Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! или Поворот не туда

Темный проснулся от того, что ему в глаза беззастенчиво лезли лучи солнца, а под его ладонью что-то едва ощутимо шевелилось. Он с усилием разлепил веки и немного поморщился. Давно колдун уже столь крепко и, судя по всему, долго не спал. Рефлекторно, он на миг заворочался и зарылся носом в золотистую гриву женщины, которая уютно спала рядом с ним. «Стоп! Золотистые?» — вдруг подумал он и наконец вспомнил, что вообще за последнее время произошло и где он вообще. Бей был спасен, он разругался с Белль, которая к тому же еще умудрилась раздавить палочку Темной феи, но в тоже время помирился с внуком, а сейчас… А сейчас он проснулся после довольно глубокого сна, рядом с альтернативной версией Спасительницы. Ему должно быть стыдно, он должен встать немедленно, ведь женатый же человек, черт возьми! Но… Но ему было и не стыдно и вставать лень, даже несмотря на то, что кровать была не очень удобной, зато компания слишком приятная. Которая опять же была не его женой, но ему как-то было плевать. Тут под его ладонью вновь почувствовалось слабое шевеление, и женщина в его объятиях завертелась, но не проснулась. Вот тут то он и понял, что его недавнее желание, о котором старался не думать, сбылось. Он ощутил, как двигаются дети в утробе Эммы. Дети его двойника. Но сейчас Румпельштильцхен с трудом мог думать об этом, ведь немного сосредоточившись, он смог ощутить магию в этих невероятных малышах, и она чувствовалась, как его. Точнее идеальная гармония, его магии и магии Эммы. Он буквально мог ощущать, как в этих еще маленьких и хрупких детях пульсировало и кипело великое волшебство. Такое сильное… Без сомнения, эти дети будут весьма могущественны. Но он вряд ли это увидит. Тут им вновь овладела черная зависть. Но почему не он?! Почему его двойнику досталось то, чего он глубоко в душе теперь жаждал? Ну почему, а?! От этих противоречивых мыслей, которые должны чувствоваться неправильно, ему хотелось закричать. Но тут Эмма вновь зашевелилась и перевернулась на спину. Она довольно забавно поморщилась во сне, но глаз так и не открыла, а лишь положила ладонь поверх его ладони, которая все еще лежала на ее животе, и притихла. Румпельштильцхен несколько обреченно вздохнул и… поудобнее устроившись, покрепче обнял блондинку. «Мне все равно суждено попасть в ад, так что…» — уныло подумал он и прикрыл глаза. Вставать ведь ему все еще было лень.

