Шестнадцать лет назад
Вокруг размеренно текла жизнь, в то время как его собственная, казалось, замедлила свой ход. Если бы весь мир был театром, то Смит явно был бы тем, кто поднимает занавес перед началом акта и опускает после окончания. Все однокурсники веселились под музыку, в том числе и его друзья. Судя по выражению лица Зоэ, можно было предположить, что за этот вечер она срубила приличную сумму на продаже алкоголя. А то, что в последнее время они частенько с Кенни бурно обсуждали какую-то «идею, на которой можно сорвать куш», лишь подтверждает догадку. В стороне ото всех стоял Найл, недалеко в принципе от самого Эрвина, и потягивал пунш. Лишь по его румяным щекам уже можно было догадаться, что бизнес Ханджи идёт в гору. Раз даже этот трезвенник решил выпить на балу в честь столетия университета. Ну и Мари, наверно, единственная, кто следовал всем правилам на этом мероприятии. Она танцевала медленный танец с парнем из другого факультета. Эрвин мог поклясться, что этот роман продлится недолго. На протяжении пяти лет Смит с молчаливым обожанием смотрел на девушку и только на втором году обучения решился подойти к ней. В тот день Найл вытащил его в бар напротив общежития, они просто хотели в кой-то веки расслабиться и перестать думать об учебе. Поначалу Эрвин всячески отпирался, мол время позднее, момент неподходящий, много проектов повесили на их шею. Однако, всё-таки Док не был так прост, на каждый его аргумент он нашел контраргумент. И вот они уже сидели возле окна и как последние зануды рассуждали, какой алкоголь сможет одновременно опьянить и при этом не заставить мучаться от похмелья на утро. Но вскоре они увидели Мари, Найл заметил девушку впервые, но Эрвин. Он знал о ней давно, но познакомился только в этот день. Хотя справедливо было бы признать, что если бы не Док, то знакомство бы не состоялось. Не то чтобы Смит был стеснительным, но вечно его что-то удерживало от возможности поговорить с девушкой. Чего нельзя было сказать о Найле. В любом случае Мари была не такой. Док был не достоин девушки, интуиция подсказывала Эрвину, что она предназначена именно ему. Да и не было между ними ничего значительного, сплошные скучные разговоры. Его размышления прервала Зоэ. — Чего сидишь тут, как наш шишкастый профессор? — она плюхнулась рядом и проследила за направлением его взгляда. Мари и Найл уже танцевали вместе. Он обнимал ее за талию, в то время как она сама сжимала его плечи. Сколько он смотрел на эту картину? Пару минут? Может даже десять минут... но, нет, прошел уже год, как их танец стоял перед глазами. И вот Мари в белом простом платье и все так же в его объятиях. Док начал крутить девушку на месте и вскоре снова прижал к себе. Они оба так широко улыбались, что в груди тупой болью отозвалась ревность. — Шампусик? — Ханджи присела рядом, Смит отхлебнул из бокала и наконец-то оторвал от них взгляд. — Слушай... прошло много времени, — подняв ладонь, он прервал ее трогательную речь. Они были знакомы достаточно, чтобы предугадать дальнейшие слова. Вернув полупустой бокал девушке, Смит ушел с праздника. Ну а остатки шампанского вскоре были благополучно уничтожены Аккерманом. А чего добру пропадать? — И как поболтали? — Кенни забрал у мимо проходящего официанта поднос и начал закидывать тарталетки одна за другой в рот. — Да не очень как-то, — сняв очки, Зоэ протёрла их тканью своего костюма. — Тебе правда интересно или просто захотел присесть на этот мягкий диван? — Неужели я так плохо выгляжу? — он вытер рот салфеткой и развел руками. — Хотя должен признать, он очень удобный, — запрокинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. — Так что? Мне клешнями вытаскивать информацию об этой жертве неразделённой любви? — Ты сам все сказал, — она пожала плечами и вернула очки на место. — Он взрослый мальчик, сам разберётся. — Вот и правильно, нечего за ним бегать, — Зоэ вскинула бровь и насмешливо посмотрела на него. — Чего уставилась? В ответ она лишь шире улыбнулась, Аккерман выразил на лице неописуемый страх и вскочил с места. — Иди ты к черту!Год спустя
