side b

Первого августа Тадаши увольняется с работы. — Подожди, – Шимада в сотый раз перечитывает его заявление об отставке широко раскрытыми глазами, – Ты серьезно? Тадаши прислоняется к стене комнаты отдыха, скрестив руки. — Мне нужно двигаться дальше. Я не собираюсь оставаться здесь и всю жизнь быть «канализационной крысой». Он сопроводил эту безумную идею действием. Вчера вечером, наконец протрезвев, он просто представил себе, как пишет это заявление. Это было просто забавно: «Эй, разве не будет весело, если я уйду с работы?». Затем одно привело к другому, и он взвесил на листе все «за» и «против». Его ментальные дебаты продолжались до того самого утра. Тем не менее, идти в мастерскую, готовый к работе, с заявлением об отставке в ​​руке? Это ли то, чего он хотел? Нельзя отрицать, что он годами представлял себе, как бросит эту работу. Он всегда представлял себе драматическую сцену выхода из игры с аргументами и плачем, а затем вспомнил, что тогда он снова сможет профессионально играть в волейбол. И все же он здесь. Просто вежливое и официальное заявление об отставке и никаких планов на будущее. Это было настолько обыденно, что он готов был содрогнуться. — Я поработаю свои две недели и уйду, – говорит он, изо всех сил стараясь казаться уверенным. – Если все, ну, если все в порядке. Шимада вздыхает и поправляет очки. — Да-да. Все хорошо. – он замолкает на секунду, глядя на него с печальным выражением лица. – Мне очень жаль, что к тебе так обращались. — Все хорошо. – вовсе нет. — А ты, – он кладёт газету на журнальный столик, – Знаешь, что будешь делать дальше? Тадаши нервно дергает пальцы. — Еще нет, но я разберусь. Его дядя делает несколько шагов к нему и кладёт руку ему на плечо. — Я знаю, что разберёшься. Если тебе снова понадобится помощь, я всегда здесь, малыш. – он улыбнулся, прежде чем заключить его в объятия. — Спасибо, Шимада. Правда, за всё. Он отпускает его и показывает большой палец вверх. — Конечно. А теперь пора напрячь свою задницу и закончить свои две недели с успехом, а? С лица Тадаши не спадает улыбка даже когда он проходит мимо Абэ. — Хей, крысёныш. Чему это ты так радуешься? Он действительно в хорошем настроении. И ничего не изменит этого. Его походка замедляется, и вскоре он все же останавляется, чтобы повернуться к нему лицом к лицу. — Честно говоря, дружище, – он пожимает плечами, – Мне искренне жаль тебя и всех, кому нравится твоя личность. С этими словами он вновь направляется к своему углу гаража. В конце концов, сейчас август. Сезоны меняются, и он тоже. Может быть, было бы легче остаться в мастерской и дальше иметь дело с гомофобными коллегами, но это не имеет значения. Перемены к лучшему. — Я знаю, это не такой уж престиж, – Кагеяма включает свет в своей очень маленькой квартире, уступая дорогу Тадаши. – Но это все, что я могу себе позволить. Его первой мыслью было то, насколько эта квартира квадратная. А после он чувствует, что это в чем-то соответствует Кагеяме. В остальном она вполне обычная, только маленькая и полностью завалена свечами. — Нет, все в порядке. – он ободряюще улыбается ему и входит внутрь. На кухонном столе лежит ожидаемое – его телефон, бумажник, ключи, конверт и… письмо. Он поднимает его и с ужасом пробегается глазами по первым нескольким строкам, прежде чем Кагеяма не выхватывает его у него из рук. — Стой! Не– не смотри на это. – он комкает письмо и выбрасывает в мусорное ведро. – Просто... не читай. — Ты же, э-э, – он закусывает губу, – Больше так не думаешь, верно? Кагеяма морщит нос, закрывает глаза и выдыхает. — Нет. Тогда я был в отчаянии. — Хорошо. — Да. Может быть, разговор о предсмертной записке не был самой лучшей темой для обсуждения. Пытаясь сменить тему, Тадаши делает шаг к холодильнику и открывает его. Как и ожидалось, он абсолютно пуст. Внутри стоит только бутылка молока и несколько тоскливых, увядших овощей. — Это, наверное, плохо, извини. – Кагеяма берет бутылку, чтобы открыть и понюхать. – Если ты голоден, я могу заказать еду на вынос или что-нибудь в этом роде. Тадаши лишь качает головой. — У меня есть идея получше. Он берет с полки продуктового магазина пакет с рисом