Сожги это

      Клянусь, если бы я знал, что этот парень ускорит приближение моей бури, я бы никогда с ним не заговорил, никогда не стал бы спрашивать его имя.       Если бы еще раньше я узнал, что он станет моим спасением, никогда бы его не отпустил.       Но некоторым вещам было суждено случиться.       Одним из таких вещей был звонок с неизвестного номера во время обеденного перерыва. Я взял телефон, совершенно ничего не ожидая. У женщины, звонившей мне, был приятный голос.       — Здравствуйте, вы Пак Чимин? — вопрос мне совершенно не понравился.       — Да.       — Пак Кихён ваш отец?       — Верно.       Я отложил коробочку с завтраком подальше, начиная, кажется, что-то понимать. Парень за соседним столом странно посмотрел на меня. Будто знал намного больше меня. Но это было не так. У меня просто закружилась голова от следующих слов:       — Примите наши соболезнования. Ваш отец скончался сегодня от сердечного приступа. Не могли бы вы подъехать в больницу номер четыре, чтобы заполнить бумаги?       Я подавился воздухом и закашлялся, совершенно не осознавая, что только что произошло. Груди стало больно, уголки глаз защипало от наворачивающихся слез. Но я их сдержал.       — Простите? — я все еще задыхался.       — Нам так жаль. Ему было всего сорок семь, еще жить и жить.       — Да-да, верно, — я бездумно пялился в противоположную стену, на белые обои с серым рисунком в виде ромбов. Кафетерий не отличался особой красотой.       — Так вы подъедите? Больница номер 4.       — Точно, конечно.       — Будем вас ждать в течение дня до восьми.       — Ага. Спасибо.       Стало тихо. Я не мог представить, чем может заниматься отец прямо сейчас. Я не мог представить, что он был мертв.       Ребра ныли, словно разрывались и ломались изнутри. Гул поднимался где-то в затылке, но пока я его не замечал.       Ноги дрожали, когда я поднялся из-за стола и медленно пошел к лифту, чтобы дойти до кабинета директора. Открыл дверь не стуча. Мистер Ко недовольно посмотрел на меня и тут же изменился в лице. Не знаю, что он увидел.       — Я возьму отгул на пару дней, — тихо сказал я.       Мистер Ко медленно поднялся с кресла, неотрывно смотря на меня, словно я был голым. Это было не так, но даже если и так, мне было плевать.       — Отец умер, — добавил и вышел из кабинета.       Мистер Ко собирался пойти за мной, но, видимо, передумал. Гул становился громче.       Я добрался до машины, сел за руль и понял, что руки ужасно тряслись. Все тело тряслось. Но паники я не чувствовал. Чтобы остановить дрожь, я сильно сжал ладони в кулаки и снова разжал их. Стало чуть легче. Теперь можно было ехать.       В больнице мне не улыбались. Все словно уже несли траур. Перед выходом из машины я взглянул в зеркало заднего вида, и мне показалось, что, возможно, траур был в том числе и по мне.       Документов было совсем немного. Мне предложили пойти в морг, чтобы увидеть отца, но я отказался. Зачем мне было это делать?        Я просто хотел домой.       В какой-то момент, пока я стоял около стойки и заполнял бумаги, в голову пришла короткая, но очень меткая мысль: отец был здоров. Он не перенес никаких сердечных заболеваний, да и так ни на что не жаловался. Так что, возможно, он просто не выдержал развода. Может быть, он переживал больше, чем показывал мне.       Неужели я не видел этого?       Неужели я не мог помочь?       Все, что было вокруг меня сейчас — безысходность.       С того дня я возненавидел запах больницы — кислый, холодный, вперемешку с моющими средствами и антисептиками. Кажется, именно так могли бы пахнуть все человеческие страдания, собранные вместе, и попытки их скрыть. Меня едва не стошнило. Со лба катился холодный пот, но я молчал.       