***
Их пальцы сплетаются, как только они садятся в автомобиль. Тревожность разливается винными реками по артериям Гарри, мешается с кровью, попадает в капилляры, бежит по венам, достигает мозга, и он хочет одернуть руку, вырваться из оков собственного разума, сбежать. Гарри медленно моргает, ногтями впивается в свою ладонь, стискивает челюсти и откидывает голову на спинку сидения. Луи молчит. Крис поворачивает. Их собственная развилка, и они стоят перед выбором. Кадык Гарри дёргается, когда он сглатывает слюну, и Луи подносит их руки к губам, оставляет невесомый поцелуй на чужих пальцах и смотрит в изумрудные глаза. Гарри рвано выдыхает. Кивает, и Луи едва видно улыбается, свободную ладонь запускает в его волосы, массирует кожу головы. Их собственная развилка, и Луи не собирается отступать. Их собственная развилка, и Луи не бежит прочь. Он идет в огонь, за спиной ураган да цунами имея. Он ступает по горящим углям и мышцы лица его больше не дрожат. В его руках вулканическая лава и кнут, дробящий землю пополам. Он синоним силы, синоним борьбы. Гарри прикрывает глаза. Успокаивается. Ещё два поворота и езда по прямой. Он льнет к его ладони, губами произносит беззвучное "спасибо", и Луи хочет прижать его к себе. — Мы приехали, выходите. Звёзды бросают серебряное свечение на светлый особняк, кирпичом отделанный. На удивление Луи, владения Хэнка оказываются в разы меньше тех, что принадлежат Гарри, хоть на территории и находятся три дома. Три дома и пустота. У Гарри же все пространство занято природой. Его тайный сад, живой уголок на окраине бетонных дорог и небоскребов, возвышающихся над землей, возделанных из стекла и железа. Его тайный мир, сокрытый от посторонних глаз, ото всех, кроме него самого. Него и Луи. Его тайный бурлящий жизнью зелёный. Зелёный, что на контрасте с бежевым Хэнка стоит, что не меркнет даже во тьме, что громким звуком в гробовой тишине раздается. За спиной закрываются ворота. Гарри засовывает руки в карманы и идёт по лестнице первым вверх, краем глаза держа Луи в поле зрения. Цепочку замыкает Крис. Двери открываются. Луи видит перед собой довольно просторный холл с двумя мужчинами в смокингах. Он хмурит брови, следит за Гарри. Широкая лестница, гравюры, вазы нестандартных размеров и форм и тишина. Двадцать четыре шага по ступеням, остановка у двери. "Он ждёт вас там". Гарри оборачивается, смотрит в глаза Луи нечитаемым взглядом какое-то время, стискивает его пальцы и выдает тихое "пожалуйста". За его спиной открывается дверь, он глубоко вдыхает. Луи кивает. Они входят. — Мистер Стайлс, — приветствует Хэнка Гарри, и Луи видит, как во мгновение ока его лицо становится равнодушным, а в голосе бурю эмоций заменяет ледяной покой. Он синоним холода, синоним пустоты, и Луи страшно оттого, насколько хорошо у него получается быть кем-то другим. — Вот вы и здесь. Хорошо добрались? Крис был аккуратен при вождении? — Было бы неплохо, если бы мы от разговора перешли сразу к делу. Почему мы тут? — Что ж, присаживайтесь, — он кивает рукой на кресла и садится на одно из них, — Речь пойдет о твоем друге, Гарри. — Гарри обеспокоенно оборачивается на Луи. — Нет не о нем. О Калебе. — В смысле? Ледяная волна обрушивается на Гарри в облике тревожности от упоминания имени его первой любви. К горлу подступает ком и в ту же секунду его начинает нестерпимо мутить. Он кусает губу, медленно снимает со своего пальца кольцо, надевает обратно. — Знаешь, почему ты здесь, Луи? Гарри медленно оборачивается на него, и Луи больше