и кладёт ее в корзину. — Это будет слишком дорого, – тихо размышляет Кагеяма. — Это хорошее вложение. Ты не можешь жить только за счет молока и еды на вынос. Ты можешь просто приготовить рис и есть его всю неделю, он может храниться вечность. К тому же, если тебе понадобится помощь, я всегда тут. — Ямагучи. Ты не будешь платить за мои продукты! — Я все еще могу помочь! — Нет, не можешь! Они продолжают препираться на эту тему по пути к проходу с алкогольными напитками. Тадаши вздыхает и переводит своё внимание на этикетку дорогой бутылки водки, когда внезапно, он замечает красную вспышку совсем рядом. Слегка повернув голову вправо, он тут же чувствует страх в чистом виде. Тадаши узнаёт этот красный свитер. Более того, он узнаёт женщину, которая его носит. — У него довольно низкий процент, – говорит Кагеяма, взяв с его рук бутылку. – За такую цену лучше уж купить медицинский спирт. Тадаши не может ответить. Он даже не может пошевелиться. Все, что он мог делать – это наблюдать, как женщина осматривает бутылку вина. Все, что он может делать, это смотреть. Его собственная мать, которую он не видел много лет, тоже тут. — Ты любишь шотландский виски, Ямагучи? Я могу купить еще одну бутылку. Тадаши не успевает отвести взгляд, когда женщина поворачивается, чтобы взглянуть на них. В конце концов, это и ее фамилия тоже. Они смотрят друг другу в глаза на протяжении целой вечности и больше. — Ямагучи? Голос Кагеямы возвращает его к реальности. — Хм? — Ты любишь шотландский виски? — Ага, – вздыхает он. – Да. Положи в корзину. Бог знает, что ему это понадобится. Тадаши помогает ему убраться, когда они возвращаются в его квартиру с пакетами продуктов в руках. Они планировали провести праздничный «Добро пожаловать домой!» ужин с Хитокой позже в тот же день. До этого он был счастлив, но теперь все казалось туманным. Невозможно было выбросить этот образ из головы. То, как она смотрела на него, как она смогла передать единственное сообщение, не шевельнув ни мускулом на лице. Ты незнакомец. Он ставит рамку обратно на полку, с которой вытирал пыль. Это действительно мило. На фотографии они выглядят намного моложе, всем не больше двадцати. Кагеяма, Хината, Тсуккишима и еще несколько человек улыбаются в камеру, вскинув два пальца вверх. Ну почти все. Тсуккишима и Кагеяма смотрят одинаково сурово. — У тебя все нормально? - наконец спрашивает Кагеяма, подметая пол. – Ты, ну, не знаю. Очень тихий. — Да, просто задумался. – грустная улыбка расплывается по его лицу, он просто продолжает смотреть на фотографию. – Когда это было? Кагеяма подходит к нему, слегка прищурившись, чтобы посмотреть на фото. У Тадаши проскальзывает мысль, что ему нужны очки. — Ой. Думаю, это было перед нашим вторым годом в университете. После этого Тсуккишима бросил нас ради своих более крутых друзей. Тадаши молча кивает, снова осмотрев их с ностальгией по людям, которых он встретил только в этом году. — По крайней мере, я думаю, он вернулся назад. — Ну конечно. Эти ублюдки чуть не убили его. – Кагеяма поворачивается, чтобы снова схватить метлу. Затем он замолкает. – Но думаю, что я тоже. Это странно. Тадаши смотрит ему в спину, не зная, что с этим делать. Он смотрит на фотографию в последний раз, чувствуя себя слишком сентиментальным. — Боже мой, - хихикает Хитока, – Хватит извиняться за квартиру. Все в порядке, честно. Уже поздний вечер, когда Хитока присоединяется к ним. Они садятся вокруг его кофейного столика на полу, чтобы поесть, и игриво бросаются шутками. Это мило, действительно мило. На этой неделе Кагеяма чувствует себя лучше, и сегодня, наконец, совсем не болеет. Они сочли возможным заключить, что худшее уже позади. Тадаши и Кагеяма договорились, что если что-то снова пойдет не так, то Кагеяма должен просто позвонить ему, и он приедет, чтобы помочь. — Если ты будешь работать, то не волнуйся. Я взрослый человек и могу справиться с собой. Он еще не сказал им о своей отставке. Конечно, у него еще осталась неделя до того, как он официально станет безработным, но, учитывая то, как быстро, казалось, летело время сейчас, неделя могла закончиться завтра. Хитоке пришлось уйти на полчаса