Я просто хотел домой.       Прямо у въезда в мой спальный район случилась авария, и я простоял в пробке полчаса. Люди злились, кричали что-то из открытых окон и сигналили, а я неподвижно сидел на месте и сжимал руль до побелевших костяшек. Шум сливался в один неприятный высокий звук, и мне показалось, что это были трубы, предвещающие о приходе чего-то великого.       Мне было ужасно холодно, хоть весна и уступала место лету. Я пытался согреться, дыша на напряженные руки, но ничего не получалось.       Я просто хотел домой.       Дома теплее не стало. Я сбросил ботинки и куртку у входа и поплелся в гостиную, чтобы замотаться в пледе, сложенном около одной из подушек. Разблокированный телефон дал знать, что уже был пятый час. Неужели я пробыл в больнице дольше часа?       Я отправил сообщение Юнги о случившемся, но оно осталось непрочитанным. Написал то же самое Тэ и Хоби и отключил телефон, чтобы никто не звонил.       Я лежал на диване и смотрел в потолок, время от времени, вытирая отчего-то мокрые щеки. За окном успело стемнеть, но свет я не включал. Я был где-то не здесь.       Дрейфовал в горькой пене, огненный закат лизал пятки, а над головой пролетали птицы, крича что-то, наверное, говоря спасаться. Отец был где-то рядом, но я не видел его. Меня топила безысходность и холод, незнакомый и от того пугающий. Кажется, я тоже что-то кричал. Плакал ли, не помню. Не хотелось бы.       Где же была моя гордость в те моменты?       Я проснулся от громкого стука во входную дверь. Кажется, пора вешать звонок. Открывать никому не хотелось, но за дверью стоял Юнги. Опирался о стену и лохматил черные волосы. Я повернул замок чисто машинально, и он ввалился в квартиру, тут же налетая на меня. Входная дверь с щелчком закрылась сама.       Я оказался прижат к стене, а Юнги вжимался в мое тело, как ненормальный дыша в шею. Я обнял спину, ощущая, как он вздрагивает от каждого прикосновения. Он дышал тяжело, был похож на оголенный комок нервов, и я почуял что-то неладное.       — Юнги…       — Спаси меня.       Он поднял голову и посмотрел мне в глаза, и в свете коридора я мог видеть, как черный зрачок топил такую же темно-коричневую радужку, а щеки парня снова блестели от слез. Прямо как в нашу первую встречу. Во рту все пересохло.       — Что с тобой? — спросил я хрипло.       — Я взялся за личную доставку, — Юнги говорил слишком быстро. — Более тяжелые наркотики. Зато платят больше. Уже неделю как. Одни были совсем не в себе. Увидели меня. Начали звать к себе. Предлагали попробовать. Я отказывался. Но они уговаривали. И я согласился.       Я не ощущал собственных ног. Перед глазами все кружилось, и я изо всех сил вцепился в плечо Юнги, забывая собственное имя.       Буря была здесь.       Я узнал её.       Юнги снова прижался к моей шее и жалобно заскулил. Я никогда не слышал подобного звука.       — Спаси меня.       Кое-как сглотнув вязкую слюну, я потянул его в спальню. Юнги послушно сел на кровать и смотрел на меня плоским взглядом — и он не был похож на те, что были у него прежде. Здесь не было мыслей, не было ничего, кроме призрачной нирваны и просьбы о помощи. Кажется, действие наркотиков проходило. Но как я мог ему помочь? То немногое, что я знал, было с рассказов сестры Хосока, которая делилась со мной своими переживаниями во время ломки его парня. Но у Юнги ломки еще не было, да и не известно, будет ли. После одного приема не все наркотики вызывали зависимость.       — Оставайся здесь, я принесу воды.       — Я не хочу пить.       — Потом захочешь.       Я быстро ушел на кухню и попытался налить стакан воды, но, подумав, что одного будет мало, взял с собой весь графин. Кроме того, руки тряслись слишком сильно. Когда я вернулся, Юнги лежал на спине, водя перед лицом ладонями. Выглядело все это очень странно.       — Кажется, проходит, — подал голос он.       — Твое счастье, — ответил я, ставя графин с водой на тумбочку около кровати. — Я может и нет.       Скинув плед с плеч, я забрался на кровать рядом и наклонился над его лицом, вглядываясь в еле живые черты лица.       — Что они тебе дали?       — Не знаю, вкололи что-то, — у него были явные проблемы с речью сейчас.       Я прикрыл глаза, стискивая от злости челюсти.       — Ты принял наркотики и даже не знаешь, какие. Плюс, внутривенно они всегда сильнее. Они могли подмешать какую-то жесть. Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит?!       — Чимин-а… — он потянулся ко мне, но я грубо оттолкнул его руки. Ярость и отчаяние. Вот, чем я был сейчас.       — А вдруг ты коньки сейчас отбросишь?! Или потом?!       — Чимин-а, не плачь…       — ТЫ ОБЕЩАЛ. Ты, черт возьми, дал мне обещание! Ты сказал, что все будет в порядке!       Это было последней каплей. Я чувствовал, как мир вокруг меня рассыпался в мелкие песчинки. Все умирало, все уходило, ускользало из моих рук. Смерть отца, а теперь Юнги. Он тоже был далеко-далеко сейчас.       Я сидел, склонившись над ним, и рыдал, осыпая его проклятьями, а мои слёзы капали ему на лицо, но он даже не пытался их вытирать. Может, просто не чувствовал их из-за наркотика. В какой-то момент он взял меня за руку, и я хотел вырвать свою ладонь из его, но не смог. Он был мне нужен.       — Ты обещал, — шептал я уставше, растирая слёзы по щекам. — Ты обещал. Сказал, они подавятся тобой.       — Я не притронусь к ним больше. Клянусь, Чимин-а.       — Нет, я не верю. Я больше не верю тебе.       — Чимин-а…       Я встал с кровати и ушел в гостиную. Юнги повторял мое имя снова и снова, и я знал, что не стоило оставлять его одного, но я не мог на него смотреть. Не мог его слышать. Мне было противно. Прямо сейчас, в эту секунду я ненавидел его. Ненавидел того, кто однажды спас меня.       Я боялся думать о том, что в какой-то мере понимал его, но гордость вернулась, и не позволяла его прощать. Пока в его крови была эта смерть, я отказывался прощать и верить каждому его слову. Останься я в комнате дольше, наверняка не сдержался бы и ударил его.       Ни Юнги, ни я не были богами. Мы делали ошибки, но я не мог поверить, что это всё-таки случилось.       Только не с Юнги, который стал моей силой.       В какой-то момент он перестал звать меня, и, спустя, может, полчаса, я услышал звон графина с водой. Потом все затихло, и, подождав еще минут двадцать, я как можно тише подошел к комнате, чтобы увидеть Юнги, завернувшегося в одеяло и спящего поперек кровати. Я наблюдал за ним, пытаясь успокоить свое сердце. Всеми правдами и неправдами пытаясь заставить себя не волноваться так сильно. Я прошел в комнату и забрал пустой кувшин со стаканом.       — Буря близко, — сказал Юнги тихо.       Я обернулся и увидел блеск в его глазах, наблюдающих за мной. В них отражался свет все той же несчастной луны, ставшей свидетелем всего нашего пути.       — Близко, — согласился я, стараясь говорить ровно.       — Думаешь, это случится завтра?       — Думаю, завтра она пройдет. А последствия нам еще долго разгребать.       Юнги снова ничего не ответил. Тогда я вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Отнес графин со стаканом на кухню, и вернулся на диван. Луна смотрела на меня. Это была всего лишь половинка, но она все еще казалась мне целой.       Луна пришла ко мне и во сне. Вокруг кружился песок, больно царапая кожу, но свет от нее дарил покой, и я понял, что это была та же луна, что и год назад, двадцать лет назад, и той же будет завтра, спустя неделю и еще один год.       Я понял.