Вера и Террор. Подлинная история "Черных драконов"

      К концу 2006 — началу 2007 года «Черный дракон» переживал свой расцвет. У анархистов было все: денежные средства, секретные разработки, мощное вооружение. Кэно детально разрабатывал план финальной террористической акции, чтобы поставить власти роковой ультиматум с требованием отдать анархистам кусок американской земли. Но чем дольше главарь стремился отточить план этого решающего маневра, тем отчетливее он становился чем-то обеспокоен. Главной причиной, по которой «Черные драконы» не переходили к решительному осуществлению заветной цели, был Джарек. Кэно учел свою ошибку, допущенную перед штурмом базы «Красных драконов», и теперь, когда анархист, всю свою бытность правой рукой лидера клана остававшийся странным неуслышанным пророком, слег от необъяснимого недуга, вожак решил серьезно поговорить с товарищем. Сказать, что разговор в лазарете выдался тяжелым, было все равно, что не сказать ничего. Кэно впал в такое исступление от услышанного, что, казалось, был готов даже убить Джарека — ни в чем не повинного, обессиленного, бледного, будто при смерти, непрерывно шепчущего, стуча зубами в ознобе, отрывки молитв. Никто не знал, с какой гримасой обозленного, загнанного в угол зверя лидер «Черных драконов» вышел из лазарета, сколько ножей и пуль он всадил в тот день в стену своего кабинета и до какого скотского беспамятства пытался напиться. Не знал никто и того, что именно предрекал Джарек. Но с тех пор время на базе анархистов будто остановилось. От Кэно ждали приказов, призыва к действию, но он упорно молчал, изредка невнятно прикрываясь войной с «Красными драконами», когда его донимали расспросами окончательно. Его кровному брату постепенно становилось лучше, но, навещая его практически каждый день, главарь никогда не оставался спокойным. Кэно пытался пересмотреть свой план, пытался добиться от Джарека внятной инструкции о том, что можно сделать, чтобы избежать осуществления его мрачного предзнаменования, но тот не мог дать ему ничего, кроме того, что уже озвучил. Друг обещал главарю, что продолжит проектирование нового мощного оружия на основе похищенных секретных разработок, как только встанет на ноги, но до того оставалось только покоряться судьбе и ждать. Боевое рвение рядовых анархистов ринуться в смертельный бой становилось все труднее удерживать в узде. Приходилось постоянно напоминать о том, какая тонкая предстоит им операция: одно неверное движение — и все надежды, все цели, все годы войны, все пойдет псу под хвост! Кэно пытался просчитать риски, но у него не было ни одной реальной зацепки.       — Выносите ли вы уроки из истории, — в очередной раз говорил он, стоя в главном зале перед толпой анархистов, — помимо известной истины о том, что все худшее всегда исходило от власти? Знаете ли, почему не достигли своих целей анархистские организации, бывшие до нас? Главная причина в трех словах: отсутствие внутренней дисциплины! Это не черта свободного человека — нет, это признак слабости, отсутствия настоящей веры в победу, отчаяния. В ваших силах не дать этому дойти до края! Да, абсолютной свободы никогда не будет, но с этой мыслью можно сделать лишь одно — наложить на себя руки. Это вам слишком рано! Приложив максимум усилий, вместе мы покажем всему миру, что можем максимально приблизиться к нашим идеалам! Это будет стоить нам море крови и тысячи жизней, и никто не будет укреплять дух слабых и уговаривать непокорных. Важно выждать, выбрать момент и ударить молниеносно, наверняка. Тогда нас поддержат и за нами пойдут! И выживет сильнейший! Что требуется от вас сейчас — это постоянная боевая готовность, дисциплина и самоотдача! Будущее за анархией!       