На отмели бездны

Прежде тревогу Мол связывал с неприятной пропажей, но холод и беспокойство в Силе гремели только отчётливее, несмотря на возвращение Асоки, — пахнущей горечью алкоголя и песка, подозрительно оживлённой, с неубедительным рассказом, в компании ведьмы… но и не излучающей того острого, хлёсткого импульса, что знаком всякому владеющему Силой: чувства надвигающейся угрозы. Мол покинул крепость после наказания, однако не вышел, а застыл под аркой, так и не переступив границы между лиловой тенью и прозрачным пыльным светом. Сложив руки за спиной, он направился, не рассуждая, позволяя мыслям созревать вместе с движением тела, и теперь, обнаружив себя в проходе, окинул взглядом безмятежный день. Домир, точно одинокий пленник, льнул к матовым стёклам облаков, по равнине мыкался слабый ветер, прятались твари от жара полудня, и разве лишь там, где иной раз проползала змея, ворошился песок. День самый обыкновенный, из редких не слишком ветреных, звучащих скорее местной фауной, чем гулом, — и казался бы мирным, но отголосок в Силе не затихал. Он становился ярче. У вышедшей следом Асоки Мол спросил, не ощущает ли она ничего необычного. Она ответила не сразу. Показывая медный локоток, она в задумчивости теребила кончик лекку и всматривалась в даль, и чем дольше Мол ждал, разглядывая свою ученицу, тем болезненнее что-то сжималось в солнечном сплетении: она умрёт, всё исчезнет, безвозвратно, навечно, нежные губы не проронят ни слова, золото кожи завосковеет, помутнеют бездонные радужки, — не это ли предвещают холод и смятение в Силе?.. — Энакин, — прошептала она и показала на небо: — Смотри, там… корабль. С подозрением выискивая трепетные блики в расширенных зрачках, Мол потребовал: — Помни, Скайуокер больше не твой учитель. — Он сильный, — Асока всплеснула нетерпеливым жестом и замолчала ненадолго, полыхая пристальным, настороженным взглядом исподлобья. — Нам выгоднее с ним договориться. — Посмотрим, — отозвался Мол. — Идём. Не будем заставлять нашего «друга» ждать. Поднявшись на плоскогорье, он не стал приближаться к приземлившемуся шаттлу, удержав и Асоку; ладонь на её обнажённое плечо положил как мог мягче, с каким-то щемящим замиранием в груди. И не убрал. Лязгнула рампа, в рубиновом свете явив рослого мужчину, наглухо схороненного в чёрном доспехе. Блеснул гладкий, выпуклый шлем, мужчина одёрнул полы плаща, спускаясь, и остановился у края трапа, точно бы испытывал отвращение к иссохшей почве. Шумело тяжёлое дыхание. Над солнечным сплетением отмеряла неизвестные данные цифровая панель (жизнеобеспечение?), в походке прослеживалась неестественная неуклюжесть, а в Силе, помимо холодного давящего могущества, несло тягостно серым. Безобразная устаревшая механика. Неповоротливость. Уязвимость. И это — Избранный? — Ещё в Сандари я ждал нашей встречи, — произнёс Мол. — Ключ ко всему. Важнейшая часть тысячелетнего плана. Наслаждаешься ли ты триумфом, Скайуокер? Насладись вдоволь, потому что Дарт Сидиус уже ищет тебе замену. Шипение дыхания прервалось, когда человек заговорил. Вокодер искажал голос, делал его низким, глухим и глубоким. — Не Скайуокер. Дарт Вейдер. — «Дарт»! — прорычал Мол, ударяясь языком о кипящую «р» вожделенного слова. — Что он обещал тебе? Титулы, власть, деньги, величие, свободу? Любые его посулы отравлены ложью. Во имя обретения свободы ты наденешь рабское ярмо, ради власти склонишь голову и забудешь собственное имя, чтобы обрести самость. Маска ничего не показывала, тёмные линзы не умели менять выражение. По крайней мере, Скайуокер слушал. Пальцев коснулась Асока, Мол заметил, что до боли сдавливает её плечо, и ослабил хватку. — Одному тебе не победить, — продолжил он. — Тебя используют и обманут, как предшественников. Покинь Дарта Сидиуса. Служи мне. Я знаю его, мне известны его слабости, и мы… — Клуб неудачников меня не интересует, — прервал Скайуокер. — Асока, тебе больше не нужно скрываться. Император милосерден, он примет тебя. — Асока никуда не пойдёт, — отрезал Мол, убрав ладонь. — Она принадлежит мне. — Я принадлежу себе, — чуть слышно возразила