Зачастую Джону снился один и тот же сон. Как это обычно бывает: отходя ко сну, мы вверяем себя в незримые объятия ночи. Та, в свою очередь, ласково и доверчиво нашептывает нам на ухо прелестные и, вместе с тем, столь далёкие от нас желания — они зовутся мечтами. Сновидения вызывают на губах спящего лёгкую улыбку — такую, какую только можно наблюдать у ребёнка с блюдечком сладостей или же у писателя, который держит в чуть дрожащих от волнения руках своё первое напечатанное издание.
Хэмиш прекрасно понимал, что отца у него не было и более не будет. Бесспорно, мальчику нужен был отец, но, достигнув 14-летнего возраста, Джон пришёл к ясному осознанию, что теперь уже поздно вверять в руки чужого человека роль праведного воспитателя и любящего семьянина. Даже если бы Шерлок Холмс усыновил его, то Ватсон обращался бы к нему подчёркнуто учтиво:
«
…– Мистер Холмс, а это что такое?
Мальчик вертел в руках небольшой предмет, приковавший к себе его настойчивое внимание. Тоненькая рукоятка, точно изысканная ручка на двери королевских покоев, заканчивалась круглой оправой, заключавшей маленькое, чуть выпуклое стёклышко.
— Это называется «лупа», Джон, — с чуть заметной улыбкой на губах ответствовал сыщик, аккуратно разворачивая утреннюю газету.
Джон подставил стёклышко под бледный утренний свет, тем самым заключив в лупе частичку солнечного сияния. Мальчик ловко справился с прибором и пустил солнечного зайчика по клетчатой штанине Холмса.
— Когда-нибудь она и тебе пригодится. Научишься использовать её по назначению, — настоятельно произнёс мистер Холмс. Всё это время взгляд его был прикован к газете, серые глаза энергично блуждали по строчкам, с азартом выискивая пищу для жизни, для размышлений, для поддержания того неукротимого жара, с которым сыщик брался за новое дело.
—
Вряд ли я смогу стать таким же талантливым детективом, как Вы, сэр, — Ватсон потупился, сомкнув лупу в маленьких побледневших ладошках, —
А если я не оправдаю Ваших ожиданий… Вы меня отдадите? Вернёте обратно?
— Дружок, тебе вовсе не обязательно быть ищейкой, — спокойно произнёс Шерлок, не отвлекаясь от своего чтива, —
Достаточно наблюдать за тем, что делаю я. Нам ведь ещё только предстоит узнать, на что ты способен, верно?
Джон не ответил, беспокойно вцепившись взглядом в свой выцветший жилет. Теперь его заинтересовала бледно-жёлтая упругая нитка, торчащая из старого свитера, который, среди прочих пожертвованных вещей, любезно предоставил ему детский дом.
— Ну! О чём я и говорил! — резким движением руки Шерлок оторвал газетный лист и пригвоздил его к журнальному столу ярко-красной канцелярской кнопкой.
— Что-то случилось? Новое дело подвернулось? — Ватсона охватило необъяснимое беспокойство — такое, с каким люди ожидают вынесение приговора, но только не самому себе, а обвиняемому нарушителю.
Где-то на кухне залился пронзительным свистом вскипевший чайник, рассеивая над плитой маленькие облачка пара.
— Миссис Хадсон, дневное чаепитие отменяется, — сообщил сыщик тоном, не допускающим возражений. Отдельная особенность мистера Холмса заключалась в том, что даже самый точный приказ он мог озвучивать в той блистательной манере, которую можно было назвать учтивой, размеренной и требовательной одновременно.
С кухни послышалась знакомая возня: бренчание керамических чашек, оставленных в раковине ещё с раннего завтрака. Всё, что только было на кухне, находилось на попечении хозяйки, за исключением холодильника — его содержимое могло запросто шокировать и напугать старушку.
— Шерлок, но как же Джон? До ужина ещё столько времени, а Вы снова уходите. Не удивлюсь, если Вы будете пропадать до самого вечера, а то и вовсе вернётесь под покровом ночи, — пронзительный голосок миссис Хадсон послышался с кухни, заставив детектива невольно улыбнуться. Вчера она была «не вашей домработницей!», а сегодня эта женщина готова подать к завтраку кофейник, окутанный горячим паром, и целую тарелку золотистых оладьев.
— Джон, ты голоден? — Холмс обратил внимание на мальчика, задержав на нём свой проницательный взгляд. Он смотрел не испытующе, но с выражением, требующим мгновенного ответа.
— Н-нет, сэр.
— Как твоё плечо? Бежать сможешь?
Ватсон даже вздрогнул от нелепости вопроса: уже сколько лет он не позволял себе и незначительной пробежки, так о какой погоне может быть речь? Джон решил ограничиться односложным ответом.
— Не думаю, сэр.
— Шерлок, я же говорила Вам: слишком рано хотите приобщить его к ремеслу сыщика. Он же ещё мальчик! Пусть хотя бы 10 лет исполнится, тогда и берите его, куда Вам вздумается, — со строгостью воспитателя проговорила миссис Хадсон, покачивая головой: видимо, не одному Джону казалось, что Шерлок не годится на роль отца для ребёнка.
