честно признался Юйцзинь. — Еще вижу, что к таким… инцидентам, — он кивнул на перевязанную руку, — ты явно готов. И как ты понимаешь, я не о том, что ты дома и в машине держишь такой набор всего — если припрет, можно прямо на полу хоть труп вскрывать, хоть живого оперировать. Это-то я еще списать могу на профдеформацию. — Тебе все это надо вот прямо сейчас? — устало поднял на него взгляд Цзинъянь. — А из тебя можно что-то вытянуть, только когда ты в неадеквате, — с обезоруживающей и безжалостной откровенностью выдал Юйцзинь. — Когда еще случай представится? — Дай мне лучше еще лед и салфетку, — попросил Цзинъянь, вставая. Все же диван в комнате будет лучше, чем жесткий кухонный стул. Юйцзинь недовольно фыркнул, безошибочно переведя это как «не дождешься». *** Свет зажигать не хотелось. Впрочем, и того, что включен на кухне, хватает, чтобы разглядеть контуры предметов. Он сделал то, что должен был сделать — дракон и цилинь вернулись. Сейчас Цзинъянь уже мог сказать точно — они где-то здесь, в мире. Пусть слабо, но он их чувствовал. Он даже остался жив сам, Юйцзинь тоже жив, но все равно — гложет ощущение какой-то неправильности. Юйцзинь с негромким стуком поставил на низкий столик рядом с диваном бокал с вином и протянул новую салфетку и пакет со льдом. Лед Цзинъянь взял — челюсть ныла, а от всех разговоров снова закровила разбитая губа. — Ты мне так ничего и не хочешь пояснить? — Юйцзинь тянул вино из своего бокала, напряженно смотрел на него сверху вниз и садиться не хотел. — Нет. — Цзинъянь, я сегодня кое-что видел, но как объяснить то, что я видел, я не знаю. Горящие деревья — не плод воображения, а гнилая трава — не глюк. Вон, можно на грязные тряпки посмотреть. Я видел, как это волной шло из моря от берега. А воображаемые взрывы не оставляют реальные следы. И если я приеду туда завтра, нихрена там не зазеленеет, не заколосится, а камни и земля на место не встанут. Цзинъянь молчал. На стеклянном столике перед диваном на пачке бумаг лежали его телефон, пропуск, ключи от машины, связка квартирных ключей, на которой были и ключи от квартиры Юйцзиня. — Я не знаю, чего я хочу больше, Цзинъянь. Дать тебе в морду еще пару раз или просто развернуться и хлопнуть дверью. Юйцзинь тоже смотрел на ключи на столе. Рядом с первой почти беззвучно легла еще одна связка, в полумраке мелькнул блик на металле брелока. Ключи от его квартиры, что были у Юйцзиня. «Пусть идет. Он видел слишком много. Он сейчас свяжет наркотики и Шэня. Он сейчас вообще может связать слишком многое. Но никому говорить не станет — тут же возразил себе Цзинъянь. — Все сгорело. Поэтому пусть уходит». Но вслух звучат всего два коротких слова: — Стой. Останься. Юйцзинь смотрел на него очень долго. Наконец несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, справился с собой и очень спокойно спросил: — Хорошо. Тогда давай заново. Что я видел, Цзинъянь? — Апокалипсис, который не состоялся. Юйцзинь дернулся, выругался и шагнул в сторону двери. — Поверь — то, что ты видел, никак не относится к работе. — Но относится к тебе. Цзинъянь молчал. — Очень красноречиво, — прокомментировал его молчание Юйцзинь. — Но я повторю. Что я видел?! Цзинъянь, или ты начинаешь говорить, или я разворачиваюсь и ухожу. «Вот он — твой второй шанс. Отпусти его. Он переживет. Ты — тем более, ты и через гораздо большее проходил. Не хочу. Не могу. Он все же видел слишком много». — Пошли, — Цзинъянь рывком поднялся на ноги. *** На крыше, как всегда, дул ветер. — Стань ко мне ближе. Иначе не подойдут, — подчеркнуто мирно попросил Цзинъянь, для устойчивости прислонясь спиной к ограждению кровли. Юйцзинь, не споря, шагнул к нему вплотную. Ждать пришлось недолго. Сначала из-за вентшахты выскользнул один фенхуан, потом еще один — из-за соседней, а потом внезапно еще трое словно материализовались из воздуха прямо посреди кровли. — Это что за радиоактивные павлины-мутанты? — вздрогнув, настороженно поинтересовался Юйцзинь, глядя на смыкающих вокруг них круг фенхуанов. С видом, больше подходящим не птицам, а стае волков. В сгустившихся сумерках каждая птица казалась сотканной из золотисто-рыжего света. — Не ругайся. Погладь птичку. Цзинъянь запустил пальцы в мягкие теплые перья, грея руки. — То, что я видел, из разряда этих птичек? Цзинъянь кивнул. Юйцзинь оглядел еще раз отчетливо светящихся в густых сумерках золотисто-рыжим светом птиц и, словно ему было неуютно рядом с ними, отошел чуть дальше к ограждению. Развернулся и оперся на него обеими руками, мрачно глядя на город и громоздящиеся над горизонтом тучи. На Юйцзиня птицы не смотрели. Игнорировали и делали вид, что его здесь просто нет. Зато к Цзинъяню уже вылезла почти вся стая. Четверо на манер ящериц елозили брюхами, трепетали крыльями и шеями терлись в его ноги. Трое, забравшись на парапет и перила ограждения, жались к его спине и плечам. Юйцзинь почти беззвучно выругался, обернувшись и увидев золотисто-рыжий полог из птиц, который окутал Цзинъяня. Птицы в ответ совсем не по-птичьи злобно зашипели, не хуже змей. — Чего они от тебя хотят? — невольно поинтересовался Юйцзинь. — Как любая живая тварь. Любви и ласки, — усмехнулся Цзинъянь, чувствуя, как кто-то из птиц клювом перебирает