Attollere speculum

Ромео никогда бы не поверил тому, что Данте, тот самый Данте, хотя бы знает, что такое бильярд. А уж тем более тому, что он умело управляется с кием. Сначала это было что-то наподобие шутки, но когда мужчина чересчур самодовольно для не умеющего играть в бильярд ухмыляется, губы сами собой недоверчиво кривятся. Потом — они стоят в полумраке vip-комнаты с изумрудным роскошным столом и шестнадцатью шарами, заключенными в треугольную рамку, а Ромео отрешенно хмурится, машинально поправляя широкие манжеты. Косится на предвкушено потирающего ладони, картинно томно скользящего вдоль деревянных желобов и с подозрительно-ювелирной точностью обтирающего кончик кия квадратом мела. — Удивительно, что ты вообще умеешь его в руках держать, — Сердито цедит, рвано обтачивая белый колпачок. Сердится сам не знает на что: может на то, что так низко думал о нем; может на то, как ухмыляется чернистая дымка в витиеватых углах комнаты; а может на то, как привлекательно он закатывает рукава и тихомолком улыбается краем губ, и как в горле из-за этой картины все пересыхает. — Воистину удивительно. Данте сверкает рубиновым блеском песчаных дюн, многозначительно-нечитаемо осклабиваясь. Ромео щурится, деланно сосредотачиваясь на лакированном кие. Мысленно огрызается разными вариациями раз десять, но, не выцепив ничего достойного, лишь напряженно молчит. Позади слышатся поглощаемый стук широконосых вытертых туфель, и еле уловимый стук шаров. Мужчина поворачивается ровно тогда, когда высокий силуэт по очереди водружает два шара в трети от всего малахитового покрытия и непозволительно грациозно склоняется над столом, растягиваясь, будто пантера перед прыжком. Рубашка на спине обрамляет напрягшийся рельеф мышц, и Ромео далеко не сразу замечает, что он широко смотрит, ждет. Сглатывая застоявшийся воздух, мужчина медленно проходит к дому — продольной вертикали — и останавливается совсем рядом, следом располагаясь на половинчатом выступе и скользя рукой вперед. Тело стремительно теплеет, грозясь сгореть. Расстояния между ними намного меньше, чем хотелось бы думать. Дыхание оппонента проходит через его легкие, словно по повадкам феникса даря вторую фазу. — Раз, два, — без предупреждения, раскатисто и неожиданно. Ромео чуть не выпускает дрогнувший кий. Данте замечает боковым зрением и не может не хмыкнуть. Они почти одновременно примериваются, будто натягивают тетиву. — Три. Громкие поочередные хлопки служат спуском курка. Белесые шары ровно пересекают зелень спесивых лугов, замедляясь от столкновения с противоположным бортиком. Биток Данте не докатывается до жерди дома. Тогда как у Ромео есть второй удар. Первый ход за ним. Он хочет расплыться в оскале, прошивая его отражением во взгляде. Но Данте паршиво быстро опережает, утробно усмехаясь и повержено, но оттого совсем не жалко, отшагивая от стола. Ромео обжигает грудную плеть ребер, он оскорбленно косится на фигуру, всеми силами стараясь сохранять самообладание. Данте тянется к стойке, но Ромео опережает, не подпуская. Тот устало, но понимающе кривит губы — совсем в твоем чертовом стиле — но отходит, методично наждача кий. Ромео, не поднимая плеч, глубоко вдыхает и возвращает один взятый для розыгрыша очередности разбоя пирамиды. Дотошно распределяет по цифрам — ритуал, — отчего Данте насмешливо-спесиво прыскает; смещает шары вместе с треугольником вперед, аккуратно снимает стойку и точным движением возглавляет белоснежный клин на задней отметке. Данте не сводит с него глаз, потирая большим пальцем кожаную набойку. В фалангах отдается каждый стук