Среди одетых в черную кожу террористов, с бешенством на лице вскричавших: «За анархию!», когда Кэно поднял вверх кулак, был только один человек, явно недовольный происходящим. Он стоял в первых рядах, запрокинув назад голову, и ждал тишины. По его плечам спадали длинные ровные черные волосы, лицо его закрывал стальной респиратор с подключенным к нему дыхательным аппаратом. Это был Кабал.       Многие молодые члены клана не знали, что случилось с Кабалом примерно пять лет назад, почему у него изувечено все тело и насколько обезображено его скрытое под респиратором лицо. Казалось, большую часть времени он пребывает в каком-то ином, одному ему известном измерении. Он никогда не был многословен, все его раздражало, и из-за этого он часто проваливал задания, несмотря на свои боевые навыки и поразительную быстроту реакций. Ходили слухи, что Кабал находился в зависимости от по-настоящему тяжелых наркотиков, но препараты, которые он регулярно употреблял, были единственными обезболивающими средствами, которые все еще могли на него подействовать.       Слова Кэно ввергли Кабала ни то в тоску и уныние, ни то в недовольство и противоречие. После часа бесплодных и тягостных раздумий, чтобы хоть как-то облегчить упавший на душу груз, анархист отправился в бар «Valhalla». Кабал въехал в темную подворотню на мотоцикле, припарковал его и вошел в подвал старого дома. Горец разносил пиво уже изрядно подвыпившим «Черным драконам», только один столик был свободен, но, пройдя сквозь пьяную толпу вглубь наполненного табачным дымом помещения, Кабал увидел, что и здесь кто-то уже занял место. Рослый широкоплечий мужчина за столиком, лицо которого было закрыто темными очками, банданой и платком, был одет в бежевые кожаные штаны и коричневый свитер под горло.       — Безликий, — вздохнул, узнав его, Кабал и собрался идти прочь.       — О! Кабал! — оживившись, вдруг окликнул его подрывник. — Иди-ка сюда! Присядь, выпей со мной, а?       — На кой черт тебе это надо, Безликий? — в недоумении нехотя спросил анархист в железной маске.       — Выпьем, поговорим о жизни нашей проклятой… А то одному пить — значит бухать, а бухать — это некрасиво.       — А где Тремор, твой закадычный друг?       Безликий развел руками:       — А я почем знаю, где он шастает?! Тасию трахает, наверно.       Кабал неуверенно подошел к столику:       — То есть, ты хочешь выпить с человеком, которого называл предателем и пытался убить?       — Но ты ведь и был предателем, — заключил Безликий. — Тебе повезло, что я не злопамятный. Ты же на верность клану присягнул? Да. И с Кэно плечом к плечу стоял. Было? Было. Вот за это и выпьем.       Кабал наконец-то сел за стол. Безликий позвал бармена:       — Эй, Горец! Два пива и бутылку водки!       — Закусывать будете? — спросил подвыпивший шотландец в кожаном пиджаке поверх старого свитера.       Безликий махнул рукой:       — Могу и рукавом занюхать, порохом пропахшим… А ты, Кабал?       — Да хрен его, — бросил анархист. — Принеси чего-нибудь на свое усмотрение.       Горец ушел выполнять заказ.       — Сейчас принесет он тебе «на свое усмотрение»! — с иронией в голосе проронил Безликий.       Анархист не обратил внимания на слова товарища, пока Горец не вернулся. Рыжий шотландец принес две большие кружки пива, бутылку водки только что из холодильника и от этого мгновенно запотевшую и тарелку с тремя бутербродами — кусочками хлеба, на каждом из которых лежало по две кильки в масле.       — Что это за дерьмо?! — возмутился Кабал. — Ты всем так эксклюзивно готовишь, или попускаешь меня за предательство?!       — Конечно! Почти всем, — со смехом развязно ответил Горец. — Кэно как лидеру клана положено по три кильки на бутерброд, всем остальным — две.       — Почему-то я так и подумал, — угрюмо произнес анархист, всерьез восприняв слова бармена во хмелю.       — А как вы собираетесь… — начал спрашивать Горец, поглядывая то на респиратор Кабала, то на платок на лице Безликого. Он не закончил фразу, а отставил большой палец и мизинец, намекая на выпивку.       — Разберемся, — недовольно швырнул Безликий. Шотландец безропотно удалился.       — Ну, расскажи мне, интересно все-таки, — начал говорить Кабалу подрывник, — как же тебе стукнуло в голову попытаться стать новым лидером клана?       У Кабала перехватило дыхание. Он мысленно чертыхнулся, сожалея, что согласился на разговор, прекрасно зная, в какое именно русло он завернет. Вопрос Безликого взбесил Кабала, но анархист в маске старался держать себя в руках:       — Суди сам. У нас цель — анархизм — свобода и авторитет. Значит, лидер будет в любом случае. Другой вопрос, что если этот лидер нас не устраивает, перестает быть авторитетом, то мы можем скинуть его в любой момент…       Безликий хрипло хихикнул:       — Ха! И ты решил Кэно скинуть! Чем же он тебя не устраивал? Тем, что у него на бутерброде три кильки, а у тебя — только две?       Кабал удрученно вздохнул:       — Смейся дальше, если тебе делать нечего. Но мне не до шуток. Слишком много Кэно о себе возомнил. Он что, тут, думаешь, самый крутой, да?! Да я прошел через то, чего он себе и не мыслил! — с этими словами он снял маску, показывая обожженное обезображенное лицо, — отчасти благодаря тебе, Безликий! Но я должен сказать тебе спасибо — ты сжег всю ту похабень, что твои друзья вырезали на моем теле. Они приходили один за другим и вырезали по коже и мясу, как по дереву! И ржали, как конченые психопаты!       Подрывник не спешил отвечать. Он медленно развязал свою бандану, спустил на шею платок, скрывавший лицо, снял черные очки. Кабал чуть не упал со стула — у этого человека действительно не было лица! Его левый глаз был пересечен глубоким шрамом, зрачок почти затянулся голубоватым бельмом. Носа не было — только две дыры на его месте и остатки костей переносицы. Обе губы были рассечены, нижняя дважды, оголяя неровные передние зубы, от которых были отбиты осколки. Правая ушная раковина была трижды разрублена и лишена мочки, левая отсутствовала вообще. На покрытом шрамами от ожогов черепе только в трех-четырех местах можно было заметить остатки коротеньких светлых волос. Борода также не росла уже давно — ожоги покрывали все лицо и шею, и один огромный шрам от них рассекался только глубокими рубцами от порезов, нанесенных осколками. Они расчерчивали прожженную до мяса кожу крест-накрест. Безликий поплотнее обмотал платок вокруг шеи и еще более хрипло и гнусаво, чем обычно, заговорил:       — Да что ты знаешь о боли, щенок! Знаешь, через что я прошел, как я стал Безликим? Я ведь не всю жизнь так звался. Нет, раньше у меня было погоняло Взрыватель. Я владел потрясающими знаниями о взрывной технике, взрывчатых и огнеопасных веществах. Однако все это не застраховало меня от ошибок — и однажды созданный мною же огнемет взорвался прямо у меня в руках. Мотоциклетная куртка с прочными защитными вставками, спасшая меня от осколков, на груди прогорела насквозь, до моей плоти. Открытые участки тела залило горючей смесью. По лицу и торсу ожоги четвертой степени, руки изрезаны и прожжены до костей. Лица у меня уже не было. Тех, кто стоял рядом со мной, тоже задело, правда, только осколками. А рядом были Кэно и Призрак. И если бы не бронежилеты… Я понимаю, чем могло все закончиться, и это до сих пор гребаный груз на моей совести! Я, может, идиот, того и не заслуживал, но Кэно и Призрак спасли меня. Как сейчас все это вижу: они оба ранены, но на руках выносят меня из горящего здания. «Вряд ли выживет», — произносит Призрак, а на глазах у него слезы. Это все, что я заметил — потом мир в глазах поплыл, туман начал собираться. И я с трудом выговорил, так как у меня были повреждены гортань и кадык: «Не бросайте меня. Жить хочу». Кэно тогда сказал всего одну фразу, но она в моей башке до сих пор звучит: «Раз хочет — выживет». Выжил. Хотя до лазарета они донесли обгорелый кусок мяса с глазами! Да что глаза? Зрение-то я после этого потерял. Мне сделали несколько операций на глазах — восстановили зрение, только левый глаз сейчас опять перестает видеть. С тех пор голос у меня изменился до неузнаваемости — я разговариваю, как демон из преисподней. А ты думал, отчего я все время в шарфе или свитере под горло хожу? Горло адски болит — у меня трубка вместо гортани, — взрыватель хрипло простонал, взявшись за шею, и скорчился от боли: — А-а… Вот, опять. Мне надо что-нибудь выпить.       