Сборник всего, что трогает душу

      В теории и по скромным ожиданиям госпожи Мин, Чимин должен был благотворно повлиять на её сына. Сделать так, чтобы он меньше пропадал на улице, курил-пил, меньше общался с сомнительными личностями, которых называл своими друзьями и перестал наконец-то вести себя, как подросток в свои двадцать восемь.       Всё же Чимин — скромный и мило улыбающийся мальчик, которому всего двадцать, у которого нормальная и обеспеченная семья, чтящая традиции и достойное воспитание. Чимин сходит с ума по балету и смотрит документалки в свободное время. У него нет вредных привычек, кроме разве что поедания сладкого после шести, и в этом скрывается причина первоначального отвращения Юнги при знакомстве. И нет, не из-за сладкого, а из-за отсутствия недостатков. У каждого есть изъян, минус, то, что не делает тебя идеальным, в противном случае это лишь означает, что человек всеми силами пытается скрыть свою сущность, стать тем, кем он на самом деле не является. Но из всего неидеального у Чимина оказался только Юнги, в которого он влюбился далеко не сразу, а постепенно. Шаг за шагом. Примерно с первого поворота на известную улицу города, родину наркоманов и фриков. Там состоялось их первое так называемое свидание, хотя на самом деле это не так. На первом свидании люди не говорят друг другу вещи по типу: — Чимин, ты, конечно, парень хороший, но не для такого как я. Скажи родителям, что это ни тебе, ни мне не подходит.       Юнги тогда ещё не знал, насколько сильно он просчитался. Такому идеальному Чимину в бежевых брючках, накрахмаленной рубашечке и туфлях на каблуке, которые визуально делают его выше двадцативосьмилетнего карлика, такому Чимину всё это только нравилось. То, как грозно выглядел Юнги на фоне помоек и мусорок в своей объёмной чёрной куртке, как он нервно посматривал на своё запястье, отсчитывая оставшееся время до конца их вынужденного свидания, как он легко и непринужденно вынимал сигарету из кармана, хотя знал, что семья его за это осуждает.       В нём — средоточие свободы, вседозвольства, наплевательского отношения ко всему важному и непонятно откуда взявшаяся любовь ко всему бесполезному и ненужному. Это не Чимин, который не может не думать, как встать так, чтобы не было видно складки на штанине (хотя он просто встал с насиженного места, складки на одежде в этом случае неизбежны), и чтобы люди не вдруг не подумали, что у таких прекрасных родителей растет неряха… От этого очень быстро устаёшь. И Чимин вроде как проникся Юнги, он ощутил на себе каково это, когда ты просто поворачиваешься к людям спиной и идёшь себе дальше, не раздумывая — всё ли ты правильно сказал и всё ли правильно сделал. — А может… Может, это судьба? — Чимин мямлил, стоя перед Юнги, заламывал нервно руки, но смотрел так, будто Юнги — не человек, а что-то большее, что-то, что невозможно впихнуть в рамки системы и правил. И если есть шанс на то, что Чимин наконец-то сможет нормально вздохнуть, он за него крепко ухватится. — Ты-то и моя судьба? — усмешка на тонких губах Юнги звучала обиднее любой критики матери. Не потому что мнение Юнги являлось для него более авторитетным, нежели родительское. Почему-то Чимину казалось, что такой как Юнги не может быть злым, ядовитым, с шипами под кожей… Ему это и до сих пор кажется, даже если он на него смотрит как на врага народа. Может у него уже кто-то есть? — Я просто… — Я ни тебя, ни себя не хочу связывать дурацким обязательством. Так решил не ты, так решили твои предки. Я-то знаю все их планы. Сбагрят тебя побыстрее и успокоятся. А так, у тебя ещё будет шанс кого-нибудь найти. Не трать его на меня, понял?       Чимин понял. Вроде как кивнул два раза и получил ответный кивок в ответ вместе с похлопыванием по плечу. Он не расстроился почему-то. Хотя мог. Ему всё ещё было немного обидно, да и слова об обязательствах не совсем являлись правдой, формально — да. Он действительно дал своё согласие на любой выбор родителей и даже готов был вступить в брак с человеком, с которым не имел чести познакомиться до этого. Но он не был готов к Юнги, который одним своим взглядом заставил Чимина задуматься. Задуматься о том, кто он, и почему он такой.       Это не из разряда «боже я влюблён в чувака, которого увидел впервые, потому что он одет по-другому, в стандарты не вписывается, ведёт себя по-крутому дерзко и так далее». Встреча с Юнги определила Чимина, как человека, которого всё в жизни устраивает. То, как с ним общаются родители, постоянно контролируя каждый его шаг и слово. Иногда подобное доходит до абсурда, когда он прячет свой телефон в складках одеяла ближе к полуночи, если вдруг услышит глухие шаги по ту сторону двери.       