Новый этап

На улице лил дождь. Как из ведра. Итальянские улочки грозились превратиться в речки: потоп. В такую погоду нормально работать было невозможно, а дела требовали немедленного решения. Людям в связи с потопом требовалась помощь. И помощь от мафиози была самой лучшей, самой лицемерной. Должники — вот кто эти люди, что получили подмогу от людей в костюмах. В таких ситуациях, как сейчас, мафиози всегда помогали. И срубали с населения еще больше денег, чем обычно. Скрепляли молчание простых граждан услугами. Ведь приятнее врать полиции, когда господа мафиози, что сейчас шарятся на твоей кухне, когда-то помогли тебе и всей твоей семье. Долг платежом красен, а приоритеты расставлены четко: никто не любит мафиози и людей в погонах, но людей в погонах не любят больше. Никаких поездок за границы Вонголы у Тсунаеши не намечалось. Никаких переговоров. Особняк, дома сторонников находились в безопасности — остальное не так важно. Потом, когда придёт время, Босс Всех Боссов стребует с этих граждан, которым они помогали, долги. Когда настанет подходящее время. Помощь от мафиози — самая качественная и лицемерная вещь. Принять её значит потерять свою жизнь. А от правительства помощи можно и не дождаться. Меланхолично Савада смотрел в окно. Дождь все еще лил. Рядом, в кабинете, сидел Сасагава. Молча смотрел на него. Любовался. К немигающему и внимательному взгляду Хранителя Солнца Тсуна уже давно привык. Реохей всегда смотрел так. Так прямо. Будто сверлил дырку в ком-то. Из-за этого взгляда Сасагава никогда бы не смог стать киллером. В этом деле нужен взгляд «я не смотрю», которым профессионально владел Такеши. У Реохея был взгляд «я вижу все твои внутренности», или же взгляд-рентген. И только смотря на Киоко и Тсунаеши, этот взгляд смягчался. Внимание от Реохея не было чем-то неожиданным или необычным. Все же они могли порой целыми днями без перерыва находиться рядом, на расстоянии вытянутой руки. Для того, чтобы Хранитель мог дернуть на себя, увести с линии огня или прикрыть собой. Сейчас такой необходимости не было. Вонгола — их территория. Сасагава любовался. Очерчивал взглядом скулы. Смотрел на утонченное лицо. Полукровность награждала мужчину небывалым шармом. Японский, но не полностью раскосый разрез глаз, который визуально делал их больше и выразительнее. Совершенно все в нем — брови, губы и цвет волос — привлекало Реохея. Для Сасагавы он был самым красивым человеком на свете. Самым идеальным, и обуславливалось это не только одной лишь внешностью. Но все же, когда эти карие глаза прищуривались… в трусах у Реохея становилось влажно и мокро. Он мог наслаждаться видом босса целыми днями, мог сутками слушать пробирающий до мурашек голос, но не мог коснуться его. Сейчас, когда любимая сестра умерла, Тсунаеши нужна была поддержка. Тактильный контакт. Раньше безбоязненно касаться босса могла только Киоко. Сейчас же Десятый сам хватал своих подчиненных за руки, плечи — проверял, живы ли они. Связь с Хранителями натягивалась каждые десять минут: проверял, укреплял. Вместо того, чтобы страдать или заниматься не своей работой и бессмысленно искать виновных, он мониторил обстановку и был готов в любую секунду сорваться к кому-нибудь из Хранителей, чтобы помочь. Потому что, как бы ни хотелось так думать, они не всесильны. Смерть Киоко напомнила об этом всем. Сасагава любовался им и, кажется, умирал. Замечало это лишь несколько людей. Но они будут молчать и так же любоваться со стороны, не смея дотронуться до своего идеала.

