***
Я стою перед проклятой дверью, нет-нет-нет, не надо, о Боже, да что я делаю? Я ненавижу все это, просто ненавижу. Но так же как и раньше я тянусь к звонку трясущимися руками, мои глаза несчастно бегают по серым стенам, я до сих пор пытаюсь зацепиться хоть за что-то, даже самая маленькая деталька, нет, нельзя так. Сердце бешено колотится, я дышу тяжелыми рывками. Но стою тут, стою как статуя, будто и вовсе нет возможности сдвинуться. о боже. Я слышу, слышу его легкие шаги, они все ближе и ближе, мои ноги подкашиваются, еще не поздно убежать, дать деру с этого проклятого места, но так же как и вчера и позавчера и, блять, позапозавчера я не сделаю это, я буду стоять и ждать его, до чего же я слаб, ничего не меняется, абсолютно. Хотеться спрятаться. Вот, ручка мучительно медленно опускается вниз. Он не смотрел в глазок, он не спросил «кто там?», потому что знает кто, потому что ждет. Дверь легко открывается внутрь, и я чуть дергаюсь, чрезвычайно напуган, но стараюсь этого не показывать. Ощущение нарастающей паники не дает здраво мыслить, все слова застряли где-то в горле непонятным комом, мы смотрим в глаза друг другу, оба чего-то ждем. — Привет, Билли, — склоняет голову в бок, будто разглядывает, — долго же ты, — он улыбается, и делает это так, будто я какая-то соседка, которая зашла за солью, отступает назад, чтоб дать мне пройти внутрь. И я иду, иду и проклинаю все, я презираю себя, я сам захожу в логово хищника, каждый раз, снова и снова, в надежде на то, что останусь живым. Он — Роберт Грей. Он — последствие страшной ошибки.***
Месяцем ранее.
Вот и началась учебная пора. Небо изо дня в день тяжко хмурится, солнце почти не видно, в этом году осень началась слишком рано. Густой туман опускается на дома и дороги, обволакивает абсолютно все в этом городе, оседая белым полотном на водной глади. Ветер бешено пробегает мимо прохожих. Проливные дожди. Запах сырого асфальта. Сильные ветра. По пустой дороге идет мальчик в несуразно большой для него шапке, попинывая камушки, что попадаются ему под ноги. В кармане ветровки он вертел увесистые ключи от дома. В голове крутится что-то из тригонометрии, вроде, синус двойного угла и способы его применения, которое он забудет буквально через неделю. Конечно, завтра же важная контрольная. — Ей, привет, оу, не делай такое серьезное лицо. Чей-то голос вырвал его «своей» реальности, Билл на автомате поворачивается к источнику звука и останавливается. Это был его друг — Ричи. Подросток в гигантских очках и с безразмерным шарфом, такое ощущение будто снял чью-то занавеску и небрежно намотал на себя. — Привет, — неуверенно отвечает Билл, разворачиваясь всем телом, к его, теперь уже собеседнику для возможного продолжения диалога. — Как ты? Странный вопрос, слишком странный для этого человека. Даже сам Ричи чуть удивился своему вопросу, который словно сам вырвался из его уст. Как только тот хотел открыть рот и хоть как-то отшутиться, услышал: — Почему ты спрашиваешь? Ай, отвечать вопросом на вопрос некрасиво. Мальчишка проигнорировал слова сказанные ему, Билл приподнял одну бровь в ожидании объяснения, но увидел только как Ричи топчется на одном месте. После этого лета они все перестали общаться так как общались раньше, это лето стало точкой невозврата, по крайней мере, для Билла точно. — Я тороплюсь. Так и не дожидаясь ответа Денбро развернулся и продолжил дальше идти по своему уже намеченному пути. Естественно он никуда не торопился, просто не хотелось и дальше так стоять пытаясь нащупать почву для дальнейшего ответа. У него были на то основания и еще какие.***
А ночь по комнате тинится и тинится, громко и вязко из этой тины трудно вытянуть свои отяжелевшие очи и сделать хоть какое-нибудь движение. Все конечности ужасно тяжелые и почти неподвижные, совсем нет сил. Но тебе, дорогой, еще нужно добраться домой, улыбнуться своей маме и сказать: «Нет, что ты, все хорошо», снова врать, что занимался геометрией у Марш, так что советую здесь не задерживаться. ах, да, у тебя же еще на этот вечер самокопание и ежедневное глухие рыдания в подушку, точно, чуть не забыл. Ты видишь как двигаются его губы, он что-то беззвучно говорит, смотря прямо в твои глазенки, первые твои мысли, конечно, что именно ты оглох, а не он онемел, но родной, не бери близко к сердцу, ты давно уже ничего не слышишь, делай все как обычно, улыбнись, кивни, это же раньше срабатывало. Не будь дураком, собирай манатки и проваливай, или же тебе этого мало? Тогда, солнышко, проблема исключительно в тебя. Только твои поступки привели тебя сюда. Разве не удивительно? Ну, что ты, только не плачь, прижми руки посильнее ко рту и терпи, терпи, как терпел раньше, как терпел годами, как терпел все избиения, как терпел мамину «ласку», как терпел выходки шлюхи-подруги, терпи и все будет х о р о ш о у тебя это, кстати, классно получается. Молодец, пока хозяин отвернулся можешь страшными рывками глотать мелкими частями свободу, но только немного. Дышать стало сложнее когда сняли побитые розовые очки? Что? Не нравится пейзажи? Не нравится пугающая серость? Не нравится отношение к себе? Не нравится осколки стекла в стакане? Не нравится растертые в кровь запястья? Не нравится отражение в зеркале? Не нравится мужик, который каждый божий, блять, день трахает тебя как последнюю суку? Ответ на все это один и ты знаешь его, Билли. Глупо.***
Тучи над его головой стали клубиться. Не заметить это было трудно, мальчик чуть ускорил шаг направляясь, теперь уже, к своему дому. Сейчас для полного счастья только не хватало промокнуть и заболеть чем-нибудь. Крупные капли стали с неимоверной скоростью опускаться на землю, придавая асфальту более темный оттенок. Подросток отреагировал быстро, накинул капюшон на огромную шапку и решил срезать по дворам. Дождь только набирал обороты, новые капли пузырились и разлетались брызгами. Обувь начинала намокать, тканевые кроссы впитывали в себя всю влагу и заставляли своего носителя хлюпать по мокрой траве. С того дня облака рыдали навзрыд, беспросветное небо не пропускали ни лучика теплого света, страшный ветер поднимался по ночам пробегая по старым улочкам города. Осень. Тебе лучше молчать и Билл хранит страшный секрет.