Асока. — Мы должны прийти к согласию. Пожалуйста, Мол, хотя бы попытайся. Я не смогу выбрать. Она обратилась к Скайуокеру, извиняясь за прошлое, но отказываясь примкнуть к Сидиусу. Мол не особенно слушал. Для принятия решения хватило и сказанного. Текли густые мгновения, алела утроба шаттла, в пурпурно-чёрной клетке деревьев бесновался ветер, слоился и дрожал над горизонтом амарантовый воздух, а солнце безразлично кропило багрянцем кружащих в вышине киродактилей, каньон и замерших противников. Когда маленькая двурогая предательница наконец замолкла, Мол принял стойку готовности. — Довольно, — сказал он. — Переговоры окончены. Скайуокер активировал меч. Вражеская стойка принадлежала пятой форме, — диагональное сечение разобьёт позицию, цель либо контратакует, либо парирует, и тогда нижнее лезвие завершит манёвр. Вздымая стопами ржавую пыль, Мол ринулся в наступление. Просчитался. Метнулась сине-золотым мышеястребом Асока, отразив удар посоха и ответный мощный выпад. — Нет! — воскликнула она. — Не позволю!.. Она защищалась одними беззубыми сан джем и чо май. Как джедайка. Не тому ли обучал её Скайуокер давным-давно, в зелени садов орденского храма? Какое унижение! Ни единого приёма, знаниями о которых удостоил её Мол, она не использовала, отказавшись и от смертоносности Терас Каси, и от свирепости Джуйо. — Ты заплатишь, — процедил Мол. — Скауокера я убью медленно, тебя… О, ты узнаешь, что такое боль. — Дуку тоже хвастал, — сказал Скайуокер, обходя с деланной ленцой. — Пока головы не лишился. Взгляд Асоки метнулся. Короткого отвлечения хватило сполна: пнув по голени, Мол вышел из клинча. Скайуокер, неожиданно ловкий для полудроида, рубанул со спины, — но поздно, поздно! — красные мечи столкнулись, высекли яркие искры, отпрянули, снова скрестились… Мол отступал. Вопреки обманчивой наружности, слишком сложным оказался противник. Он предугадывал каждый жест, вздох, стук сердец, напряжение мышц, направление и намерение. И вёл натиск с ледяной точностью. Ландшафт здесь искривлялся, вздымаясь возвышениями и выступами. Пятясь, занимая непрестанно верхнюю позицию, Мол вихрем вращений удерживал врага, тот вдруг выдавал страх, берёгся, медлил, но долго это продолжаться не могло. Секунда, две, пять: Асока воспрянет, обеспечит поддержкой сырую, агрессивную Джем Со бывшего учителя — что тогда?.. Мол парировал и саданул ногой по шлему, Силой удвоив разрушительную мощь толчка. Скайуокер опрокинулся со взгорья и внизу поднялся на колено, ладонью закрывая разбитую линзу. На прощание скалясь в налитый кровью глаз, Мол спрыгнул, замахнулся — и едва успел отбить голубую дугу летящего лезвия. Красное сверкнуло следом, быстрое, как время, как мысль, ужалило, укусило, обожгло живот. Слепо рыча, Мол обрушил удар. Чёрная броня брызнула искрами. Враг пошатнулся и завалился набок. Вскрикнула Асока. Перемахнув тело, она в полёте притянула оружие, закрутилась лазурным смерчем. Но Скайуокер не пал. Он встал, так и не издав ни единого звука, кроме звука дыхания, прерванного и восстановившегося, болезненно неровного. Нанеся взаимные ранения, оба вымотались. Исход зависел от Асоки, и если бы только она не предала… Бежать! В тугой, страшный узел стянулись резь и головокружение, запахи палёной плоти, ржавой пыли, оплавленного металла, чувство колючей испарины, тошнота и усталость. И сквозь усталость, сквозь гул боя, подтачивал тихий шёпот сомнений: сражайся и погибни, забрав с собой Избранного и неверную ученицу, родной каньон охотно примет всех троих, где спит Саваж, там и тебе… Нет. Ещё не мёртв Кеноби. Бежать!.. Отшвырнув Асоку, Мол бросился к багровому корабельному лону. Но прежде чем достиг цели, горло перехватило невидимой удавкой. Та затягивалась с упрямой беспощадностью, словно у Силы появился единственный и неоспоримый господин. Как ни рвись, ничего не выходило. А затем мир завертелся: земля и небо бешено менялись местами, пока не рухнули, давя всем космическим весом, и в горло хлынул медный вкус, слух пронзил высокий возглас, парализованное тело снова вздёрнуло, снова швырнуло. Посох?.. Не