и шорох. Ромео ведет плечами, выбирая варианты развилок стратегии на сегодняшнюю игру, пятясь и уступая-таки стол оппоненту. Восьмерка среди черного зияния, обрамленная ореолом девственных снегов давит на желудок. Одно неверное движение и верный союзник окажется предателем. — Раундовый пул-8? Ромео вопросительно изгибает бровь, оглядываясь через плечо, в приглушенный отблеск глаз. Данте отрывисто кивает, давая начало игре и возвышаясь над обрамленным углем полем. Бредет, опираясь напротив угла молочного клина. Самое время вспомнить, что он понятия не имеет, что это за раундовый пул-8, и что кий он держал от силы три раза. И все из них — в стельку пьяным. Что-то болезненно пульсирует на задворках памяти, силясь напомнить о том, что где-то, когда-то, как-то он уже слышал о восьмерке. Что-то о делении шаров на игроков. Он мысленно осаждает себя — руки вспомнят, если конечно, что-то вообще учили. Мужчина выпускает начавший разъедать гортань воздух, опускаясь над столом и оттягивая локоть. Кладет распластанную ладонь на бортик — вспоминается, что так проще — и приподнимает костяшку-сустав большого пальца, проходясь по получившемуся трамплину деревянным цилиндром, намечая удар. Перед глазами мелькают кадры из множества пафосных боевиков, где суровые мужики дерут глотку виски и катают шары, обсуждая, чьи мозги вышибить следующими. И у них все так просто — с сигарой во рту и без особой мозговой деятельности. А тут он уже знатно попотел, представляя различные углы и траектории. Но на безрыбье и рак — рыба — отчасти даже эти кадры помогают. Лопатками чувствует жжение чужого едкого взгляда, готовившимся зацепиться за промах и растерзать в клочья ядовитыми улыбочками-цоканьем. И бьет в центр, но выходит куда-то смазано и в правый угол. Раз-два-три-четыре. Пять-шесть. Семь. К счастью, подбитый биток останавливается аккурат около лунки, опасливо кренясь костлявыми боками. Данте выдыхает из ломящих легких, дергано сгребая коробочку с выточенной ямкой и штриховато обмелив кий. Тут же оборачивается, репеем цепляясь к прямой спине, обернутой бордовым футляром жилета. Ромео окидывает взглядом пирамиду, располагаясь у сектора D. Попутно оглядывает рассыпанный крупнокалиберный жемчужный бисер. Слегка прокручивает кий и наклоняется. Изящно вводит конец кия на дугу-выемку большого пальца, обхватывая указательным кий и взводя закрытый мост, отточенными гладкими рывками примеряясь. Закрепляет позицию рук и резко бьет клапштосом, выгоняя биток из ловушки лузы в прицельный. Перекликаясь касаниями-ударами, шары устремляются к передней линии, спешно врезаясь в изумрудные губы. Движения игрока — без дрожи и рвани. Второй, приняв удар битка, ровно скатывается в центральную лузу. Пару секунд Ромео прыгает глазами по замирающим шарам и цифрам, оценивая удар, и серьезно погрязнув в размышлениях. Данте скользит взглядом выше застывших предплечий, порхая им по ожесточенному профилю, по надломленному паутиной мыслей челу, оступаясь и увязая в бронзовой карамельной нуге, глубоко анализирующей процесс игры. Через раздробленное на сотни минут мгновение он поспешно обходит, находя наилучший градус для удара. Кошачьей поступью преклоняется, смычком-кием толкая биток. Он молниеносно скачет к борту, абриколем сталкивая седьмой шар в желтую лузу. Данте настораживается, рвано сглатывая и прорывая адамовым яблоком кожу под челюстью. Он замечает, в какие шары метится оппонент. И предполагает, что нужные ему числа — от девяти до пятнадцати. Продолжает прищуром следить за филигранностью кистей, оседающей под языком пепельной