не видит на его лице напускного равнодушия. Все маски рушатся за секунду, и он больше не может держать панику при себе. Гарри теперь олицетворение хаоса. Болезненное зрелище. И Луи хочет сделать что-нибудь, хочет приободрить, успокоить его, но не может. Тучи над их головами сгущаются, и он с трудом заставляет себя оторваться от изумрудных глаз и взглянуть на Хэнка. Мотает головой, молчит. Хэнк усмехается, встает, отходит к окну, глядит на Луну и искривляется в гримасе отвращения. — Хотел, чтобы ты знал, с каким человеком ты строишь отношения, — переводит взгляд, и его глаза горят. Гарри не выдерживает. Вскакивает. — Какого черта ты несешь? — Подходит к нему, стискивает зубы, — очередная клоунада, чтобы испортить мою жизнь? Так трудно оставить нас в покое? Оставить меня? — Сядь. Луи подходит к Гарри, кладет ему руку на спину, говорит, что они могут уйти, но тот дергает плечом. — Нет, пусть скажет. Что на этот раз приготовил? Мне даже интересно, — выплевывает он, подходит к Хэнку ближе, и тот отталкивает его от себя, хватает за кисть, когда Гарри замахивается, и по случайности разрывает на части красную выцветшую нить на его запястье. Уильям берет его за руку, рассматривает на красную нить, повязанную вокруг его запястья. — Выглядит старой... она скоро порвется... — Ей почти что пять лет, я не снимал ее ни разу в жизни. — Почему? — Ее подарил человек, что много значит для меня. Гарри в ужасе отскакивает от него, глядит на свое запястье и не верит, что на нем теперь пусто. Трогает свою руку, переводит взгляд на пол, наклоняется, поднимает нить, сжимает ее в кулаке и поднимает затуманенные глаза на Хэнка. — Хочешь знать, что я приготовил? — говорит Хэнк, но его слова раздаются эхом в голове Гарри. — Дай мне свою руку. — И Гарри протягивает ладонь, не отрывая взгляда от чужих глаз. Калеб обвивает кисть тонкими пальцами и подносит ее к своим губам, целует, прикрывает глаза. — Я бы хотел, чтобы мы с тобой были вместе как можно дольше. — Он снимает со своей руки красную ниточку и повязывает ее вокруг запястья Гарри. — Ich verspreche, ich liebe dich heute. Я обещаю любить тебя сегодня. — Медленно скользит взглядом по лицу и возвращается к глазам. — Потому что сегодня длится вечность. — Правду, — он делает паузу. Гарри сплетает их пальцы. — Ты ведь хочешь знать, где Калеб, — слова Хэнка выводят Гарри из воспоминаний, возвращают в реальность. Гарри оборачивается по сторонам, ищет подвох. — Мелатен. Знаешь, что это? Звук битого стекла раздается в голове. Гарри мотает головой. В ушах начинает звенеть. Ему приходится приложить усилия, чтобы сглотнуть ком, ставший в горле, но слезы все же переполняют нижние веки и проливаются на мраморные скулы. — Пожалуйста... — Конечно, знаешь. Кладбище в Кёльне. Гарри чувствует, как что-то внутри него стремительно погибает. Все звуки мешаются в единое целое. Он смотрит на Хэнка, на Луи, на Криса и не видит перед собой ничего. Репродукция Моно-Лизы, камин и блестящий паркет. Он оборачивается по сторонам, и видит пустоту. Панорамное окно и вид на звездное небо. Звезды. Гарри хочет слиться с ними в единое целое, раствориться, исчезнуть. Разве они не помогут? Звезды всегда спасали его. Мысли о них не давали скатиться в бездну. Пустота. Ему нужно время. Нужен воздух. Нужно хоть что-нибудь. Он думает обо всем на свете, но в мыслях только одно имя. — Я обещаю любить тебя сегодня, Калеб, — вторит вслед за ним, — потому что сегодня длится вечность. Мотает головой. "Я не понимаю". Толкает Хэнка. "Я не