Дневник в его дальнее путешествие

«20 октября, 1995 год. 222 день после затишья.       я отделился от всех. мы спали, кажется, третий или четвертый час, когда Антон закричал, что нас настигает патруль, и мы тут же повскакивали. времени собирать палатки не было. я выскочил сразу же за Ильей, но фонари людей были настолько близко, что мы уже успели подумать, что опоздали, и нас схватят или застрелят, не разбираясь. я не смотрел, куда бежал, потому что в определенный момент мне показалось, что рука в жесткой перчатке дотянулась-таки до моего капюшона и пытается меня задержать, но это оказалась всего лишь ветка. мы бежали через березовый лес, Илья держался поначалу рядом, а вокруг нас мигали черные (мне показалось, они были очень страшными) глазницы березовых полос на стволах: за нами все еще бежали люди и частично освещали нам дорогу. сердце стучало прямо в ушах, да и, кажется, все тело пульсировало от страха, я пытался бежать изо всех сил. от нас все не отставали, будто за мной был ремень, на котором я тащил за собой этих людей. я начинал задыхаться, а в глазах становилось все темнее, и даже глаза берез на белых стволах стали еле различимы. вдруг весь мир дернулся и ушел вниз: я упал в овраг, но ощущалось это так, будто я пролетел через кусочек невесомости. наверное, такая же невесомость в космосе?..»       Руслан устало протер глаза и посмотрел на подернувшуюся утренней синей бледностью березку, которая возвышалась над ним, вымотанным, сонным и напряженным, брошенным на дне оврага остальными.       Ему сначала даже и не представлялось, что произошло — казалось, что его внезапно утянули в небытие, где было темно и все вокруг кололо маленькими холодными иголочками. Только через несколько минут, когда надрывающаяся от глубоких вдохов грудь стала вздыматься спокойнее, а шум в ушах от кипящей, казалось, крови утих, Тушенцов нащупал пальцами сухую траву. От нее пальцы потянулись к холодной и вместе с тем горячей донельзя губе. В почти кромешной темноте на подушечках все же можно было разглядеть темные пятнышки — пока Руслан падал, он рассек себе губу. Правда, как выяснилось в дальнейшем обследовании, не так уж сильно, и даже зеленка не понадобилась.       Вокруг был уже совсем другой мир. Шаги, суматошный бег, мигание фонарей, шелест травы и курток сменило легкое перебирание ветром оставшейся сухой листвы. Не было ни единого намека на огонек вокруг, даже звезды и луна, которые могли дать хоть какой-то ориентир, на этот раз спрятались за плотными тучами, не пробиваемыми холодным светом. Будто луна тоже испугалась, так же, как был напуган сам Руслан.       Он не слышал ни чужих крадущихся, нацеленных на его бесшумную поимку шагов, ни окликов его друзей. Друзей, друзей, хоть братьев, пусть бы они, недоверчивые, грубые к нему, были рядом. Не было даже Ильи, который стал уже ему давно будто третьей, но очень важной и нужной рукой, он, как и остальные, убежал в плотную темноту деревьев и высокой травы, скрывшей его для Руслана, наверное, уже навсегда. Тушенцов сжался на холодной земле, сгребя под себя как можно больше травы, чтобы не замерзнуть.       Шею обдал холодный пот, как ветер, неожиданно сильным потоком прошедшийся поверху от Руслана и его убежища. У него совсем не было карты: она осталась у Хованского, их ориентира. Он не знал, из какой стороны прибежал и в какую надо идти дальше. Мир стремительно превращался в бесконечное кольцо, по которому как ни пойди — попадешь в точку, похожую на все остальные, и как ни повернись, вернешься в то же место. Тушенцова когда-то учили, что если он потеряется в лесу, то должен оставаться на месте как можно дольше, а задача его нахождения и вызволения из этой ситуации уже лежит на ищейках и леснике. Но здесь не было ни лесника, ни тех, к кому надо было «находиться» из этого самого леса, и задача вызволения лежала не на взрослых дядях, а на нем самом. К помощи ищеек он бы не рискнул прибегнуть: ищейка притащит за собой наставленную на него винтовку и военных.       