Уже несколько дней Эрвин не мог покинуть лабораторию. Наконец-то он добился желаемого. Проект, который он прорабатывал годами, в него решили вложить деньги влиятельные люди. Об их поддержке стоило только мечтать, на этом фоне даже предательство друга казалось столь мизерным. Док просто оказался жалким трусом, раз свернул на полпути к победе. В университете они круглыми сутками составляли план, как заполучить в свое распоряжение хотя бы одну лабораторию. В то время, как Зоэ больше интересовала сама идея создания лекарства от большинства болезней. Звучало это максимально абсурдно, но Смит был слишком упрям. Возможно, это смерть отца на него так повлияла, а может и Аккерман приложил к этому руку. Все их друзья заметили, как Кенни выделяется на фоне других. Его раны заживали за считанные минуты, он никогда не болел, даже элементарная простуда ему была неведома. Не стоило уже говорить, какой силой и ловкостью он обладал. Хотя с виду так и не скажешь. Высокий, тощий и бледный он больше напоминал пациента хосписа. Первым, кто заметил это, конечно же была Зоэ. В силу того, что они были соседями в общежитии, она была свидетелем многих странностей. Рассказывать об этом Эрвину Ханджи даже не рассчитывала, первую очередь, она хотела обсудить это с самим Аккерманом. Ведь кто знает? Может, он поддержит их благородную хоть бредовую идею? Хоть многие и считали Кенни отвратительным типом, Зоэ видела в нем если не доброго парня, то хотя бы справедливого и ответственного. Потому они и были ближе к друг другу, чем остальные. До определенного момента... Самой большой ошибкой было предложить Аккерману стать их подопытным. Кенни и так был далеко не в теплых отношениях с Эрвином, хоть они и проводили время в одной компании. Выслушав же их, Аккерман послал всех настолько далеко, насколько позволяли знания географии и словарный запас. После этой промашки Эрвин стал с меньшей охотой прислушиваться к Зоэ. Мало того, что они раскрыли свой план чужому, так вдобавок они потеряли возможность наблюдения за Кенни. Такого рода решения они с Доком впредь принимали вдвоем. Однако продлилась эта идиллия недолго, Мари забеременела и в ту же минуту подписала смертный приговор их дружбе. Для Найла Мари была на первом месте, ради нее он отказался от проекта, отказался от дружбы, отказался от Эрвина... Такого предательства вынести он не мог. Смит мог простить многое: роман с Мари, их женитьбу, даже этого ребенка, что находился ещё в утробе матери, но отказ от их общей цели... Это было слишком. У него отняли лучшего друга и мечту, что они хотели воплотить вместе ещё детьми. Однако, теперь не было друга, и он мог полностью посвятить себя опытам. Зоэ каким-то чудом удалось попасть в квартиру Аккермана и теперь у них был его волос. Хоть для Смита этот материал был не особо интересен, но это было уже что-то. — Мистер Смит, к вам гость, — помощница просунула голову в дверной проем. Заходить в лабораторию без специальной одежды было запрещено, о чем Эрвин не забыл упомянуть. И вышел в предбокс. — Да, простите. — Так кто там? — поправив на себе маску, Смит развернулся лицом. — Мари Док хочет с вами увидеться, мне выдать ей комплект спецодежды? — она склонила голову набок и уже хотела взять его из шкафа. — Не стоит, она здесь ненадолго, — Эрвин сжал ее запястье и указал на выход. Через пару минут перед ним оказалась она. Живот был таким большим, что казалось будто она проглотила глобус. — Привет, Эрвин, — милая улыбочка на чужом лице заставила кровь забурлить в жилах. — Привет, — он вернулся в лабораторию, хоть Док было нежелательно находится там. Она последовала за ним хвостиком. — Я хотела поговорить о Найле, — руки неизменно оглаживали собственный живот, словно тот может выпасть как футбольный мячик. — Он скучает по тебе. Смит, поглощённый полностью в работу, не удостоил ее и взглядом. — То, что вы теперь вместе не работаете, не значит, что вы стали чужими друг другу, — Мари подошла ближе и сжала его плечо. — Не молчи, — девушка увлеченно разглядывала склянки и пробирки на столе. На большинстве из них была маркировка, она не была знатоком латинского языка, но