***

— Знаешь, наш мир так интересен и неоднозначен, — вслух размышлял брюнет. — Я уверен, что такое понятие, как карма, имеет место быть в нем, — на его лице появилась мягкая улыбка, из-за которой шрам, доходивший до подбородка, растянулся. — К чему ты клонишь, Фаби? — заинтересованная девушка наклонилась вперед, чтобы четче слышать друга. — Если ты делаешь зло, то оно когда-нибудь вернется к тебе в ответ. Если делаешь добро, то тебе воздастся за это. Карма. — А если ты не делал ничего плохого, а кто-то навредил тебе, и карма к нему не пришла? — спросила Лукреция, делая свой голос тоненьким и детским. — Значит, надо помочь карме наказать этого человека, — на секунду в синих глазах промелькнула пустота, но быстро, будто её и не было, испарилась. — Это называется местью! — воскликнула девушка и помахала пальцем из стороны в сторону, будто говоря: «ай-ай-ай, Фаби, не вешай мне лапшу на уши». — Месть… это другое. Что-то ничтожное, жестокое и бессмысленное, не имеющее продолжения. Карма — это в первую очередь наказание. — А как человек узнает, что несчастье, которое свалилось ему на голову — это именно карма? Она же не умеет говорить, — снова, строя из себя наивную девочку, поинтересовалась блондинка. — Тогда об этом должен сказать тот, кто помог ей, — в темной комнате резко похолодало. Лукреция поежилась под взглядом босса. Страшно. Сейчас тот совсем не напоминал ей такого привычного и милого Фаби. — Это — месть, — тихо выдохнула она, трясясь от холода. — Я называю это кармой, — разговор был окончен.

***

Стало в деталях известно, из-за чего умерла Леди Вонгола. Кто-то мог бы посмеяться и съязвить, что «от пули, конечно». Необычной пули. Пули Смерти. Это давало вполне определенную наводку, которая вела в никуда. В пустоту. Известия, что принесла в кабинет дону Хару, не отвечали на вопросы. Они их плодили в еще большем количестве. Тсунаеши чувствовал злость. Нет. Ярость. Ненависть. Подчиняясь негативным эмоциям, Пламя Предсмертной Воли вспыхнуло для того, чтобы смести все со своего пути. Не разбирая своих и чужих, оно готово было накинуться на женщину. На помощь пришел Реохей. Вспыхнуло яркое желтое Пламя, что пыталось утихомирить Небесное. Крепкие руки обхватили дрожащее от злобы тело. На пальцах и лице, частях тела, которые были открытыми, стали появляться ожоги. Через усиленную в разы связь Савада почувствовал отголоски боли Реохея и, испугавшись, погасил Пламя. — Прости, прости меня, — беспорядочно заговорил, руками осторожно коснулся чужих ожогов, посылая теплую волну облегчения теперь уже ласковым и теплым Пламенем. — Ничего страшного, — Солнце Реохея быстро справилось со всеми ожогами, оставив на их месте чистую кожу. Он так и не выпустил босса из своих рук. Ведь даже если он будет заживо гореть в этом оранжевом пламени, он не сможет расцепить рук и оставить его одного. Влюбленный кретин — вот кто такой Реохей Сасагава. Очень нехотя он отпустил Тсуну. Оглянулся. Испуганная Хару ушла. Сейчас тут только они и уцелевшие документы, при взгляде на которые у Тсуны темнело в глазах и срывалось дыхание. Болезненное напоминание о его неопытности и неуклюжести. Привет из прошлого, который болезненно отдавался в сердце. Который заставлял вспомнить улыбку мамы. Может, это его проклятье? Почему смерти его любимых женщин связаны именно с этой семьей? С той, которую он уже пять лет как уничтожил. Сасагава крепко держал его за руку, контролируя, не давая сорваться и наделать глупостей. — Давай ты сейчас успокоишься и прочтешь документы, — предложил Сасагава. — Пускай Хару зайдет, — сглотнул Тсуна. Паршиво. Перед подругой стоило извиниться. — И принесет чай. Надо было вернуть контроль, равновесие. И в этом ему несомненно поможет его учитель, который сейчас стоял за дверью и хмурился. Помощь от мафиози — самая грязная и отвратительная вещь. Но не тогда, когда эти мафиози — твоя Семья.