Безликий схватил кружку пива и осушил ее за пару-тройку глотков. Он вздохнул с облегчением — боль ослабла, хотя и не исчезла полностью. Впрочем, этот человек уже давно привык к постоянной боли. «Болит — значит, я жив», — любил говаривать он.       — Теперь понял, через что прошел я? — сказал он Кабалу. — И пройду через это еще хоть тысячу раз ради своего клана! Так что ты не вправе судить, Дарт Вейдер недоделанный, кто через что прошел. И особенно через что прошел Кэно!       Кабал взглянул на него с разочарованием и укором, поставив на стол пустую кружку пива и наливая водки.       — Уж от тебя не ожидал это услышать! — покачал он головой. — Да, Кэно потерял глаз, но в него не стреляли из огнемета до тех пор, пока все не прожарится к херам до самых внутренностей! Я дышать самостоятельно не могу!       — Ага! — выкрикнул Безликий. — Посмотрел бы я на тебя-красавца, когда тебе в допросной отбили бы почки! Сколько у него ранений было! Он же через три войны прошел!       Кабал удивился:       — Он служил?       — Он предпочитает об этом не трепаться, — сухо ответил подрывник. — В чем я его прекрасно понимаю. Тому, кто на войне действительно хлебнул по полной, говорить о ней лишний раз не хочется. Мы шутим о ней, смеемся над новыми опасными ситуациями и гоним вовсю вперед — иначе она нагонит нас. Она всегда догоняет… Короче. Я, конечно, признаю, что ты тоже прошел через неописуемую боль, но… Я за своих костьми лягу, они случайно из-за меня пострадали — и то я считаю, что поделом получил за это. А ты своих предал, но страдания собственные какого-то хера считаешь несправедливыми! И берешься судить главаря! Точнее, мериться с ним болью — видимо, тебе больше нечем, да? Вот только его не свои избивали за предательство — он в атаку на врагов на смерть бросался! И вывод тут один: Кэно — мужик, а ты — крыса мусорная.       Кабал ударил рюмкой об стол.       — Не гони беса, пиротехник! — угрожающе сказал он.       — Крыса, — настаивал на своем Безликий, выпивая уже третью рюмку водки. — Не мужик… Жизни не видел, а кланом хотел управлять!       — Я хотел быть его реформатором! — попытался оправдаться Кабал.       — Да?! В какую же сторону ты решил его реформировать?       Кабал гневно сдвинул брови — а точнее то, что осталось от бровей, — к переносице:       — Освободить от диктатуры Кэно! — с ненавистью прокричал он. — У нас ведь анархия, как ни как.       — Ага! — Безликий снова презрительно хихикнул. — Только вот Кэно армию создает! Как же ты, гений гребаный, представляешь себе анархию в армии? А?       — Зачем вообще создавать армию? — возмутился Кабал. — Я не считаю, что своих целей нужно добиваться грубой силой!       Подрывник саркастично улыбнулся:       — Но ведь ты пытался добиться лидерства именно так.       Кабал сделал хороший глоток водки и, закусив бутербродом с килькой, начал разъяснять свою позицию:       — Я полагаю, что отвоевать кусок земли и построить на нем государство так, как Кэно хочется, — не выход.       — Морихей Уехиба — мир праху его — поднял в свое время бунт и создал свой клан. Создал так, как ему хотелось, но и притом разумно. Кэно продолжает его дело. Он сегодня именно для таких вот, особо непонятливых, об этом распинался. А, по-твоему, мы впустую столько лет льем кровь за идею анархизма?       