Отец сказал им, что мама умерла при родах.
Он говорил спокойно, даже слишком, словно хотел сказать, что именно на их плечах лежит её смерть. Даже если бы он попытался скрыть тоску и злобу, то у него не получилось бы. «Я никогда не хотел детей, — постоянно говорил он, когда возвращался домой глубокими вечерами после «встреч с коллегами». — А она настояла. И теперь вы мой камень на шее».
Мукуро внимала каждому его слову, позволяя отравлять им и душу, и тело. Джунко же впитывала его речи с жадностью и находила в этом своё, особенное удовольствие.
Девочки не могли помнить мать. Конечно, в доме было немало её фотографий, особенно на буцудане*, но этого недоставало, чтобы создать цельный образ. Они знали лишь то, как она выглядела, но у них не осталось воспоминаний ни о голосе, ни о привычках, ни о характере. Для дочерей мать существовала лишь за стеклом, навечно замороженная в бумажном пространстве фото.
Когда-то Джунко предположила, что она двигается, когда на неё никто не смотрит, а потому Мукуро всю ночь провела, не смыкая глаз. В итоге её охватил сильный страх, и она вернулась к сестре.
Отец никогда не открывал дверь в комнату жены, а потому сёстры взломали её сами. Случилось это к концу шестого класса начальной школы.
Конечно, это была идея Джунко. Уже тогда она, в отличие от Мукуро, начала экспериментировать с причёской — она взяла себе в привычку закручивать и осветлять волосы по утрам. Мукуро думала, что отец обязательно накажет её, как часто это бывает в скандальных новостях про непослушных детей, но ничего не произошло. Джунко была удивлена не меньше сестры.
— Старик хотя бы мог сделать вид, что ему не насрать, — сказала она. — Обидно, знаешь ли.
Раз уж если радикальные изменения внешности и мелкое воровство вроде краски для волос так и не смогли привлечь его внимание, то взлом «священной» комнаты наверняка выведет его на эмоции. Мукуро казалось, что Джунко не просто ждёт его ярости, но и готова наслаждаться ей, словно давно утратила надежду на ласку или похвалу с его стороны.
Джунко интерьер комнаты не понравился. Слишком просто, слишком практично, слишком скучно. Единственное, что хоть как-то выделялось из этого серого однообразия — запылившаяся стопка журналов на полке. Мукуро пролистала несколько из них, и мысленно пообещала себе ознакомиться с ними получше в следующий раз.
Удивительно, но отец не заметил и этого, и близняшки добрых два вечера потратили на то, чтобы узнать о матери больше. К облегчению Мукуро и разочарованию Джунко, оказалось, что она была обычной, ничем не примечательной женщиной.
— Го-о-о-осподи, да кому на это не насрать?! Я перехожу к интересному.
— Интересному?..
— Ага, когда появляемся мы! — Джунко с грохотом опрокинула стопку книг на татами** и улыбнулась.
— Джунко-чан, она умерла практически сразу же после нашего рождения… как она могла написать о нас?
Джунко не позволяла себе это обдумать.
— Может быть, она думала, что мы будем похожи на неё?.. — протянула Мукуро.
Джунко, должно быть, в тщетной попытке скрыть смущение, слишком резко дёрнула рукой, чтобы открыть дневник, из-за чего листы бумаги разлетелись по углам. Мукуро заметила, что одна из них сильно выделялась — на ней безошибочно вырисовывались иероглифы её имени.
— Что это?
— Мне-то откуда знать? — буркнула Джунко. — У меня тоже такой есть.
— Нам открыть их?..
— Тупой вопрос. Они же для нас.
В школе Мукуро считали сильной близняшкой, потому что она была хороша в спорте, но не в общении. И сейчас она не знала, как озвучить свои опасения — такие конверты не сулят ничего хорошего.
К счастью, Джунко почувствовала её неуверенность.
— Есть в этом что-то жуткое.
— Ага.
— Ну, типа, судя по неровному подчерку, она написала их незадолго до смерти.
— Может быть, нам не стоит открывать их?
— Делай, что хочешь, потому что я не могу не прочитать свой!
Джунко с широкой улыбкой разорвала конверт; и разрыв прошёл прямо по буквам. Мукуро ещё немного посмотрела на бумагу и осторожно потянула за лист. Оказалось, что конверт был незапечатан.
Бумага так тихо и легко скользнула в руку, что она едва её почувствовала. Это неправильно — последнее послание от матери должно быть больше.
«Дорогая Мукуро, — гласило оно, — мне очень, очень жаль».
И когда только она нашла время, чтобы написать это? — удивилась она, жадно вчитываясь в каждое слово. Отец рассказывал, что она была мертва, когда её новорождённых дочерей уже можно было держать после омовения.