верю тебе". И снова. "Не верю". И снова. "Нет". Хэнк делает шаг вперед. Хватает Гарри за руки. Наклоняется. — Его убил ты, Гарри, поэтому... — начинает говорить, но не успевает и слова вставить, Гарри бьет по лицу с такой силой, что он падает. Луи молчаливо наблюдает за этим. Крис и еще несколько человек Хэнка, оттаскивают Гарри. Держат его. Что-то колит под ребрами с левой стороны в области сердца от этого зрелища, и Луи ударяет одного из них, переключает внимание на себя, позволяет Гарри освободиться. Удар. Гарри пользуется возможностью. Не сдерживает себя. Не контролирует. Серый. Серый. Серый. Ярко-красный. Ядом пробирается под кожу, отравляет каждую клетку, заражает мозг. — Малейшая искра и он может сгореть дотла. Хэнк вытирает с лица кровь, не нападает в ответ. Слова — его главное оружие, они бьют ярче хлыста, и Хэнк знает, что Гарри создан из хрупкого хрусталя. Гарри хрустальный, но, если Хэнк осмелится разбить его, он разорвет каждую его артерию и каждый его сосуд на части острием осколков себя. Гарри хрустальный, но он утянет его в ад. Прямиком за собой. — Ты врешь. — Ты просто не можешь вспомнить. — Ты врешь! — Гарри срывается на крик, — скажи это. Скажи. — Диссоциативная амнезия. Вот как это называется, милый мой. Ты просто не можешь вспомнить. — Хватит, — Гарри разбивает вазу, по случайности или нет — Луи не понимает. — Хватит. Зачем ты это говоришь? Почему? Почему? Почему? Зачем ты лжешь мне? — Мы можем пригласить доктора Хоффмана, он сам тебе все объяснит. — Доктора Хо... — Голос Гарри становится тише, его сердце пронзают спазмы, — пожалуйста, прекрати, — он молчит какое-то время, — скажи своим людям выйти. Луи, и ты оставь нас, пожалуйста. Хэнк поднимает брови, но кивает. Луи говорит, что он всегда рядом, что будет ждать его там. — Ты хочешь, чтобы я расстался с Луи? — Он садится на кресло, нуждается в воде, блефует, — если я покончу с ним, ты скажешь правду? Если прямо сейчас распрощаюсь навсегда? Пожалуйста. Пожалуйста, скажи. Я не смогу с этим жить, — его голос дрожит, и Гарри рассыпается на части, — Больше никакого Луи, никого вообще. Только скажи мне. Скажи мне правду. Скажи, что это ложь. Скажи. — Я лишь пытаюсь защитить Луи, мальчик мой. Правда не всегда бывает самой приятной. Один. — Господи, мне так больно, — обнажает свою душу, берет нож, протянутый Хэнком, и полосует им свое разорванное сердце, — так больно. Так... Гарри захлебывается в слезах, обнимает свои колени, не поднимает глаз, дрожит как осиновый лист на ветру. Закрывает глаза и не слышит ничего, кроме душераздирающего крика в своей голове. Полная изоляция. Это нереально. Это не может быть правдой. Все кажется ненастоящим, абсурдным, неправильным. Два. Он затихает. Затаивает дыхание. Поднимает голову. Смеется. Хэнк не смотрит в его сторону. "Взгляни на меня". Тремор в его руках, нездорово-белое лицо и два красных пятна на месте глаз. "Посмотри. Посмотри, я умираю". Он смеется, пока глаза его олицетворяют грозовые тучи, ливнем срываются на лицо, а над губами капилляры виднеются. "Посмотри, я убит внутри. Я мертв. Посмотри, я пустота, отец! Посмотри на меня". Три. Больше никакого света, только кромешная тьма. Он хочет абстрагироваться, сбежать, исчезнуть. Его хаос — безжизненный покой. За окном проносится автомобиль, деревья склоняются под силой ветра, грудь Хэнка вздымается, а Гарри не видит ничего, не слышит даже самого себя. Сердцебиение эхом раздается в голове. Он застыл, в нем больше нет жизни. Его не существует. Здесь физически, но