Он сидел уже два часа или три. Время текло слишком быстро и в то же время медленно, но только относительно самого маленького Руслана — для всего остального он был как мошка, которую невозможно поймать. Светало уже достаточно поздно, но Тушенцов знал, что рассвет начинает заниматься на горизонте где-то в девять часов утра. Осталось только удержать себя на месте до этого времени — двигаться, слепо утыкаясь в части леса, было бессмысленно, и не отморозить себе половину тела, которая так и грозила превратиться в мертвый, холодный и сухой капкан. Если ноги предадут и он не сможет двигаться, то умрет он достаточно быстро. Достаточно быстро умирать Руслану не хотелось. Вообще никак не хотелось.       Как только глаза снова стали отличать бесконечную вереницу деревьев друг от друга, Тушенцов встал с нагретого места и огляделся. Тело задеревенело от утреннего заморозка и отсутствия Ильи под боком, поэтому пришлось аккуратно походить по дну оврага, разминая надрывающиеся от перенапряжения мышцы одну за другой. Когда Руслан уже почти вернулся к выбранному им месту, его нога неожиданно мягко ступила на скомканный клок травы, а потом провалилась дальше. Казалось, что его ударили по носу, потому что из глаз тут же рефлекторно брызнули слезы — таким сильным был запах, который распространился на весь овраг. Пришлось поднять ногу, увидеть ботинок, который теперь наполовину был в зелено-желтых, багровых ошметках чьего-то разлагающегося тела.       Руслан зажал нос и осторожно отодвинул листву чуть выше с, как теперь было видно, продолговатого, отдаленно напоминающего могилу, холмика. Когда пальцы коснулись высушенной кожи на впалых щеках, Тушенцов отдернул руку, будто кипятком ошпаренный, и присмотрелся к открытой им части лица. Он не мог сказать, кому принадлежали такие острые скулы и узкий лоб, но, судя по размерам черепа, это была девушка, по возрасту еле еле старше. Руслан выразительно поджал губы, а между бровями залегла огорченная складка: девушка была без одежды, рот без передних зубов широко разинут, будто она задыхалась или, что вероятнее, кричала. Долго, громко, аж порвав уголки сухих серых губ.       Тушенцову не повезло — он наступил прямо ей на живот, где тело не успело иссохнуть, а только запрело и сгнило под травой, а кожа, как хрупкая оболочка, сдерживала желейную массу, в которую превратилось все внутри девушки. Гадать о причине ее смерти не приходилось. И от этого становилось как-то больнее, неуютнее, хотелось бы знать, что ее не ломали по ниточке, что кричала она хотя бы от нестерпимой боли, а не страха и отчаяния перед лицом, наверное, сильного военного или военных, в разы ее по силе превосходивших. Не получилось из Руслана жестокого подростка. Каждый раз, сколько бы трупов он ни увидел, чувствовал себя спокойнее, если понимал, что человек умер не насильно или быстро, и нервничал, поджимался, если видел предсмертную гримасу страдания, навсегда застывшую на лице покойника.       Надо было выбираться. С этим запахом находиться в овраге дальше было невозможно: в глазах темнело при каждом вдохе. Тушенцов слышал из бормотания Антона, что трупный яд — один из самых опасных и доступных ядов, и что иногда жители «мертвой» зоны мазали трупными соками оружие, нанося незначительные, но смертоносные удары. Хватало маленькой царапины, чтобы яд с оружия попал в кровь человека и сделал свое гнилое дело. Поговаривали, что какое-то время существовал парень с прозвищем Мясник, убивавший случайных захожих к нему, а потом подвешивающий тела в подвале с печкой, где они настаивались, прели, и яд из таких тел был самый качественный, самый смертоносный. Он продавал его и обменивал, конечно, за заоблачную цену, и делал это чаще с военными, которые мазали ядом пули в оружии: даже если они ранили беглеца незначительно, он неизбежно погибал через день, если шибко не повезет. А потом исчез Мясник, предположительно, от своего же кормильца — яда, но больше все слоняются к тому, что военных его ценник не устроил.       Руслан осмотрелся в поисках выхода из его убежища-западни. Ноги дрожали — от холода, от усталости — не так уж важно, главное, что он едва ли выдержит крутой склон оврага. Пришлось по нему почти ползти, цепляясь за хрупкие корни, торчащие из земли. Эта затея сразу увенчалась успехом и уже через минут двадцать Тушенцов вытянулся на траве у края. Ему очень повезло, что его не подвел ни один земельный выступ, не оторвался ни один корешок.       