Критика чистого разума

Бля. Антон шокированно пялился в экран айфона. В голове образовалась ужасающая тишина, и на какой-то момент (в прошлом) перспективный сетевой поэт-блогер вообще потерял дар речи. Реальность рассыпалась в тартарары, ещё когда он увидел своё имя в названии обзора. На превью — ехидное ебало Арсения Попова, рядом — его собственное и безумно пафосное, а на фоне — цитатки из его стихов и панчей. Ролик длился грёбаные час и десять минут. Час и десять минут поганого разноса его работы. Час и десять минут унижений, которые будут стоить ему тысяч подписчиков. Чёртовы час и десять минут. Не лень же, блядь, тебе было. Антон ролик не включает — боится. Вот так вот просто и малодушно. Для него увидеть это прям на утро после дикой пьянки — уже долбаный перебор. Он не в состоянии смотреть видос в одиночку, потому что слишком хорошо знает, что всё это значит. А значит это тотальный пиздец. Арсений Попов — крыса, которая прогрызёт даже железобетонные стены, которые Антон воздвиг вокруг себя. Было же не подкопаться. Пипл хавал за обе щеки. Что может быть гениальнее — собрать многотысячную, если не миллионную аудиторию, создав синтез поэзии и рэпа? Да, синтез неидеальный. Да, поработать есть над чем. Но тебя ебёт, Попов? За что? Почему? Антон, конечно, с самых низов не поднимался, но искренне считал, что изначально находился достаточно низко. И вылез же, вскарабкался, стал неплохо зарабатывать на хорошем понимании того, что зайдёт аудитории. До этого грёбаного утра. И ведь как хорошо всё складывалось! Зрители его Ютуб-канала даже и не предполагали насколько. У него для такого контента был нереально популярный канал — аж триста тысяч подписчиков! А ведь были и вирусные видео, которые буквально взрывали сеть и собирали до нескольких миллионов просмотров, попадая в тренды! Плюсом идёт группа ВК, где до кучи ещё под двести тысяч подписчиков… Да даже Полозковой такое не снилось! Его строки покупали ещё до того, как он их напишет. Его бронировали для своих текстов рэперы — правда, далеко не всегда Антон имел право об этом распространяться. Шастун, который, к тому же, обладал вполне располагающей и запоминающейся внешностью, был нарасхват. Был почти в каждом шоу. Был чуть ли не из каждого утюга. Он делал в своей нише гениальные вещи — и не всё ли равно, насколько хорошо он при этом владел техникой стихосложения? Да всем было наплевать! Пока не прилетела эта хуйня от Попова. Антон ощущал ненависть тем сильнее, чем более ясно понимал: его застали врасплох. Он ведь на полном серьёзе верил, что с ним этого не случится, ведь до этого момента о нём было либо хорошо, либо никак, либо ваше жалкое мнение никого не волнует. Только вот мнение ебаного Попова всех очень даже волнует. Почему вообще он кому-то сдался? Кто он такой, чтобы на ультра-серьёзных щах втирать народу, что читать и смотреть стоит, а что нет? Шастун горько подумал о том, что Попова в массах прозвали Бэд Комедианом русской поэзии. Только вот Антон, строго говоря, и своё творчество как поэзию не позиционировал, а оттого идиотское видео стало для него ещё большей неожиданностью, и он впервые почувствовал, что ощущает жертва за несколько секунд до смерти. Что ощущают владельцы акций, когда им говорят, что рынок упал. Что ощущает поэт на пике карьеры, когда его разносит самый известный критик. Вот уж хуй тебе, я так просто не сдамся. Попов должен пожалеть о каждой минуте этого семидесятиминутного ролика. Правда, Антон имел смутное представление о том, каким образом он сможет заставить его пожалеть, но критик точно ещё подавится своей желчью. Только, чёрт его дери, этот ролик нужно сначала посмотреть. Колесо Сансары шастуновских мыслей сделало оборот. Антон, не думая больше ни секунды, набрал номер Серёги, с которым они вчера так славно затусили. В трубке — череда длинных гудков и ни одного намёка на то, что владелец