ментально нигде. Вдох. "Почему?" Ломается на части, распадается на атомы, уничтожает самого себя. Смотрит на свои руки и не чувствует, что они его, видит свое отражение в бокале и не понимает, кто смотрит в ответ. Выдох. "Я ведь так старался быть нормальным, отец. Почему я такой? Почему? Убить человека... Убить любимого человека..." Только тишина. Только бессилие. Мой звездчатый сапфир. Гарри — Нотр Дам, и он сгорает дотла. Растворяется в своей трагедии, закрывает глаза и больше не желает открывать. Поцелуи под водой, теплые объятия, родные глаза, глубокое понимание и слияние двух душ. Танцы ранним утром в винтажном отеле под музыку с пластинок, искренность в словах и полная открытость. Единственный человек, из-за которого он жив. Единственный человек, из-за которого он все еще здесь. Единственный, из-за кого он дышит. Разве он мог уничтожить его? Разве мог разрушить? Гарри отказывается в это верить. Отказывается принимать. — Это ложь. Я не верю тебе. Слышишь? Не верю! — Подбегает к Хэнку, кричит охрипший и хочет толкнуть его, как замечает его потухшие глаза. Хэнк вздыхает, задевает его плечом и направляется на выход из комнаты. Останавливается. — Прости меня, Гарри. Закрывает дверь и звук этот громом раздается над его головой. Он мотает ею, кричит, разбивая костяшки пальцев о панорамное стекло, на котором даже царапины не остается, ложится на пол, сворачивается в комок и захлебывается в своей горечи от утраты, жмуря глаза. Луи подходит настолько тихо, что Гарри даже этого не замечает — дергается, когда тот присаживается рядом и кладет руку на его плечо. — Уходи, — сквозь зубы цедит Гарри и срывается на крик. — Уходи! — Он отталкивает Луи от себя и обнимает свои колени. — Не слышал? Уходи! Уходи! Уходи! — Я нужен тебе. — Мне никто не нужен — Я люблю тебя. — А я тебя нет. Гарри поднимает на него свои глаза, и Луи не видит в них ничего. — Уходи, — он делает паузу. — Луи. Уходи. Сейчас. — Ты мне врешь. — Уходи, Луи. — Я не верю ему, Гарри. И ты не верь. Ты же знаешь его, сам говорил, какой он. Он врет, даже не вздумай сомневаться. — Луи, — Гарри перебивает его, но Луи не дает сказать ему. — Он играет тобой, это очевидно. Знает, на что надавить. — Луи, — и снова. — Калеб может быть мертв, и ты можешь знать это, но не помнить, да, я слышал о такой штуке, Гарри. Но дело в том, что он мог сказать лишь часть правды, понимаешь, малыш? Его мог убить не ты. — Доктор Хоффман... — Стоит ли так сильно верить ему? Гарри вздыхает. — Я не знаю, Луи... Я ничего больше не знаю. Я даже не уверен, что хочу знать теперь. А вдруг его слова окажутся правдой? Сейчас ты даешь мне надежду, и я не смогу пережить, если у меня ее отнимут снова. Я не хочу верить в его слова, но не хочу верить и в твои. Я не хочу верить ни во что вообще... Хочу забыть об этом вечере, об этом дне, — он рвано выдыхает и говорит, немного заикаясь, — забавно... а начинался он так прекрасно... как все может измениться в один миг. Луи молча кивает. — Ненавижу перемены, — выдает Гарри после минуты молчания. Луи вновь притягивает его к себе и крепко обнимает. Они сидят в тишине какое-то время. Звездное свечение падает на темные кудри, оттеняя их светом серебра. Луи зарывается в них пальцами, прислоняется лбом ко лбу Гарри и глубоко вздыхает. В его руках метель, и мороз рисует свои узоры на его коже, хрустит снегом в сердце, превращает кровь, бегущую по венам, в лед. Мороз покрывает инеем его угольно-черные ресницы, а Солнце все не выглядывает из-за туч. Ребра Луи