его волосы и старается прижаться к голому участку шеи между волосами и воротником куртки. Похоже, птицы чувствовали его состояние, поэтому так и лезли. И так ревниво и злобно реагировали на человека. Обычно они людей боялись. Юйцзинь криво усмехнулся, но тут же вновь помрачнел. — Ты влез с мою жизнь, Сяо Цзинъянь. Кем ты себя считаешь? Почему ты решил, что можешь распоряжаться моей жизнью? Ради каких-то своих неведомых дел. Ты же понимаешь, что испохабил мне карьеру. — Понимаю. Ну, получишь ты свое повышение не к лету, а через год-полтора. — Зачем?! Зачем ты это сделал! — Юйцзинь в сердцах врезал раскрытой ладонью по трубе ограждения. Металл загудел, птицы хором снова зашипели. — Не кричи, — попросил Цзинъянь. — Птицы нервничают. Если хочешь, я могу извиниться. — Да нахер твои извинения! Зачем, Цзинъянь?! Ты же прекрасно понимал, что я тут же догадаюсь, кто слил инфу. Скажи мне причину! — Я хочу видеть тебя живым, а не мертвым — вот тебе причина, — резко бросил Цзинъянь.— Ты также залез в мою жизнь, как и я в твою! Ты серьезно считал, что я не найду трекер на моей машине? И не догадаюсь, кто его поставил? — Цзинъянь умолк, но Юйцзинь молчал слишком красноречиво. Где жучок на машине, а где слив компромата. Поэтому Цзинъянь все же добавил: — Я не хотел, чтобы ты сегодня рванул за мной. Нашел маячок и решил, что ничего, кроме служебного расследования, тебя на месте не удержит. — И это все? — Юйцзинь не скрывал своего недоверия. — Все, — кивнул Цзинъянь, но честно добавил: — Без деталей. — Ты не врешь. Вот только тех деталей у тебя на целый айсберг будет… — протянул Юйцзинь, не сводя с него напряженного взгляда. В сгущающихся сумерках точно увидеть выражение лица было не самым простым занятием. — Хочешь, чтобы я остался — да начни, наконец, говорить полностью! — Я сторговался с Фэн Ни, — добавил Цзинъянь. — Она оставляет тебя в покое по делу с пустоши. Я даю на тебя компромат — ты ей как минимум год не соперник. А за этот год она уйдет на повышение в Шанхай. Сейчас, здесь, у нее потолок. Я через своих знакомых в Шанхае — тех, которые меня все сманивают к себе — позабочусь, чтобы ее перевод точно произошел. Директору не нужен чужой человек на посту его заместителя. Поэтому руководить ее отделом переведут кого-то со стороны. А тебя он будет продвигать на место своего зама. — Ты это еще и посоветуешь несколько раз? — отстраненно поинтересовался Юйцзинь, — Ведь каждая собака знает, с кем директор советуется по важным вопросам. И с кем ходит по ужинам с нужными людьми. Юйцзинь опирался на ограждение и упорно смотрел на закат и город, а не на него. Цзинъянь окруженный птицами, к ограждению привалился спиной — хоть ноги уже и держали, но так было надежнее. — Да. Как сторона нейтральная и не заинтересованная в ваших кадровых играх, — подтвердил Цзинъянь. — Ах ты… — Янь Юйцзинь, начинай уже думать мозгами, а не оскорбленным самолюбием, — прямо заявил Цзинъянь. Юйцзинь передернул плечами, как дергает шкурой лошадь, которую внезапно стегнули кнутом. — Ладно. Пусть… — протянул он. — Но это все же ты! Ты, Цзинъянь! — снова зло ударил раскрытой ладонью по поручню Юйцзинь. — Та наркота, которую так и не нашли… вот она и всплыла! — Она вся сгорела. Ты не докажешь, — парировал Цзинъянь. Отрицать было уже глупо. — Не знаю, как ты это провернул технически, но Шэня с его людьми убрал ты. — Юйцзинь смотрел на закат и цедил фразу за фразой. — Ты забрал наркотики. Забрал, чтобы использовать сегодня. Эксперимент, говоришь? Десять трупов ради какого-то эксперимента? Компромат на меня, лишь бы я не поперся за тобой. А я поперся и увидел… что?! — Ты меня все же хочешь обвинить в убийстве? — отстраненно поинтересовался Цзинъянь. — Нет. Мысли вслух, — так же отстраненно буркнул Юйцзинь, горбясь над перилами. — Я шкурой, задницей и всем организмом чую — есть что-то еще, что ты под этим прячешь. Шэнь что-то знал и мог сказать? Или… — Юйцзинь резко обернулся к Цзинъяню. Птицы уже привычно зашипели, вытягивая в его сторону шеи. — Он увидел что-то типа этого? — кивнул он на льнущих и злобствующих птиц вокруг Цзинъяня. Тряхнул головой, словно отгоняя слишком невероятные предположения, и угрюмо добавил, — Небо, видел бы ты сейчас себя. — Обложка журнала «Вестник куроводства?» — усмехнулся Цзинъянь, зарывшись пальцами в перья. Окруженный со всех сторон птицами, он почти не чувствовал вечного пронизывающего ветра. — Или… Или же ты тоже что-то… — застыв, Юйцзинь невидящим взглядом смотрел, как Цзинъянь машинально перебирает перья на шее у одной из птиц. — Из разряда этих птичек? Шэнь это как-то понял? Поэтому так и возбудился тогда из-за тебя? Да?! — он резко вскинул голову. Против света уже не видно лица — к счастью, не видно — только темный силуэт на фоне красно-оранжевого предснежного закатного неба и серой стены туч. Цзинъянь молча кивнул. — Ты абсолютно и совершенно больной на всю голову, Сяо Цзинъянь. И я с тобой тоже. Потому что стою и вот это все серьезно обсуждаю, — Юйцзинь нервным жестом взъерошил волосы. — Скажи лучше, что это все глюки и психотропы. «Это не глюки и не психотропы, а ты очень умный парень, Янь Юйцзинь, — отозвался про себя Цзинъянь. — Ты видишь начало, видишь конец, но середину я