выпустил… Внутренности кипели. Стучало: вставай-вставай-вставай, колотилось требовательно, ритмично, быстро, — не сразу догадаешься, что это просто пульс, а не голос, никакой не голос. Захлёбываясь крохотными глоточками воздуха, Мол закашлялся, хрипя, давясь кровью и песком, сплюнул тягучую розовую слюну и перевернулся, озираясь в поисках врага. Скайуокер шёл. Сиял лавовый луч, реял плащ, торчали оплавленные сочленения левого предплечья, насколько разглядишь за взметнувшейся пылью. Панический озноб горизонта мешал зрению, расщеплял предметы, делил всякое единое на два кружащих миража, точно бы тайный дуализм вещей неожиданно обрёл действительную видимость. Рокотал ветер, грохотал звук шагов, шоркал плащ, трещала световая дуга, и всё слепило, оглушало, сковывало. Но лишись хоть зрения, хоть слуха, хоть ориентации в пространстве, нет опоры вернее меча, вернее биения двух кристаллических сердец в рёбрах корпуса, не «продолжения руки», но более подлинного, чем рука, и Мол сжимал пальцы на посохе, — вставай, вставай, вставай. Скайуокер остановился. Мол пополз, спиной, судорожно отталкиваясь ногами, левая едва ли не отказала, дрянной кусок проклятой дюрастали, он Силой принуждал её шевелиться, как Силой принуждал себя дышать и оставаться в сознании — почти автоматически. Мысль съёжилась до единственного животного инстинкта. Выжить. Пожалуйста, выжить. — Ничего Кеноби не доводит до конца, — прохрипел испорченным вокодером Скайуокер. Лазерный луч взметнулся одновременно с открытой ладонью. Жест, верно, казавшийся исполненным трусливой мольбы, обрушил скалу, но враг без труда разметал валуны, булыжники и камешки, лишь песок осыпался, вспыхивая на поверхности лезвия огнистыми искрами. Всё было кончено. Опустился меч. Вспыхнула преградой пронзительная лазурь. — Оставь его! — потребовала Асока. — Я пойду с тобой. Мы… мы свергнем Императора. Вдвоём. Я не покину тебя. Но Мол значим для меня. Пожалуйста, Энакин, оставь ему жизнь! Опираясь на скалы, он наконец подтянул тело вверх. — Энакин мёртв. Если ты предашь меня опять, я не прощу тебя. Отойди. — Давай, джедаечка, — прерывисто выплюнул Мол. — Выполняй приказ учителя. Тишина обрушилась, как тень катастрофы, набегающая солнечным и беззаботным днём на свежие луговые склоны какой-нибудь далёкой мирной планеты: замолкают птицы и лягушки, стихают стрекозы, бледнеют патиновые купола Тида… Так и не обернувшись, даже не обернувшись, Асока покачала головой. Отступив, Скайуокер, Дарт Вейдер, резко выбросил руку: рампа закрылась, с глухим стуком похоронив возможность сбежать. — Что ж, — сказал он, — ты выбрала свою судьбу. Словно камешек ляпис-лазури, швыряемый бурным потоком, Асока металась по плоскогорью, уводя и отвлекая Вейдера. Но Мол не собирался давать ей погибнуть столь легко. С корабельными лазерами будет шанс… До «Белой айвы» — спускаться по ущелью… Медленно подступало безразличие. Мол заставил себя отлепиться от камней. Тонкая фигура слетела с вершины скалы. Ёжик коротких светлых волос, лишённые цвета черты: Асажж Вентресс. — Опоздала, — цыкнула она, простёрла руки, и на когтистых кистях от напряжения вздулись вены. Притянуло Асоку. Асажж, не меняя тона, продолжила: — Бери его и беги. Без тебя он не доберётся до корабля. — Вздор, — прорычал Мол. Мрачная и бледная, Асока встретила взгляд, полный ненависти и поджала губы: — Проваливай. — Вам не уйти, — предупредил Вейдер. — Вентресс не ровня мне. Асажж полоснула по воздуху, словно держа рукоять, и та действительно явилась, вытянулась из зеленоватой дымки. Датомирская магия! Два месяца Мол потратил на раскрытие их секретов, но в записях Талзин не содержалось ничего. — Как?.. Коротко посмотрела Асажж, и серые глаза Матери смотрели с бледного лица, и эхом прокатилось в голосе: — Есть вещи, которые больше всех нас, Ночной брат. Она отчего-то скривилась, точно бы с отвращением, и повернулась к врагу. Мол отнял ладонь от стены. Ущелье. Фрахтовик. Он должен добраться. Должен… Несколько шагов проделал, пошатываясь, а затем тлеющий в багровой вышине Домир последний раз моргнул и ухнул вниз, во мрак.