было не сложно понять, что все они содержали в себе возбудителей серьезных болезней. — Эрвин, а мне можно здесь вообще находиться? — ноги подкосились и она прислонилась к столу позади. Ощутив, что рука оказалось в чем-то склизком, Мари посмотрела назад. Там лежали чашки Петри, она не знала, что за культуры на них произрастали. — Думаю, тебе пора, Мари, — Смит сжал ее плечи и повел к выходу. Только в предбоксе он нанес на ее руки антисептик. — Я тебя услышал и подумаю над этим, — он натянул широкую и самую фальшивую свою улыбку. — Тебе надо заботиться о вашем ребенке, не приходи сюда больше, — выпроводить пассию Найла было настолько приятно, что весь остальной день Эрвин всерьез не задумывался о том, как высока была вероятность для Мари подхватить инфекцию. На ее то сроке. Только ночью он узнал, насколько все было плачевно. Доку хватило совести привезти свою супругу в его клинику. Об этом немедленно сообщил дежурный врач. А сам Эрвин не мог оставаться в стороне. Он прибыл туда так быстро, как мог, видел страдания на лице Найла, видел как лицо его любимой искажает неописуемая боль. День был прожит не зря. — Эрвин, я... она совсем одна там, — Смит коротко кивнул и вошел внутрь палаты. Как и следовало ожидать Мари не выжила, однако ребенок был абсолютно здоров. Смит был ошеломлён, когда в голову прилетела идея. Он взял окровавленного и склизкого ребенка на руки и с этой секунды выпустить его из рук не мог. Это казалось чем-то немыслимым. Эта малышка принадлежала ему, именно благодаря ей он понял, в какую сторону следует двигаться в опытах. К счастью, Доку на дитя было плевать. Интересовала лишь благоверная. Как только Найл услышал о ее смерти, он погрузился в свои ничтожные мысли. Оставалось лишь потянуть за нужные нити и в голове Дока не осталось и сомнений. Он лишился двух дорогих людей в один день. В это было легко поверить. Когда Эрвин предложил посмотреть на мертвого новорожденного, тот вовсе чуть не сошел с ума. На это он и рассчитывал, все это было чистой воды блеф. Все же Смит слишком хорошо знал своего бывшего друга...***
Вот уже прошло пять дней, как он попал в руки Хироси. Одна мысль заставляла конечности холодеть. И самое плачевное здесь это полнейшая неизвестность. Что будет дальше? Ответ на этот вопрос он мог дать с лёгкостью, но могло ли это утешить? Никто не хочет умереть от рук врага в богом забытом месте и одиночестве. Хоть он и должен радоваться, что Конни избежал этой участи, но где-то в глубине души его грыз мерзкий червячок под названием зависть. Он ведь имеет право побыть эгоистом и представить, что он здесь не один. Ощутить единство хоть с кем-то, кроме охраны за дверью. Что в этих мрачных и отсыревших стенах он сидит со своим другом. И все же подобные мысли вызывали помимо радости ещё и негодование. Какой толк, если они оба застрянут здесь?! Жан понимал, что все друзья сейчас находятся далеко от Японии. А если Конни не поймали, значит и его мать сейчас была вдалеке от опасности. Хироси, конечно, мог и не вмешивать в эти разборки невинных людей, но все это были лишь голоса его собственной совести. На деле якудзы никогда не славились милосердием к семьям врагов. Единственным близким человеком для него была мать. Она воспитывала его одна, сколько он себя помнил. Что случилось с отцом Жан не знал, в юности он пытался ещё как-то это выяснить, но достигнув определенного возраста, пришло осознание. Он не был нужен своему отцу, так зачем тратить свое время на того, кто этого недостоин? Точно такие же слова ему твердила и Микаса, и Конни, да все кому не лень. Но никто из них не задумывался о чувствах Жана. Одно дело понимать, но совсем другое дело принять этот факт и пойти дальше. Для этого понадобилось немало времени. Но игра стоила свеч. Ещё больше времени он потратил на примирение с матерью и ее излишней заботливостью. Большую часть своей сознательной жизни Жан стыдился своей матери. Навязчивая и слишком странная, чтобы знакомить со своими друзьями. Он избегал этого и в школе, и в университете, даже часть взрослой жизни на это потратил. Но по воле судьбы это все равно