ватой. Ромео, кажется, совсем погружается, забывая о противнике. Третий намеченный шар — четвертый — поначалу уверенно пересекает поле, но пару сбитых градусов, словно снежный ком, набирают величину и обличаются промахом. Мужчина сразу после удара скептически морщится — уже знает, что его ход завершен. Машинально вздыхает, не отрывая глаз от предательски зависшего шара, и наощупь двигает рукой в поисках мела. Сверху на костяшки опадает чужеродное тепло, чуть сжимая и направляя к квадратной коробочке. Ромео крупно вздрагивает, слишком резко дергает головой за плечо, и впечатывается щекой в терпко полоснувший обоняние хлопок. Пахло чем-то горячим — вот-вот вытащенным из духовки — и въевшимся древним одеколоном, выжигающим слизистую. Он встречает такой же опешивший взгляд, чуть позже его отклеившийся от малахита ворса. Недоумение рассеивается отрывистым морганием, и Данте отшатывается, отрывая широкую ладонь от чужой, так по-домашнему обыденно легшую в его собственную. Кажется, сам сделал на автомате, не подумав. Хочет сказать то же самое и ему, оправдаться, но Ромео комкает-разрывает все на корню — выскальзывает из-под плеча, торопливо отворачиваясь и концентрируя внимание на клочке мела. Данте трясет головой, перехватывая кий и осматривая белоснежную россыпь ландышей среди горькой осоки. Отрешенно скользит мелком по набойке и, словно хищник, обходит стол, разглядывая наиболее выгодную позицию битка. Щурит глаза и слепо убирает на подложку мел. Горбится, перетекая в наклон и щерясь локтем. Пальцы изредка непроизвольно подергиваются, словно клюнувший поплавок на мирной озерной глади. Кий щелкает по шару, отправляя того по цепочке чехарды. Ромео с неверием-раздражением оборачивается-смотрит на в точности повторенный клапштос. И с желчью-обидой думает, что вряд ли тот столько же мучался с этим ударом, сколько он. Начинает уже тираду, но осекается, с поражением провожая застывшим, отсыревшим медом глаз удачную траекторию. Белый шар толкает другой, сбавляя обороты и останавливаясь после переданного импульса, знаменуя правильную технику удара. Мужчина успевает увидеть число — двенадцатый. Прямо перед тем, как тот, раскатисто оттолкнувшись от двух стенок, скрывается в зеленой лузе. Данте восстанавливает дыхание, маскируя это за расхаживанием перед распластанным полем. С усилием сдерживает так и рвущийся за этим раздражающей кривизной уголков губ и глаз взгляд. Скрипично маячит зафиксированным предплечьем, прикидывает, насколько изменится оттяжка, если ударить ниже центра битка. И, задержав дыхание, метко атакует, выдерживая силу удара и завороженно следя за отскочившим шаром, юрко доползшим до заветной сетчатой лунки. Доступных на первый взгляд ударов становится меньше, в отличие от шанса того, что его с потрохами раскроют — они увеличиваются обратно пропорционально и в геометрической прогрессии. Он чувствует, что слишком долго думает, и все же метится по десятому шару, путь до которого преграждает первый. Данте решает использовать его, чтобы сыграть свой. Прицел. Примерка. Удар. Ромео сильней стискивает кольцевую древесину, напрягаясь каждой артерией. Но с каждым сантиметром все отчетливей видно, что силы приложено больше, чем требовалось. В лузу падает десятый. И первый. Переход хода. Ромео расслабленно выдыхает, с чуть вздернутым подбородком сменяя игрока у стола. Бегло оценивает расположение, сразу склоняется, заметив выгодное положение битка, и забивает третий шар точным ровным накатом. Данте, словно под гипнозом, следит за элегантными-холеными движениями, не отказывая себе в удовольствии