Наследие

Порой он задавался вполне себе резонным вопросом: «Почему я появился на свет?» Изо дня в день Леви размышлял о цели своего существования. Не могли ведь его завести просто так, по большой любви двое взрослых и осознанных молодых людей? Если бы это и было так, разве остался бы он в свои двенадцать совершенно один? Оставленный на попечение самому себе. Без отца, без матери, без дяди и даже без друзей. Хотя последнего он и не сказать, что особо желал. Кенни не был образцовым родителем от слова совсем: постоянно оставлял племянника одного, не заботился о пропитании, не разговаривал по душам и банально избегал почти все время. За исключением уроков самообороны. Другие дети радовались походам в парки и кино, в то время как Аккерман с трепетом дожидался назначенного для занятий дня. С самого начала он показывал неплохие результаты, Кенни был им доволен. Разумеется до похвалы он не опускался никогда, но путем невербального общения можно было понять — «он все делает верно». Кенни цокнул языком — «значит ошибся в маневре», Кенни хмыкнул, приподняв уголки губ — «я удивил его!», Кенни нахмурился — «вечером зададут трепку». Элементарно. Но никакое наказание не вгоняло его в страх сильнее, чем угроза остаться в одиночку. Лучше дядя накажет, чем пропадет на весь вечер, а потом и на весь день. Было тяжело себе признаться в этом, но иногда Леви специально злил Кенни. Ведь любая эмоция была лучше, чем безразличие, которым его одаривали из раза в раз. Казалось, каждый раз когда их взгляды пересекались, кожа покрывалась морозным инеем от холода. Но почему? Спрашивать было бесполезно, ответа он не услышит, разве что парочку оскорблений в свой адрес. Кенни интересовали лишь изнурительные тренировки, которые племянник не смел пропускать даже в случае болезни. А тот и не был против... Одно было ясно как день: мать умерла по его вине. После того, как Леви появился на свет, ее организм начал стремительно терять силы. Он сам лишил себя любящего родителя, а дядю младшей сестры. Голос Кенни сочился неодолимым отвращением всякий раз, поэтому Леви сам придумал оправдание для этой ненависти. Не может ведь это происходить беспричинно?! «Неудивительно, что он ненавидит меня я и сам себя...» — обвинять бессмысленно. Какой человек станет счастливо жить с убийцей любимого человека? Он из раза в раз бубнил себе это под нос, пока старший Аккерман готовил племянника к несладкой взрослой жизни. Словно с ним Леви купался в ласке и заботе. Смешно! Судя по тому, что от него не избавились сразу после смерти Кушель, Кенни очень дорожил сестрой, а Леви был каким никаким, но ее продолжением. Выбирать не приходилось, они были семьёй. Неидеальной, но семьёй. Единственной, на которую он мог надеяться, большего не заслужил. Леви был послушным ребенком, а как иначе? Когда у тебя семья состоит из одного неустойчивого психически взрослого, приходится как-то выкручиваться. Стараться больше, выполнять все приказы и добиваться поставленных целей. Пока Кенни не видел, Леви оттачивал весь пройденный с ним материал, чтобы потом поразить своими врождёнными способностями. Это именно то, что Кенни хочет получить? Пожалуйста. Атмосфера в доме стала на малость теплее со временем. Кенни прекратил играть с ним в молчанку. Болтуном назвать его язык не повернется. А если у кого-то и повернулся бы, то вслед за ним повернулась бы и шея до щелчка. Утром он поинтересовался состоянием племянника, спросил о делах! Может их семейка и не обречена на провал? Возможно, результаты Леви настолько обрадовали, что тот счёл его равным себе? В конце концов, почему бы и нет? Радость от этой мысли, словно глубокая затяжка сигаретного дыма, окутала его разум вуалью. Сон был как у младенца. Так хорошо и крепко он больше никогда не спал. А большего опустошения, чем