телефона ответит на вызов. Но Шастун так просто не унимается и продолжает трезвонить, нервно покусывая губы. Матвиенко взял трубку раза с третьего. — Шаст, бля! Ты время видел? Ты вообще помнишь, как прошёл вчерашний вечер? Голос у Серёги совершенно безрадостный и недовольный — он даже не пытается сдерживать зевок и подкатывающее раздражение. — Очень смутно, — кисло признаётся Шастун. — Что стряслось? Откуда спешка? Ты что-то проебал во время буйного веселья? Антон с трудом сдерживает истерический смех. — Свою карьеру. — Смешно. Поконкретнее можно? Но не нужно. Шастун мысленно сосчитал до десяти, чтобы произнести это вслух, — звуки с трудом складывались в слова: — Попов снял на меня обзор. На другом конце провода затянулась такая пауза, будто Матвиенко заставили высчитать логарифм. Это давит ещё сильнее: наверное, Антону было бы проще, если бы Серый сказал, что ничего страшного не произошло, или даже сматерился, или ещё как-то быстро отреагировал, пусть и в негативном ключе, но вот эта ублюдская пауза чётко даёт понять: Матвиенко прикидывает весь масштаб обрушившегося на них пиздеца. — Арсений? — слегка отупело выдаёт наконец Матвиенко. — Ты ещё каких-то знаешь?! Антон даже не знает, что его бесит больше — как тупит Серёга или сама ситуация, свалившаяся снежным комом на его похмельную голову. Хотя, конечно, будь он полностью протрезвевшим, вряд ли от этого всё сразу стало лучше. — Ты посмотрел ролик? — Оставил для совместного просмотра. — Да уж, дела. — Выезжай. — Шаст, я сейчас сдохну от похмелья, — канючит Серый, сделав голос максимально жалостливым. Шастун мысленно с упоением отвешивает другу подзатыльник. — Если мы сейчас же с этим не разберёмся, я буду вынужден отказаться от услуг менеджера. Оплачивать их будет уже нечем. Серый отвечает небывало резво в рамках их сегодняшнего разговора: — Понял. Скоро буду. Конечно, Серёга Шастуну в первую очередь друг, а уж только во вторую менеджер, что, однако, не значит, что Антон не может упереться и давать указания, когда это необходимо. Сказал бы кто поэтам прошлых поколений, что им может понадобиться менеджер, они бы, если вообще поняли, о чём речь, искренне посмеялись. Но времена меняются. И без Серёжи Антон как без рук, хотя, конечно, ни за что бы в этом не признался. Шастун ещё какое-то время смотрит перед собой, пытаясь хоть на чём-то сконцентрироваться. В голове было по-прежнему пусто. Первый гнев улёгся, оставив только едкий осадок страха и растерянности. Недолго думая, он потащился за бутылкой пива к мини-бару — похмелье и нервное напряжение давали о себе знать. Серёга приехал на удивление быстро. Ворвался стремительно, потряс за плечо, предпринял попытку потрепать по голове (что довольно странно, учитывая, что он даже не дотягивается). Вид у него крайне обеспокоенный. — Мне оборвали телефон, — мрачно говорит он. — И все, как один, талдычат про Попова. Даже официальный представитель твоего фан-клуба в Москве звонила. Спрашивала, что им делать — надо ли выкладывать в группу призыв громить ублюдка или нет. — А ты что сказал? — спрашивает Антон, стараясь унять звон в голове. — Сказал, что без твоего ведома никого громить не надо. Шастун на какое-то время задумывается. А ведь действительно, может, натравить на него своих поклонниц, дабы жизнь мёдом не казалась? Как же по-детски. — Для начала на это дерьмо надо посмотреть, а уж потом выгребать. Пока Серый разувается, проходит в гостиную и присаживается на диван, Шастун, тяжко вздохнув, врубает плазму и выводит чёртов ролик на большой экран. Сколько чести, твою-то мать. Внутри всё жжёт, как будто душу полили керосином и подожгли. Антон задыхается дымом морального пожарища и медленно опускается на диван. Главное, чтоб глаза от едкого в процессе просмотра не защипало. Мысленно себя приструнив и покрепче сжав бутылку пива в руке, Шастун глубоко вздыхает и включает видео. Ближайший