Каждый день начинается одинаково: вот Намджун открывает глаза, смотрит на экран телефона и подскакивает, как ошпаренный, потому что снова выпивал с Хосоком до пяти утра. Дальше, идёт в ванную, где заранее приготовлена пара таблеток от головной боли. Заканчивается всё походом на работу и соответственно уходом с неё. Стабильность и только.
Когда всё успело превратиться в эту рутину? С момента ухода Джимён? Она так и не позвонила, так и не приползла просить у него прощения за своё поведение и чрезмерную трату денег.
С деньгами-то ничего… Их можно заработать, но её вечные истерики из-за его чересчур загруженного графика, в котором нет ни одного пункта с её именем, частенько выводили Намджуна из себя. Он домой приходил, чтобы расслабиться, получить хоть немного благодарности от любимой жены, а в итоге… Ничего, кроме оскорблений и презрения в голосе он так и не услышал.
А что с этим сделаешь? Если хочешь, чтобы жена всегда носила самую дорогую одежду, нужно заработать, если не хватает на покупку ещё одной машины, необходимо сделать всё, чтобы не пришлось считать купюры, взятые из-под матраса.
Намджун выпивает залпом целый графин холодной воды, попутно одеваясь во что-то более приличное и подходящее для работы.
Снова чёрный костюм, который уже висит на нём из-за не совсем правильного и регулярного питания, и снова ботинки на каблуке, в которых сильно мозолятся ноги, но их ему купила жена на первую годовщину, видимо единственную в его жизни. Они дороги душе «ходячего трупа, который ничего не умеет, кроме как руководить своими сотрудниками и работать по двенадцать часов в день». Это она прокричала в лицо опешившему мужчине, у которого рука застыла в кармане пиджака, готовясь вытащить наружу билеты на самолёт прямиком в Рим, где они провели бы его долгожданный отпуск.
Он чувствует себя грёбаным неудачником, не сумевшим удержать Джимён, женщину, которую он любил с чёртовой старшей школы. Любовь до гроба, ну да, конечно… У него всё ещё нет гроба, а жена ушла, забрав всё самое светлое. У него ничего не осталось, кроме этой до безумия большой трехкомнатной квартиры, потому что Джимён всегда грезила о гардеробной. После её ухода Намджун заходил туда всего раз, трогал её любимые платья, которые она надевала, когда Ким звал её в ресторан. Ткани струились вдоль её совершенного тела, обводили фигуру, подчеркивая её стан.
Он до сих её любит и не может избавиться от этого с такой же лёгкостью, как это сделала она.
От всего этого дерьма в голове хочется снова открыть заветный шкаф и посмотреть в отражении стеклянной бутылки, дарящей минутное счастье, на своё бледное лицо, напоминающее панду. Худую и облезлую панду, которую стыдно выставлять в зоопарках Китая.
Навязчивая трель дверного звонка бьёт ещё хуже алкоголя, и вот перед ним плывут стены вместе с полом, он падает на колени, запутавшись в практически застёгнутых брюках. А тем временем в дверь начинают стучать так, будто хотят её выбить напрочь. Тогда Намджун собирается с силами, застёгивает свои брюки и открывает дверь.
— Здравствуйте, я представитель компании «Подари радость». Не желаете ли приобрести очаровательнейшие мягкие игрушки, сделанные из высококачественного и безопасного для детей материала?
Парень в кепке с нарисованным на ней аистом, крадущим ребёнка или приносящим его на место назначения — не понятно. Младенец, чьё лицо выглядывает из мешка, зажатого клювом, — красное и блестящее от слёз. Исходя из этого, можно сделать вывод, что принт не несёт в себе определённую задумку, он может означать, как страдания ребенка, так и…
Разве всё может быть настолько плохо? Он рассуждает об обычном рисунке, или это его мозг отчаянно ищет способ отвлечься на что-то другое?
Представитель хрен пойми какой кампании, держащий в руках огромный ящик с разноцветными игрушками в виде зверушек, все ещё стоит у него на пороге и продолжает широко улыбаться. Даже несмотря на то, что от хозяина квартиры разит алкоголем на километр.
— Могу предложить вам хит продаж — жирафик Джорджи, у него большие глазки, мягкое тельце и устойчивые копытца.
Перед всё ещё поплывшими глазами маячит пятнистый жираф, которого бережно сжимают пухлые пальчики, словно это не обычная игрушка, а произведение искусства или пальто от обожаемого женой Гуччи.
— У меня нет… детей, — выходит настолько жалко, что Киму от самого себя становится тошно. У него вообще никого нет. Чего этот парень от него добивается? Он ещё и на работу из-за него опоздает.
Представителя это видимо не останавливает, он говорит что-то о пользе игрушек в качестве украшения интерьера, ещё какую-то ерунду, когда терпение Намджуна доходит до критической отметки.
— Я опаздываю на работу, мне нахрен не нужны твои дурацкие игрушки с копытами, рогами!
Парень кивает самому себе, потупив взгляд в пол и кладя игрушку обратно в ящик. Он просит прощения, а затем, поправив на голове кепку, поднимается на верхний этаж.
Бедный парень… Намджун ему вслед смотрит, на его сгорбившуюся спину и никак понять его не может. Такое ощущение, что ему нравится таскаться со всем этим хламом, предлагать игрушки с восторженным взглядом, будто они из золота сшиты. Во всяком случае он ему ничего ужасного не сделал, может стоит ему помочь?
— Стой!
Не проходит и минуты, как парень снова стоит перед ним и снова с этой широкой улыбкой на губах. Он достаёт каждую по очереди. Сначала показывает всех зверушек, предназначенных для сельского хозяйства. Коровы выглядят глупо, собаки — банально, а когда он наконец-то доходит до экзотики, Намджуна прорывает:
— Давай этого лемура, и я пойду.