— Что ж… Хорошо, — мистер Холмс бросил взгляд поверх головы Джона и жестом подозвал его к себе, —
Видимо, тебе и правда следует немного подрасти. Составь мне список со всеми объявлениями о поисках новой квартиры, внесёнными в газету на этой неделе — мне это очень пригодится.
Сыщик мягко, но со свойственной ему небрежностью, потрепал Джона по макушке. Мальчик вытянул вперёд руку с заключённым в ней «сокровищем».
— Возьмите свою лупу, сэр.
— Не стоит, мой дорогой Ватсон. Оставь её себе, — заверил детектив, исчезая за дверью и не произнося более ни слова…»
Именно такой сон увидел Джон, когда ему было 9 лет.
***
Утро. Мальчик уселся на пол, сжимая в руках пирожок с начинкой из лимонного джема. Он пытался набросать текст очередного письма, адресованного на Бейкер-стрит. Каждое такое письмо Джон стремился сделать неповторимым, привязывая к нему что-то новое: нераскрытую идею или мысль, зародившуюся в голове во время ланча, или же случайно услышанное высказывание, которым непременно хотелось поделиться с мистером Шерлоком Холмсом. Хэмиш вёл особую тетрадь с записями — толстый, нагруженный бумагами и вкладышами блокнот с выцветшей кожаной обложкой. Когда-то этим блокнотом владела его сестра — Гарриет, но, покинув детский дом, та великодушно оставила его на попечение младшего брата.
Джон заблаговременно запасся чистыми листами бумаги и баночкой чернил. С ними следовало быть особо осторожным: мистер Холмс наверняка ценил аккуратность и тактичность, с которой Джон подходил к написанию письма. Кроме того, в жестяной банке из-под консервированных персиков завалялись несколько карандашных грифелей — они пачкали руки, но как нельзя лучше подходили для рисования.
«Мистеру Шерлоку Холмсу, моё почтение», — гласило начало письма.
***
Тишину прорезал приглушённый шум. Такие звуки могли исходить как от безобидной птицы, избравшей подоконник местом для своих прогулок, так и от настоящего вора, если бы тот решился поддеть лезвием затупленного ножа оконную раму.
Обычно от внимания Джона редко ускользали чьи-либо попытки проследить за ним, что неудивительно: детский дом отнюдь не был местом высшего гостеприимства, а проблемы личного пространства так и оставались делом предусмотрительности и сноровки.
Ватсон снова принялся за письмо. Строчки плавно переходили на бумагу, перевоплощаясь из неосязаемых мыслей в нечто материальное — в дорожки расплывающихся чернил и тёмных капель. Джон всеми силами стремился избежать повторения одних и тех же мыслей; каждый раз описывал что-то новое, излагая свои замечания по поводу детективного ремесла. Каждый такой «отчёт» подходил к одному единственному завершению:
«…Я по-прежнему верен своей мечте, что Вы когда-нибудь напишите ответное письмо, которое я буду ждать ровно столько, сколько потребуется.
(подробности своих снов, как и факт их существования, Джон предпочитал умалчивать)
С наилучшими пожеланиями, Джон Хэмиш Ватсон»
***
К великому облегчению Джона, летние деньки в детском доме начались с приятных перемен. Салли Донован взял в подмастерья Грегори Лестрейд — новобранец местного отделения Скотланд-Ярда. Молодой мужчина с копной мягких тёмно-каштановых волос и добрыми карими глазами. Несмотря на врождённую прямолинейность, тот держался достаточно робко. Салли с удовольствием покинула стены ветхого здания с царившей в них суматохой, напоследок насмешливо показав Джону язык.
Поначалу Ватсон принял Грэга за почтмейстера, но вовремя замеченный значок на ремне брюк уберёг его от неловких вопросов.
Ответа на письмо так и не поступало.
***
Джон вновь погрузился в сочинение письма, полностью окунувшись в мир своего воображения. Следы лимонного джема на щеке свидетельствовали о том, что тот слишком увлечён, чтобы обратить внимание на что-либо ещё. Однако не прошло и пяти минут, как снова раздался скребущий звук. Незнакомец не заставил просить себя дважды: об окно ударился тупой предмет, звонко отбитый шатающимся стеклом — в окно Ватсона полетела сосновая шишка.
Время текло с неимоверной скоростью, пока Джон был занят своим делом. Совершенно недавно ему пришло в голову сопровождать каждый свой текст небольшим рассказом — материалы для его написания были любезно предоставлены газетой. Ватсону даже выдумывать ничего не приходилось, он подбирал слова и выражения для своих рассказов с точностью дипломата, лаконичностью журналиста и красноречием писателя.
Рука тянулась за пером, но с писательством пришлось повременить. В оконной раме показалась чья-то рыжая макушка. Вскоре на подоконник вскочил мальчишка, разгоряченный летним зноем, и ловкий, точно бездомный котёнок.
— Ты тот самый Джон, который пишет письма на Бейкер стрит?