час, безусловно, пройдёт восхитительно. Физиономия Попова уже на первых кадрах заставляет лишь крепче стиснуть зубы. Тот преувеличенно вальяжный и расслабленный — насмехается, скотина. Голимо насмехается, даже подло. Ещё и разоделся, как последний петух: прилизанный, напомаженный, в дорогом пиджаке, рваных чёрных джинсах (Антон кривится) и футболке — одновременно стильной и упоротой, хотя, казалось бы, это вещи несочетаемые. Хочет выглядеть идеально на фоне моих дерьмовых стихов. Очень спасибо. У Арсения — собственная студия для съёмки. Маленькая, естественно, но всё-таки —собственная студия, чёрт подери! Неплохо для критика стишков. От мысли, что сейчас Попов неплохо наживается на нём, хочется с отвращением сплюнуть. Антон постепенно переливает часть содержимого бутылки в свой организм. Арсений припоминает всё. От первых публикаций в группе в те времена, когда Антон вёл её сам, и вплоть до текста, который официально был продан Моту. Мудак прозрачно намекает, что, скорее всего, этот текст не первый и не последний. — Естественно, я не стану выстраивать теории о том, в каких ещё популярных треках мы можем услышать строчки Шастуна. Ввиду профессиональной этики я предпочту оставить эти соображения при себе, — мило смеётся Арсений с экрана. Антон еле удерживается от того, чтобы не швырнуть бутылку прямо в телевизор. Серёга начинает причитать и лепечет какой-то бред с целью успокоить, но выходит тухло. Сам он ошарашен не меньше. — Думаешь, этот упырь правда что-то знает или просто провоцирует? Матвиенко подавленно молчит, а потом бормочет что-то по типу: «А хрен его знает». Дальше — больше. Попов по косточкам разбирает художественные приёмы, шаблонность образов, зачитывает отдельные строчки. Антон так сильно сжимает горло бутылки, что кажется, что оно сейчас лопнет. Вместе с моей головой. Попов бьёт метко. Страшно представить, сколько материала он перелопатил. Где смотрел. С кем разговаривал. По спине Шастуна пробегает неприятный холодок. Конечно, чёртов критик не смог отказать себе в удовольствии безразличным тоном проехаться и по целевой аудитории Антона. Шастун почувствовал себя раздетым. Конечно, это особо не секрет, что он стал кумиром молодёжи и даже подростков, потому что его тексты вызывают эмоции и восхищение уж явно не у работников дворцов культуры и творчества. Но почему-то слышать это со стороны, в таком пренебрежительном тоне, от человека, который явно имеет власть над мнением масс, больно. Сразу начинаешь чувствовать себя мелким и бездарным. Ебучий манипулятор. Час десять тянулись для Антона вечность. И когда они стали подходить к концу, в горле горчило даже не от алкоголя, а от разочарования. Шастун не понимал даже, в чём больше — в своём творчестве или в Попове как человеке. Хотя, казалось бы, уж на этот счёт он не питал никаких иллюзий. — Антон Шастун — поразительный феномен. Это тонкий знаток своей аудитории, но далеко не своего дела. Однако если вы попались на его крючок и сейчас смотрите это видео, то, пожалуй, я попробую немного перенаправить ваше восхищение, но отнюдь не избавить вас от него. Я искренне считаю, что эта личность достойна почёта и уважения. Но вовсе не как поэт, уж простите. Как промоутер или маркетолог — весьма. Антона натурально начинает колотить. Видео заканчивается, и он уже не сдерживается — поливает матом так щедро, что можно было бы устроить второй всемирный потоп, пусть даже и из обсценной лексики. Ходит по комнате как заведённый. Пинает шкаф. Бьёт бутылку. Продолжает орать. Матвиенко сидит на диване испуганно и не слишком понимает, что со всем этим делать, и говоря «со всем этим», он бы имел в виду не только выходку Попова, но и поведение Шастуна — за годы их дружбы он ещё ни разу не видел Антона таким: невменяемым, в жопу ужаленным, озлобленным… испуганным. — Так, стоп! — наконец прикрикивает Серёжа. — Ты продолжишь истерику, или