Расплата

— Если они будут мешаться, уберите их. Все Акацуки остаются в том же равнодушном спокойствии, лишь Дейдара чуть вздрагивает и поворачивает голову к Итачи. — Вы считаете, это нормально? — спрашивает он, облизнув пересохшие губы. — Это же все-таки брат Учихи, ради которого он… — Помолчи, Дейдара, — сурово перебивает его Пейн. — Итачи знал, на что шел, когда к нам присоединялся. И знал, что рано или поздно может наступить такой момент, когда ему придется выбирать между Саске и Акацуки. Подрывник молчит, упрямо поджимая губы; он прекрасно понимает, что Лидера волнует только цель, неважно, какие средства понадобятся для ее достижения, но он совершенно не представляет себе, почему до сих пор Итачи не произнес ни слова, будто Пейн не приказал сейчас прямым текстом убить его младшего брата. "Если будут мешаться", что за чертово лицемерие, как будто и так не ясно, что Саске не будет стоять и смотреть, как двое врагов захватывают Наруто и уводят на верную смерть. — Мы с ним обсудили этот вопрос до нашего сбора, и он признал, что для извлечения последнего Биджу смерть его брата неизбежна. И он согласился с таким раскладом. Дейдара, не веря своим ушам, застывает. То есть Итачи… дал добро на то, чтобы он и Сасори убили Саске? После всего, что он сделал для него, для того, чтобы его спасти, чтобы помочь ему стать сильнее? Блондин снова оборачивается к Учихе; тот стоит все с тем же равнодушным лицом, таким же, как и у всех остальных, таким же, как и у Лидера. Черт возьми, да что же, никого, ни одного из этих гребаных нукэнинов не волнует такое попрание братской связи? — Успокойся, Дейдара, — безразличным голосом произносит Итачи, переводя на подрывника холодный взгляд своих алых глаз. — У нас есть цель, и я готов пожертвовать Саске, чтобы завершить наше дело. Дейдара не верит своим ушам; он стоит и пытается все это осознать, это бездушное предательство, чертово предательство чертового Учихи, а все смотрят на него все с теми же каменными лицами, как будто они неживые, как будто в них никогда не было ничего святого… Как же я вас ненавижу, в ярости думает Дейдара. Все ваши чертовы лживые маски, всю вашу бесчувственность — Итачи Дей ненавидит не меньше, и даже больше, чем остальных, за то, что тот притащил его сюда, в это ебаное фрик-шоу. А теперь при взгляде на Учиху его глаза застилает совсем невыносимая пелена бешенства. Для подрывника никогда не было ничего более святого, чем родственные узы, чем искренние, добрые отношения с родными людьми. Сам лишенный всего этого, он видит особую, хрупкую и интимную ценность этих связей, поэтому так безжалостно отбросивший их Учиха теперь для него хуже жалкой твари, отвратительнее червя. "Какая же ты ебаная мразь", — думает Дейдара, и его кулаки сжимаются сами собой, в предвкушении начиная шевелить челюстями. Они просят, просто умоляют дать им немного глины, чтобы взорвать эту гниду, размазать ее блядские мозги по всему логову. Чтобы не сделать этого, Дей уходит, почти сбегает от этого сборища, крепко сцепив сами собой тянущиеся к сумке руки. "Шел бы он на хер", — зло думает он, захлопывая за собой дверь в свою комнату и садясь на жалобно скрипнувшую кровать. Ему похуй на своего брата — так пусть будет так, Дей убьет его не задумываясь, не дрогнув ни душой, ни телом. В конце концов, не его это дело, Саске ему никто, и пусть потом этот ублюдок Учиха тащит на себе смерть своего брата, смотрит на мир выдранными у него глазами и радуется извлеченному Биджу. Ярость Дейдары постепенно стихает, уступая место холодной решимости и злобному отвращению. Надо готовиться к завтрашней миссии, и он в очередной раз проклинает этого ублюдка Пейна, чей выбор того, кому ловить последнего Джинчуурики, пал не на сладкую парочку бессмертных, не на его же ленивую задницу вместе с этой взбалмошной дурой и не на самого шаринганоносца с его собачкой Кисаме, а именно на них, на него и его Данну. Сам Лидер объяснил свою выходку тем, что Дейдара и Сасори уже сражались с командой Наруто и знают их сильные и слабые стороны, но почему-то блондину все равно кажется, что они просто попались под горячую руку. Дей открывает сумки, уже не вызывающие такого желания взорвать к чертям всех этих