Кабал призадумался:       — Знаешь, в чем для меня идея анархизма? Вот я себе представляю будущее: идеальный мир — ни границ, ни войн, ни дискриминаций, ни власти нет. Есть только одно-единственное государство под названием Земля…       Тут Безликий хрипло расхохотался:       — Этого никогда не будет, утопист хренов! — бросил он, утирая слезы смеха. Кабал с досадой схватил бутылку водки и допил все, что в ней оставалось.       — Когда-нибудь будет, — невнятно, но уверенно промямлил он — алкоголь сильно шибанул в голову, примешиваясь к действию сильных наркотиков. — Если постараться, то будет!       — Ага, сейчас! — продолжал смеяться Безликий, глядя в заблестевшие глаза пьяного Кабала. — Чтобы сбылось то, о чем ты говоришь, тебе придется истребить эдак процентов девяносто населения Земли! То есть всех, до кого твоя идея не дойдет или кому она не понравиться.       — Зачем убивать? — с трудом ворочая языком, молвил Кабал. — Можно же все разъяснить народу! — он похлопал собеседника по мощному плечу, нагнувшись над столом. — Э-эх, Безликий! Когда-нибудь наступит время, когда люди сами осознают, что так лучше, помяни мои слова…       Безликий сбросил руку мутноглазого анархиста со своего плеча:       — Да не наступит это время никогда! Не осознают люди этого сами! Огнемет мне в задницу, ну ты даешь! Наивный! Всех никогда не убедишь, пойми ты это! Каждому мозги не вправишь, Кабал! Каба-а-ал! Очнись! Всегда будут те, кого что-то не устраивает! И ты это знаешь. Прекрасно знаешь.       — Но я просто верю в это! — сипло вскричал мужчина. — Я так представляю себе идеальный мир! Может, это моя мечта.       Безликий снова хрипло засмеялся:       — Утопист, мать твою за ногу! Гребаный утопист!       — С чего ты ржешь?! — Кабал угрожающе потряс кулаком перед лицом собеседника, сверкая осоловелыми от ударившего в голову алкоголя глазами. — Да, мечта, утопия! И что?!       Безликий простодушно развел руками:       — Верь дальше во что хочешь, я тебе не мешаю. Только вот одно «но»: чтобы мечты сбывались, мечтать нужно о реальных вещах. Понял?       Кабал с подавленным и озлобленным видом встал из-за стола. Его шатало, как на корабле, попавшем в бурю. Он дрожащей рукой вытянул из кармана деньги и бросил их на стол.       — Вот, и не надо сдачи, — гневно пробормотал он невнятные слова. — За бухло спасибо, но… о разговоре я жалею!       И он ушел, спотыкаясь и хватаясь за все, что оказывалось рядом, включая расслабленных и пьяных «Черных драконов».       — Ой-ой-ой! Как мы обиделись! — со злой насмешкой кричал ему вслед Безликий. — Утопист!       Кабал уже не обращал внимания на его реплики. Обиды и так было достаточно. Теперь он думал, куда бы побрести и переночевать, потому что справиться с управлением мотоцикла человеку, настолько опьяненному алкоголем в смеси с опиатами, явно не стоило пробовать. Последнее, что услышал Кабал, выходя из бара, — беззаботный крик Безликого:       — Горец! Плесни еще водки! * * *       В полдень следующего дня длинноволосый человек в грязной одежде пришел на базу «Черного дракона». Он подошел к створкам тяжелой стальной двери и остановился у сканера отпечатков пальцев. Он, похоже, раздумывал, что делать дальше.       — А-а, как же ноет башка! — пожаловался он сам себе, пытаясь сосредоточиться и вспомнить порядок действий.       Человек снял перчатку и положил руку на сканер.       — Кодовое имя?       Механический скрипящий голос, каким компьютер запрашивал имя, будто ножом врезался в его больную голову.       — Кабал, — сквозь зубы процедил пришедший.       — Доступ разрешен.       Двери открывались с обычным металлическим скрежетом, но Кабалу показалось, что звук этот сотрясает все его внутренности, режет на куски воспаленный отяжелевший мозг. Анархист в маске вошел на базу и направился к кабинету главаря «Черных драконов». Двое анархистов, охранявших двери, пропустили его в кабинет, и он устало и нерешительно остановился на пороге, пытаясь хоть немного стряхнуть с сапог налипшую грязь.       — Кэно, — с огромным усилием выговорил он, сжимая зубы от головной боли и подступающей тошноты.       — Что, хорошо погулял вчера? — посмеиваясь, спросил Кэно. — Мать моя женщина, грязный, как черт из преисподней! Ты хоть что-нибудь помнишь?       — Я ночевал под мостом, — пояснил Кабал, осматривая свою забрызганную серо-коричневой грязью одежду. — Как в старые времена.       — И чего ты хотел от меня? Пива на похмелку?       — И это тоже, — ответил анархист в маске. — Но вообще-то я кое-что принес.       Он сделал несколько нетвердых шагов вперед и поставил на стол картонную коробку, обернутую коричневой упаковочной бумагой. Кэно изменился в лице и вскочил из-за стола.       — Твою ж мать! Где ты взял эту хреновину?! — вскричал лидер клана, разозлено глядя на Кабала.       — В баре «Valhalla» один человек просил передать это тебе, — как-то неуверенно ответил подручный.       — Как он выглядел, черт возьми?!       — Как все: весь в черном, темные очки, борода… — наплел что-то невнятное Кабал.       В кабинет влетели еще три взволнованных анархиста — Кира, Кобра и лишь недавно вставший на ноги Джарек.       — Мы услышали… — начал говорить Кобра, но запнулся на полуслове, увидев выражение лица главаря. — Что это, черт бы меня побрал?! — вопросил он, указывая на коробку.       — Хер его знает, — нетвердым голосом пробормотал Джарек, — но лучше не действовать поспешно. Кэно, а что видно в инфракрасном спектре?       Кэно наряженно сдвинул брови:       — Два или три предмета, весьма холодные, форма неясная… Дьявол! Ни хера не видно толком, но это совсем не похоже на механизм или оружие… Кобра, распечатай «посылку»!       Кобра достал нож, разрезал веревки и начал неуклюже разворачивать коричневую упаковочную бумагу. Откинув в сторону разорванную упаковку, он ножом вскрыл коробку. Руки молодого анархиста безвольно опустились, он застыл в оцепенении.       — Ни хрена себе! — процедил он сквозь зубы с отвращением на лице, его трехдневная русая щетина, казалось, встала торчком. Кэно небрежно отпихнул его в сторону и нервно бросил взгляд на содержимое посылки. В коробке лежали два уха и хвост, которые, очевидно, были срезаны с убитого быка. Два уха и хвост. Такие трофеи вручают матадору после успешного боя. Под ними лежала грязная записка. Кэно вырвал из закоченелых пальцев Кобры нож, несколько брезгливо отодвинул одно бычье ухо и двумя пальцами вытянул из коробки записку. Кира вплотную прислонилась к его плечу. Джарек тоже подошел к товарищам и схватился за крепкое предплечье друга. Главарь зачитал послание:       — «Посвящаю быка доброй сеньорите. Две минуты до смерти, Кэно! Мы будем драться!», — Кэно, оскалив зубы, взбешенно скомкал в руке лист бумаги. — Мавадо! Гребаный матадор! Чтоб его кишки висели на деревьях в художественном беспорядке!       — Сука… — хрипло простонал Джарек и плюнул на стол, в сторону вскрытой посылки.       — Че за бред?! — обескураженно проронил Кобра.       Кэно развернул записку, перечитал еще раз и, не глядя, разорвал измятый лист на две части.       — Пятнадцать человек на Сундук Мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылка рома! — начал напевать он хриплым шепотом, глядя в одну точку и разрывая бумагу на все более мелкие клочья. — Пей и дьявол тебя доведет до конца! Йо-хо-хо! И бутылка рома…       Кира смотрела на него встревоженно. По ее спине пробежал холод, сердце то стучало со скоростью пулеметной очереди, то будто цепенело и останавливалось.       — Кэно, это то, о чем я думаю? — проговорила она, тяжело дыша. Она все понимала, но отказывалась верить.       Кэно бросил растерзанную бумагу на пол, продолжая пораженно смотреть в одну точку.       — Да. Это черная метка, детка, — удрученно заключил он. — Это черная метка.       