раньше, чтобы не опоздать утром на работу. Тадаши с Кагеямой говорят ещё долго, обо всем и ни о чем одновременно. Сразу после полуночи Кагеяма все же советует ему вернуться домой, пока не стало слишком поздно. Но на улице они просто садятся возле его квартиры и смотрят в темное небо. — Отстой, что мы не видим звёзд. – говорит Тадаши скорее себе. – Это из-за светового загрязнения. — Хей, Ямагучи. Он поворачивается, вопросительно взглянув на него. — Что такое? — Я просто хотел поблагодарить тебя. – Кагеяма замолкает на секунду. – Думаю, вроде все. Он улыбается, глядя, как в ночном небе мелькает вертолет. Если он будет заставлять свою фантазию работать достаточно усердно, то сможет думать о нем как о звезде. — Всегда не за что, чувак. — Я возьму ссуду. — Зачем? Кагеяма подпирает голову руками. — Я хочу вернуться в универ. Или не знаю. Я попробую получить диплом косметолога. — Круть. – он протягивает руку и приобнимает его за плечо. – У тебя хорошо получится делать все, что ты захочешь. Мы всегда будем поддерживать тебя, обещаю. Опираясь на плечо Кагеямы, Тадаши поднимается на тротуар. — Итак, мы можем остаться друзьями, да? — Всегда. Вытянув указательный и средний палец на прощание, Тадаши направляется домой. Чувство одиночества быстро улеглось. Теперь он знает, что вокруг него есть люди. Значит, теперь прощаться совсем не больно. Это вывело его из той ямы, которую он вырыл для себя, просто ожидая взрыва. Тадаши перестал бояться. — Итак, я видел свою маму, да? – говорит он, делая глоток из соломинки. – И мы оба просто замерли, как олени в свете фар. И она просто ушла! Они с Тсуккишимой гуляют по центру города возле разных магазинов и кафе. Сегодня правда хороший день, с легкой прохладой, свидетельствовавшей о подходящем конце лета. — Господи. – Тсуккишима качает головой. – Разве твой дядя не говорил позвонить ей? Похоже, она говорила с ним о тебе или что-то в этом роде. — Это то, о чем я думал, но она просто повернулась и ушла. – он старается не возлагать слишком большие надежды. – Но уже все равно. Он действительно не замечает, куда они идут, пока Тсуккишима не открывает для него дверь. Тадаши чувствует внезапный приступ страха и останавливается. — Эй, ты в порядке? Тадаши на мгновение забывает, как дышать, когда видит знакомый интерьер магазина Дайчи. Но он не может стоять вечно. — Извини, просто выпал. После этого они входят вместе, и Тадаши отчаянно пытается спрятаться за Тсуккишимой, чтобы не ловить косые взгляды или, что ещё хуже, не быть втянутым в разговор. Когда это и происходит, он старательно делает вид, что ему особенно интересна стопка гитарных усилителей. — О, Тсуккишима! – он слышит удивленный голос Даичи. – Ты поправился? Ему требуется около четырех секунд, чтобы дойти до другого конца магазина, намеренно игнорируя их разговор. Даичи не лгал насчет партий пустых кассет. Тадаши просматривает их, принимая во внимание как цены, так и то, действительно ли они нужны ему или нет. Тадаши любит музыку, но это не значит, что он что-то о ней знает. — Разве ты не дружишь с ним? Тсуккишима внезапно оказывается рядом с ним и смотрит на кассету с альбомом, которым он не интересуется. — Это он, – он задумывается на секунду. – Он причина этого. Тадаши поднимает повреждённую руку, снова демонстрируя повязку. В последнее время ему стало лучше, но поднятие тяжелых предметов или быстрые движения буквально заставляли его плакать. Тсуккишима, ожидаемо, хмурится. — Черт, извини. Я не знал. Тогда нам пора идти, а? — Если хочешь остаться, меня это устраивает. — Нет. Давай, мы съездим куда-нибудь еще. Он осторожно тянет его за руку, чтобы тот последовал за ними, и они быстро выходят с магазина. Тадаши полностью игнорирует Даичи на выходе, Тсуккишима машет ему рукой на прощание. — Значит, он достаточно злой, раз смог заставить тебя пробить стену? Он смеется. — Ну, наверное. – это кажется невозможным объяснить, но он может попробовать, – Мы с ним ходим на групповую терапию. Для травмированных спортсменов, которые борются с разными проблемами, – он возится с соломинкой в ​​своем стакане, раскачивая ее вверх и вниз. – Он знает о моей борьбе с зависимостью в