уродов, и смотрит, сколько же у него осталось глины; в этот момент дверь тихо скрипит, и в комнату входит Сасори. — Что с тобой было? — голос Акасуны такой же раздражающе безразличный, и хотя его-то и нельзя в этом винить, он ведь кукла, Дей снова вспыхивает злобой. — Не ваше дело, Сасори но Данна, — грубо отрезает он, вцепившись пальцами в сумку. Лишь бы сейчас снова не выйти из себя, лишь бы не взорвать нахер своего семпая… — Предположим, — почему-то не разозлившись на такое поведение Дейдары, спокойно продолжает марионетка. — Я просто хочу сказать: забудь ты обо всем. Ты — шиноби, тебе дали задание, и ты должен отбросить все свои чувства и его выполнить. И тебя не должно волновать, кем и кому приходится жертва. Кстати, я за тобой раньше не замечал такой заботы об Итачи. — Идите нахуй, — устало произносит блондин и, чтобы поставить наконец точку в этом бессмысленном и с первой секунды заебавшем его разговоре, стаскивает с себя футболку и бросается на кровать. — Я спать, и прошу вас не мешать мне, я хочу успеть отдохнуть до выхода. Сасори чуть пожимает плечами и гасит свечу; Дейдара прав, до рассвета осталось не так уж много, и надо дать передышку уставшему за день сознанию. Он ложится в постель и прикрывает глаза; спать он не может с тех пор, как лишил себя живого тела, но легкая мутная дремота заволакивает его мысли, и он погружается в приятное забвение. Из крепкого сна Дейдару вырывает внезапно опустившаяся на его рот ладонь. Парень мгновенно распахивает глаза и видит прямо перед собой горящие в темноте отблески шарингана; он мысленно матерится и уже собирается сильным ударом доказать Учихе, что будить его ночью — не самая лучшая затея, как тот наклоняется к самому его уху и почти беззвучно шепчет, обдавая теплым дыханием кожу: — Послушай меня, пожалуйста… Сном то состояние, в котором находится Сасори, назвать нельзя, но Дейдара все равно готов поклясться, что настолько тихие слова его не разбудили. Оглядываясь в ту сторону, где стоит кровать напарника, не видимая сейчас в почти полной темноте, подрывник смотрит на Итачи, уже убравшего свою руку от его лица, и так же тихо, почти одними губами, произносит: — Какого хера ты тут забыл? И кто разрешал тебе трогать меня своими ебучими руками, придурок? Чтобы Учиха расслышал этот полный праведного гнева шепот, ему приходится почти прижаться к нему, почти коснуться своими губами его уха, и разморенное со сна тело чувствует живое тепло, исходящее от проклятого ублюдка. Замутненное из-за жестокой побудки и нереальности происходящего сознание тут же услужливо подкидывает в голову Дейдаре пару заманчивых идей, но злость его сейчас гораздо сильнее, и похотливые желания растворяются как дым. — Я должен с тобой поговорить, — шепчет, задевая губами ушную раковину, Учиха, и Дей чувствует, как шевелятся волосы у него на шее. Это от его дыхания. И только. Правда… — Я ни за что не могу позволить кому-либо убить Саске… Он мой любимый брат, и все, что я делал в жизни, я делал ради него… Пожалуйста, я не могу пойти с этим к Сасори, поэтому у меня одна надежда на тебя. Умоляю, помоги ему спастись, дай ему уйти, инсценируй его смерть… Итачи отстраняется и смотрит на Дейдару своим алым, пронзительным взглядом; сейчас его взгляд не холодный, он просит, он говорит о том, что в эту минуту его обладатель готов встать на колени и коснуться лбом пола, лишь бы подрывник выполнил его просьбу. — Что? — блондин совершенно не понимает, что происходит; разве не этот человек несколько часов назад апатично заявил ему, что он готов пожертвовать своим братом ради поимки Джинчуурики? — Ты же сказал сегодня, что… — Я не мог сказать этого при всех, — ухо Дейдары снова обдает едва слышный шепот, и теперь уже парень не может отогнать от себя навязчиво врывающуюся в сознание мысль о том, что, черт возьми, у него на кровати сидит молодой, издевательски красивый человек, от тела которого исходит такой завлекающий жар, и его собственное тело, давно лишенное чужой ласки, уже не может этого так просто игнорировать… — Никто из наших не должен знать, что Саске выжил, он достаточно силен, чтобы помешать их планам. Слишком велика вероятность, что он найдет нас до того, как мы извлечем