Вожак глубоко вздохнул и включил громкую связь:       — Внимание всем, это Паук! Объявляю чрезвычайное положение! Полная боевая готовность! Перекрыть все выходы и удвоить оборону! Выполнять немедленно!       Кира прильнула к его широкой спине, но Кэно резко отпрянул от нее.       — Не до этого, детка, — бросил он, глядя перед собой взбешенным одержимым взглядом.       — Заткнись, — приказала она и прижалась к нему так крепко, как могла, уткнувшись носом в его шею и прислушиваясь к его беспокойному дыханию. На какие-то мгновения они оба замерли, не чувствуя ничего, кроме тепла тел друг друга.       — Что это было? — спросил главарь растерянно, когда Кира смогла его отпустить.       — Сам знаешь, — твердо и горестно бросила женщина. Она прислонилась спиной к стене и скрестила на груди руки, ожидая дальнейших действий «Черных драконов».       — Господи! Как умножились враги мои! — проронил Джарек, кусая губы. — Многие восстают на меня, многие говорят душе моей: «Нет ему спасения в Боге». Но Ты, Господи, щит передо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою, — он покосился на кровного брата и отчаянно развел руками: — Прости!       — Да ты тут причем?! — хрипло прошептал Кэно. — Дата и место не указаны. А значит, это не вызов на разборки. Нет, Мавада явится прямо сюда. То есть, он знает, где находится наша база. А это означает, что нас кто-то сдал!       Лидер «Черных драконов» сжал кулаки, все его мышцы напряглись до предела. Он смахнул с лица пот и попытался выровнять дыхание. Злоба будто разъедала изнутри его измученную душу.       — Слишком много людей желает моей смерти, — проговорил он в пустоту, не глядя на подручных. — Мавадо и его проклятые «Драконы», Соня Блейд и все спецподразделение по борьбе с терроризмом…       — Но ведь ни Мавадо, ни тем более Соня Блейд — не соперники тебе, — попыталась успокоить его Кира. — Любой из них сосет!       — Э-э, нет, детка! — прошептал Кэно, облизывая сухие губы. — Ты не понимаешь. Это заговор. * * *       — Что-то случилось, майор Джексон Бриггс? — настороженно спросила Соня Блейд, увидев в дверях своего напарника. Майор Бриггс вошел в кабинет.       — Кончай с этим, Соня, — недовольно произнес он, садясь за стол, — называй меня Джаксом. Все-таки мы партнеры.       Джакс гордо поправил военный жетон на шее. Его облик за последнее время, проводимое в упорном оттачивании боевых навыков, сильно изменился — лицо стало суровее, телосложение еще крепче, чем прежде, но это было не главное. Руки темнокожего майора от плеч и до кулаков были теперь покрыты сияющим медицинском металлом.       — Ты так и не объясняешь, — задумчиво сказала Соня, глядя на укрепленные имплантатами руки напарника, — зачем ты сделал это с собой?       — Кибернетические усилители увеличивают человеческую силу в четыре раза, — улыбаясь, ответил Джакс. — Эти руки настоящее произведение искусства! — он картинно сделал вид, что целует свой стальной бицепс.       — Это я уже много раз слышала. Но зачем? Тебе не хватает веры в себя?       — Зато у тебя ее хоть отбавляй! Хочешь в одиночку расправиться с лидером террористов!       Соня прикусила губы и отвела в сторону глаза.       — Я не скрываю, что это личное, но сути это не меняет! — злобно проговорила она. — Такие, как он, зря землю топчут.       — Я привел кое-кого, кто готов помочь тебе поквитаться с Кэно, — объявил Джакс и пригласил неизвестного войти.       Потенциальный союзник оказался низким корейцем в парадной военной форме, но без рубашки. Вместо сердца в его груди был пульсирующий кибернетический имплантат, озаряющий грудные мускулы и пресс алым светом.       — Он тоже в восторге от кибернетики? — сострила Соня Блейд.       — Меня зовут Хсу Хао, — представился незнакомец. — Я один из «Красных драконов». Наш лидер Мавадо прислал меня сюда, потому что у нас есть исчерпывающая информация о подземной базе «Черных драконов», и мы рассчитываем на вашу помощь в их уничтожении. Вы ведь тоже не любите Кэно, так?       — С чего вы взяли, что спецагенты будут помогать преступникам? — строго спросила Соня.       — Но ведь это взаимовыгодный союз. Если вы так не считаете, я уйду. И вы будете сами искать сведения о том, сколько людей в клане «Черный дракон», где находится их база, сколько у них единиц оружия…       — Стой! — крикнула Соня. — Мы готовы выслушать тебя, Хсу Хао. Но прежде всего у меня один вопрос: как мы можем убедиться в том, что вам можно доверять?       Джакс тоже испытывающе уставился на корейца, демонстративно складывая на груди стальные руки.       Хсу Хао взглянул на Соню с долей недовольства:       — А вам не кажется, что я рискую всем, что у меня есть, придя сюда? * * *       Четверо анархистов, вооруженных штурмовыми винтовками Stoner 63, охраняли вход на базу «Черного дракона». Они нервозно курили одну за одной, сплевывая на бетонный пол, и болтали о происходящем в клане в совершенно несерьезной манере, пытаясь хоть как-то уменьшить напряжение, в котором в последнее время пребывали все.       — Не пойму: зачем удваивать оборону? — говорил один. — Кэно явно погорячился.       — Вообще последним часом нервишки у него пошаливают. Не находите? — спросил второй.       Его товарищ, посмеиваясь, пошутил:       — Ага! Видимо, ему ночью опять кошмар приснился!       — А может, просто Кира ему не дала? — бросил четвертый.       — Не-е, Кира такая, что сама в него вцепится и не отпустит! Я за кошмар.       Бойцы дружно рассмеялись. Правда, веселье продлилось совсем недолго. Мощная красная вспышка выбила металлические двери, расплавив их. Раскаленный жидкий металл окутал тела бойцов — все четверо скончались в неописуемых горячих муках, так и не успев даже схватиться за оружие.       — Хороший выстрел, Хсу Хао, — произнес звучный мужской голос из темноты. На базу вошел улыбающийся кореец, имплантат в груди которого озарил открывшийся путь бледно-алым светом, за ним шел высокий смуглый мужчина со смолисто-черными непослушными волосами, за спиной которого захватывающе играл складками асимметричный черно-красный плащ. За ними следовала огромная толпа вооруженных до зубов людей — часть в «городском» камуфляже, а часть в черно-красной, похожей на легкие доспехи, экипировке.       На базе «Черного дракона» раздался сигнал тревоги. Вой сирены прозвучал, как раскат грома в преддверье Судного Дня. Он будто резал ножом по самому сердцу. Анархисты поспешно хватали любое вооружение и бежали к главному выходу, готовясь дать отпор захватчикам.       Пробегая сквозь огромный зал, где проходили собрания анархистов, Кэно остановился. В одной из стен помещения была покрытая старой, изрядно выцветшей красноватой краской железная дверь, которую никто никогда не открывал. Ее перенесли сюда с самой первой базы клана. На этой двери писали свои мысли анархисты, уходившие в бой. По традиции надписи тех, кто не вернулся, не стирали — ходили слухи, что «Черные драконы» могут отказаться от своей цели лишь тогда, когда эта дверь станет полностью черной. Здесь сохранилась даже подпись самого Морихея Уехибы — он ничего не написал, а только нарисовал дракона в восточном стиле. Сейчас от двери отошел Безликий, в который раз оставивший на ней любимое звучное русское слово из трех букв. Недолго думая, Кэно вырвал из его рук маркер и острым шрифтом вывел на поблекшей краске: «Я убью эту суку!». Главарь знал, что обманывает сам себя, что на самом деле хотел написать что-то об анархии и свободе, о ненависти к миру и к власти, или хотя бы слова из любимых песен, которые уже давно были его личными мантрами: «Show them no fear, show them no pain!» или «Heaven can wait ‘til another day», но одна мысль не давала ему покоя:       — «Добрая сеньорита», мать ее! Она не оценила то, что я поступил с ней по-человечески!