тебе не дам». Цзинъянь наклонился и аккуратно вырвал у нескольких птиц по перу. — Давай мы не будем стоять на ветру, а вернемся в тепло, — и протянул Юйцзиню мягко светящиеся перья фенхуана. *** В квартире было тепло и тихо, зато вид во всю стену тот же. Уже вовсю полыхающий закат съедал все оттенки и превращал комнату в красно-черную коробку. — Цзинъянь…. — привалившись плечом к стеклу, Юйцзинь медленно тянул вино. Цзинъянь чувствовал, как его взгляд скользит по дивану, по нему, доходит до другого края дивана, отправляется в обратный путь, и так раз за разом. — А вот та истерика, что у тебя была на кухне? Из-за того, что ты остался жив?.. — помолчав, Юйцзинь все же добавил: — Что мы остались живы? — Да, — кивнул Цзинъянь, не вдаваясь в объяснения. — Ведь ты на пустошь все же помирать забился. Цзинжуй прав, — Юйцзинь говорил негромко и осторожно, словно человек, нащупывающий дорогу среди трясины. — Документы, ключи, телефон — все оставил дома на виду, — он кивнул на журнальный столик. — Мечи убрал, и новодел Чжо, и свой археологический экспонат. Но пейзаж висит… Ты что, включил меня в завещание?! — вскинулся вдруг он. На минималистичный пейзаж с закатом над рекой Юйцзинь залипал каждый раз, как бывал у Цзинъяня. А как мальчик образованный и из хорошей семьи (вот только попавший в плохое общество, по мнению Яня-старшего), школу и период написания картины видел с лету. — Включил, — серьезно подтвердил Цзинъянь, наблюдая с дивана, куда заведут или выведут Юйцзиня его размышления. А вот куда приведут Цзинъяня уже свои собственные? Юйцзинь уставился на него, пытаясь понять, шутит Цзинъянь или всерьез. — Убери, — потребовал Юйцзинь, так и не определившись. — Помрешь, скажут — прикончил тебя из-за подлинника Ма Юаня. Цзинъянь улыбнулся, но промолчал и потянулся за льдом. Попав с холода и ветра крыши в тепло, и челюсть, и скула заныли вновь. — Почему у меня очень странное чувство, что я отвоевал тебя… у чего-то, — протянул Юйцзинь. — Вытащил за шиворот, — гораздо короче и проще выразился Цзинъянь. То, что они живы — почти чудо. Но все чудеса имеют объяснения. Материальные или не очень. Адреналин адреналином, но обычный человек, которого пару раз хорошо приложило взрывной волной, будет себя чувствовать скорее, как он сейчас, а не как Юйцзинь. И птицы… Если сейчас он почувствует… что-то, что будет делать? А почувствует ли? А если почувствует, почувствует ли правильно? У него сейчас большая часть альтернативных чувств пока отшиблена. После всего, что было. Может, просто-напросто лезет наружу подсознательный страх за своего человека? — Так «да» или «нет»? Скажи уже хоть что-то, — потребовал Юйцзинь.— Да, нет, пошел ты, Юйцзинь, отсюда. А ты просто уперся и снова молчишь. Я из тебя каждое слово чуть ли не силой выбиваю. У тебя в голове какой-то лихорадочный просчет вариантов идет. И какие-то отрывки ты иногда выдаешь. Цзинъянь молчал. — Не думай, что я этого не вижу. Не думай, Цзинъянь, что мне это приятно. В сгущающемся красном полумраке виден только слабый отблеск света на крае бокала. — Юйцзинь, все, что хотел, я сказал и показал, — устало вздохнул Цзинъянь, откидывая голову на спинку дивана. — Больше никаких объяснений не будет. Хочешь — уходи, я не держу. Но я тебе уже вполне ясно сказал — останься. — Цзинъянь перевел взгляд от громоздящихся за окном темно серых туч на оранжево-красном небе на Юйцзиня. — Решай сам. Ни настаивать, ни в чем-то убеждать я не собираюсь. И на твой вопрос — да. Но ненадолго. Юйцзинь молча смотрел на него, снова что-то решая для себя. А потом вдруг напрягся и резко шагнул вперед. Наклонился, опершись коленом о диван. — Погоди-ка… Пальцы легли на плечо. Юйцзинь потянулся другой рукой, нащупывая выключатель лампы рядом с диваном, и включил её. Цзинъянь поморщился от света, резанувшего глаза после полумрака, но и Юйцзинь уже убрал половину яркости. — Убери руку. Дай посмотреть. Цзинъянь усмехнулся, но лед от лица убрал. Юйцзинь не касаясь рассеченных мест, медленно и почти невесомо провел пальцами по губам и скуле. — Ничего себе… Никакого отека и почти затянулось. Губа уже точно, хотя целоваться тебе еще не стоит. А может, и не будут от тебя завтра шарахаться… — Это все лед. — Ага, конечно. Подожди… а это, — кивнул Юйцзинь на перевязанную руку. — Три-четыре дня — и следов не останется, — признался Цзинъянь. — А пяток пуль в грудь? — Помру. Поэтому давай без экспериментов. — Но я же видел на тебе и синяки, и царапины. — Юйцзинь оперся о спинку дивана уже обеими руками и внимательно разглядывал его лицо. — И как они сходят — видел. Ничего странного, все как у всех. — Тут другое. — Из-за того, что сегодня видел? Цзинъянь кивнул. — А если я захочу кому-то сказать то, что видел, или то, что ты сказал… Психотропы, которыми надышались я и ты, а еще ты был избит и в неадеквате? Хотя нет — про наркоту недоказуемо. Но я могу, конечно, сдать кровь утром. Ради интереса. Но вот доза, там следы будут? — Если вообще будут, — подтвердил и это Цзинъянь. — …а ты утром можешь из вредности снять побои. Но как я вижу сейчас, утром будет максимум «наткнулся на дверь ночью». Поэтому, ни ты, ни я время на это тратить не станем… Цзинъянь снова кивнул. Юйцзинь склонился над ним