мы будем решать проблему? — А как, ебись она в рот, она может решиться? — Антон искрится отчаянием и раздражением, сжав пальцы и до боли впиваясь ногтями в ладони. — Сядь. Немного переведя дух и выплеснув злость, Антон садится. Внутри он продолжает кипеть. — Просто так оставлять эту фигню нельзя. — А что мы можем сделать? Заблочить видео можно? Матвиенко криво усмехается. — На день? Потом разберётся с этим или перезальёт. Ну сам посуди. Да даже если его лишат монетизации, он её ведь отобьёт обратно. Потому что, строго говоря, он ничего не нарушил. Он ведь и не оскорбил тебя. Даже цитирование было умеренным и по красоте. — Конечно. Ты его видел? Хитрая падла. Не станет он так глупо подставляться, сколько лет уже плавает в этом дерьме. Антон чувствует себя загнанным, как будто Попов сейчас выпрыгнет из-за двери и кинется на него с ножом. Он зажмуривает глаза и восстанавливает дыхание, пытаясь успокоиться. У него ведь есть внутреннее чутьё, которое говорит ему, что свет ещё не померк до конца и может вновь загореться. Но он упрямо не понимает, как его включить, не слышит себя… — А может, подберём адвоката получше и потащим в суд? Я, конечно, понимаю, что тут мало что можно притянуть за уши, но ему будет неприятно. Даже если отклонят — похуй, если сильно не афишировать. Серёжа усмехается повторно. — Полная глупость. А ты знаешь, что он из судов не вылезает? Или тебе память резко отшибло? Это гиблое дело. Во-первых, потому, что у нас нет толкового обвинения — он, как я уже сказал, ничего толком не нарушил. Его даже под клевету не привлечёшь — даже теории свои он высказывать не стал и обвинениями не бросался. Во-вторых, ты в курсе, что у него за адвокат? — Где-то слышал, — хмуро тянет Шастун. — Я пробивал инфу, пока ждал такси к тебе. Ни одного дела с Поповым он не проиграл. Ни одного, Шаст! Что тут ещё можно говорить? — Да уж, хорошенькая парочка, неплохо спелись. Тогда давай травить фанатов, потому что напакостить хочется, но я уже не знаю как. Серёга хмурится, бросая взгляд на экран телефона. — Да тут надо осторожно. Ты ж понимаешь, в сети такую инфу просто так не опубликуешь. Надо, чтобы это выглядело не так, будто ты обижен и задет. Шастун не сдерживает саркастический смех: — А я, конечно, ни разу не. — Попов только порадуется, если ты это проявишь на людях. — Нахуй он пошёл. — Справедливо, но делу не помогает. Антон мрачно крутит в голове последнюю фразу друга. Смутная идея всё вертится на подкорке, но он никак не может её поймать. Оставить это дело просто так нельзя, а Антону нужен такой способ, который позволил бы схлестнуться с Поповым публично, чтоб опорочить критика в глазах общественности, но как это сделать, если судебные распри и конфликты в сети — меры одинаково бесполезные? Внезапно в голове происходит вспышка. Шастун вскакивает с места. — Его правда надо послать! Прямо в лицо. Прямо на всю страну. — Гениальный план. Хочешь, на заборе напишем, что он мудак? Ты предлагаешь на своём канале чистосердечное признание выложить? В гробу мы такие видали, это будет выглядеть глупо. Или панч про него напишешь? Антон раздражённо дёргает плечом.  — Да нет же. У меня тут в контактах есть один полезный номерок. С Поповым надо его же методом, так? Тогда как ты смотришь на то, чтобы затащить его в «Контру»? Матвиенко подскакивает на месте, загоревшись идеей друга. Его лицо выражает смесь азарта и опаски. — Ты думаешь, что затащишь? — А почему нет? Если откажется, будет выглядеть трусом. К тому же, это у меня есть подвязочки с шоу, а не у Попова, и это я смогу подготовиться заранее, а не он. Он там не сможет считать свои мерзкие словечки с бумажки. Ему придётся импровизировать. Серёга хмурится, как будто что-то сильно смущает его в этой затее, но он никак не поймёт, что именно. — Так и тебе тоже. Шастун гордо задирает голову. — Уж если я в чём-то и хорош, так это в импровизации.