Но минуя одну преграду, он тут же наткнулся на другую: он не имел ни малейшего понятия, куда ему надо идти, а идей за прошедшее время у него не появилось. Это было самым трудным — определить свое направление. От этого зависела его жизнь: либо он сейчас выйдет к людям, либо наткнется на военных, либо найдет свою команду, либо зайдет в совсем уж дебри и останется в этом лесу до тех жалких времен, когда не сможет пальцем двинуть. Все перспективы не были особо радужными, поэтому Руслан, потихоньку разогревая ничуть не согревшееся тело, наткнулся на весьма занятную мысль: можно было поискать протоптанные его компанией впопыхах тропинки среди высокой травы, которая наверняка запомнила вес тел и пригнулась к земле.       Надежды Тушенцова оправдались. Почти. Как только он забегал глазами по ржаво-желтому полотну, он нашел несколько тропинок. А потом еще три. А прямо возле оврага было еще две. Казалось, что тут пробегала целая толпа людей, будто этот клочок леса вел к хорошенькому магазинчику, а не был забытым людьми местом. Это подействовало на Руслана ничуть не лучше, чем глоток кислоты — его шансы выбраться отсюда живым и невредимым уменьшались с пугающей скоростью. Если здесь было так много следов, значит, совсем недалеко должно располагаться чье-то убежище или целый город, который охраняют военные. Помнится, о том, что они будут рядом с охраняемым городом, только вчера вечером обговаривалось. Плохо дело.       С другой стороны, эти дорожки и были единственной надеждой Тушенцова на выживание. Конечно, если он набредет на другую банду, подобную его собственной, его там по головке не погладят и не примут радушно, но ему было, что предложить взамен на кров и еду. Если он набредет на город, то можно будет попытаться прошмыгнуть мимо охраны, которая более всего сосредоточена ночью, а не под условное затишье — утро. По крайней мере, на такой успех слепо наставлял себя Руслан, потому что знал — еще одна мысль, что он тут один, потерявшийся и беспомощный — и он заплачет.       Пришлось выбрать себе самую приглянувшуюся тропинку и идти, надеясь, что она не завернет крюком обратно в лес, и не приведет к берегу холодной донельзя в такое время года реки, на нее не выйдут собаки или иная фауна леса. Как только Руслан подобрал с земли крепкую на вид березовую палку, из-под куртки противно заурчал живот. Он не спал всю ночь, ел совсем немного вечером, и даже привыкшее к постоянной голодовке тело все равно просило восполнить запас энергии. Проигнорировав это мерзкое чувство, которое от желудка переместилось куда-то под ребра к позвоночнику, Тушенцов стиснул зубы и направился по выбранному пути.       Лес молчаливо наблюдал за его потугами выжить, будто старший родственник, смотрящий на неумелое дитя. Руслан все еще чувствовал, как глазницы берез, равнодушные и пустые, впивались в него со всех сторон и высот. Но он не мог их винить: что еще делать деревьям, отжившим не первый свой десяток, насмотревшимся на друг друга уже так, что листва вяла от скуки. А тут он — что-то новенькое, но появившееся слишком поздно, чтобы у берез были силы проявить к нему внимание более живо. Поэтому он шел, упорно не смотря на деревья в ответ.       Когда стало совсем светло, и даже многочисленные тяжелые ветки деревьев не приглушали свечение сероватого осеннего неба, Тушенцов заметил, как поредели стволы берез. Он подходил к краю леса.       Пока маленькие березки подле леса скрывали его, Руслан решил остановиться и осмотреться. Впереди серым пятном высились многоэтажки города, который, без сомнений, был именно тем, к которому приближаться было нежелательно. С удивлением и неприятным трепетом внутри он обнаружил, что в метрах пятидесяти от него стоял человек с винтовкой, держа рядом с собой большую, кажется, даже для волка, овчарку. Достаточно далеко от него виднелась еще одна фигура в камуфляже, но уже без собаки на привязи. Было страшно представить, как судьба ждет Руслана, если его заметят.       Но город был здесь как нельзя кстати. Живот все больнее скручивал голод, а силы были уже давно на исходе, поворачивать назад было бы фатально: в лесу нет ни еды, ни тепла, которое все еще было так нужно Тушенцову. Но, кажется, это было единственным выходом, потому что если одну ночь он, может, и пережил бы, то встречу с военными — однозначно нет.       