еще ниже и буквально вцепился в его лицо взглядом, отслеживая малейшую реакцию на свои слова. — Но все знают, что мы из-за чего-то поругались, — Юйцзинь говорил медленно и четко. — Я прицепил маячок к машине, ты слил компромат — признаешься, что слил его ты. Будет объяснение скандала. Будет, как всегда, идеальный и принципиальный Сяо Цзинъянь, совесть нации, на котором я теперь хочу отыграться, так? — Да, — открыто усмехнулся ему в лицо Цзинъянь. — А как насчет того, что с слишком много видящим свидетелем может случиться несчастный случай? Производственный травматизм на рабочем месте. По примеру недоброй памяти господина Шэня. — Нет. Юйцзинь все равно смотрел требовательно и выжидающе. Цзинъянь вздохнул и пояснил: — Зачем? После всего, что ты сам только что сказал. Юйцзинь коротко кивнул, соглашаясь. — А компенсацией и в качестве извинений будет то, что ты мне озвучил на крыше? — он помолчал, явно борясь с собой («говорить — не говорить»), но все же уронил: — И ты. Цзинъянь молча кивнул. Юйцзинь переводил взгляд с лежащих на диване перьев фенхуанов на Цзинъяня и обратно. На темно-коричневой ткани было отчетливо видно, что длинные золотистые перья чуть светятся в полумраке. — Я же у тебя тут знаю, что на каждой полке лежит, и на крышу твою сколько раз лазил… Небо, как же ты, наверное, про себя ржал на «черепашку Микеланджело» и «высшее существо»… — Ну почему про себя…— невольно улыбнулся Цзинъянь. Вот теперь по Юйцзиню было видно — поверил. — Действительно. А жить мы, значит, будем плохо, но недолго… Сам факт существования чего-то, не поддающегося материалистическим объяснениям, был принят сразу и бесповоротно. Есть и есть. Как с этим жить, вот что главное. — Весьма вероятно, — Цзинъянь не стал оспаривать формулировку ближайшего будущего. — Я уже говорил про твой поразительный оптимизм? — Да. Теперь напряженная работа мысли отразилась уже на лице Юйцзиня. Какие он цифры складывает и балансы подбивает, Цзинъянь гадать не хотел. Слабо чуял, что там больше интерес и азарт. Все альтернативные чувства после драки реагировали еще с задержкой и как через толщу воды. Хотя и обычные человеческие тоже были не лучше. Так что он просто ждал и смотрел на красный тусклый шар солнца, показавшийся в разрыве туч над горизонтом. Юйцзинь медленно опустился на диван рядом с Цзинъянем. Вплотную. Бедро к бедру. Цзинъянь не шевелился, наблюдая из-под полуприкрытых век. — Да что же ты такое, Сяо Цзинъянь?..— протянул Юйцзинь, разглядывая его, как в первый раз. — Большинство видят только компетентного и отстраненного начальника Сяо. Кто работает с тобой тесно, знают — ты можешь при желании обаять кого угодно и за своих людей порвешь всех. Ты о своем обаянии знаешь и умеешь им пользоваться, когда захочешь. Ты хорошо умеешь привязывать людей к себе, Сяо Цзинъянь. Меня твой цыпленок чуть не затоптал сегодня, когда я тебя искал. Юйцзинь протянул к нему руку, убрал со лба Цзинъяня волосы, провел по виску. — Лулу-то? — лениво поинтересовался Цзинъянь. Теплые пальцы на виске и в волосах были заметно приятнее холодных птичьих клювов. — Ага. Клевал и напрыгивал. А все остальные смотрят исподлобья, мол, вам здесь не рады, и клыки поблескивают. Брр… Стая гиен в белых халатах там у тебя. Шел и думал — дойду до конца коридора? Или набросятся и разорвут? Они тебя-то побаиваются, но если что скажешь против их прекрасного Сяо Цзинъяня… А вот есть и то, что еще глубже. Я не знаю, хочу ли я туда лезть. Там есть… что-то, и есть все остальное, что течет мимо. Этому «что-то» абсолютно все равно — жив, мертв, убить или нет, — Юйцзинь ласкал его медленно, очерчивая скулы и челюсть. — Оно наблюдает. Вот как ты сейчас, одними глазами из-под век за мной следишь… Юйцзинь на секунду выжидающе замер, Цзинъянь прикрыл глаза. Через него тут же перекинули ногу и устроились верхом, вплотную — тело к телу. — …это «что-то» позволяет то, что его устраивает. Когда надоест позволять, смахнет хвостом, как надоедливого овода, и перекусит пополам… Колени сжимают его бедра. Руки на его плечах. — Уже не боишься? Что перекушу пополам? Цзинъянь плавно откинул голову назад, подставляя шею и открывая горло. Пальцы медленно скользят по обеим сторонам челюсти, не касаясь разбитой скулы и губы. По шее, на сонной артерии прижимаются сильнее, отслеживая пульс. Опускаются ниже, к ключицам. Юйцзинь все же полицейский и привычно отслеживает физическую реакцию на свои слова. Впрочем, это столь же традиционный способ ведения допроса, как и пару раз дать в зубы. — Но в этом же и весь интерес, Цзинъянь. Весь интерес… — челюсти и шеи коснулись уже губы. — Сколько позволишь… Птички — это же фенхуаны? Которые так ластились к тебе… — не меняя тона, поинтересовался Юйцзинь, не переставая ласкать его шею и ключицы. — Да. — Фенхуаны… Фенхуаны ластились к тебе и ползали на брюхе… Цзинъянь мысленно усмехнулся — я показал, что хотел. Выводы и догадки — уже дело твое. Фенхуаны, которые неразрывно связаны с драконами. — Натуралист и естествоиспытатель Янь Юйцзинь… Полевые исследования редких видов животных… — Смеешься? — отстранившись, беззлобно протянул Юйцзинь, шутя толкнул кулаком в плечо, безошибочно определив смену тона и настроения — Совсем чуть-чуть. В