Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! или Поворот не туда

— Эй! Очаровашка, очнись уже! — сказала Эмма, толкнув Темного, который, едва увидев, какой конкретно облик она придала голему, побледнел, да так и застыл изваянием самому себе. «Нда, все-таки надо было его предупредить. Для него то он мертв. Пока», — немного неловко подумала Эмма, смотря то на шокированного колдуна, то на лежащего на столе голема, который теперь выглядел, как точная копия Нила. Какой-то труп нужно было оставить для похорон, чтобы не испортить линию времени, вот она и придумала этот план с фальшивым Нилом, правда рассказать об этом Румпельштильцхену запамятовала. — Что. Это. Такое? — прошипел колдун, указав пальцем на стол. А точнее, на его содержимое. Нет, он знал, что это такое, но видеть тело своего мертвого сына перед собой, когда так мало времени прошло после его потери, было весьма болезненно. Эмма закатила глаза, в тайне обрадовавшись, что тот отмер. — Голем, забыл что ли? — сказала она. — Мы же не хотим испортить прошлое больше, чем нужно. Поэтому нам нужно будет подменить настоящего Нила, того, которого мы заберем с собой, — тут она указала на стол, — на эту фальшивку, которую там найдут и как положено похоронят. — А предупредить? — устало сказал он, наконец отведя взгляд от стола. Эмма неловко пожала плечами. — Я забыла, — виновато протянула она и легонько похлопала себя по животу. — А все они. Я даже стала забывать, где обувь оставляю, так что… Румпельштильцхен махнул рукой, останавливая ее. — Ладно, — умиротворяюще сказал он. — Я понял. Мне стоит ждать еще каких-нибудь сюрпризов? — Нет, — быстро сказала Эмма, качая головой из стороны в сторону. — Осталось только найти сердце и в путь. Мужчина вздохнул. — И на том спасибо, — спокойно сказал он, и посмотрев на Эмму, указал ей пальцем в лицо и нетерпящим возражением голосом добавил: — Я добуду сердце, а ты, взбалмошная девица, сиди здесь и жди меня. Ясно? Эмма надулась. Ей же не пять, ей богу, она большая девочка. Хотя… — С тебя коробка пончиков, большой стакан горячего шоколада с корицей, и тогда я буду вести себя, как паинька, — с улыбкой сказала она, а потом прищурилась и добавила: — Ну, по крайней мере, ближайшие пару часов. Румпельштильцхен неверяще посмотрел на эту хитрюгу, и вновь поразившись, как он в это вляпался, взмахнул рукой и исчез в бордовой дымке. Блондинка нахмурилась и топнула ногой. — Вот так всегда!..