***

Палочка крестной Золушки в буквальном смысле осыпалась пеплом. Темный догадывался, что по сравнению с палочкой Темной феи, эта не выдержит сотворения столь сложной магии, но увидев жалобный и несчастный взгляд Эммы, его черное сердце дрогнуло и он предложил ей попробовать использовать другую палочку. Он вообще с ужасом понял, что ему все труднее отказать этому взгляду. Сначала в больнице, после того, когда она наконец проснулась, не выдержав этого, он помог ей сбежать оттуда, потом, вновь, купил ей пончиков из-за него же, а теперь вот они вновь были в его ломбарде, уничтожали его ценное имущество, которое он заранее знал, что не выдержит напряжения. — …Черт! — простонала Эмма, сжимая запястье руки, на которой теперь красовался неприятный ожог из-за развалившейся палочки. Румпельштильцхен вздохнул и хотел уже было подойти и вылечить ее, как вдруг ее ладонь слегка замерцала бледно фиолетовым светом и ожог исчез. — Ого! — вдруг воскликнула Эмма. Темный поднял бровь, увидев ее явно пораженный взгляд, и сказал: — Я так понимаю, это не результат ваших талантов. — Нет, — выдохнула Эмма, удивленно смотря на свою ладонь. — Моя магия белым мерцает, а не фиолетовым, как у… — …как у меня, — хрипло закончил он. Эмма робко коснулась живота исцеленной рукой и ласково сказала: — Это я вас должна защищать, а не вы меня. В том, что это именно двойнята ее исцелили, она даже не сомневалась. Слабый толчок куда-то в бок был ей ответом. Эмма улыбнулась и не заметила, каким горящим взглядом на нее смотрел колдун. — Они будут весьма могущественными… — тихо сказал Румпельштильцхен, с трудом отведя от нее взгляд и посмотрев куда-то в сторону. Блондинка подняла голову и усмехнулась. — Да, я не сомневаюсь, — уверенно сказала она. — У двух столь сильных и своеобразных существ, независимо от мира, как мы, не может родиться обычного потомства, — Эмма вновь посмотрела на свой живот и добавила: — Хотя, мне плевать. Пусть даже без магии родятся, лишь бы живые и здоровые. Румпельштильцхен едва заметно улыбнулся и посмотрел на нее. — Ты и впрямь их любишь… — немного удивлено сказал он. Эмма фыркнула. — Конечно, люблю, — твердо сказала она. — Пусть они и не плоды великой любви, от которой в Заколдованном лесу и здесь все так тащатся, а лишь результат одной ночи, но не поверишь, и такие дети весьма ценны и любимы, — и уже тише она добавила: — Особенно для меня. — Верю, — правдиво сказал колдун, и впрямь видя, как ее глаза буквально светятся любовью, когда она говорила о своих малышах. — Я тебе верю. Они переглянулись и пару минут просто молча смотрели друг на друга. — Ну, да ладно, — первой нарушила тишину Эмма, отчего смутившись. — С палочкой — беда, и поэтому пока я не разрыдалась от бессилия и вновь не хлопнулась в обморок, пойду-ка я что-нибудь поем. Темный едва заметно ухмыльнулся. — Я угощаю, — сказал он и взял свое пальто со стула. Эмма подняла бровь. — Ого, — сказала она и дразняще добавила: — И что мне за это нужно будет тебе дать? Детей моих даже не проси, предупреждаю сразу. Мужчина засмеялся. — Не бойся, — весело сказал он. — Считай, что обед — это небольшая компенсация за то, что моя супруга лишила тебя шанса вернуться домой. — Пока не могу, — с нажимом сказала Эмма. Она все еще не хотела верить, что способа вернуться домой больше нет. — Пока, — согласно кивнул колдун и приглашающе махнул головой на выход. — Ну? Мы идем? — Идем, — сказала Эмма и вышла из комнаты. В конце концов, ее желудок в данный момент требовал куда более явного внимания. А остальное может подождать.

***

Но в закусочную Эмма не захотела заходить. На нее и так косо смотрели. Все-таки, она здесь как береза в сосновом бору. Тоже дерево, но не такое. Да еще и разлад в темном семействе… Ей не было стыдно, что она поспособствовало этому, и все еще твердо стояла на своем. Если Белль и впрямь любит Румпеля то не должна его пилить и уж тем более позорить, а принимать такого, какой он есть. Но если нет… Какой тогда смысл в их браке?.. Но все же по мнению местных, она скорее всего будет лишь разлучницей Истинно любящих, или как там их еще называют. И плевать, что один из них Темный… Он-то местный, а она — чужестранка. Но пока Эмма ждала Темного, который в последние пару дней, что удивительно, подрабатывал ее курьером по доставки еды, к ней на улице подошла… Белль. — Я… Я хотела сказать… — начала та, после того, как они несколько минут сверлили друг друга взглядом. — В общем, мне жаль, что я кинула в вас тот предмет, и за палочку тоже. Я правда не хотела ее раздавить. Пока Белль говорила, брови Эммы поднимались все выше. Вот уж чего она не ожидала, так этого. Девушка примолкла и нервно заправив прядь волос за ухо, огляделась, и покрепче сжала в другой руке пакет. — Если ты ждешь, что я извинюсь в ответ, то мы здесь надолго, — ехидно сказала Эмма. — Я все еще считаю, что ты хреново поступаешь по отношению к человеку, с которым обещала быть и в радости и в бедности, и все такое. — Я понимаю, — сказала Белль, и несмотря на свои слова, зло сверкнула глазами в сторону блондинки. Но быстро оправилась и слегка улыбнувшись, протянула ей пакет. — Надеюсь, это немного ослабит напряжение между нами? Эмма подняла бровь и настороженно взяла пакет. — Что это? Дар перемирия? — спросила она и неуверенно открыв пакет, то ли с дуру, то ли с голоду, а может это гормоны подорвали ее способность к бдительности, а может и все сразу, но все же сунула туда руку и почти сразу вскрикнула. Она вынула руку и посмотрела на кровь на пальце, которой оцарапала о что-то острое внутри. Эмма подняла голову к Белль и хотела было возмутиться, но тут она почувствовала, как ее тело резко налилось свинцом, а сознание начало стремительно затуманиваться. «Вот дрянь…» — вяло подумала Эмма и почувствовала, как земля закачалась у нее под ногами. Беспокойство о двойняшках было последним, о чем она подумала, прежде чем окончательно отключиться.