противовес своему сердцу, что билось медленно и мерно, сердце Юйцзиня колотилось часто и резко. — У тебя пульс скачет, — заметил Цзинъянь. — Тихая истерика, — фыркнул Юйцзинь. — Вот сейчас меня накрыло. После всего. Проникся и осознал. Зато у тебя — как у робота. Все настолько похрен? — Вымотался, — честно признался Цзинъянь. Слишком умному и живому мальчику Янь Юйцзиню все же тесно и скучно в полицейских рамках. Ну, раскроет он очередной десяток убийств, и что? Вот он и нашел себе головоломку. Сяо Цзинъяня. Вот только Сяо Цзинъянь тоже нашел того, с кем не скучно уже ему и кому он нужен именно такой, какой он есть. Не в прошлом, а сейчас и здесь. А еще Юйцзинь действительно видел слишком много. Поэтому пусть он лучше будет рядом и перед глазами. Рядом — это вот так, как сейчас, вплотную. Вот только ты, Сяо Цзинъянь, понимаешь, куда ты его втягиваешь, а он нет. Для него это пока приключение и развлечение. Сожрут, не сожрут. Значит, расскажешь больше, и пусть решает сам. «Он уже решил», — самому себе возразил Цзинъянь. Опершись локтями на спинку дивана, Юйцзинь аккуратно запустил обе руки ему в волосы и пальцами зачесал их назад, полностью открывая лицо. — Не бывает таких людей, Сяо Цзинъянь, — даже с закрытыми глазами Цзинъянь чувствовал на себе внимательный взгляд. — Ты со своими манерами и привычками — как осколок из какого-то долбаного прошлого. Как говоришь, как двигаешься и смотришь… Открыв глаза, Цзинъянь повернул голову и здоровой щекой оперся на голое предплечье Юйцзиня. — Осколок долбаного прошлого, Янь Юйцзинь, не стал бы терпеть такую несдержанность и вопиющее нарушение приличий. Да и в прошлом ты со своими манерами долго бы не прожил. — Ты их уже три года терпишь. Весьма разнообразно терпишь, я бы сказал. — Меня всегда упрекали в пренебрежении приличиями, грубости и отсутствии манер. — Так значит, терять тебе уже нечего. И кто говорил — останься. Уже жалеешь? — Нет. Утраченные иллюзии — о твоей добродетели — тоже ценное приобретение. Юйцзинь насмешливо фыркнул и потянул его назад за волосы, провел пальцами по щеке. — Я вижу, как у тебя скула затягивается чуть ли не на глазах. Цзинъянь теснее прижался щекой к его предплечью. — Тогда не тереби меня, как мягкую игрушку, принеси еще лед и смотри в другую сторону. Чтобы не нервничать. И еще бутылку принеси. — Ладно, — с усмешкой отстранился от него Юйцзинь. Все пришибленные дракой чувства вдруг вернулись разом. Ебануло... я отрубился… очнулся, сватил тебя и ходу... потом ебануло еще… Оцепенев, Цзинъянь слушал грохочущий в ушах пульс. Ты не слишком подозрителен Сяо Цзинъянь. Ты бля, долбаный провидец! Если что-то может случиться — оно случится! И случилось! Да не может быть. Не может! Может. И ты именно этого и боялся. Не конкретно этого, но в целом — да. Это же был зверь. Такой же по сути, как и дракон. Это старшая сестра и Эрлан Шэнь по сути люди или максимально к ним близки. А вот то, что в нем, в Чансу, в пятом брате — звери. Существует нечто, из Хаоса возникшее, рожденное прежде Неба и Земли… Даже близко не люди. Поэтому они не вытесняли изначальную личность — мы с ними существуем параллельно. Они не разумны в человеческом понимании. Разумны исключительно в своем. На пустоши пришедшему зверю некуда было бежать. Сначала некуда. Были только три такие же твари. А вот потом появился человек. Человек, который отчаянно хотел спасти второго! Не выдержав, Цзинъянь вскочил на ноги. До дрожи в пальцах хотелось со всей силы заехать кулаком в стену. Они все трое когда-то очень давно чего-то запредельно сильно хотели. Они все трое умерли, не закончив того, чего так хотели. Поэтому они и вернулись… Оно прет. Ты в отключке. Я схватил тебя и ходу. Потом ебануло в небе. Я отрубился. Пришел в себя, снова тебя потащил. Потом ебануло еще раз, уже всерьез. Я отрубился уже надолго. Пришел в себя, уже не прет. Куча крови и рубец над височными артериями, который казался таким подозрительным. Вот поэтому ничего и не вышло у старшей сестры — желание должно быть истинным, а не вызвано трансом или галлюцинациями. Жизнь, данная и отданная безвозмездно. Именно это и дает возможность существования в этом мире, вечно обращаясь к миру запредельному, пустотному, к изначальному истоку всех вещей. Неужели и сейчас?.. И тварей теперь четыре! — Вот ты чего вскочил? — сгрузив все на журнальный столик, удивленно поинтересовался вернувшийся Юйцзинь. — Сидел бы лучше. — Да все нормально. Но вдруг полумрак вокруг сузился до двух острых пятнышек света, и его отчетливо повело вбок. Выругавшись, Юйцзинь схватил его за плечи, прислонив к себе. — Идиот… Нихрена не нормально. Стой уже, как стоишь. Тебя же трясет всего. Это даже забавно. Учитывая все. Ты жалел, что Юйцзинь человек? Так добро пожаловать в наш клуб! Но что ты ему скажешь? Янь Юйцзинь, ты сегодня умер, но не переживай, ты все равно живой, только вас теперь двое, бывает. Я вот так уже давно живу. Я же как чувствовал! Я же знал, что ему нельзя со мной… «Хватит!» — резко одернул себя Цзинъянь. Возьми пример с человека, который не шарахнулся от тебя. Прими как факт — тварей теперь четыре. И решай, решай быстро! — что с этим делать. Юйцзинь же не понимает, что произошло. И не будет понимать еще