происходило и мнения были настолько разными, что Жан сам терялся. Кто-то считал миссис Кирштейн, безусловно, милой, кто-то странноватой, а кто-то и вовсе выражался необдуманно: придурковатая. Будучи ребенком, он не мог противиться мнению большинства, потому старался всеми путями казаться “ нормальным“. И только по окончании университета Жан перестал притворяться и скрывать свою семью от других. За несколько дней своего заключения он успел поразмыслить и на эту тему. Поток ругательств, что он обрушил на свою голову, не поддается и счету. Сидя в этой темной и холодной камере, питаясь похлебкой и жалким куском хлеба, Жан как никогда хотел поговорить с матерью и попросить прощения. Раньше он откладывал это до более удачного случая, но теперь переносить эту беседу было некуда. Скоро его жизнь оборвется, но изменит ли это что-то? Земля не прекратит свой ход, моря не высохнут, а пустыни не превратятся в джунгли. Его жизнь ничего не значит. Будет комично, если Микаса об этом так и не узнает... — На выход, — раздался басистый голос охранника. — Неужели на свободу? — не удержался он от того, чтобы съерничать. — Можно и так сказать, — как и ожидалось его привели к Хироси, по количеству людей за столом, можно было предположить, что у них было собрание. — А вот и он — Жан Кирштейн, — сказал Рескэ, обращая всеобщее внимание на него. Охранник подтолкнул Кирштейна к Хироси и с помощью подножки заставил склонить голову. — Сегодня мы будем решать твою судьбу, молодой человек, — наконец-то он услышал голос лживого старикашки. Жан поднял голову и оглядел присутствующих. Среди них он даже разглядел младшего брата Фуруги. Было не так уж и удивительно, что те ополчились против Микасы. Кирштейн ещё в тот день знал, что казнь мужчины им с рук не сойдёт. И вот он валяется в ногах у нового главы клана и вот-вот лишится головы подобно Фуруги. Забавно. Их голоса доносились, словно из-под земли. Горло сковали спазмы от нелепого желания расплакаться, но несмотря на это, Кирштейн ни за что бы не показал эмоций перед ними. Потому лучшим решением было молчание. Вероятность, что это сборище лицемеров его пощадит, ничтожно мала. — Восемь семей желают твоей смерти, парень, — Сэко глянул на него краем глаза. На удивление тот не сиял от счастья от скорой расправы. Что нельзя было сказать о скромном и молчаливом Рескэ Хикару. Жан всегда считал, что этому стеснительному юноше среди них не место. Но, видимо, он глубоко ошибался. Либо же власть опьянила Хикару, словно дешёвое пойло. Последним свой выбор делал клан Мико. Жан лишь один раз пересекался с младшим братом Фуруги и та встреча была настолько бестолковой и блеклой. Толком он с этим парнем даже не переговаривался, потому смертный приговор, казалось, был заведомо подписан им. — Что скажете, господин Мико? — Хироси уже порядком подустал от происходящего, возможно, сказывался возраст, а может и дело было в том, что заседание их велось уже третий час. — Я не думаю, что убийство будет правильным решением в нашем случае, — брови Кирштейна тут же поползли к переносице и он посмотрел на мужчину. — Задумайтесь, этот человек слишком важен для Адзумабито, — он прошёлся беглым взглядом по присутствующим. — Вам не кажется, что Жану Кирштейну можно найти более удачное применение? В зале повисло молчание. Каждый задумался о своем способе насолить Микасе. Но один человек молчать не стал и высказал мнение на этот счёт. — Да что за чушь он несёт? Лучшего применения, чем смерть, нам не найти! Она будет в бешенстве, когда отправим туда голову ее ненаглядного! — вскочил с места Хикару и отчеканил каждое слово, смотря в упор на Кирштейна. Остатки разума покинули обоих. С особой настойчивостью каждый пытался доказать свою правоту, а другие члены семей начали активно перешептываться. Весь этот хаос давал призрачную надежду на побег. Однако эта надежда рассыпалась так же быстро, как песчаный замок. Обернувшись к двери, Жан столкнулся с взглядом охранника. Мужчина даже не моргал, глядя на узника. А книжный шкаф, стоящий поблизости, на его фоне больше напоминал элемент мебели из кукольного домика.