Если вопрос стоит прямо — либо его счастье и комфорт, либо родительское спокойствие, то он по-умолчанию выбирает второе. По-другому просто быть не может.       Ему не понять, что значит носиться по улицам без куртки и зонта, если идёт дождь; курить сигареты — одну за другой, пока вся пачка не опустеет; есть не только то, что прописал диетолог, но и наслаждаться той самой вкусной едой, которая по закону подлости находится в списке запрещёнки программы здорового питания Чимина, по несчастию влюблённого в балетное искусство. А там, как известно, лишний вес — препятствие на пути к успеху и средство достижения высот твоих конкурентов, чьи пропорции фигур зачастую и в большинстве своём намного идеальнее.       Он весь в условностях. Это нельзя, то можно, но с определённым условием, заранее оговорённым его родителями.       Он никогда не выбирал себя. И он снова пренебрёг своими желаниями, стоя перед двумя семьями, пока произносил то, о чём его попросил Юнги, будто стихотворение оно отскакивало у него от зубов. Настолько быстро и чётко он его произнёс, а его лицо при этом было таким улыбающимся и спокойным. В то время как внутри Чимин тонул, утратив последнюю надежду на то, чтобы выбраться из собственных оков. — Значит, ты говоришь, что передумал, — госпожа Мин задумчиво поглядывала на Юнги, что равнодушно смотрел в окно. Она была мудрой женщиной, очень чувственной и понимающей во всех отношениях. И для неё определить, понравился ли её сын Чимину или нет, не являлось проблемой. Так почему же сейчас он твердит обратное? — Но какова причина твоего отказа? — Я не заслуживаю вашего сына, госпожа, — Чимин улыбнулся ещё шире. Уголки губ нещадно болели от длительной попытки казаться счастливым, самодостаточным, уравновешенным. — Это и есть причина.       Юнги тогда посмотрел на него странно. Долго. Изучающе. Будто впервые увидел. Наверное, у него сложилось противоположное мнение, а потом оно с треском сломалось, когда этот идеальный, лишённый недостатков мальчик обнажил своё беззащитное сердце. Да ещё и сказал о нём, о Юнги, полную чепуху. Что значит «не заслуживаю»? Не может человек настолько сильно себя недооценивать, считать хуже всех остальных…       Они виделись ещё пару раз. На улице. В магазине. И каждый раз Чимин улыбался, будто видел святого, спустившегося с неба. Но Юнги не был святым. Он много пил в то время, вылазил из окна одной девушки, чтобы потом пробраться в комнату к другой. Он не размышлял над тем, насколько он хороший человек или плохой, и определяли ли поступки его, как человека, наделённого моралью… Он просто жил в своё удольствие и растворялся в нём, гоняя на мотоциклах вместе со своими друзьями или сочиняя обрывки небольших философских текстов на бумаге.       Чимин к моменту их третьей встречи уже состоял в браке с Бомом. Не по собственному желанию, естественно. Он продолжал танцевать на сцене, облачаясь в воздушные полупрозрачные ткани и белые одежды, отличающиеся большим разнообразием. Но неизменным был толстый слой тонального крема на всей поверхности кожи шеи и лица. Не потому что красиво.       Бом тоже жил в своё удовольствие. Был известным художником, рисовавшим пейзажи, портреты, натюрморты, всё, что угодно. Чимин не знал, что в скором времени станет его излюбленным холстом. На нём синяки и гематомы смотрятся как фиолетовые цветы, только что распустившиеся и тут же завядшие.       Просто сказать — если бьют, значит уходи. Чимин уходил много раз, но всё равно возвращался. Бом распускал руки, только когда пил. Алкоголь отравлял его разум, обманчиво обещая притупить боль от разочарования в себе. То искусство, что он создавал, не приносило более чувства удовлетворения, словно картины, потеряли в миг всё своё очарование и яркость красок.       Он ошибочно надеялся, что юный Чимин на рубеже своей молодости, порывистости во всех проявлениях, сможет его вдохновлять на создание шедевров. От того и брак. Не от большой любви, не от тяги к душе и к телу. А чтобы удержать музу рядом с собой намного дольше и творить дальше. Эгоистично. Грязно. И исключительно во вред.       Пока изящные лица мужчин и женщин создавались на полотнах картин, и их лица искрились, когда солнечный луч проливал на них свой свет, грациозный лебедь в белых одеждах парил на сцене под скрипку и виолончель. И никто не догадывался, что там, под белой полупрозрачной тканью скрывается чернота синяков от сжимающих кожу пальцев.       