На спор

Я стою на кухне Арса в его футболке, внимательно наблюдая за содержимым небольшой кастрюльки. Вино нужно нагреть на медленном огне, но нельзя, чтобы оно закипело, иначе пиши пропало, вкус напитка будет безнадежно испорчен. Аккуратно, чтобы не повредить тонко нарезанные слайсы апельсина, я помешиваю вино и подпеваю доносящейся из соседней комнаты песне. Небольшая вечеринка в честь окончания действительно сложной недели была в самом разгаре, но сегодня Арсу не нужно угадывать, кто же пришел к нему на этот раз: список гостей был строго выверен и жёстко ограничен. Ребята весело галдят в зале, их хохот доносится до меня вперемешку с притворными переругиваниями Арса и Сережи. Музыка играет на полную, но это ничего, Арс сказал, что у него установлена звукоизоляция, так что нужды беспокоиться о том, что тетя Зина с восьмого этажа перестанет жевать гудроновую жевачку и прибежит ругаться к нам на девятый, нет. Эффективность звукоизоляции мы проверили довольно простым способом ещё до того, как начал действовать закон о тишине: Стас включил нежно любимую всем коллективом песню группы «Ногу свело», пока я очень аккуратно, чтобы на блузку не попал сок, резала апельсины для глинтвейна. – Сегодня ночью женщина в годах... – В годах! – крикнула я фальцетом. Из комнаты, помимо музыки, донёсся взрыв хохота. На кухне я пока была одна. Вообще, глинтвейн мы готовили с Сережей, и предназначался он для нас двоих: все остальные предпочли пряному вину крафтовое пиво. Но сейчас Арс позвал Матвиенко помочь настроить телеприставку, и я случайно оказалась изолирована от остальных. Одиночество меня не смущало, больше расстраивало, что я осталась без забавных Сережиных прибауток. Ребятам заморачиваться с подготовкой выпивки нужды не было, так что они уже вовсю пили пиво и подъедали разложенные по тарелочкам закуски. В общем, одной мне в кухне было скучновато, и хотелось хотя бы дистанционно принимать участие во всеобщем веселье. – И стало словно в космосе темно... – пел Максим Покровский. – Темно! – не унималась я. Музыка неожиданно стала ближе. Я поняла, что Стасу надоело, что я вношу свои беспардонные правки в бессмертный текст, и он решил прийти разбираться со мной и моими поэтическими дарованиями вместе с блютус-колонкой. Вместе с ним на кухне появились довольные физиономии Шастуна и Краба. Антон с хитрым выражением лица подошел к уже почти готовой к варке смеси вина и приправ для глинтвейна и хотел было засунуть туда палец, но я легонько шлепнула его по ладони. Антон возмущенно вскрикнул, но по ухмылке на его лице я поняла, что на меня не обижаются. Пока что. – Кухонная дедовщина! – добродушно ухмыльнулся Краб, пропуская на кухню хозяина дома. Арс был уже веселенький, и я, окинув его настороженным взглядом, на всякий случай положила нож на стол. Конечно, он еще и близко не вдрабадан, но лучше я перестрахуюсь, а то уж больно он сейчас суетливый, ему ведь много не нужно... – О, Арс, иди сюда, – сказал Антон, протянув руку и втянув Арса на кухню. – Вставай, – приказал Антон. Арсений лукаво посмотрел на меня и встал, выставив вперед одну руку. Шастун с крайне хитрой физиономией поглядывал поочередно на меня и на кастрюльку. – Антон, это может плохо кончиться, – шутливым тоном предупредил Стас, протискиваясь мимо нас с тремя бутылками пива и колонкой в руках. Арс, шельма, пропустил его к выходу из кухни, но меня к Антону пропускать не стал. – Вон, драться она не стесняется. – Да не, она нож положила, – сказал Арсений, выставив вперед одну руку. Во второй руке у него была кружка с пивом и, когда я попыталась пролезть мимо, чтобы помешать-таки Шастуну засунуть палец в только начинающую нагреваться кастрюльку, Арс дернулся и часть пива оказалась на моей рубашке. Антон с удовольствием облизнул палец и укоризненно заохал. – Такое добро зря разбазаривать! – сказал он, цокая. – Ну, спасибо тебе, добрый человек, – заявила я, глядя на светлое пятно на рукаве. Спасибо, хоть апельсины пивом не залил. И смесь для глинтвейна. И вино. И мой кроп-топ. И колонку. Под хохот Кирилла Дима начал громко и недовольно возмущаться из зала, что ему надоело смотреть, как Сережа притворяется гением инженерной мысли, и он все сделал. Стас и Краб с довольными лицами направились в зал, а Арс поставил бокал на столешню возле раковины. – Дуй в ванную, – сказал он. – Сейчас найду тебе что-нибудь переодеться.  