изрисованы узорами зимы, исписаны ледяными кистями, пропитаны ядовитой краской, и каждый вдох вонзается стрелой в его грудную клетку. — Ты справишься, Гарри. Посмотри на меня, — Луи поднимает его лицо, — мы справимся с этим. Вместе. Гарри молчит, медленно моргает. — Я не могу чувствовать того, что чувствуешь ты сейчас, и ты будешь абсолютно прав, если скажешь, что я не понимаю всей глубины твоей боли, но я скажу тебе вот что, — он стирает большими пальцами слезы с его скул, — я не дам тебе упасть. Что бы ни случилось, что бы не выяснилось в итоге, что бы не оказалось правдой, я буду на твоей стороне. И даже если правдой не окажется ничего, если ты не захочешь узнавать ее, и даже если ты сам повернешься к себе спиной, я все равно буду смотреть в твои глаза. Я рядом. И я не собираюсь уходить. Гарри кивает, прислоняется лбом к лбу Луи. — Почему? — Он мотает головой, сжимает его руку, — почему ты делаешь это ддля меня? — Потому что это то, что делают близкие люди — остаются рядом несмотря ни на что. Гарри хмыкает, едва улыбается. — И в болезни, и в здравии, да? И Луи улыбается вслед за ним. — И в болезни, и в здравии, да.***
Они спускаются по лестнице вниз, Луи вызывает такси, и они выходят из дома. Гарри останавливается на секунду, смотрит на закрытую дверь, хмурит брови. Он вздыхает. Луи подходи к нему со спины, кладет руку на его плечо, проводит ладонью по его пальто, опуская ее вниз к его кисти, гладит его пальцы своими. Гарри поворачивается к нему, кивает. Ветер поднимает опавшие листья вверх. Глубокий вдох. Гарри цепляет мизинец Луи своим, и Луи невольно улыбается. Выдох. Крепкие объятия. Биение чужого сердца и ничего больше. Уведомление о прибытии машины. Луи отстраняется, кивает, и Гарри бегает глазами по его лицу. "Идем". — Зачем ты это сделал? — Хоффман наблюдает за ними из окна. — Он мой ребенок. — Ты говорил, что тебе плевать на него. Хэнк молчит, кусает губы. — Что ты хочешь от меня? — Знаешь, почему я здесь? — Он подходит к нему. — Ты нанял меня, потому что я могу читать людей, как открытую книгу, — молчит пару секунд, — и вот, что я вижу, Хэнк: он дорог тебе. — Не начинай. — Ты любишь его. Ври себе сколько хочешь, но это так. — Он мой сын, единственное, что у меня есть. Как я могу не любить его? — Шипит Хэнк. — Вот только он не заслуживает такой любви. — Хэнк хмурится, молчит, поэтому Хоффман продолжает. — Ты отравляешь его, убиваешь, когда должен быть рядом и помогать. — Я хочу его защитить. Ты видишь, что он вытворяет? Посмотри на него! Быть с мужчиной... — Хэнк кривится, — это, по-твоему, нормально? Он испортит себе жизнь. Я не позволю ему сделать этого. — Его жизнь уже испорчена, — теперь шипит Хоффман, — очнись. Позволь ему быть тем, кто он есть. — Хочешь сказать, это я загубил ему жизнь? — Цедит Хэнк сквозь зубы. Хоффман глубоко вздыхает. — Хэнк, послушай меня. Не как партнера или врача, как своего друга. Если ты не остановишься, ты потеряешь его. Он отправится в Кёльн, ты ведь знаешь. — И что дальше? — Однажды он вспомнит. Теперь это произойдет в любом случае. Хэнк молчит. — Хочешь знать, что я видел еще? Он никогда не доверял тебе, но чувствовал себя в безопасности с тобой. Он знал, что что бы ни случилось, за его спиной всегда будешь стоять ты, и он понимал, что ты пытаешься оградить его от отношений с юношами из лучших побуждений. Хэнк, послушай меня, ты знаешь, я никогда не вмешивался в вашу семейную драму, но я вижу, что вы оба нужны друг другу. Вы просто не умеете любить. Возможно, вам не суждено было стать ближе, но и дальше друг от друга вы не становились. Он вспомнит, что случилось тогда, это дело времени. Ты не должен был говорить ему об этом. Это убьет его. Но я веду лишь к одному, ты достиг точки невозврата, Хэнк. Сегодня, — он вздыхает, переводит дыхание, — сегодня, Хэнк... Сегодня ты потерял его навсегда. Тишина затягивается. Хэнк достает сигару, делает затяжку. — И что ты предлагаешь мне делать? Хоффман пожимает плечами, отходит к окну. — Тут уже ничего не поделаешь.***
