God is my only hope

9 ноября       -Ты же знаешь, что я совершенно ничего не понимаю в искусстве?       -Это не важно, главное — чувствовать и испытывать эмоции, а какие — решаешь ты, — он сказал это с каким-то философским видом и потянул за рукав в направлении огромного здания.       Дело в том, что следующую встречу Джерард решил устроить в выставочном центре, я полностью доверял ему выбор места, так как сам, почти нигде не бывая за всю жизнь, кроме улицы, не мог найти что-то достойное внимания. Но я всегда был далек от картин, живописи, портретов, натюрмортов, абстрактных линий и всего прочего, что тяжело давалось для моего понимания, а может я просто никогда и не старался в это вникнуть. Я правда старался посмотреть что-то в интернете перед тем, как идти сюда. Но это ужасающее количество стилей и направлений спутались в голове, в большинстве случаев даже не приходило никакого осознания, да и отличать всё это друг от друга было невозможно. Как он только в этом разбирается? Наверное, его глаза уже так привыкли наблюдать за прекрасным, что могут заметить самые тончайшие знаки, шлейф, тянущийся за цветами огромных холстов, думаю, он даже слышал звуки и ощущал запахи, когда смотрел на них.       Я лишь пытался поспевать за ним, он бегал от картины к картине, бесконечно что-то сравнивая, шепча самому себе, делал какие-то пометки, казалось, иногда вовсе забывая о существовании своего маленького друга.       -Что ты тут видишь, Фрэнки? — неужели про меня вспомнили…       -Не знаю, — нахмурился, — девушка какая-то, скала, солнышко.       -Посмотри внимательнее, посмотри на цвета, они не так насыщены, как если бы автор хотел передать красоту природы, солнце в стадии заката — чаще это символ окончания чего-то, ухода, увядания, скала — обрыв, острота, холод камня, падение, страх, девушка — у нее опущены плечи, взгляд потерян и рассеян, растворен в обстановке угнетения, собственного одиночества.       -Звучит как депрессия, и будто эта девушка сейчас сбросится вниз и умрет.       -Полагаю, так и задумывалось, или же ее хотя бы посетила мысль об этом.       -Я не думал, что буду проводить выходной в компании картинных самоубийц. Это немного расходится с ожиданиями… Думал, что будет как-то…эм… повеселее? Что-то вроде цветных непонятных мазков, будто пролили краску, ну или там забавные фигурки…       -Прости, пожалуйста, — он заметно загрустил, — мне не стоило тащить тебя сюда, это больше похоже на место для тусовки стариков, высокопарных лиц или таких художников, как я. Нужно было сводить тебя на что-то более… молодежное? Ты же все-таки подросток, а не деятель искусства. Испортил твой единственный свободный день на такую глупость.       -Нет-нет-нет, это вовсе не то, что я имел в виду, просто… Мне тяжело это дается? Видеть всякие образы… Мне больше нравится наблюдать и анализировать живое, за тобой вот забавно наблюдать. Ты знал, что грызешь карандаш, пока думаешь, чего бы записать в блокнот?       -Знаю, дурацкая привычка, — он почесал затылок. — И все же, поход сюда был довольно эгоистичным, но, быть может, тебе еще понравится эта тема, и если так, то я с удовольствием помогу во всем разобраться!       -Вот если бы тут были твои картины — другое дело! — Джи рассмеялся, обратив на себя внимание пары стоящих рядом людей.       -Думаю, мне до этого еще далеко, Фрэнки, но если когда-нибудь я смогу устроить выставку, то там обязательно будет твой очаровательный портрет. А сейчас, в знак извинения, давай немного погуляем, пока есть время, я куплю тебе чего-нибудь вкусного.       Мы взяли вещи из гардероба, он ловко забрал мое пальто и услужливо предложил помощь, ведя себя как настоящий джентльмен. Я быстро оделся и неловко водил ногой по полу, ожидая, когда и он будет готов. Раньше ко мне никто не проявлял таких жестов, я даже не знал, как реагировать, отчего боялся обидеть Джерарда своим скованным и не в лучшем смысле загадочным поведением.       -За тобой никогда не ухаживали? Или стесняешься? — он без капли смущения взял меня под руку и повел на улицу.       -Не ухаживали. А у тебя большой опыт что ли?       -Да нет, я вообще-то мало с кем общался, особенно в твоем возрасте, сейчас у меня тоже нет друзей, лишь пара знакомых по учебе, с которыми иногда можно чего-нибудь выпить.       -А у меня только ты, — я спокойно пожал плечами и продолжил идти рядом, оглядываясь по сторонам и зачем-то пытаясь подстроить свои шаги под его.       На улице уже заметно холодало, еще немного и зима подберется совсем близко, деревья стояли почти голые, всё стало таким серым, неживым, даже людей на улице в этот выходной было до необычайности мало, лишь изредка нам навстречу проходили компании школьников и семьи с детьми, никто никуда не торопился, а на лицах не было той радости, что наблюдается летом или в конце весны. Потихоньку смеркалось, загорались вывески магазинов, так часто мигающие и привлекающие к себе внимание прохожих. За окнами кафе сидели парочки или партнеры по какому-нибудь бизнесу, вяло обсуждая произошедшее их монотонной жизни. Но они все равно выглядели счастливыми. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы делиться с близкими людьми и друзьями даже самыми пустяковыми идеями и своим распорядком дня.       -Фрэнки, чего засмотрелся? Мечтаешь о чем-то? — его голос сбил с ритма и наблюдений.       -Смотрю просто, наверное, хорошо им там, — я кивнул в сторону тех заведений, что так тщательно осматривал.       -Тоже так думаю, выглядит уютно, — он подмигнул, — мы тоже так можем сидеть, почти любая мечта осуществима.       Его позитивное мышление снова поражает, такой воодушевленный человек, светлый, искренний, дающий надежду, хочется верить во всё то чудо, что маленьким огоньком светится далеко впереди.       -Обещаю, что мы сходим, куда захочешь, если, конечно, смогу себе позволить это оплатить. Но сейчас я в достатке, довольно много заказов, так что… Придумывай список желаний, а мы дальше решим, что со всем делать! Я вижу, что ты с печалью смотришь на этих людей, и я понимаю, почему такое может происходить. Мне самому было до ужаса тоскливо, особенно до того момента, как появились приёмные родители. Я особо не знал, что такое забота, любовь, сочувствие и дружба, и мне редко удавалось это найти лишь в малознакомых людях, которых при малейшем проявлении тепла хотелось считать лучшими друзьями. Но потом я понял, что всё приходит, если человек этого заслуживает, думаю, ты точно достоин чего-то большего, чем имеешь сейчас, у тебя все получится, ты обретешь счастье, — он заботливо и аккуратно взял меня за ладони, заглядывая в глаза, что уже давно начали заполняться капельками слез от этих слов, коих так не хватало, — не плачь, пожалуйста.       -Ничего я не плачу, — поспешно вытер рукавом мокрые дорожки на щеках и шмыгнул носом.       Оставшееся время мы просидели на остановке в ожидании автобуса. Джерард сидел, закинув ногу на ногу, потягивая какую-то тонкую сигарету и выпуская дым в этот холодный ноябрьский воздух. Если быть честным, я не любил сигареты, то ли из-за запаха, то ли из-за странного вяжущего привкуса после них. Но есть те, кто превращают это в искусство. Он все переводил в художественный эквивалент. Дым пах примесью карамели и чего-то яблочного, затуманенные клубы быстро растворялись, иногда сохраняясь подольше, если он делал какие-то колечки из них. Редкие порывы ветра трепали волосы, беспорядочно разбрасывая их на лицо. Послышался скрип колес и старого металла, транспорт в городе иногда оставлял желать лучшего, особенно если вы находитесь не в центре. Джерард быстро встал, потушив сигарету об урну, и, аккуратно взяв за кончики пальцев, подвёл меня к дверям. Я поднялся на одну ступеньку и оглянулся назад, он всё еще держал меня, свободной рукой поправляя лохматую прическу.       -Еще увидимся, да? Спасибо за чудесный день, Фрэнки.       -Конечно увидимся, куда я денусь, — тихонько захихикал я, не вкладывая в эти слова ни капельки злого умысла.       -Молодые люди, тут вообще-то общественный транспорт, а не ваше личное такси, вы задерживаете всех, — раздраженный голос водителя заставил опомниться и наконец отпустить друг друга.       Но мы все еще были соединены взглядами до тех пор, пока старая железяка не скрылась за поворотом, оставляя все тепло в сердце и на той лавке у остановки, заклеенной кучей бумажных объявлений, превратившимися в обрывки.