Ага, знаю я, что он найдет, как раз сегодня, едва переступив порог его дома, я вернула ему наконец его футболку с надписью «Я не Сеня». И точно, сопроводив меня в ванную комнату, Арсений на минутку скрылся за одной из дверей и вручил мне пакет с аккуратно выглаженной и сложенной черной футболкой, которую я отдала ему буквально за час до этого. Быстро помыв плечо с мылом и убедившись, что из моей одежды пострадала только блузка, я переоделась и бросила ее в стиральную машинку. «И ну их, эти попытки принарядиться», – с досадой подумала я.  В кои-то веки решишь красиво одеться, так на тебя пиво проливают. Крафтовое. Блин. Со смущенным видом я вышла из ванной и увидела, что ребята уже вернулись в зал, а Арс уже сам дорезал апельсин и почти допил остатки злополучного пива. – Арс, я бы закончила... – сказала я, прикусив губу. Неловко-то как. Но Попов посмотрел на меня, улыбнулся, подмигнул и сказал: – Ой, закапаешь ещё ее. Нет, я лучше сам закончу. – А ты свою не закапаешь? – многозначительно усмехнулась я. Арс был на этот раз в белой футболке с Батоном Шастуном, испортить которую было бы особенно жалко. Арсений хмыкнул, признавая силу этого аргумента, с улыбкой отложил нож, сполоснул руки, поставил кастрюльку на конфорку и включил плиту на слабый огонь. Когда он выходил из кухни, он мимоходом коснулся моей кожи кончиками пальцев. И вот, моя белая блузка, до этого весь день кокетливо расстегнутая на три пуговки и завязанная на талии, чтобы ненавязчиво продемонстрировать кое-кому темный кроп-топ, вовсю уже принимает водные процедуры, а я изо всех сил пытаюсь унять дрожь в руках и уговариваю себя, что дело только в том, что Арс споласкивал руки от апельсинового сока в ледяной воде. Ведь не может быть все настолько плохо? Сережа вернулся на кухню немного замотанным, но довольным. Он с удовольствием вдохнул аромат корицы и гвоздики. – Мммм, – он с явным удовольствием приоткрыл крышку и засунул палец в еще не нагретую смесь. Я возмущенно шлепнула его по плечу, а он так же демонстративно, как и Шастун до этого, облизал палец. – Неплохо получается, Маш. – Обожжешься! – возмутилась я. – Ой, да ладно тебе, – отмахнулся Матвиенко. – Да и ты мной не брезгуешь, я видел. И правда. Им не брезгую. Неожиданно Сережа прищурился и окинул меня оценивающим взглядом. – Дубровская, на тебе лица нет, – сказал он, отобрав у меня ложку, которой я помешивала будущий глинтвейн. Я натянуто улыбнулась и постаралась принять как можно более непринужденный вид. – Ой, вот не надо только спектакли устраивать, тоже мне, актриса погорелого театра, – сказал он тихо. – Не знаю, что у вас там с Арсом произошло, когда он приезжал в Москву, но вы оба после этого ведете себя как малолетние кретины. Я сделала прерывистый вдох и улыбка сползла с моего лица. – Откуда ты знаешь, что он тогда ездил ко мне? – тихо спросила я. Сережа многозначительно поднял бровь и хмыкнул. – Что он еще тебе рассказал? – я продолжила допрос. – Немного, не переживай, – уклончиво сказал Сережа, снимая кастрюльку с плиты и выключая газ. – Блять, – выругалась я, когда он оценивающим взглядом посмотрел на висящую на крючке поварешку. Понимая, что я больше не в силах справляться с эмоциями, я обняла его и уткнулась носом в его