довольно долго. Потому что цилинь и дракон нового зверя сильно потрепали. Поэтому соберись и постарайся понять, что там внутри. За спиной мерно билось чужое сердце. — Ты мне все равно должен. За твою подставу, — Юйцзинь говорил очень тихо, медленно и успокаивающе водил губами по его шее. — Поэтому через два дня ты идешь со мной к отцу. На Новый год. Тетка сказала, что он точно приезжает. А теткин муж хочет с тобой поговорить. Без лишних глаз по одному делу. Встречаться с тобой открыто он не хочет. Слухи поползут, что прокуратура с полицией договаривается. Он тебе будет должен за консультацию. А мне за услугу. Возможно, объявить: «Ты идешь со мной на семейный ужин, но вообще-то это для работы», — не самый лучший способ успокоить, но ему помогло. Мозг с облегчением ухватился за простую и привычную информацию. И понял больше по движению губ, касающихся его шеи, чем услышал уже практически беззвучное: — И даже не думай куда-то сбежать, Цзинъянь. Очень искренне и очень с чувством. И это, кажется, уже совсем не про семейный праздник Новый год. Можно сказать: «Отойди», но он не хочет отталкивать. Он хочет так стоять и чувствовать тепло тела сзади и звук дыхания у уха. Поэтому Цзинъянь откидывает голову назад, прижимаясь виском к виску. Кружат привычно три твари, а за ними теперь наблюдает четвертая. Нечто, что ближе всего к исполинскому аксолотлю, — несоразмерная телу голова с громадной пастью, пушистые султаны, похожие на жабры, вокруг головы. Цзинъянь не чувствовал в ней всепожирающей жажды, как на пустоши, не чувствовал агрессии, не чувствовал равнодушия, скорее живой интерес: «Ой, зверики». Даже какое-то щенячье любопытство: «А что будет, если им поддать мордой под брюхо?» Вот только если зверик хлестнет по нежному носу или пушистым жабрам колючим хвостом, то от досады и недоумения кусачего зверика могут и прихлопнуть пастью. У этого зверя нет ни когтей, ни шипов, ни жесткой чешуи. Он охотится и ест по-другому, пожирая саму суть и пространство. Вот откуда и древнее прозвище. Перед глазами уже не серо-желтая муть, а темное небо с последними красными полосами заката. А его, чтобы не завалился никуда, держат, обхватив за пояс. Но никакого шевеления — кроме дыхания и сердцебиения; похоже, Юйцзинь тоже просто смотрел на закат. Зверь зверем, но внутри его держит человек. В этом симбиозе личность человека — почти все. А Юйцзинь — один из самых здравомыслящих людей, что встречал Цзинъянь (хоть и виртуозно это прячет за внешней беспечностью). А еще мгновенно адаптирующийся к новым правилам игры. За несколько часов от «дать в морду», до «ладно, значит играем теперь так». Много таких людей? И сейчас там и близко нет того, что было — зверь не хочет ни на что претендовать и что-то завоевывать. Цзинъянь, вернее, дракон в нем почувствовал бы это безошибочно и среагировал бы соответственно. Янь Юйцзинь только что прошел по краю второй раз за день. Зверю лишь интересно. Юйцзинъ — человек, родившийся на пятнадцать столетий позже Сяо Цзинъяня и Мэй Чансу, другой культуры, другого опыта. Он, может, абстрактно знает о некоторых чувствах, но во всей полноте никогда их не испытывал. Он не знает, что такое, когда за твоей спиной стоит армия, и за вами ваша земля. Он не знает, что такое смотреть на полыхающий город — свой город. Да и не надо ему это знать. Пусть лучше древняя тварь мирно живет в теле человека двадцатого века, чем агрессивно рвется в мир. Ведь, Сяо Цзинъянь, ты подсознательно этого исхода и боялся. Поэтому всеми силами старался Юйцзиня убрать (а точнее, отогнать) от себя как можно дальше. Итог — нихрена. Он все равно вырвался, и случилось то, чего ты так боялся. Так может, пора переставать плевать против ветра? Энтропия… Мир приспосабливается, как может… Сам это недавно говорил старшей сестре. Из-за их противостояния с пятым братом и устранившегося из него Чансу равновесие стало слишком шатким. Поэтому возникла еще одна сила? «Но это же не просто так, — возразил самому себе Цзинъянь. — Мир теперь будет реагировать еще и на присутствие четвертого зверя». Но мир уже отреагировал на отсутствие равновесия, и теперь система стала сложнее. Трогать ее сейчас — себе дороже. Не трогает тебя — и ты не трожь. Ты уже готов его защищать? А что мне еще делать — не убивать же. Ну не самый плохой выход-то. Пока еще можешь, пока еще это просто. Он даже не поймет, что произошло. Плохой. Зверь уже воплотился, он уже есть. Он сейчас нейтрален. Убью — вернется обратно, только очень злой. Или не вернется. А я не хочу проверять. Если уж нас стало четверо, то лучше объяснять, что к чему, буду я. У него нет столетий, чтобы все постигнуть естественным путем. У него два-три месяца. Ведь, почувствовав его, придут и пятый брат, и цилинь. Потому что, оставив сейчас все, как есть — ты меняешь расстановку сил. Глобально. Будешь защищать его и всем заявлять — этот зверь и человек мои? Я вам не дам его обижать, он нужен? Он еще маленький, в лапах путается. Будешь… В том то и дело, что будешь, Сяо Цзинъянь. А пятый брат и так придет. — О чем думаешь, что так нервничаешь? — похоже, Юйцзиню в очередной раз надоело наблюдать со стороны его бесконечный разговор с самим собой. — Что ты думаешь насчет отпуска, на пару