***

Наверху мягкие панели жались друг к другу. В них сквозило нечто знакомое, в чёрных порах и волокнах синтетической ткани, ласково складывались волокна, один к одному, ложились во мрак, исчезая, и вновь показывались в следующем блоке. Едкая медицинская вонь мешалась с металлическим запахом. Всё мерещилось, вот-вот с глухим взвизгиванием разойдутся и сойдутся двери, и мигающий багровыми окулярами TD-D9 вползёт, перебирая по скользкому полу шестью лапами. Но нет. Нет, TD-D9 уничтожен учителем много-много лет тому назад в день перед отправкой на Орсис, помнишь? Маленький дроид сыграл свою роль и больше не нужен. Ты тоже больше не нужен. Тоже уничтожен. Потому что… слаб? Вибрация гипердрайва скорее ощущалась, чем слышалась. Корабли… Мать называла их «механическими гробами». Стекло и сталь — клетка для Ночных сестёр и братьев. Сама Талзин исчезла, верно, насовсем, но слова сохранила бумага, хрупкая и шероховатая. Существовало ли две Талзин, первая, начертанная мелкими угловатыми буквами, и вторая, чьё лицо восставало в памяти молодым и тревожным, освещённым звездой Орисиса? Разве та, что в родовых муках впервые открыла могущество, та, слабая, умирающая — тоже была ею?.. Так если не сильные управляют танцем звёзд, то кто? Молодые и тревожные черты менялись, темнела кожа, и серые глаза наливались глянцевой чернотой, Мол видел в них отражение мальчика, венец коротких рогов да бесстрастное лицо, своё и вместе с тем чужое, чуждое. Свои-чужие руки легли на шею Килинди. Ни жалости, ни пощады. Пальцы сжались, сдавливая — видимо, сюрприз тебя теперь не интересует, сказала она, пытаясь улыбнуться — и того мальчика не стало. — Кто ты? — Страх. — Кто ты? — Охотник. — Кто ты? — Отброс. Ничто. События нарастали друг на друга, ложились в тень, исчезая, и вновь показывались волокнами желтоватой синтетической ткани. Давала знать старая привычка вспоминать, заучивать себя заново, и заново, и заново, затем опять теряя по кускам (во снах Кеноби всегда ухмыляется) прошлое, пока недостижимый свет невидимых звёзд не сужался до единственно значимого: зелёного росчерка плазмы и лица молодого джедая. Под жёлтыми химическими облаками отходы образуют равнины, горы, холмы и пещеры, создают своеобразную экосистему: паразитов, симбионтов и хищников. Безжалостных, чудовищных хищников. Мусорщики давно научились обходить тоннели стороной, и хорошо, если разбудит любопытствующий писк вилоносой крысы. Куда сытнее тощих крыс еда, что просит пощады, но давно, давно зверь не слышал разумной речи. Надежды нет. Здесь отравлено всё. От кислотных дождей оберегают своды смрадного тоннеля, но и грунтовые воды ядовиты, а ранения, царапины, ссадины воспаляются мгновенно, плоть вздувается приторно пахнущим гноем, и ты разлагаешься заживо, сражаясь ежесекундно с голодом, сепсисом и собой. Как высоко ни вознесись, как глубоко ни скройся, Лото Минор невозможно покинуть. Сон в полтора года закончится, сегодня, завтра, однажды ты проснёшься в груде старого тряпья, под живой половиной тела ослизлые кости, опухшие раны кипят, снова забываешь кто ты — и в самом деле, кто? — остаются голод, распад, ненависть. Беспомощность наказуема, она сама по себе постыдна. Как и одиночество. Но пусть Саваж погиб, очнуться придётся в кошмаре, а ученица предала, Кеноби был жив, Кеноби прятался, Кеноби выстрадал недостаточно, чтобы хоть что-нибудь понять, — и насильно вытолкнув сознание в чужеродную действительность, Мол с трудом приподнялся на локтях, перевернулся