толстовку. Он вкусно пах мускусом, дымом и кожей. – Какая же я дура, Сереж... – пробухтела я в его толстовку. – Ничего не могу сказать по этому поводу, – сказал Матвиенко, легко обнимая меня в ответ. – А так как вы оба мои друзья, то и сделать вам ничего не могу. Перестаньте уже издеваться друг над другом, кретины... Я подняла голову и улыбнулась. Спасибо, хоть не плачу. – Ты пить будешь? – прикрикнул на меня Сережа, и я, подскочив от неожиданности, перестала распускать нюни и потянулась за поварешкой. – Давай разливать уже, а то остынет. Когда я разливала напиток по бокалам, на кухню пришел Дима. Позов тоже с явным удовольствием вдохнул аромат корицы и гвоздики и ехидненько так спросил, согласна ли я посмотреть «Бриллиантовую руку». По его тону мне стало ясно, что возражения не принимаются, и я со вздохом кивнула. Поз почему-то воспринимал мою необразованность во всем, что касалось советского кинематографа, как личное оскорбление. – Слушай, вот ты же мультики советские любишь, – говорил он мне во время перекуров. Я кивала. – Так актеры-то одни и те же! – восклицал он тоном, которым люди обычно говорят «КАРЛ!». – Почему ты не смотрела советские фильмы? – Мама считала нужным показывать мне советские мультики, но не считала нужным заставлять смотреть советские фильмы, – пожимала плечами я. – Для нее это было... ну... тем, что нужно делать по умолчанию. По выражению лица Димы было ясно, что именно он сейчас обо мне думает. Поэтому, устраиваясь поудобнее на подушках в зале, я искренне хотела посмотреть этот фильм. Наверняка он очень интересный, в конце концов, я точно знала, что это уже неотъемлемая часть нашего культурного кода (так, по крайней мере, утверждал Поз). Но моя усталость, вкусный глинтвейн, полумрак просторной комнаты, уютная обстановка и полная безопасность были против меня... и Арс. Когда у меня заболела спина, я придвинулась к дивану и каким-то образом оказалась рядом с ним. Я села, нагло прислонившись к его ногам, и прижав к груди одну из лежащих на полу подушек. В итоге, я так и уснула, прижавшись к его ногам и запрокинув голову наверх.

***

Проснулась я в чужой постели. Конечно, это наблюдение не делает мне чести, я бы и так и так проснулась в чужой постели, потому что собиралась ехать в гостиницу. Но что-то мне подсказывало, что эта явно просторная темная комната совсем не похожа на гостиничный номер. Почувствовав, как резинки носков неприятно врезаются в кожу, я откинула одеяло и села на кровати. Получается, ребята принесли меня в спальню и уложили в постель прямо в джинсах, носках и в футболке бренда «Уберите рыбу». Вместе с ужасом – фу, они уложили меня на чистые простыни в грязных джинсах, – я почувствовала странный прилив благодарности вперемешку со стыдом. Они не стали раздевать меня или переодевать. Никто из них не видел меня голой. Особенно кое-кто. Сделав себе мысленную пометку никогда больше не выматывать себя до такой степени, чтобы меня срубало от одного бокала глинтвейна, я прищурилась, оглядывая комнату в поисках своего телефона – или, хотя бы, выключателя. Впрочем, мой вечный электронный спутник совсем скоро нашелся. Оказалось, что он лежит на прикроватной тумбочке, маняще подмигивая мне светодиодным индикатором заряда. Я поспешно схватила телефон и разблокировала экран. От ребят пришло несколько сообщений. Дима торжественно написал в беседе, что он на меня обиделся. В личку он добавил, что от пожизненной анафемы меня спасло только то, что он видел, что я искренне пыталась получать от фильма удовольствие. А иначе он бы сжег меня на костре. «Я еврейка, меня нельзя предать анафеме», – с ухмылкой подумала я. Но это не отменяло того факта, что в нашем коллективе тенденция вырубаться после подобных марафонов была только у меня. Сережа с Арсом, конечно же, не упустили возможности