в тот день ему ещё не приходилось испытывать. Предательство дяди перевернуло его мировоззрение на сто восемьдесят градусов. На душе скребли кошки от мысли, что уже никто не в состоянии его полюбить. Хотя что говорить о любви, если просто оставаться наедине с ним не желал даже собственный дядя? Настолько сильно Кенни разочаровался в нем? «В чем же я успел провинился?» Как бы тошно не было, но после этого Леви стал жить один, совсем один. Дал клятву, что душа и мысли его отныне будут сокрыты от других людей. Ни один человек не в силах нарушить душевный покой. Никаких друзей и ненужных знакомств. Близкие люди стали синонимом слов «ответственность» и «предательство». И того, и другого у него было итак в достатке. От одной мысли, что кто-то снова предаст или обманет, выворачивало наизнанку. Он прекрасно справлялся со всем целых два года. Без чьей-либо помощи. До определенного момента конечно все было гладко... Теперь же о тишине приходилось лишь мечтать. Приняв приглашение Смита, Леви рассчитывал лишь на получение достойной работенки. Но никак не на то, что за ним хвостиком будет ходить дальняя родственница доктора Франкенштейна. Иного обоснования безумству ученой не найти. Она так и норовила сунуть свой любопытный нос в чужие дела! В его дела! Он чудом сохранял рядом с ней самообладание. Поражало, что такой спокойный и сдержанный человек, как Смит, вообще связался с этой ненормальной. Точные противоположности друг друга. Повезло ведь Леви оказаться вовлечённым в их дела. По началу его не воспринимали всерьез в силу возраста, но после первого же удачно выполненного задания, все изменилось. Те, кто окрестил его неопытной малявкой, пожалели. Этот "малявка" стал их начальником. «Только ради этих ошарашенных физиономий, уже стоило согласится на предложение Смита» — хоть Леви и был одиночным "игроком", но взять под контроль несколько остолопов не составило большого труда. Прошло несколько месяцев со знакомства в больнице, за окном вовсю буйствовал ветер. Прежде наступление зимы вызывало у Леви сильную головную боль, связанную с дополнительными растратами из-за холодов. Теперь же ему незачем переживать, впервые он может насладиться пресловутым рождественским чудом. На улице повсюду хлопотливо сновали люди, из рук выбивались пакеты с подарками и обёрточной бумагой. Выряженные в дурацкие костюмы взрослые мужчины просили пожертвования прямо на улице. «Неужели кто-то действительно верит этим аферистам в костюмах Санты?! — однако, люди охотно бросали в жестяные котелки монеты и крупные купюры. Дети так и норовили залезть на колени незнакомому дядьке, чтобы поведать о своих мечтах и желаниях. — Какая же это все глупость». Хоть все и величали Рождество семейным праздником, Аккерман был счастлив встретить его один. Он самый дорогой человек для себя, и он точно не предаст клятву, данную в тот день, не потеряет веру в себя. Только безумец наступит на одни и те же грабли дважды. Совершать промахи может каждый, но самое время начать учиться на чужих неудачах. Как бы сильно не нравилась сдержанность Смита, им никогда не стать друзьями. Почему-то это с самого начала казалось верной позицией. Позорный побег Кенни отрезвил голову и многому научил, все же он был прекрасным учителем... «Завести друзей, влюбиться?» — от этого так и несло слабостью. Выходит, в тот день Кенни Аккерман просто захотел стать сильнее. Чем же Леви тогда хуже? Порой так не хватало колких шуток, подзатыльника бодрящего или парочки дядюшкиных "советов". Его безнадежная тоска, словно материализовалась со временем в виде всепоглощающих мыслей. Сидя в кресле, лёжа в кровати или прямо на задании, Леви слышал голос Кенни, будто он говорил с ним через переплетение мрачных подземных тоннелей. Со временем он приходил в ужас от его голоса все