недель ближе к весне? Больше ни ты, ни я все равно не сможем, — не стал ходить вокруг Цзинъянь. — Таак… Внезапно и неожиданно, — напрягшись, настороженно протянул Юйцзинь. — Внутренняя Монголия или просто Монголия. В степи очень красиво весной. Юйцзинь ощутимо расслабился. — Если бы ты сказал «Тай» или «Бали», я бы точно потащил бы тебя в больницу проверять голову, — облегченно выдохнул он. — В свете сегодняшних разговоров. Перебор вариантов наконец закончился, и ты что-то решил? Цзинъянь сделал вид, что он не услышал вопроса. — А еще там есть места, — с откровенным намеком хмыкнул Юйцзинь, — где до ближайшей заправки сутки чесать. — Или ракетный полигон… — уже без всякого намека вставил Цзинъянь. Потому что ему надо очень быстро понять его и свои границы рядом с ним и объяснить, как с этим живут. — Всю жизнь хотел доказывать, что я не шпион, — заявил Юйцзинь. — То есть ты согласен? — уточнил Цзинъянь. — Мне спокойнее, когда Сяо Цзинъянь ползает по пустыне и разговаривает с сусликами и голосами в голове, чем по пляжу. А я хожу за тобой и смотрю, как ты общаешься с сусликами и своим внутренним миром. — За кого спокойнее? — За Тай и Бали, они еще нужны человечеству, после того, что я сегодня видел, — невинно уточнил Юйцзинь. — Но сначала ты мне нужен завтра по орудиям убийства. Тебе не интересно, кто утопленницу нашу многомесячную прирезал? — У тебя уже есть признание? — скептически поинтересовался Цзинъянь. — Нет. Пока. Но будет. Угадывать, кто, не хочешь? — Лень, и что там угадывать. Расскажи лучше. — Пошли тогда в кровать. — Юйцзинь перестал держать его за пояс, а взял за плечи, разворачивая от окна по направлению к спальне. — Хватит тебе тут торчать, у меня ноги мерзнут. Да и ты не пушинка, держать тебя, чтобы ты куда-то не рухнул. — Ты спиной на проем опираешься, чего жалуешься? — поинтересовался Цзинъянь, хотя и не особо сопротивляясь перемещению в постель. — Рассказывать лежа удобнее, — безмятежно отозвался Юйцзинь. Цзинъянь откинул голову назад, стараясь увидеть его лицо. — Вот не надо тут ваших надменных взглядов, Сяо Цзинъянь. Ты же не выгонишь меня контуженного в холод и ночь? Цзинъянь хмыкнул с выражением «да легко». — Вдруг тебе ночью так, как сейчас, плохо станет? — зашел с другой стороны Юйцзинь. — А диван далеко, и я не замечу! — У меня пол с подогревом. Можешь лечь рядом с кроватью, где взять одеяло, ты знаешь. — На пол? — жалобно спросили сзади голосом выгоняемой умирать на мороз сиротки. Цзинъянь вздохнул. Привычно, страдальчески, сдаваясь. — Воот… — сиротка тут же испарилась, как ее и не было. — Поэтому в кровать, в кровать. А брат Юйцзинь расскажет тебе на ночь сказку «Кто убийца?», чтобы тебе хорошо спалось. А завтра ты мне дашь красивое заключение по орудию убийства. Отличный план, что тебе не нравится? — Тебя хватит ровно на десять минут. Потом сказка закончится, начнется драма «Ебу безжизненное тело», — проворчал Цзинъянь уже на ходу. — А завтра утром окажется, что вы приперли кучу ржавых железяк, а не орудие убийства. — Почему сразу драма, — деланно возмутился Юйцзинь. — За кого ты меня принимаешь… — А то я не знаю, — парировал Цзинъянь. — Да за того, кто ты есть. — Имею право! Я тебя, как ты сам сказал, за шиворот таскал. И это… вырывал из лап смерти, — пафос заявления изрядно портили явные попытки не заржать Цзинъяню в ухо. — Добыча. — Чего?! — Цзинъянь остановился, не дойдя до кровати пары метров. — Я уже боюсь-боюсь, — фыркнул Юйцзинь, ненавязчиво толкая его кулаком в поясницу. — Только до кровати сначала дойдем — а то пока у нас этим проблемы. Откинув голову, Цзинъянь, как мог, попытался изобразить строгость и непреклонность во взгляде. — Вот опять, плюну на вас, ничтожные, — с грустью констатировал Юйцзинь. — С духовно богатых высот. Ты не высшее существо, ты какой-то буйвол. Толкай тебя, не толкай, ты уперся и встал. В постель иди. Три шага осталось, видишь? А там хоть пугай, хоть смотри. Можешь даже кусать — я буду показательно страдать, чтобы ты устыдился моих мук. У Янь Юйцзиня все же было потрясающее умение превращать все в балаган. — Небо, за что? — вздох Цзинъяня был абсолютно искренним. — Я знал, что ты согласишься, — торжествующе заявил Юйцзинь. И непочтительно подтолкнул его коленом в сторону кровати. *** В темноте оранжевые четыре ноль три на часах сменились на четыре ноль четыре. Ныла рука, надо было бы подняться и вколоть еще обезболивающего. Цзинъянь аккуратно, чтобы не потревожить Юйцзиня, сел. Тот, как любой человек со сбитым графиком и ночными сменами, мог засыпать в любое время, в любом месте и любом положении, но спал сверхчутко. «Куда…» — сквозь сон пробормотал Юйцзинь, почувствовав движение. Машинально дернул рукой, притягивая к себе, словно ловил кого-то. Цзинъянь отодвинулся и аккуратно переложил руку со своего живота на простыню. Юйцзинь привалился боком к его бедру. Цзинъянь усмехнулся. Сяо Цзинъянь, это ты-то хочешь заявить — не троньте? Да тут тебя самого хотят схватить за хвост: «Куда побежал?» и сказать: «Я его не для вас вытаскивал, отвалите. Это наша ящерка, прикормленная и прирученная. Ей утром еще заключение по орудию убийства давать». Цзинъянь посмотрел на темную голову на подушке рядом с собой и