прошлом, и мы поссорились, и я не знаю. Он что-то сказал об этом, и я взорвался. — Оу. Я не знал, что ты ходил в группу поддержки. — Это как-то неловко. Тсуккишима снова хмурится. — Нет, это не так. Поддержка есть поддержка, да? — Думаю, да. На мгновение он чувствует себя неловко. Тадаши знает, что Тсуккишиме, вероятно, все еще любопытно, но он не хочет спрашивать из вежливости. Он понимает. — Ты собираешься помириться с ним? – наконец спрашивает он, бросая косой взгляд. – Необязательно завязывать со всем навсегда. Тадаши вздыхает. — Я не знаю. Мы дружим с тех пор, как я вернулся из Америки и… – Тадаши делает паузу. Я был по уши в него влюблен. — И... что? — Мы ссорились раньше, но в порыве гнева. – он пожимает плечами, снова делая глоток. – На этот раз все по-другому. — Ты справишься с этим. – с этими словами Тсуккишима нащупывает свободную руку Тадаши и переплетает их пальцы. В течение коротких нескольких секунд Тадаши может думать только об этом прикосновении. Он так благодарен. — Ты вернешься на работу в радиостанцию? Тсуккишима смеётся. — Точно нет. Я даже не уверен, что буду делать дальше. Ты помнишь парня, который посетил меня, когда ты был там? — Да. Из группы, верно? — Мм. Они попросили меня пойти с ними. Мы дружим с универа, и они попросили меня стать для них продюсером. Ездить по турам и все такое. – Тадаши чувствует, как чужая рука сжимается. – Но я отказался. Я не могу угнаться за ними, а они не могут вечно ждать меня. Думаю, в следующий раз я зайду слишком далеко. Я могу вообще не проснуться. Тадаши быстро сжимает руку Тсуккишимы в ответ. — Может, ты еще сможешь сочинять музыку, но не для них. — Да, может быть. Кстати о них. – Тсуккишима понижает голос. – Что ты сделал с пакетиками, которые я тебе дал? Ох. — Они все еще у меня дома. – отвечает таким же низким голосом. – Я не трогал их. — Я знаю, как от этого избавиться. — О? — Хочешь сказать последние слова? – Тадаши держит чашу обеими руками, торжественно глядя на Тсуккишиму. Сложив руки в молитвенном жесте и прикрыв глаза, Тсуккишима медленно выдыхает. — Бросай это нахер. Тадаши заглядывает в унитаз и бросает туда грибы-галлюциногенны, которые они предварительно смешали. Они смотрят на порошок, прежде чем Цукишима тянет за ручку, смывая его. Он бесцеремонно закручивается, прежде чем полностью исчезнуть. Тадаши протягивает руку, легонько ударив Тсуккишиму по плечу, но тут же жалеет об этом из-за острой боли в костяшках пальцев. — Блять! – шипит он про себя, отстраняясь и хватая его за руку, затем снова выпрямляется. – В любом случае, тебе лучше надеяться, что это не выплывет ко мне обратно. Если я попаду в кутузку, я устрою тебе ад. — Сдай им и меня, мы можем устроить тюремный бунт, а затем вырваться наружу. — О, прекрасно. Тогда мы подделаем свою личность и будем жить тайной преступной жизнью. – он тихо смеется, – Я буду Лероем, – говорит он со своим американским акцентом, – А ты можешь быть Валентином. Тсуккишима тоже смеется, закатывая глаза. — Верно, потому что это правдоподобно. — Так правдоподобно. – он качает головой. – Наша предыстория такова: раньше мы продавали часы в Праге, но потом присоединились к странствующей группе, – он указывает на него, вскинув брови, – Уволились с работы и теперь ищем работу в сельской местности Малайзии. — Оу, – начинает Тсуккишима сладким, поддразнивающим голосом. – Ты хочешь переехать в Малайзию со мной? — Если до этого дойдет. – Тадаши снова смеется, направляясь к двери ванной. – А теперь пошли. Мы растратили прошлое или что-то еще. Хочешь выпить? — Конечно. Тадаши традиционно садится в своем кресле, Тсуккишима устраивается рядом. Он протягивает руку и открывает бутылку пива пурпурной открывалкой. — Спасибо. — Ага. Наступает момент тишины, когда он открывает свою бутылку, делает глоток и оценивает прохладную жидкость. К вечеру становится все жарче. В этом нет ничего удивительного, но ему все ещё нужно на что-то жаловаться. Тсуккишима, казалось, мог читать его мысли. — Не могу дождаться зимы, – размышляет он. – Меня уже тошнит от жары. — Я люблю осень, – отвечает Тадаши. – Кажется, что осенью всегда случаются хорошие вещи. — А худшие