На него никто. Никогда. Не смотрел с таким осуждением. Он всего лишь попросил чёртового лемура, которого этот странный парень должен продать, потому что получает чёртову зарплату. Какого хрена?
— Этот не продаётся. Возьмите что-то другое. Например, пеликана Чаки.
— Нахрена мне Чаки, я лемура хочу.
Вот так. Грозно, как подобает истинному начальнику. Кто из них двоих клиент? Желание покупателя — закон.
— Тебя как зовут?
— Пак Чимин.
Напротив его двери открывается соседская. Их загадочный разговор явно заинтересовал старушку Чхве, которую хлебом не корми, дай только сплетни пособирать. Да. Намджун не хочет пеликана, ему нужен лемур. Боже.
— Почему я не могу купить лемура?
— Эмм. Ну, он забронирован.
Чимин говорит, что игрушка забронирована. Разве игрушки можно бронировать? Почему Намджун не торопится к себе на работу к своим обдолбанным сотрудникам? И, конечно же, он забыл про совещание. Про очень важное совещание.
Только благодаря этому осознанию, на своё рабочее место он приходит не один, а с нелепым пеликаном под мышкой, купленным буквально на ходу. Привыкший добиваться высот в карьере, его слегка грызёт чувство неудовлетворения, ему так и не удалось получить того пучеглазого лемура. Как же он докатился до этого?
***
— То есть ты купил… Этого пеликана и припёрся с ним на работу? — еле выговаривает пьяный Хосок, который уже не держится на ногах, но всё равно поглощает ещё несколько стопок соджу.
— Я же тебе это только что сказал… Зачем ты переспрашиваешь?
— Потому что пьян и до меня не доходит.
Намджун дружит с Хосоком, потому что Чон всё говорит прямо, и не важно — в трезвом виде он находится или в пьяном. Они пьют с самого вечера, тупо смотря в стену перед собой. Хосок его хватает за руку и ржёт. А Намджуну всё ещё не смешно. До него тоже ничего не доходит.
— Чего угораешь то?
— А то… Что этот пеликан — самая удивительная вещь, которая произошла с тобой за всё это время, за все пять лет брака с женой и ещё месяц после её ухода.
Намджун не понимает, почему начинает рыдать, уткнувшись Хосоку в плечо. Он думает, что Чон чертовски прав. Это был проблеск положительной эмоции с момента свадьбы с Джимён, единственное напоминание того, что всё на самом деле не так уж и плохо. Он даже о работе забыл, когда выбирал себе ненужную игрушку… До чего же странно…
***
Чимин стучится к нему в дверь воскресным днём, когда у Намджуна просыпается вдохновение не пить, а начать делать уборку или по крайней мере попытаться ею заняться. Он всё ещё не может зайти в её гардеробную. И это проблема.
— Здрав… О, здравствуйте! Как вам Чаки? Нити не вылезли? А качеством вы довольны?
Намджун стоит со шваброй в руке и слушает этот поток нескончаемых вопросов. Чимин выглядит уставшим, он ставит ящик на пол и отряхивает свитер от мусора прямо на помытый Кимом пол. У Намджуна тоже нет сил, даже на злость ничего не осталось.
— Чай будешь?
Чимин не имеет права соглашаться, потому что он сейчас на работе. Ему нужно выполнять план в конце концов, а не беседы беседовать с каким-то мужиком со шваброй.
— Буду.
***
У Кима на кухне нет ничего необычного, просто чай, несколько упаковок шоколадного печенья и мёд, подаренный Хосоком на его день Рождения. Чон практичен, а ещё он любит пчёл. Видимо у него была детская травма на почве просмотра бесконечных кассет «Пчёлки Майи», которой его пичкали ночами, чтобы он затыкался хотя бы на ночь.
Но Чимин не жалуется, ест ложкой мёд и запивает его чаем. Он спокойно сидит на стуле, не показывая того, что ему немного некомфортно, но Намджун не был бы начальником, если бы не умел изучать людей. А здесь всё видно невооружённым взглядом. Эти сжимания пальцев ног, зачесывание волос назад, покусывание губ. Конечно, ему некомфортно.
— Так, ну, у меня к тебе вопрос: почему ты не продал мне лемура? Я — Ким Намджун, кстати. Мне уже двадцать семь, поэтому можешь называть меня хёном.
Вероятно ему не стоит сейчас обсуждать тему покупки лемура, но интерес подстёгивает его к решительным действиям. В бронирование он упрямо не верит.
— Я младше тебя на два года. Пошёл продавать игрушки, потому что мне это нравится и… Приносит не так много денег, как хотелось бы, но мне хватает.
Намджун не понимает, что вообще значит «хватает». Денег всегда не хватает, а как же машины? Своя собственная гардеробная? Брендовая одежда?
— А лемур был последним, я его себе хотел купить, вот поднакоплю, если после оплаты коммуналки останется, и сразу приобрету. Может это и глупо, но он такой очаровательный, — Чимину тяжело говорить, сидя в трёхкомнатной квартире, о своём желании. Здесь ничто не сравнится с ценой за обыкновенного лемура.
Почему-то успешному Намджуну резко становится стыдно. Он смотрит на Чимина и думает, что возможно этот странный принт, сам Пак и наименование кампании «Подари радость» на его футболке — самое правильное, что случалось с ним в его жизни.
Ему так же резко захотелось зайти в эту гардеробную и заменить дорогущие платья на мягкие игрушки, на тысячи лемуров. Он чувствует, как медленно уголки его губ поднимаются вверх.