рассмотреть пластично вытягивающиеся мышцы, оттопыренную для удобства стойки задницу, ровные подтянутые бедра, слегка обтянутые складчатым винным котонном. Ромео после удачной атаки сразу нетерпеливо обходит поле, меняя положение. Ставит высокий мост, огибая кием препятствие в виде восьмерки, и ловко бьет набойкой с едва дозволенным меловым налетом, в воздухе пару раз примерившись между указательным и большим пальцем. В лузу, скатившись вдоль малахитовой губы по стоку, срывается шестой шар. В азарте момента мужчина облизывает губы, узко улыбаясь, и обтирает кий, составляя траекторию битка после следующего удара. Четвертый располагается слишком близко к бортику, и Ромео, уверенно и точно перехватив кий, поворачивается спиной к столу, вздергивая бедра и садясь на темную жердочку. У Данте перехватывает дыхание — глотку спирает — он сдерживает сухие позывы кашля. Ромео, оставив одну ногу на полу, аккуратно бьет кием, ни на секунду не сбиваясь с намеченного им ритма. С внутренним наивно-детским ликованием смотрит за скрывшимся в лузе шаром. Хочет обернуться, но останавливают широкие руки, оперевшиеся по обе стороны от заключенного в ловушку мужчины. Ромео удивленно роняет кий, поднимая подбородок, рассеянно блуждает по сосредоточенно-распаленной багровой радужке и загнанно сглатывает. Данте пару секунд выжидательно пялится и опускает глаза на приоткрытые губы. Ромео не выдерживает, вытягивает шею и прижимается губами, смыкая глаза и накрывая жилистые кисти рук своими, чуть сжимая. Данте вздыхает грудью, скользя высвободившейся ладонью выше. Предплечье — плечо — собирает гладкие складки рубашки — слегка мажет по ключицам и венчает горячую шею. Путается узловатыми пальцами в пышных перламутровых прядях. В голове Ромео мелькает приятная мысль о том, что он догадался забронировать комнату на час дольше обычно положенного времени для партии в бильярд. Он распаляется под шероховатой кожей, тянется рукой в ответ и слепо опирается на размашистую грудную клетку, подминая перекатывающиеся мышцы. Данте нехотя размыкает поцелуй, прижимаясь лбом к узкому виску и пылко выдыхая. Опускает руки на стол, шурша бархатистым покрытием, отходит, осматривает шкаф у входа. Находит в нем блестящую стопку презервативов и щелкает дверной створкой-замком. Ромео ежится, ведет плечами. Протягивает руки навстречу прильнувшему мужчине и вовлекает в поцелуй. Загнанно выдыхает, забвенно прикрывая глаза и притираясь ближе — только бы костями ощутить это самое теплое, ускользающее. Данте греет широкими запястьями прохладный атлас, оглаживает тонкие черты талии и систематично спускается на бедра. Чувствует дрожащее мычание в губы и бережно сжимает изящно-податливые ноги. Мажет тычками-поцелуями в шею, по запрокинутому подбородку и дернувшемуся кадыку. Забирается руками под полы рубашки и медлит, заглядывая в прикрытые бездумно распаленные глаза. Ромео недовольно морщится — чего вдруг разрешения спросить захотел — и стискивает чужие костяшки, вздергивая их на пылающую кожу живота-ребер. Прижимает сильнее, чтобы Данте не убрал, и мехами сдувает грудную плеть с хриплым стоном, когда мозолистые подушечки натыкаются на отвердевшие горошины ореолов. Ромео окончательно-бесповоротно ведет, сознание путается жаром в паху и влажными поцелуями в ключицы. Он вздымает онемевшие пальцы на покатые плечи, в поиске опоры сминает шипящую в ответ ткань и слепо спускается к ширинке. Собачка царапает пальцы, и он лишь просяще толкается под ремень. Данте замирает, опадает лбом на узкое плечо и что-то шепчет, дергается бедрами вперед и вздыхает от