засмеять меня за то, что меня опять срубило на ровном месте. Арс написал: «На пяти языках говорит, а в советском кинематографе не разбирается!» Я фыркнула и быстро набрала в ответ: «На трех!» и тут же прикусила язычок. Но что-то делать уже было поздно, потому что статус сообщения мгновенно сменился на прочитано, и Сережа прислал подмигивающий смайлик. Полуночник хренов. Последнее сообщение от Димы, отправленное в 01:37 по Московскому времени, включало в себя список из двадцати советских фильмов, которые я теперь обязана посмотреть, чтобы заслужить его прощение. Быстро пробежавшись по нему глазами, я написала в ответ: Я Поз, но я же смотрела Иронию судьбы! Хотя, думаю, он и так прекрасно знает, что это единственный советский фильм, который я посмотрела от начала и до конца. «И не лень же было в два часа ночи писать», – подумала я, сохраняя его сообщения в важных. Нахмурившись, я встала с кровати и тихонько, на цыпочках, побрела из комнаты в коридор, подсвечивая себе дорогу фонариком. В этой части квартиры я еще не была: увидев с самого начала, что одна из дверей закрыта, я решила не испытывать судьбу и терпение гостеприимного хозяина и не стала туда соваться, хотя всю остальную квартиру с огромным интересом исследовала. В принципе, мне вполне хватало просторной кухни и со вкусом обставленного зала. В ванной я окинула свое отражение критическим взглядом и постаралась, по мере возможности, снять с лица поплывший макияж и умыться. На раковине, к моему облегчению, стоял бутылек с пенкой для умывания, так что я, чуть поколебавшись, решила, всё-таки, нажать пару раз на дозатор, чтобы не умываться мылом. И, чуть подумав, почистила зубы пальцем, решив, что в моей ситуации это будет гораздо лучше, чем ничего. Когда я кралась обратно, я заметила, что дверь в зал приоткрыта и, не удержавшись, заглянула в комнату. Лучше бы я этого не делала.  Арс лежал на раздвинутом диване, раскинув руки. Одеяло практически полностью лежало на полу, и я видела, что из одежды на нем были, кажется, только светлые пижамные штаны и боксеры. Против воли я засмотрелась на его покрытый родинками торс, на аккуратные кубики пресса, на сильные, накачанные руки, на виднеющуюся из-под боксеров линию косых мышц...  Господи, какой он красивый. Какой... мужественный. Я выключила фонарик и постаралась пройти в комнату как можно тише, чтобы не разбудить его. Рот его был чуть приоткрыт, темные, чуть влажные от пота волосы разметались по подушке, а пальцы ног казались самым милым и интимным зрелищем на свете. Я откровенно любовалась им, его телом. Как самая последняя извращенка. «Это не нормально, – пронеслась мысль в моей голове. – Это не здорово». Больше всего на свете сейчас мне хотелось провести рукой по его груди, узнать, какие на ощупь его плечи, правда ли мягкая как бархат покрытая родинками кожа. Мне хотелось каждую из них покрывать поцелуями, хотелось запустить руки в его темные волосы и снова почувствовать тепло его рук на своем теле. Мне хотелось кусать его губы и касаться кончиками пальцев шеи, прижиматься к нему своей обнаженной грудью, дразнить его, ловить его судорожные вздохи, манить, завораживать... Хотелось взять его. Принадлежать ему. Но нельзя. Стряхнув с себя наваждение, я ещё раз посмотрела на его лицо, на раскиданные по подушке кудри и нагнулась за одеялом.  Заботливо накрыв его ноги, я ушла из комнаты так же тихо, как и пришла. В спальне я аккуратно стянула джинсы, носки, футболку и темный кружевной лифчик, который на всякий случай спрятала в джинсах. Когда из одежды на мне остался только кроп-топ и трусики, я снова скользнула под одеяло и со вздохом открыла приложение-читалку. Я знала, что после того, что я случайно увидела этой ночью, я ещё много ночей не смогу спокойно спать. А после того, что почувствовала, еще долго не захочу.