В теории Чимин должен был благотворно повлиять на Юнги… Но с течением времени Юнги самостоятельно бросил курить, пить, перестал видеться со своими крутыми друзьями, совсем остепенился и даже согласился занять пост в компании под строгим надзором отца. Он больше не углублялся в философские размышления о бренности нашей жизни и того, почему мы сейчас такие.       Он стал гордостью для семьи, не вопреки себе, потому что большую часть своей юности он потратил на жизнь ради себя, а когда желание любить себя в этой жизни закончилось, он решил сделать что-то для родителей.       Они встретились с Чимином в ту самую третью встречу поздно вечером. У театра с высокими колоннами и позолоченной крышей. Юнги ещё тогда удивила синева под глазами всё ещё улыбающегося лица, и он даже дотронулся до чужих проглядывающих скул. Заглянул в черноту глаз и не увидел, что Чимин был счастлив. — Ты хорошо выглядишь, хён, — вымученно, устало, но одновременно так радостно, будто ничего кроме Юнги, хорошего до этого в судьбе Чимина не происходило. — Наверное, хорошо, что я не согласился тогда на брак. — Почему? — Ты тоже воспользовался своим шансом, — Чимин говорил это наивно, так просто, словно и не прошло стольких лет. Словно они только вчера об этом поговорили и решили разойтись — каждый своей дорогой. Скорее всего он слепо верил, что Юнги изменился и стоит весь такой сияющий и прекрасный от того, что нашёл недостающую часть себя.       Ирония в том, что Юнги этот шанс априори не был нужен. Они жил так, как привык жить. От рассвета к закату и наоборот, пока пенилось пиво в стакане, а на кровати лежала очередная девица или парень. Он не влюблялся, не пытался найти кого-то, чтобы «пока смерть не разлучит нас», но Чимин искал. И нашёл его тогда и в том мерзком переулке на свидании, когда Юнги говорил ему что-то об упущении шанса.       Грустно осознавать, что возможно прямо в эту минуту или конкретно в этот час именно ты являешься спасением для кого-то другого. Это до смертельного жутко понимать, что человек, перед тобой стоящий, на самом деле лучше всех, что лежали в твоей постели с томными взглядами и игривыми улыбками. В Чимине не было притворства с самого начала. Да, он действительно был идеальным с неидеальным Юнги в сердце и на подкорке, но если есть шанс, что он не оттолкнёт, если согласится остаться с ним… — Пока нет. Не воспользовался, — у Юнги пересохшие губы, и в горле пересохло до невозможности нормально разговаривать. Чимин только кивает, и взгляд у него снова, как и во все эти разы до этого — восхищённый одним знанием того, что Юнги рядом. — Меня Бом ждёт, хён. Я должен вернуться, — Чимин повернулся спиной, уходя в гущь мрака, где тени слились воедино и будто поглотили хрупкое тело танцора. И Юнги всё равно крикнул в темень: — Я вытащу тебя оттуда! Я понял, Чимин. Я спасу тебя, я…       От этой робкой улыбки и от ласки сощурившихся глаз тьма словно рассеялась. Чимин обернулся сразу же, услышав, что Юнги что-то сказал. Но Чимин не собирался останавливаться, он стоял к нему вполоборота и поправлял на плече лямку от сумки, чтобы было легче идти вдоль ухабистой дороги к их с художником дому. — Я обещал Бому, что буду рядом, что бы ни произошло, хён. Он ещё держится. И будет держаться, покуда я с ним буду рядом. Не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Он не плохой человек, просто пьёт и не знает меры.       И он ушёл, оставляя Юнги в тишине. Чтобы отправиться к Бому, ласково погладить его по голове, услышать тысячу извинений, а на утро вместе с ним отправиться в поликлинику и попросить помощи у врачей по борьбе с алкогольной зависимостью. Чимин, несмотря на свою юность и въевшуюся любовь к Юнги, решил не оставлять Бома наедине с его монстром, живущим в стеклянных бутылках.       Между ними не было любви. Но было обещание быть друг для друга опорой. Не зря Бом посещал каждую его репетицию, когда терапия начала наконец-то давать свои плоды (всегда с цветами и охапкой комплиментов). Не зря обнимал и целовал (в лоб или в щёку) при каждой удобной возможности и не зря разрешал ему уходить по вечерам на встречи с человеком, в которого Чимин был по уши и без остатка. И когда-нибудь он отпустит его от себя, когда они смогут оба твёрдо стоять на ногах. Когда Чимин посмотрит на себя в зеркало и скажет, что он сегодня-завтра-всю свою жизнь молодец, что он заслуживает большего, и когда Бом перестанет думать о бутылке при каждом неудачном мазке кистью.