— Мне нужно придумать, что делать с Уильямом, пока мы будем в Германии, — говорит Луи, когда они садятся в автомобиль. Гарри берет его за руку. — Ты же знаешь, что не обязан это делать, ехать со мной? Машина трогается с места. — Я хочу, — Луи сплетает пальцы их рук. Гарри улыбается краем губ, откидывается на спинку сидения. Луи решает попросить Лили приглядеть за Уиллом, пока их не будет, на что та сразу же соглашается. Они отправляются в Германию налегке всего лишь на сутки — вещи им не нужны. Билеты туда-обратно с разницей прибытия и отправления в несколько часов. Одна пересадка. Все тринадцать часов перелета Г арри не находит себе места, не спит, не ест, не разговаривает, только иногда с тревогой в глазах поглядывает на Луи и едва приоткрывает рот, словно хочет что-то сказать, как тут же смыкает губы обратно, продолжая молчать. Он шарит по карманам своего пальто каждые несколько часов, будто их содержимое может измениться за это время, не оставляет в покое свои кольца, наблюдает за ночным небом. Луи тоже не в состоянии спать. Он не может оставаться спокойным, когда видит такого Гарри, не может проявлять равнодушие, но он молчит и не подает виду. Потому что кто-то из них должен оставаться сильным. Потому что он не знает, как помочь. Вдох-выдох. Одни из самых тяжелых тринадцати часов в его жизнь. Луи не знает, о чем думает Гарри, и, признаться, не желает знать. Все слишком сложно. Ему бы со своими мыслями сперва разобраться. Вдруг он ловит себя на том, что он настолько был увлечен состоянием Гарри, что забыл о своем же. Осознание происходящего айсбергом рушится на него. Он летит в Германию? С Гарри? На кладбище? Глубокий вдох и медленный выдох. Луи начинает мутить. Он перебирает сотню вариантов развития событий, накручивая себя еще больше. В одном он может понять Гарри — порой мысли невозможно остановить. В какой-то момент Луи приходит в голову осознание того, что, если Калеб окажется жив, и по какой-то случайности они найдут его, Гарри, вероятно, вернется к нему и разорвет отношения с Луи. Он вскакивает с сидения и направляется в туалет, закрывая рот рукой. Прочищает желудок, умывается холодной водой и возвращается на место. — Луи? Ты в порядке? — Гарри все же подает голос, обеспокоенно прикладывая ладонь к его лбу, — ты такой бледный... Как ты себя чувствуешь? — Я не знаю... — Луи трет глаза, мотая головой, — да, все в порядке. Да. — Луи, если... — Правда. Я просто... — Он замолкает на какое-то время, отводит взгляд. — Что? — Не уверен, что я хочу говорить это, но ты будешь искать причины в своей голове, поэтому... Черт, — он вздыхает, — просто... — хочет сказать "боюсь", но говорит иначе, — просто не хочу потерять тебя. Гарри хмурится, а после поднимает брови. — Не ожидал этого услышать. Луи пожимает плечами, отстраняется. — Ну, — он кусает губу, — это то, что я сказал. — Сейчас я рядом, — берет его за руку, — но я не могу обещать, что так будет всегда. К сожалению или счастью, мы живем в мире, где ничто не вечно, ты ведь