сладостно приятного трения. Разом почти разрывает взвизгнувшую молнию, чуть приспуская на тазовом крестце. Порывается прижать Ромео к столу, но когда встречает его взгляд, вдруг опаляется. Мужчина смотрит жадно, с завесой ватного тумана. Подтягивает босые ступни на борт, колени — к груди, плавно расстегивает блузу и приспускает ее на предплечья. Отделяет первый акт — шумно сглатывает, пуская дробь по ушам — и тянет замершего Данте, внимающего каждому его движению, за шлейки брюк ближе. Вытягивает изящную форму ноги, упираясь щиколоткой в смуглую кость под дугой ребер. Исподлобья глядит на раскрасневшегося-растрепавшегося мужчину, ужом скользит ниже, очерчивая подвздошную выпуклую косточку. Данте чаще дышит, ощущая прокладывающуюся жгучую тропинку вслед за мраморной ступней. Дорожка скручивается под кожей, в артериях, сгустками магмы. В какой-то момент он сбивается дыханием и перестает впускать воздух, совсем забыв про него. Лишь когда начинают плясать точки перед глазами, судорожно втягивает носом, сглатывая приступ кашля. Ромео откидывается на локти позади, давит на резинку белья, цепляя кончиком пальца и стягивает, проезжаясь по вздыбленному члену — Данте давится и шипит, жмурясь от покалывающего удовольствия. Высвободив пульсирующую желанием плоть, дразняще медленно оглаживает ступней, невесомо задевает налившуюся головку пальцем и пропускает через растопыренную ямку большого и указательного. Данте мычит, стискивая ладонями игровой стол, толкается глубже, роняя голову на грудь и растворяясь в охватившей похотливой волне. Не выдерживает, хватает тонкую щиколотку, опаляя ее сухим поцелуем и нависает над разгоряченным телом. Ромео дергает плечами, прячет глаза, но тянет за шею, клюет в щетину на подбородке и окольцовывает бедрами чужой торс. Спутанные локоны витиеватыми лозами разрастаются по плечам и изумрудному столу, огранкой сверкают в винно-бордовых радужках и делают его похожим на драгоценное ожерелье, рассыпающееся камнями между пальцев. Данте отчетливо ощущает трепет и пыл фарфоровой взмокшей кожи, и терпеливо скрипит зубами, когда чувствительная плоть сквозь силикон прижимается к дрогнувшему кольцу мышц. Тянется поцелуем в губы, осыпает щеки и напряженную струну челюсти. Медлительно двигает бедрами, чувствуя разрастающийся костер внизу живота и похолодевшую влагу на висках. Ромео вымученно стонет, беспорядочно обхватывая вздыбленные позвонки на шее, и путается в огненно-астровых прядях, плавясь костным мозгом и нервными окончаниями в размашистой груди. Насаживается и выгибается в спине, впериваясь затылком в малахитовый бархат. Над головой размеренно стукаются бильярдные шары. Данте до конца входит в натянутое тетивой тело, наугад кусая задранное плечо, разбираясь на атомы с каждым толчком и срывающимся, совсем в ухо, стоном. На пояснице сильней сжимаются скрещенные голени. Ромео подмахивает бедрами, раскрыв рот и обессиленно окаменев от томного нарастающего вожделения. Данте порывисто вбивается в точеные изгибы, явно ощущая настигнутый пик. Вжимается в приоткрытые губы, когда Ромео крупно вздрагивает вслед за ним, лихорадочно царапая широкую спину и глухо вскрикивая в поцелуй. Ромео мягко улыбается, лениво скользя по размашистой груди, вырисовывая на ней замысловатые вальсирующие узоры. Данте обессиленно опускается на локти, блаженно зарываясь носом в щекочущие пряди, отдающие дорогим горделивым ароматом парфюма. — Надо будет еще как-нибудь сыграть. Данте раскатисто смеется, растягивая потрескавшиеся губы в усмешке: — Ага, как раз научишь меня, как играть в этот чертов бильярд.