«Я так тебя люблю. Позаботься о Джунко».
Мукуро поняла, что плачет, только после того, как приложила руки к лицу. Ничего подобного она в жизни не ощущала — она слышала, как стоны вырываются изо рта, но не чувствовала комка в горле. Разум помутнел. Это чувство уже было знакомой ей, когда им с Джунко приходилось выживать на улицах, но теперь что-то изменилось. Сестра тоже была на грани. Она прижала к коленям письмо. Пустой взгляд устремился в стену, губы приоткрылись в усмешке.
— Джунко… — невольно прошептала Мукуро. Казалось, что сестра скоро растворится в мыслях, и если она не сможет зацепится за что-нибудь извне, то никогда не очнётся вновь.
Она не ответила.
— Джунко, — попыталась привести её в чувства Мукуро, но на этот раз её голос звучал твёрже и громче. Для неё произносить родное имя — радость, и сейчас оно легко и быстро слетело с губ.
Когда Джунко не шевельнулась даже во второй раз, Мукуро медленно приблизилась к ней. Туман, который окутывал её разум и чувства, спал. Она чувствовала, как татами царапает голые колени, как за окном жужжат цикады, как по коже стекает пот.
Она схватила сестру за плечи.
— Джунко, Джунко, Джунко!
Та легко поддалась толчкам, даже не попытавшись воспротивится, будто всё тело её стало кукольным. Мукуро ещё никогда не видела её такой — испытывающей и боль, и восторг. Она не проронила ни слова.
Это нужно было прекратить. В памяти осталась только последняя строчка письма. «Позаботься о Джунко».
Мукуро не нравилось, что сестра так улыбается.
В далёком детстве Мукуро притворялась любимой собачкой Джунко: следовала всем её командам, сбивала с ног, облизывала щёки. Теперь же её животное существо билось от отчаяния, да так, что тело двигалось само по себе, словно без разума. Мукуро рванулась к сестре, и зубы её соприкоснулись с губами Джунко.
— Какого?! — похоже, Мукуро всё-таки удалось до неё достучаться. — Что ты творишь, сис?!
— Прости! — отступила она. — Я не знала, что делала… мне жаль. — Жар охватил распалённую кожу.
Джунко пыталась найти упавшее письмо взглядом, шевелясь как будто спросонья. Она протянула руку, но когда до бумаги осталось совсем чуть-чуть, резко отпрянула. Она взглянула на сестру и её зрачки расширились.
— Мукуро-ни.
Даже спустя время Мукуро так не смогла понять, кто же начал двигаться первым и убедила себя в том, что они начали обниматься и прижиматься губами одновременно. В порыве чувств Мукуро толкнула Джунко на пол. Порывистое дыхание и гулкий стук сердца зазвучали почти синхронно, и сёстры неуклюже прижались друг к другу.
Эти эмоции не имели ничего общего с тем, что Мукуро ощущала в соревнованиях. Нет ни цели, ни уверенности, ни спокойствия — лишь тысячи и тысячи чувств, которые обрушились на неё градом бомб. Кожа на коленях слезала от сильных движений. Всё её существо дрожало от напряжения, и с каждой секундой оно натягивалось всё больше и больше. Резкий, но сладкий запах татами обжигал нос. Жар дыхания Джунко, казалось, был даже горячее влажного воздуха в душной комнате.
— Нии-чан… — взывала Джунко.
Мукуро отстранилась, словно обожглась.
Джунко легла на спину, ещё более сминая одежду. Взгляд сестры был наполнен непониманием.
— Что случилось?
— Я… не могу.
— Что?
— Просто… не могу. Прости. Но я не могу. Ты ведь, ты — моя сестра.
Если бы Мукуро не опёрлась на полку, то не смогла бы встать. Впервые в жизни она почувствовала, что тело её подводит — ноги не могли держать вес. Джунко не проронила ни слова, пока Мукуро, спотыкаясь на каждом шагу, выходила из комнаты. Она была уверена, что сестра не поднялась даже тогда, когда Мукуро прекратила рыдать в ванной.
Но после этого случая они начали избегать друг друга.
По крайней мере, Мукуро пыталась. Она оттащила свой футон*** в другой конец спальни, попытавшись создать собственный тихий угол, из которого могла бы выходить, когда сестры не было рядом. Мукуро рано утром уходила в школу в полном одиночестве, а в здании добиралась до нужных кабинетов так, чтобы у Джунко не получилось предсказать её путь****. К счастью, так и не нашлось человека, который задавал бы неудобные вопросы по поводу размолвки между сёстрами. У Мукуро друзей так и не появилось.