знаешь. — Да, — кивает, — мне не нужны обещания. Просто... — Прости меня. — За что? — Я сказал тебе пару вещей тогда... Когда ты зашел в комнату... Луи хмыкает, облизывает губы, кивает и пытается улыбнуться. — Все в порядке, просто я что-то... Не знаю. Я понимаю, все в порядке. — Луи... — Гарри, — он перебивает, — послушай... Возможно, я опередил события. Гарри откидывается на спинку, закрывает глаза. — Это сложно для меня, — он медленно снимает перстень со своего пальца и надевает его обратно, открывает глаза, — для меня это не просто фраза. Я не могу говорить это так, как это делают все остальные. Большинство ведь... даже не задумывается, что это значит. Симпатия — это не любовь. Влюбленность тоже. Я влюблен в тебя, Луи. Очень сильно влюблен. Но я не могу пока сказать, что люблю тебя. Это будет неправдой. Нужно время, ты ведь знаешь. Всему нужно время. Луи кивает. — Мои слова ранили тебя, — не спрашивает, скорее, констатирует факт, — прости. Я просто хочу быть честным. Кивает снова, Гарри поворачивает к нему голову. — И я... ты нужен мне. Я сказал это, потому что... Луи берет его за руку, и Гарри замолкает на секунду, а Луи пользуется момент. — Я понимаю, малыш, — сплетает их пальцы, — я понимаю. — Спасибо. — Иди ко мне, — он притягивает Гарри к себе и крепко обнимает, — и тебе спасибо, — он целует его в щеку, — за то, что говоришь это. За то, что не оставляешь место недосказанности. — Разговор — ключ ко всему. Луи тихо смеется. — Цитируешь Тамблер? — Но ведь так и есть. Луи отстраняется, улыбается. — Так и есть. Оставшийся перелет они не разговаривают; по приезде сразу же отправляются на кладбище, однако попытать удачу и выяснить у сторожа, где находится могила, им не удается — женщина устроилась на работу совсем недавно. Однако что-то узнать им все же да удается. Здесь, в Кёльне, имя отца Калеба у всех на слуху последние пару лет — он вернулся в Германию и занялся инвестициями у себя на родине. — Карл Лампрехт? О, вам повезло, что я знаю английский, — женщина смеется. — Да, о нем каждый второй знает, постоянно в новостях мелькает, — она хмурится и чешет затылок, — в позапрошлом году еще местной знаменитостью стал. Всё скупает эти... То торговые центры, то кинотеатры... Не часто, да, но периодически. Но по большему счету все знают его как инвестора, — она пожимает плечами, — а про семью его никому ничего неизвестно. Очень уж скрытный он, никогда не говорит об этом с журналистами, всегда уклончиво отвечает... Вообще он подозрительный тип... А вы говорите, его сын мертв? Может, он поэтому такой... Ну, кто знает... Луи с Гарри переглядываются, благодарят ее и уже собираются уходить, как: — Но почему бы вам не поговорить с ним лично, с Карлом? Думаю, он-то вам даст точно ответ, раз вы старые друзья его сына. Гарри из вежливости улыбается, но мотает головой. — Не думаю, что это... — Карл со своими дружками политиками сегодня организуют бал в честь открытия нового театра, вся пресса на ушах стоит, ощущение, что другого в этом городе не происходит... Знаю, приглашения туда достать, должно быть, нереально, но... — Женщина пожимает плечами, — ладно, ребятки, мне нужно работать. Луи с Гарри переглядывается. — Постойте. Бал? — Окликает ее Луи, когда она уже находится на достаточном расстоянии. Она оборачивается, мотает головой. — Вот и я всем говорю об этом! Будто мы в дворцовые времена живем... Совсем с ума сошли из-за своих денег, не знают, как себя развлечь! Луи с Гарри остаются стоять. Женщина скрывается за поворотом.