чаще. «Может безумство четырехглазой заразно?» — поначалу слышать голос дяди даже нравилось, Леви пытался отрицать это, но он все ещё скучал. Бессмысленнее и унизительнее занятие придумать сложно. Вскоре он набрался храбрости и начал пытаться контролировать свои разум, не допускать в них чужой голос, но каждый раз испытывал поражение в поединке. Это неподвластно Аккерману, сколько не старайся. И он смирился, делить свою голову с кем-то было пугающе, особенно если этот "кто-то" лишь плод воображения брошенного внутреннего ребенка. Разве можно найти кого-то более жалкого? Леви только закончил с украшением елки, когда по входной двери забарабанили чьи-то наглые кулаки, так и просящие чтобы их оторвали и засунули... — Леви! — как и следовало ожидать, кто ещё обладал крайней степенью нахальства, чтобы припереться к нему рано утром в преддверии праздника. — Не смотри так! Мы с подарочками, — Ханджи уже хотела чмокнуть именинника в щеку, благо отработанная годами ловкость спасла от участи быть обслюнявленным. — Какого хрена забыли в моем доме? — можно было заметить невооружённым глазом его тщетные потуги испепелить непрошеных гостей взглядом. — Не надо так, Леви, у тебя ведь день рождения, — Эрвин растянул губы в улыбке и протянул коробку, упакованную в цветастую или даже клоунскую обёртку, явно выбор чокнутой. Леви повертел небольшую коробку в руке, тревожная складка пролегла между бровей. — Вы откуда узнали? — глянул по очереди на Смита, который как подобает гостю , ожидал приглашения в дом, и на Ханджи, деловито разливающую по чашкам чай. Который он между прочем своими руками заваривал, чтобы посидеть и насладиться тишиной! — Ну какой ты несмышлёный, забыл, как своими же руками заполнял анкету? — Аккерман с трудом удержался от того, чтобы шлёпнуть Ханджи по загребущим рукам. — Ну открывай уже! Не тяни кота за хвост. Леви без бесцеремонно разорвал упаковку и открыл коробку. — Ключи? Эти двое все также глупо улыбались, будто подростком здесь был вовсе не он. — Это ключи от машины, Леви, — Эрвин сжал его плечи и подтолкнул к окну, показывая из него на шикарную машину, что теперь всецело принадлежала Аккерману. — Она твоя, документы ждут в салоне. Не сказать, что он был удивлен... скорей поражен масштабами своего подарка. Прежде его даже не поздравляли с днём рождения, о подарке и речи не шло. Потому собственно Леви и не собирался праздновать. Ровно до того момента, как к нему ворвались эти двое. — Я не..., — первой мыслью было отказаться от машины, но уже через минуту он скинул руку Смита с плеча и сел за стол. — И почему без предупреждения вломились?! Идиоты, у меня в холодильнике мышь повесилась. — Не переживай, Левичка, я взяла тортик, — от этого нелепого прозвища глаз задёргался. — Не называй меня так, — сжав челюсти, он уставился на Зоэ, что так заботливо накладывала ему в тарелку торт, потом в тарелку Эрвину и лишь в конце себе. — Интересно, младенцем ты был таким же ворчливым? — Эрвин уже уминал торт за обе щеки и при этом успевал улыбнуться их словесным перепалкам. — А тебя в детстве вниз головой не роняли? Несмотря на противоречивые эмоции на душе у Аккермана было спокойно. Все это было ново: гости, чаепитие, подарки. В груди словно возродилось давно забытое чувство. Какое именно понять было сложно. Но перед ним будто открылась новая дверь. Нельзя с уверенностью сказать, что принесет ему это открытие, не вонзят ли ему снова кинжал в спину или же эта возможность начать все с чистого листа. Только безумец способен заново пройти один и тот же обречённый на провал путь, но для Леви это последний шанс отринуть свое печальное прошлое, забыть воспоминания, что когда-то словно адское пламя сжирали безоглядно. В нем зародилась вера, что он словно феникс восстанет из пепла былых разочарований.