***

Сначала Темный хотел забрать сердце у Крюка. Чисто из вредности и желания заткнуть ему глотку, чтобы тот не разболтал Белль, что кинжал, который он ей отдал, фальшивый, но передумал. За последние сутки, многое из того, что он знал и что желал, вдруг изменилось или стало несущественным. Например, он не хотел более навредить Эмме Свон. Никакой из них. Даже в качестве мести. Особенно с учетом того, что если все же все пройдет гладко, и он сможет вернуть сына, тот ему уж точно не простит смерть матери своего ребенка. А он хотел помириться наконец с Бейем. Нормально, а не так, как вышло. Не на смертном одре его глупого мальчика, который желал, как когда-то и он, лишь вернуться к своему сыну, а вместо этого невольно обменял свою жизнь на его свободу, так и не увидев Генри. То, что в его душе зародилась странная привязанность к отражению Спасительницы, он никогда не скажет вслух. Он даже себе не хотел в этом признаваться. Ведь он любит Белль, свою жену, свою Истинную… Ведь любит?.. Конечно любит! Любит… Но тем не менее, первым делом, как только он перенесся из хижины, Румпельштильцхен пошел добывать не сердце, для спасения своего сына, не пошел к своей жене, которую не предупредил, где он, и даже не отвечал на ее звонки, а направился за пончиками и горячим шоколадом для одной наглой, невыносимой, и… и милой, забавной, но в тоже время такой упрямой и сильной дамочки. Для той, что носила под сердцем детей его двойника, который их, скорее всего, никогда не увидит. Этот факт все так же, как и когда он узнал в первый раз, чьих детей носила эта мисс Свон, вызывал в его душе странные чувства. С одной стороны, ему было жаль своего двойника. Он потерю одного ребенка с трудом смог пережить, если это можно так назвать, каково же тому будет, когда он узнает, что от него скрыли не одного, а сразу двух детей. Произойди такое с ним, он был бы убит горем, что вновь все пропустил. Но с другой… Он не хотел, чтобы Эмма, эта Эмма, из другого мира, уходила. Тому Темному она не нужна!.. Ведь не нужна?.. Да, его и не должно это интересовать! Ведь и ему она тоже не нужна!.. И дети ее. Не нужны они ему! Но тогда отчего так сердце тянет? Отчего так руки сводит от желания коснуться ее живота, чтобы ощутить, как пинаются дети в ее утробе? «Чужие дети», — шептал разум. — «Чужая женщина». «Наши, они наши», — в тоже время стенало сердце, а ему вторили сотни глоток других Темных в глубине его души: — «Наши!» Последнее поражало и пугало его больше всего. Отчего же они подобное кричат? Раньше лишь на вред другим подбивали, а сейчас стонут, чтобы он украл девицу, оставил ее себе, претендовал на ее детей. У него есть Белль! Скоро у него вновь будет Бей! И этого ему должно быть достаточно!.. Но будет ли сын с ним говорить? Генри его теперь ненавидит, да и за что внуку его любить? Он не очень-то старался прежде, хоть как-то сойтись с мальчиком. Да, вряд ли тот забыл, как он, едва часа и не прошло после того, как они узнали о своем родстве, как он напугал бедного ребенка, накричав на него, а еще и обвинил в том, что в ране от пирата была вина мальчика! Боже… Теперь, вспоминая об этом, ему стало так стыдно!.. А зная сына, тот, скорее всего, встанет на сторону своего ребенка… «В этом он, к счастью, не в меня. Мой сын может поставить своего ребенка на первое место», — горько признал он. …И он даже не будет винить Бейя, если он так сделает. Ну… Ну и пусть! Зато живой будет! Забрав заказ у Красной Шапки, у которой, от его столь необычного набора закусок, стали глаза идеально круглой формы, в которых вспыхнул ненормальный блеск, подсказывающий ему, что уже через полчаса весь город будет знать, что он, обычно не увлекающийся сладким, по крайней мере не прилюдно, взял целую коробку пончиков, этих мучных ужасов, и большую чашку горячего шоколада с корицей, который никто, кроме Белоснежки, шерифа Свон и Генри, в этом городе не пьет, но ему было плевать. Даже учитывая то, что его жена, скорее всего, узнает об этом первая. Жена, которая, судя по звонкам, ищет его не один час. Но на это ему было тоже удивительно плевать. Спасение Бейя важнее. А для этого осталось только найти сердце. «И кажется, я его нашел», — подумал он, выйдя из закусочной и увидев, как по той стороне улицы быстро шла Реджина, вытирая щеки, а за ней бежал Робин Гуд. Он, конечно, не сестра милосердия, но сейчас вдруг решил побыть «добрым» фейем и «помочь» своей бывшей ученице. «Это все вина этой взбалмошной женщины», — проворчал про себя Румпельштильцхен и перенесся в офис бывшей мадам мэра, где, как он знал, лежала сейчас, вероятно, без присмотра, проклятая Мэрион. Супруга Гуда. Своим присутствием нарушившая наклевывающийся роман между Робином и Реджиной. «Но сейчас все поправим», — хихикнув, подумал «добрый» фей, потерев ладони между собой, вошел в пустой офис, где на диване лежала «замерзшая» жена разбойника.