«Позаботься о Джунко».
Она старалась изо всех сил, но нельзя доверять недочеловеку, который не может сдерживать плотские желания. Если бы ей удалось осквернить Джунко, то о прощении с её стороны нельзя было бы и подумать.
Казалось, что отец либо не замечал, либо не понимал, что случилось с дочерями. Когда он объявил, что они отправляются в Европу на зимние каникулы, то выглядел искренне смущённым плачем Мукуро.
От этой поездки, конечно, нельзя было отказаться. Комната в отеле была слишком маленькой и тесной, но в ней хватало места для двух кроватей. Одна из них принадлежала отцу. Мукуро хотела спать на полу, но отец отругал её и велел лечь с сестрой. Джунко повернулась к двери молча.
Даже спустя несколько часов Мукуро не могла уснуть из-за спокойного, ровного дыхания сестры. Мукуро выскользнула из-под одеяла и переоделась в походную одежду, изо всех сил стараясь не шуметь. Отец спал. А Джунко — нет.
Мукуро надеялась, что сестра скажет хоть что-нибудь на прощание, но Джунко молча проводила её взглядом.
*
— Что, блять?! Ты сваливаешь из «Абсолютного Отчаяния»?!
— Джунко-чан, ты только что повторила то, что я сказала.
— Я пытаюсь осмыслить хуйню, которую ты несёшь!
Сестра потёрла левый висок — привычка, которая появилась после того, как слова и действия «Абсолютного Отчаяния» стали влиятельными не только для Пика Надежды, но и для всего мира. Когда Джунко так делала, то это значило, что она всерьёз разочарована, а то и обеспокоена. Мукуро считала, что никто другой не сможет заметить такую мелочь (кроме, пожалуй, Тсумики, но об этом она не хотела думать).
Было трудно пересилить себя и не наброситься на сестру, чтобы заключить в объятия. Если Мукуро хочет уйти, надо избегать лишних прикосновений.
— Мне очень жаль, — проронила Мукуро.
— Конечно, блять! — Джунко прошла от одной стены до другой. Время от времени её она хватала вещи то с комода, то с кровати и бесцеремонно швыряла их обратно, не заботясь ни о том, разобьются они или нет, ни о том, испортится ли маникюр. — Не так, как будешь жалеть потом!
— Джунко-чан-
— Я должна была грохнуть тебя.
Джунко остановилась у окна. Её пальцы впились в штукатурку.
— А мне почти хотелось, знаешь, — разъярённо прошептала она, даже не пытаясь почувствовать возможное отчаяние. — Я могла нажать на кнопку, которая превратила бы тебя в подушечку для булавок. Ты была бы переполнена отчаянием.
«А почему не нажала?» — хотелось спросить Мукуро. Но она собрала волю в кулак, чтобы безотрывно смотреть сестре в глаза.
— Ты провела бы остаток шоу в камере в кабинете биологии. Ты этого хотела?
— Нет.
— Ты ненавидела свою комнату. Ты хоть представляешь, как я старалась, чтобы она приносила тебе такое отчаяние?
Мукуро представляла, потому что именно на её плечи легла обязанность создать для себя дыру, где ей предстояло жить несколько месяцев. Джунко даже пальцем не притронулась к работе.
— Конечно.
— Тогда почему ты ведёшь себя как неблагодарная сука?! — последнее слово Джунко чуть ли не прокричала. Она схватила со стола лампу и швырнула её прямиком в стену. Но Мукуро уворачиваться не пришлось, ведь она пролетела аж в тридцати сантиметрах от неё. Стоило настоять в своё время на том, чтобы сестра относилась к урокам ближнего боя серьёзнее. Нельзя, впрочем, забывать и о том, что и Мукуро в этом виновата, наверное, даже больше сестры — она слишком легко отвлекалась из-за касаний Джунко.
В последнее время она стала гораздо вспыльчивее. Это на неё так повлияло поражение, которое ей нанесли бывшие одноклассники, но сейчас она злилась гораздо сильнее. Это пугало Мукуро — сколько она уже знала о её планах? Стоило убраться отсюда до того, как она осознает, почему сестра хочет уйти.
— Прости, Джунко-чан. Я должна уйти.
«Немедленно развернись, — велела себе Мукуро, — и не оборачивайся. Будешь смотреть прямо на неё — и никогда отсюда не выйдешь».
— И куда это ты собралась?
Старшая пошла к двери не ответила. Она знала, что Джунко видит, как трясутся её ноги.
— Я спросила. Куда. Ты. Блять. Собралась.