Биджу, и отберет у нас своего друга… Пейн с самого начала задумал его убить, и если бы я воспротивился, то меня тоже, скорее всего, убрали бы. А я не могу умереть, я должен защищать своего брата… Мозаика медленно, но верно складывается в гудящей голове Дейдары. Значит, все это было просто искусной актерской игрой, задуманной для того, чтобы спасти Саске. Значит, это было не предательство брата, это было предательство Акацуки, сбора уродцев, которых Дей ненавидел. Значит, вся его злоба на Учиху была неоправданна, он тоже был проведен лживым спокойствием, натянутым на красивое лицо, чтобы скрыть страх за жизнь брата… — Пожалуйста, я сделаю все, что ты скажешь, только спаси его… — обреченно шепчет Итачи, и в голове блондина что-то щелкает. — Что скажу? — в темноте этого не видно, но губы подрывника расползаются в довольной ухмылке. — Тогда я согласен, я устрою ему завтра поддельную смерть. А ты сейчас молчи и не сопротивляйся… Изголодавшееся по близости другого человека тело не нуждается ни в какой подготовке; Дейдара уже возбужден, все его сознание жаждет только одного, и он валит Итачи на кровать, укладывая его на спину и нависая сверху. На Учихе, похоже, поверх белья надет только тонкий халат, наверное, он изображал спящего перед Кисаме, прежде чем тихо подняться, когда тот уснул, и пойти к Дейдаре; руки блондина судорожно расправляются с путающимся поясом, стягивают с любовника боксеры, в то время как его губы впиваются в приоткрытый влажный рот, жадно терзают нежную кожу, прихватывая показавшийся кончик языка. Итачи, похоже, не ждал такой платы за свою безумную просьбу, но он так же молод, так же давно ни с кем не был, и его тело ликует, откликаясь на грубые ласки Дейдары. Кровать тихо поскрипывает, когда движения разгоряченных тел становятся слишком резки, но они этого не замечают, яростно впиваясь в кожу друг друга, и Итачи судорожно выдыхает, когда блондин вцепляется в его волосы, отгибая голову назад, и жадно целует обнажившуюся шею… Это безумие длится недолго; они слишком возбуждены, чтобы растягивать удовольствие, и Дейдара резко переворачивает любовника на живот и сдирает с него давно сбившийся халат. Смазки у них нет, поэтому Дей засовывает два пальца в рот приподнявшегося на локтях Учихи и почти трахает ими влажную полость, обхватывает скользкий язык и сжимает его, заставляя слюну потечь по его кисти. Наверное, этого хватит, и неспособный больше ждать блондин подносит пальцы к сжатому кольцу мышц Итачи и размазывает по нему влагу; потом он ставит мокрые от пота и слюны руки по бокам от лица любовника и прикасается головкой к скользкой коже Учихи. От этого касания его словно ударяет током; он не может больше сдерживаться и начинает медленно, по сантиметру, проталкивать свой член в горячее тело, чувствуя сопротивление упругих мышц и почти сходя с ума от невозможности двигаться быстрее. Итачи громко и сорванно дышит, упираясь лбом в сцепленные руки, а при первом уже настоящем толчке запрокидывает голову назад и с наслаждением выдыхает сквозь широко раскрытые губы. Кровать тихо скрипит от судорожных толчков, но ни одного из них это не волнует, слишком им хорошо сейчас, слишком сильное блаженство охватывает все клеточки их ликующих от счастья тел. Оргазм накрывает их очень быстро, и Дей наваливается всем весом на своего приподнявшегося на локтях и коленях любовника, а его рука накрывает налитый кровью член Учихи, глотая вырывающуюся из него сперму, лаская солоноватую головку кончиком языка. Простыня теперь совершенно мокрая от пота, но оба падают на нее без тени неприязни; тяжелое дыхание и яростный стук сердца совершенно отказываются успокаиваться, и проходит целых несколько минут, прежде чем наконец Итачи нашаривает халат и осторожно поднимается с кровати. — Рассчитываю на тебя, — произносит он чуть дрогнувшим голосом и, скрывая влажное тело прохладной тканью, неверным, но тихим шагом идет к двери. А Дей остается лежать на кровати, чувствуя охватившую его негу, и не может думать уже ни о чем. И ни один, уже проваливающийся в самый сладкий после оргазма сон, ни другой, бесшумно прикрывающий за собой дверь, не замечают блеснувших в слабом свете на соседней кровати приоткрытых глаз.