вещи случаются зимой, но мне все равно это всегда нравилось. Тадаши смотрит на него. — Это было долгое лето, да? — Бесконечное. – Тсуккишима задирает мизинец, когда держит бутылку. Тадаши находит это немного забавным. – Но я все еще рад, что это все произошло. — В самом деле? – Тадаши приподнимает бровь. — В конце концов, я встретился с тобой. Ох, маленький придурок. Тадаши не может перестать улыбаться. — Тебе повезло, что у тебя дерьмовая машина. — Хей! – он толкает его в плечо. – Не дерьмовая она. Просто произошло, ах. Как там было? Они оба задумываются на минуту, прежде чем сказать это одновременно: — Сбой передач! Они заливаются смехом, и Тадаши с улыбкой качает головой. — О господи. Кажется, что это было давным-давно. — Как я уже говорил, – он ставит бутылку на бетон, – бесконечное лето со своим концом. И во всем этом беспорядке мы все еще существуем, а? — О, не надо тут философствовать. Удовлетворяет. — Хорошо. – Тсуккишима тихо цокает. – Я просто признаю, что ты лучшая часть моего лета. — Не будь геем. Он тут же поднимает на него взгляд, выгнув бровь. — Хах? – Тсуккишима встает со стула и подходит к нему. Пробегаясь пальцами по плечам Тадаши, он проталкивает одно колено между его ног и упирается им в кресло. – Я покажу тебе гея. — Как смело, – усмехается он, тоже ставя бутылку на землю. Тсуккишима придвигается немного ближе. По его глазам Тадаши видит, что он не паникует, но очевидно нервничает. Не уверен, что делать дальше. Даже несмотря на секундное колебание, он все равно тянется рукой к щеке Тадаши. На этот раз Тадаши сам наклоняется вперед и они соприкасается лбами. — Я думаю, это как-то по-гей– Тадаши перебивает его поцелуем. На мгновение Тсуккишима кажется застигнутым врасплох, но затем инстинкт берет верх. Губы Тсуккишимы вкуса дешёвого пива, и Тадаши не может насытиться этим. Его рука скользит по щеке вверх и закрывается в волосы. Тадаши чувствует, как чужая рука опускается к его талии. Касайся, касайся, касайся меня. Боже, Тадаши так не хватает прикосновений. Они на мгновение отрываются, чтобы выдохнуть. Он хрипло смеется, глядя вниз и откидывая волосы назад. — Ты неплохо делаешь это, да? — У меня свои авантюры. — Боже мой, – он закатывает глаза, – сначала философия, а теперь громкие заявления. Кто-то чувствует себя умнее всех нас. — Знаю, я особенно хорошо учился в старшей школе и университете. — Ммм, еще какие-нибудь громкие слова для меня? — Кархародонтозавр. – соблазнительно выдыхает Тсуккишима ему в ухо. Тадаши не может не сорваться на громкий смех. — Это что, динозавр? — Я многое запомнил с фактов из детства. – Тсуккишима рисует фигуру на его бедре. Тадаши предполагает, что это может быть звезда. — Боже, да ты гребаный ботаник. – он снова притягивает его к себе, чтобы снова это почувствовать. Испытать нечто большее, чем удовлетворение. Мягко закусив губу Тсуккишимы, он улыбается в поцелуй и чувствует, как его собственные руки блуждают по телу. Одна остаётся на скромном месте, а другая скользит вниз. И после, Тадаши чувствует невероятную благодарность Шимаде за то, что он вложил деньги в строительство ограды на заднем дворе. Перед тем, как разойтись, Тсуккишима заключил с ним сделку. Это было и честно, и просто, и с таким мог согласиться любой нормальный человек. И даже в этом случае его глаза кричали: «Это будет самое трудное, что я когда-либо делал в своей жизни». Однако Тадаши был человеком слова, что объясняет, почему он сейчас стоит на пороге приодетый и держит букет цветов. — Я вернусь к своей семье, если ты поговоришь со своей мамой. Это действительно так просто. Так просто, и все же он совершенно ошеломлен и не может даже позвонить в дверь. По правде говоря, они вполне могут захлопнуть ее перед его носом. Они могут взглянуть на его волосы, на испуганное выражение его лица, они могут посмотреть сквозь него, увидеть все, что не так, и закрыть дверь. Просто сделай это. Это лучше, чем ничего. Ничего не изменится. Его палец зависает над кнопкой, дальше идти он не мог. Все должно измениться. Он слышит звук внутри, звук дверного звонка, на который он, блять, все же нажал. К двери приближаются шаги. Шаги все