— Мне очень жаль, — проронила Мукуро в последний раз, прежде чем закрыть за собой дверь. Прежде чем отправиться к выходу, она на мгновение остановилась в коридоре, чтобы собраться с мыслями. Пока она двигается, опасности нет. Она уйдёт отсюда.
И найдёт выживших.
~
Даже спустя час Джунко ошеломлённо смотрела туда, где стояла Мукуро.
— Я не могу поверить… Я просто, блять, не могу в это поверить…
Ногти впились в ладони с такой силой, что кожа на костяшках пальцев стянулась и побелела. У этой козявки хватило наглости бросить Джунко даже после того, что она сделала для неё. Откуда, по её мнению, взялись все эти навороченные американские пистолеты? Почему Джунко позволяла ей отправляться на все эти сверхсекретные миссии? Неужели она и правда думала, что её участие в самом отчаянном реалити-шоу «Академия надежды и отчаявшиеся ученики» было продиктовано не только родством с Кукловодом?
Джунко почувствовала, как плоть сходит с ногтей лишь после того, как сквозь пальцы потекла тёплая струйка.
Когда она втянула воздух, её дыхание сбилось. Она почти надеялась, что Мукуро всё ещё стоит там. Но когда Джунко открыла дверь, она увидела лишь пустой коридор.
— Мукуро, — прорычала она.
Нет ответа.
— Му. Ку. Ро.
Лишь гул ламп над головой был ей ответом.
— Икусаба!
Джунко пришлось закричать. И снова, и снова, и снова. Она могла продолжать. Хоть весь день, хоть всю ночь.
— Икусаба Мукуро!
Она страшно бесится, когда её зовут именно так. Но она не ответила и сейчас, а значит, Джунко придётся назвать её тем именем, которое она ненавидит ещё сильнее.
— ЭНОШИМА МУКУРО!
— Что случилось?
Джунко вздрогнула от чужого голоса — она не ожидала ответа.
— Что случилось, Эношима-сама?.. Чем вы так расстроены?
«Ах, — накатила на Джунко волна разочарования, — это Тсумики». Когда она, вместо близняшки, показалась на глаза, Джунко затошнило от отчаяния. Но она решила его распробовать.
— О, Микан-чан, кое-что ужасное! — пролепетала она, вложив в голос чуть меньше иронии, чем обычно, чтобы придать словам искренность. Джунко бросилась к Тсумики, обвила руками шею и прижала лицо к щеке.
Сначала она заметно напряглась от касаний Джунко, но тут же расслабилась. Её любовь никогда её не ранит, даже если сама Микан этого заслуживает.
— Скажите, пожалуйста, что же случилось? Я ненавижу видеть вас в таком состоянии.
— Это отчаяние, о котором я хотела навсегда забыть, — проворковала Джунко. В этот момент она ткнулась носом в щёку Тсумики. Она знает, как сильно она любит этот жест. — Отчаяние смотреть, как моя сестра уходит от меня.
— Ах… — только и выдохнула Тсумики. Казалось, что её тело плавится, словно лёд на разгорячённой коже. Джунко прижала её к себе так, чтобы груди прижимались друг к другу. — Значит, вы, должно быть, счастливы.
Когда она устроилась поудобнее, хватка Джунко резко усилилась, да так, что ногти впились в кожу. Она разорвала объятия и толкнула Тсумики в стену.
— НЕТ! Я нихрена, блять, не счастлива!
— Но вы сказали, что-
— Я сказала, что моя плоть и кровь, моя половинка, моя сраная близняшка просто нахрен кинула меня!
— Д-да, но в-вы также с-сказали, что это тоже о-отчаяние и…
— Да, но оно — самое дерьмовейшее! Потому что оно лишнее! Оно нахрен никому не надо! Кто хочет жрать сэндвич с дерьмом, когда и так ешь из мусорки?!
— Б-боюсь, я не поняла метафоры…
— Конечно же нет! Потому что она была ужасной, это всё равно что бросить миленькую, бедненькую, драгоценную маленькую сестричку…
Микан никогда ещё не видела, чтобы возлюбленная так быстро меняла личности с кульминации реалити-шоу, когда эти ублюдки, которых Микан не простит никогда, смогли разгадать её план. Пусть сама Микан, увы, не была среди тех, кто отправились спасать Эношиму-сама, она слышала, что от унижения пощадой она сменила три-четыре образа за одно предложение.
Микан раздражало, что грязный, противный двойник возлюбленной смог причинить ей столько боли…
«Но, если так подумать, — размышляла Микан, присев на корточки рядом с Джунко, которая свернулась в комок, — эта неблагодарная сука наконец-то свалила с насиженного места». И теперь, когда оно свободно, Микан с радостью может водрузиться на него сама.