и с грохотом скатился с койки, уронив лежавший на постели инъектор. Домир поднимался и опускался дважды и единожды. Мол взбирался, бежал, шёл по скалам и болотам каньона, беспокоясь о том, что не найдёт ученицу на планете, планируя будущие поиски и вожделея преподать ей хороший урок при первой же встрече… и вспоминал золотую кожу, упругие лекку, тёмные губы и выражение глаз, пьянящее унизительным высокомерием — это помогало двигаться вперёд, сражаться и не медлить. Обняла тьма обители, мелькнуло бледное лицо ведьмы и погасло; Мол чуял присутствие, тянулся, искал, сквозь анфилады комнат бросался — нашёл. Он употребил всю изобретательность, чтобы причинить достаточно боли, но не ранить особенно серьёзно. Он подпитывал гнев её приторными мольбами и колкими угрозами, принуждая себя наказывать, но не находя в этом никакого удовольствия: он был раздосадован, испуган и одинок, только и всего. Мутным взглядом Мол обвёл каюту. Не гудели двигатели. В нос бил запах крови и препаратов. — Асока? Никто не ответил. Цепляясь за поручни коек, затем держась за стены, он добрёл до рубки. За транспаристилом предстал пёстрый космопорт: серо-стальные башни торчали антеннами в небо цвета лазурно-насмешливой радужки, а внизу шныряли туда-сюда чевины, твилеки, люди, викуэи, гаммореанцы, талассианцы и даже чиссы. Бликующая вывеска подсказала местонахождение: «Умалорский космический порт: Добро пожаловать на Винсот», — в противном случае Мол бы так и остался в неведении, потому что бортовой компьютер не подавал признаков жизни. — Асока, — прошипел Мол, обнаружив отсутствие нужного коннектора. Он покинул «Белую айву» и пересёк взлётные площадки. Платформа, ведущая в город, оказалась деревянной, из настоящего дерева, отделанная с той странной расточительностью, с которой к природным материалам относятся неразвитые расы. Прихрамывая, он нырнул под купол, увитый белыми цветами. Там пришлось замедлиться. Когда приступ дурноты отпустил, Мол продолжил путь, замечая знакомую тень в случайных тенях, чувствуя знакомый отблеск в случайных отблесках… В поисках Асоки он тянулся к Силе, но Сила ощущалась приглушённой, неосязаемой, как и собственное тело. Избегая площадей и проспектов, он пробирался по переулкам, тупичкам, приземистым аркам и крытым переходам, гонимый голодной жаждой встретиться с ней, — чтобы вернуть своё и после убраться подальше от издевательской синевы неба, зелени, дерева и движущихся перронов зданий. Очередной приступ головокружения подкосил в случайном переулке: не обращая внимания на жалкий сброд, Мол привалился спиной к сетке ограждения. Сознание туманилось. Во рту пересохло. Переулок как-то резко опустел, когда на углу показались фигуры трёх талассианцев, но и до этого Молу не было никакого дела, и неладное он почуял только когда услышал, как в тихий разговор среди стрёкота незнакомого языка вдруг прокралось «Ночной брат» на общегалактическом. Трое приблизились, и один из них — с золотыми полосами на белых одеждах — кивнул, отдав негромкий приказ, а остальные направились к Молу. Мол выпрямился, отстранившись от оградительной сетки. В свою очередь он пошёл вперёд, глядя прямо и с вызовом на фатально ошибившееся уличное отребье. — С дороги, — прошипел он, столкнувшись с ними на середине тупичка. Один прострекотал на ломаном общегале, повернув голову ко второму: «Смотри-ка, подлатать и на арену сгодится». Зарычав, Мол призвал Силу, чтобы отбросить врагов прочь… Но Сила не отзывалась с прежней покорностью.