ближе. Уходи. Ты должен уйти. Я должен дать себе шанс. Нет. Уходи сейчас, пока можешь. Если хочешь, чтобы что-то изменилось, оставайся. Останься. Дверь скрипит. Его пульс подскакивает до космоса. Ты видишь, как она смотрит на тебя. Она не хочет, чтобы ты возвращался. Блять. Она не хочет, чтобы я здесь был. Сейчас! Он разворачивается, уже сбегая по ступенькам крыльца вниз, когда слышит это: — Тадаши. Он забывает, как дышать. Он слишком напуган, чтобы обернуться. Он слишком напуган, чтобы снова столкнуться с таким отказом. Шаги следуют за ним к парадным воротам. И вдруг его сзади обнимают чужие руки. Объятие длится недолго, после чего его отпускают, осторожно берут за руку и прижимают ее к своей щеке. Это его мама, и у нее безумно печальный взгляд. — Тадаши. – снова говорит она, обеими руками хватая его за ладонь. — Мама. – все, что он может выдавить из себя. — Мне жаль... Как только она снова начинает говорить, он чувствует, как падает его стена. Это уже не стена, это плотина. Он снова чувствует отвратительное жжение в глазах, зрение затуманивается. — ...Я должна была быть рядом с тобой– Слезы начинают течь быстрее, чем он ожидал. Он роняет цветы, прижимая перевязанную руку к глазам, пытаясь остановить их. — ...Мы отказались от тебя, когда не должны были– Становится тяжело дышать, он задыхается от каждого вдоха. Она обнимает его, и он наклоняется, чтобы обнять ее в ответ. Его плечи неудержимо дрожат в рассинхрон его дыханию. — ...И мне очень жаль. Мне всегда будет жаль. И я не могу ожидать, что ты захочешь, чтобы мы вернулись. – прежде спокойный голос его матери дрожит, когда она проводит рукой по его волосам. – Тадаши, пожалуйста, прости меня. Он не может говорить и просто рыдает в ее хрупкое плечо. Запах ее духов, запах, который он помнит ещё с сознательного возраста. Она обнимает его точно также, даже когда он стал намного ее выше. Может быть, Тадаши чувствовал безумный голод по таким прикосновениям. Но ничто не могло так удовлетворить эту потребность. Может быть, после того, что случилось, все станет хуже, но сейчас для него это не имеет значения. Он смог вернуться домой. Вернуться и обнять его мать, единственного человека, который, как он действительно думал, не хочет его видеть. Он был готов к таким переменам. И довольно давно. Дорога домой после его первого примирительного семейного ужина кажется спокойной и мирной. Музыка звучит в ритме ударов его ботинок по тротуару, музыка в звуке поездов и проезжающих машин. У всего есть своя мелодия и ритм, если прислушаться достаточно внимательно. Он считал довольно эгоистичным считать музыку творением людей. Музыка создала сама себя; всем остальным просто посчастливилось это засвидетельствовать. Тадаши улыбается, чуть ли не пританцовывая на ходу. Каждый раз, когда он думал о своих родителях, слезы наворачивались сами собой. Он вскидывает голову к небу и обнаруживает, что на улицах уже зажигают фонари. Он вздыхает, снова опустив взгляд, чтобы подняться по ступенькам... На крыльцо, на котором сейчас сидит Даичи, что-то смотрящий на своём телефоне. Тадаши замирает, выбирая между «убирайся отсюда» и «не лезь в мою жизнь». Вместо этого он говорит: — Что ты здесь делаешь? Дайчи поднимает голову и убирает телефон. — Жду тебя. – прямо отвечает он, опираясь на костыль, чтобы встать. Они смотрят друг другу в глаза. Тадаши думает просто пройти мимо него и войти внутрь, но, к его удивлению, Дайчи снова говорит: — Я был ужасным другом. – он пожимает плечами. – И сейчас, и в прошлом. — О, вы так думаете? – Тадаши хмурится. – Например, когда вы игнорировали меня четыре месяца или когда вы постоянно допрашиваете меня насчёт моих дел? Или что, обвиняя меня в нестабильности? Дайчи молчит, когда Тадаши проносится мимо, агрессивно вставляя ключ в дверь. — Я делал это только потому, что заботился о тебе. Тадаши замирает. — Я думал, если ты не будешь со мной видеться, то скоро справишься. Теперь я знаю, что это глупо, но я так думал тогда. Тадаши разворачивается к нему на пятках. — Тогда как насчет остального, а? — Как я уже сказал, я был ужасным другом. – Дайчи смотрит на землю, затем снова на него. – И мне очень жаль. Я