Резкое движение привело Руслана в чувство. Военный перед ним, как и тот, который был в поле зрения, вдруг сорвались с места почти в одном направлении. Пришлось приглядеться, чтобы увидеть возню вдалеке — там было около пяти человек, одетых в черные куртки с красными повязками. Неужели это…       Тушенцову приходилось слышать об отрядах красной ленты. В мертвой зоне процветал хаос и закон «каждый сам за себя», но это была достаточно большая и сплоченная группировка, находившаяся под влиянием сильного лидера. У них была и еда, и оружие, и одежда. Никто за пределами этой группировки даже догадываться не мог, что же такое объединяет людей, и что дает им такую силу на этом поле боя. Но для Руслана в этом была своя ценность: пока на том конце гремели выстрелы, пока там кого-то убивали, он мог одним рывком пробежать прямиком к границе города и затеряться среди бесчисленных домов.       Раз.       Два.       Три.       Тушенцов не мог, и, наверное, никогда не сможет точно вспомнить, когда в последний раз он так отчаянно и так быстро бежал. Сердце не стучало — он вырывалось из грудной клетки, как зверь, напуганный и загнанный в угол. Было безумно страшно. Ведь только когда он выбежал на самое видное место, он подумал, что и с другой стороны был кто-то из охраны, они точно заметят его и спустят собак, как на подбитую птицу. Рюкзак стал вдруг невыносимо тяжелым. Ноги стали невозможно слабыми.       За спиной его гремели выстрелы, но оглядываться и понимать, в кого стреляют, времени не было, не было ни единого момента, который Руслан мог пожертвовать в угоду своим чувствам. Одна мысль о том, что он отведет взгляд от цели, а в это время что-то произойдет, что-то собьет его с нее, приводила в ужас и подгоняла бежать еще скорее. Руслан знал, что сейчас на кону, впервые за долгое время его скитаний, стоит его жизнь.       Очнулся он только тогда, когда рухнул дрожащими коленями на обломки кирпича в какой-то затхлой пыльной комнатушке, пока мимо пробежала собака, выискивающая его за углами, где-то рядом, но никак не под собой — в подвальном помещении, в которое вовремя спрыгнул Руслан и задвинул проход. Казалось, что все его тело, прямо вместе с душой, трепещет и задыхается от страха, граничащего с бесчувствием. Он здесь, он живой. Его не найдут. Походят по окрестностям, поприслушиваются да отзовут собак, пойдут обратно на посты. Он выиграл.       Можно было осторожно, почти не двигаясь, оглядеться. Как и ожидалось, не было здесь ничего, за что мог бы зацепиться глаз: пол был устлан пылью и обломками, рядом валялось какое-то дряхлое тряпье, в самом темном углу, до которого свет от прощелин в полу первого этажа не пробирался, стояла рухлядь в виде нескольких стиральных машинок, двух столов, досок и стульев. Самым полезным тут были тряпки, из которых можно было сделать что-то вроде гнезда и согреться.       Руслан будто застыл. Превратился в комок пыли, неподвижный, потому что ветра здесь не было, и незначительный. Ощущение мира вокруг него настолько обострилось, что каждая маленькая частичка, каждая кирпичная крошка впивалась в него, будто огромная игла, беспрепятственно разрезающая хлипкую плоть. Безумно хотелось встать или лечь, но отдаленные шаги и скрежет собачьих когтей о пол останавливали это слабое намерение. Руслан осторожно осел на пол до конца и, еле дыша, открыл кармашек у себя на плече, из которого тут же ему в руку упал карандашик и книжечка. Неслышно, перебирая каждую заполненную страничку пальцами, как списывающий школьник, он открыл семьдесят девятую и медленно вздохнул. «я выбрался из оврага, но не знал, куда идти. вокруг меня было так много тропинок. я выбрал одну и последовал ей, после чего выбрался к городу. кажется, это Ульяновск? никогда не думал, что окажусь здесь. перед тем, как забраться в подвал, где я и пишу это, я встретил отряд красной ленты, который и отвлек на себя патруль. не знаю, зачем они напали на военных, но для меня сложилось все невозможно удачно. я видел по дороге маленький магазинчик с вывеской «продукты», надеюсь, что там осталось хоть что-то. я ужасно голоден. я скучаю по Илье, который, наверное, отправился дальше с остальными, за границу, к лучшей жизни. без меня.»