медленно, чтобы не разбудить, опустил здоровую руку Юйцзиню на плечо. Под его пальцами мерно бился пульс. «Ты все еще можешь,— шепнул в голове голос, — одно движение, одна мысль и…» Цзинъянь медленно поглаживал ключицу и мягкую ямку за ней. Одно движение, одна мысль… Нет. «И что будешь делать?» — спросил голос в голове. Цзинъянь, опершись затылком о спинку кровати, созерцал слабые тени из гостиной на потолке. Жить и договариваться. Жить и договариваться… Под подушкой глухо зазвонил телефон, но вызов тут же скинули. «Твой выходной закончился четыре часа назад. Приезжай», — одновременно пришло сообщение. Следом фотографии. Три трупа, огнестрел и колото-резаные раны. А если просто, то все три тела покромсаны в клочья. «И пизденыша этого пни, чтобы свою задницу поднимал и тоже двигал. А то что это одного меня уже час сверху ебут». Святой человек Мэн Чжи считал, что Цзинъянь достоин святилища при жизни, поэтому и мысли не допускал, что Цзинъянь может спать, пить или заниматься еще какими-то сугубо человеческими делами, если его выходной закончился четыре часа назад. Но прозорливо и осторожно в четыре утра не звонил, а писал. Цзинъянь в свою очередь тоже никому не стал звонить, а написал, получив в ответ короткое: «Уже почти на месте». Но глядя на последнее сообщение директора, усмехнулся и, не удержавшись, все же добавил: «Откуда ты узнал, что он у меня?» «Где еще ему быть после того, что он вчера тут устроил. Сегодня сам пойдешь к безопасникам его отмазывать» Похоже, в пересказе «бросил все и рванул к тебе» были опущены многие детали. — Ты что не спишь? Обезбол отпустил? — обеспокоенно вскинул голову Юйцзинь, которого возня Цзинъяня с телефоном все же разбудила. — И это тоже. Звук на телефоне включи. У тебя три новых и явно непростых трупа. С пополнением. Юйцзинь выругался и резко сел. Цзинъянь подтолкнул по одеялу свой телефон — ознакомься. — Бля… — дочитав, выдохнул Юйцзинь, моргая и щуря глаза от света экрана. Мельком глянул на фото и лихорадочно зашарил по кровати, ища уже свой телефон. — Не могу не согласиться, — кивнул Цзинъянь, включая свет. — Поднимайся и поехали. Заодно можешь сразу брать смазку, раз там копошишься, — с усмешкой посоветовал он, наблюдая за поисками, которые уже переместились на пол. — Чтобы не на сухую тебя драли сразу, как увидят. — Скотина ты бесчувственная, — облегченно бросил Юйцзинь, выцарапав телефон из-под кровати. Но добавил уже с искренним беспокойством, — Сам как? Голову поверни, гляну. — Работать могу, — успокоил его Цзинъянь, — но машину поведешь все же ты. И на моей поедем, у меня там куча нужного. — Тебя, значит, не волнует, что подумают, когда в четыре утра мы припремся вдвоем на твоей тачке? У тебя следы на морде, а у меня костяшки сбиты, — отыгрался за смазку Юйцзинь. Стоя на коленях у кровати, он уже что-то печатал, по цепочке портя ночь теперь уже кому-то из своих людей. — Темень еще, никто ничего не заметит, — пожал плечами Цзинъянь. — А если заметят, то облегченно вздохнут и грамоту тебе вручат. «За деяние отчаянной смелости». Юйцзинь насмешливо фыркнул и поднял взгляд от телефона. «Уточните, начальник Сяо, за что конкретно. За то, что въебал? Или за то, что выебал?» — явно читался вопрос. — Ты своих-то пнул? — уже серьезно поинтересовался Юйцзинь, так и не отводя от него взгляда. — Ра-зу-ме-е-тся, офицер, — по слогам протянул Цзинъянь. — Они даже уже на месте должны быть. Поэтому шевелись давай, а не на меня смотри. Прислонившись к дверному проему, Цзинъянь прихлебывал наскоро сваренный кофе и ждал Юйцзиня. Тот спешно распихивал по карманам запасной куртки весь хлам из старой. Мысли скользили спокойно и отстраненно. До встречи, пятый брат. Я жду. А перед глазами все стояла одинокая человеческая фигура на берегу. До боли знакомая фигура, которую он узнает на любом расстоянии. «Я всегда выбираю тебя, Сяо Цзинъянь!..» «Ты не хотел возвращаться, сяо Шу, все эти годы. Я вытащил тебя без твоего желания. Извини, — мысленно попросил прощения Цзинъянь. — Но я не видел другого выхода. А дальше… Захочешь остаться? Это ведь уже другой мир, тебя не было слишком долго. Уйдешь вновь? Я не хочу и не буду вмешиваться или как-то влиять на твое решение. Не вправе. Мне будет достаточно, что ты здесь, в этом мире». — Все, погнали? — Юйцзинь набросил на плечи куртку. — Да. Начинался новый день. Обычный день, его обычной жизни. *** В серо-желтой мути, где нет ни верха, ни низа, парит громадная тварь и лениво шевелит жабрами, наблюдая, как над ней настороженно и аккуратно движутся три тени. Каждая в своей стороне, не задевая другую даже кончиком хвоста или краем когтя. Поднимается чуть выше, находит бледно красное чешуйчатое брюхо и замирает под ним. То ли в дреме. А может, храня от любого, кто слишком приблизится. *** Нечто неясное Шагает рядом с тобой, Сопровождает тебя повсюду. Оно — или это он? — всегда по ту сторону Чего-то прозрачного. Всегда с тобой неразлучно. Он глядит на тебя неотступно, Будто глядеть на тебя — Для него наслажденье и долг. Он живет для того, чтобы мог ты идти вперед. Он как зов, Он снимает усталость. Без него Ты споткнешься. Ты давно бы упал на дороге, Когда бы грядущее Не держало тебя на прицеле.*** *, **, *** — Э. Гильвик.