могу все исправить. Ты знаешь, что ты один из моих лучших друзей? Сделав несколько шагов от двери, Тадаши вновь ловит его взгляд. — Вы засранец. – его взгляд смягчается, –Но, думаю, я тоже, – Тадаши обнимает его, положив подбородок на плечо Дайчи. – Я не хочу вас терять. — Ты прав. — Чего? – Тадаши отпускает его и склоняет голову. — Я не пытаюсь быть счастливым. – он крепко сжимает его плечо. – Я не думаю, что кто-то из нас это делает. Но я также думаю, что мы можем это изменить. На долю секунды Тадаши кажется, что он собирается его поцеловать. Он этого не делает. Дайчи отпускает его, грустно улыбнувшись, прежде чем отправиться обратно в ночь. У края забора он останавливается и снова поворачивается к нему. — Позвони мне, когда поймешь, хорошо? Тадаши кивает, все еще думая о возможном поцелуе. Он готов отпустить. Дайчи один из его лучших друзей, и пусть будет что будет. Все хорошо. Должно быть. Рабочий график Тадаши закончился, и он мог видеться с Тсуккишимой почти каждый день. Иногда им нравилось говорить как о серьезном, так и о несерьезном (он обнаружил, что любимым цветом Тсуккишимы является зеленый). Иногда им нравилось делать что-то больше (Тадаши хорошо умел делать то, что делал). Это приятно – иметь кого-то. Того, вокруг которого ему не нужно возводить стены. Они сидят на пирсе, свесив ноги над водой. Тадаши любит закрывать глаза и ощущать океан. Прошло довольно много времени с тех пор, как он в последний раз был рядом с побережьем, хоть и не жил так далеко от него. — Хей. – говорит Тсуккишима и толкает его плечом. Тадаши открывает глаза и смотрит на него. — Хей. — Знаю, мы уже не в старшей школе, – начинает он, опустив взгляд на воду, – Но ты мне нравишься. Ты мне нравишься до такой степени, что, думаю, я мог бы влюбиться в тебя. Тадаши не дурак. — Но? — Но я не могу этого сделать. И в этот момент его сердце останавливается. Тсуккишима широко раскрывает глаза, резко поворачиваясь к нему. — Нет! Подожди– блять. Боже, я вообще не умею подбирать слова. — Расскажи об этом своим авантюрам. — Молчи. — Прости. Забавно, но никто из них не смеется. — Я имею в виду, что я не могу этого сделать, пока не выздоровею. Я не могу поддерживать что-то подобное, если со мной не все в порядке. Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Тадаши кивает, уже понимая, к чему он ведёт. — Так что же дальше? Он наблюдает, как медленно вздымается и опускается его грудь. Тсуккишима сглатывает. — Я... завтра улетаю в реабилитационный центр. — Ох. — Да. — Я понимаю. – он говорит так, потому что правда понимает. Тсуккишима встает. — Но я увижусь с тобой снова, веришь? Тадаши остается сидеть, но поднимает голову, чтобы смотреть на него. — Найди меня, когда будешь готов, хорошо? — Обещаю. Затем Тадаши снова отпускает, потому что это все, что он может сделать. Звук удаляющихся шагов Тсуккишимы побуждает его вернуться к морю. Это несправедливо, но правильно. Открыв бумажник, он вытаскивает монету и какое-то время просто вертит ее в руке. Орел или решка. Орел, и я возвращаюсь, чтобы не дать ему уйти. Решка... Он подбрасывает ее, наблюдая, как она падает в воду и тонет в волнах. Тадаши снова смотрит на океан – он движется и дышит вместе со всем миром Океан тоже музыка. Прижав колени к груди, он кладёт на них руки, а затем подбородок. На ум не приходит ни одного слова, чтобы описать то, что он чувствовал. С каждым вдохом он чувствует гребень волны. С каждым выдохом грохот, с которым вода сталкивается с берегом. Ему не грустно, вовсе нет. Это их счастливый конец. Вот что действительно значит отпускать. Это его счастливый конец.

.

Удар волейбольного мяча по полу радует душу. Приземлившись на ноги, Тадаши вздыхает и направляется к бутылке воды, что предано ждёт на другом конце площадки. — Тадаши, чувак. Все остальные уходят. – один из его товарищей по команде свешивается через перила над площадкой. — Я знаю, только один раз. На этот раз он сосредоточен. Подбрасывая мяч, он подбегает, прыгает и подает. И усмехается, так как бутылка все же падает на бок. Он знал, что сможет. Наконец удовлетворившись, Тадаши покидает спортзал в толстом пальто и обвязанным на шее шарфом. В Нью-Йорке идет снег, поздними декабрьскими ночами становится холодно до жути. В прошлом месяце ему исполнилось двадцать семь, и после того, как он решил заняться йогой, его спина болит не так сильно. Растяжка работает лучше, чем травка. Он выдыхает и наконец добирается до квартиры. Воткнув ключ в дверь и отперев ее, он стряхивает снег со своих волос и сбрасывает ботинки у двери. — Эй, я дома! – кричит он по-английски. — Боже, – отвечает Дайчи из кухни, – Можно, пожалуйста, не проводить английских пятниц на этой неделе? Тадаши закатывает глаза, стягивая шарф, и проходит внутрь. — Ты вообще не собираешься учиться! – снова выкрикивает он нарочито сладким голосом. Дайчи довольно агрессивно отворачивается от еды, которую готовит. — У меня был отвратительно длинный день. Я тебя умоляю. — Хорошо, но это значит, что на следующей неделе у нас будет два дня английского. – Тадаши пододвигает стул к столу, просматривая их почту. С тех пор, как они сюда переехали, прошло около года. Тадаши продал дом, Дайчи продал магазин. Даже в самые суровые дни, такие как отсутствие отопления в первую зиму и нависшая угроза, что они не смогут оплатить счета, он все еще совсем не сожалел о своем решении. Дайчи нашёл работу в магазине и учит английский, хоть и с трудом. Сам Тадаши большую часть дня работает в спортивном магазине, а по выходным – преподаёт язык. В свободное время он занимается волейболом с командой в своем тренажерном зале. Возможно, это не было его изначальной мечтой, но этого было более чем достаточно. — Когда ты хочешь пойти за ёлкой? – спрашивает Тадаши, улыбаясь рождественской открытке. Она была от Кагеямы и Ячи, на фотографии они оба стоят с оленьими ушами на макушке и вытягивают два пальца вверх. Кагеяма научился улыбаться искренне. Тадаши по-прежнему поддерживает с ними связь. Они работают вместе, чтобы открыть небольшой маникюрный салон (с дыркой в ​​стене в одном из залов). Кагеяма, действительно был доволен тем, что делает, и она, похоже, тоже. Они должны приехать этой весной, и Тадаши солгал бы, если бы сказал, что не взволнован до коликов. — Не знаю, – пожимает плечами Дайчи и накладывает ужин. – Мы могли бы пойти на следующей неделе. Но только не слишком большую. — Ну да. Наши потолки слишком низкие. — Что ты думаешь о том, чтобы посыпать его попкорном? Разве это не по-американски? — Ты что? Я лучше просто оставлю ее такой, какая она есть. Попкорн привлечет тараканов. Или крыс. Они получили еще одну рождественскую открытку, на этот раз от семьи Тсуккишимы. Милое фото с двумя братьями и мамой. Акитеру пишет ему примерно раз в месяц, просто чтобы знать, как у него дела. И, конечно же, не обходится без пьяных звонков. Тадаши проводит большим пальцем по фотографии, остановившись на Тсуккишиме. Кей. Поначалу они общались мало, но теперь стали регулярно обмениваться сообщениями, говоря обо всем. Было трудно следить за часовыми поясами, поскольку приходилось звонить либо очень поздно ночью, либо рано утром. Тсуккишима выписался из реабилитационного центра ранней весной, сразу после отъезда Тадаши. Сначала он чувствовал себя виноватым, но Кей постоянно убеждал его, что улететь – правильный выбор. Что ему нужно жить своей мечтой и никогда не ждать никого, кто остался позади. Дайчи направляется к столу с уже приготовленным ужином. Тадаши встает со своего места и, хмурясь, подходит к нему. — Почему здесь три тарелки? – спрашивает он, наконец стягивая пальто и бросая его на диван. — Увидишь. – со вздохом улыбается Дайчи, садясь за стол. Как по сигналу, в дверь начинают стучать, и Тадаши подпрыгивает от неожиданности. — Тебе следует открыть. – просто кивает Дайчи и начинает есть без него. Это пугает, но Тадаши все равно идет к двери. Мог бы там стоять киллер? Может, Дайчи настолько надоели английские пятницы. А может быть это стриптизерша, и, честно говоря, Тадаши предпочел бы, чтобы это был киллер. Он открывает дверь. И сталкивается лицом к лицу с Кеем. Волосы Кея засыпаны тающим снегом. Он открывает рот, закрывает, а затем все же говорит. — Здравствуй. Тадаши тяжело сдерживать улыбку. Оказывается, Тсуккишима Кей умеет сдерживать обещания.