Другое, близкое, родное

Холодные обшарпанные стены давили, отсутствие света, кроме едва просачивающегося сквозь зарешеченное окно да от лампы на столе, направленной в лицо, не позволяло толком разглядеть своих мучителей. Это ошибка, билось в голове единственное и точное, это ошибка, такого просто не может быть. Кузнецов смотрит в лицо офицера НКВД – тот что-то кричит ему, добивается подписи, но все слова достигают задержанного будто через вату, глухо и неопределенно. Что значит «шпион»? Что значит «английской разведки»? В сотый раз Николай объясняет офицеру, что он сотрудник негласного отдела НКВД, а по сути – диверсант, обученный сеять смуту в тылу врага и добывать ценные сведения из первых рук; просто находится на консервации, без задания… Седовласый мужчина с налившимися от ярости глазами не хочет слышать ответов пленника, все подсовывая и подсовывая ему перо и бумагу, заставляя писать донос о шпионаже на иностранную разведку. Отказ – удар, оправдание – удар. «Подпиши, гаденыш» – шипят прямо в лицо Кузнецову. – Подпиши. – Что? – переспрашивает Зиберт, поднимая взгляд на собеседника. – Мда, дружище, что-то сегодня ты в облаках летаешь… – лейтенант покачал головой. – Я рассказывал историю, как меня насильно начальство заставило подписать отпуск, хотя я вполне мог и на фронт отправиться. Подпиши, говорят, и в тылу сиди, наслаждайся. – Да, прости, Петер, я задумался… Пауль Зиберт, являясь обер-лейтенантом пехотных частей вермахта, находился в Ровно уже почти год. На службе находится с тридцать шестого, прошел всю польскую и французскую компании, на восточном фронте в битве под Москвой получил ранение и был отправлен на лечение в тыл. Так он оказался на Украине, из передового офицера став снабженцем. Нет, это совсем неплохо: снабжать армию оружием, лекарствами и продовольствием было очень важным делом. Да и занимается этим Зиберт временно, ожидая распределения в свою часть под Курском. Красивая и очень правдоподобная легенда, отлично маскирующая советского разведчика в нацистском гнезде. – Простите, господа, мне нужно идти. Откланявшись, мужчина покидает зал ресторана, и одевшись, бросает короткий взгляд в зеркало. Настоящий ариец, ни дать, ни взять: светлые волосы в военной стрижке аккуратно уложены назад, в голубых глазах читается спокойствие и холодный разум, сохранившийся даже после пары рюмок крепкого шнапса, волевые черты лица и точеные скулы, широкоплеч, высок, подтянут, гордая военная выправка цепляет фрау задолго до того, как мужчина заговорит… Даром, что русский. Кузнецов выходит из здания прямиком в прохладную, по-настоящему весеннюю ночь. Поспешное прощание с немцами было оправданным – Николай и правда был отчего-то сегодня сильно задумчив. То не отдаст на улице честь в ответ на уставное приветствие солдат, то забудет перчатки в управлении. Венцом несобранности стало непростительное разведчику ротозейство – как можно было предаваться воспоминаниям, да еще не самым приятным, во время беседы с врагами? Свежий воздух хорошенько прочищает мысли после душного помещения, заполненного офицерскими погонами, но сейчас это не особо было нужно, блондин идет домой пешком именно затем, чтобы обдумать все услышанное за сегодняшний вечер. Петер Штайн, один из первых его знакомств в городе, был настоящим треплом и вовсе не соответствовал своей фамилии. Ценный кадр для охотника за сведениями. Его длинный язык скорее подошел бы какому-нибудь солдату, скрадывающему скуку за сплетнями, но никак не гауптманну, и от первого его отличала разве что тактичность. Сегодня за столом Петер обмолвился об одной диковинной новости, точнее сказать человеке, который, к слову, тоже присутствовал в зале за столом в самом углу. Примечательно то, что в этот ресторан был вхож только офицерский состав, знаки отличия же этого молодого парня были едва ли выше обычных солдатских. – Пауль, – заговорщически кивнул сослуживцу Штайн. – Видишь вон того, с собакой в углу? Этот обер-ефрейтор дрессирует любимчиков самого гауляйтера. Дрессировочная площадка с псарнями в городе не были секретом – как и солдат, собак так же обучали командам и смирению. Про любовь рейхскомиссара Коха к этим животным тоже знали все, считая личным чудачеством высокопоставленного военного. У кого из нас нет слабостей? Сам гауляйтер редко появлялся в Ровно, не чаще одного раза в месяц, и никто точно не мог заранее сказать, когда он явится. Это была одна из загадок, что Кузнецов разгадывал последние полгода – Кох, на данный момент, являлся его приоритетным заданием. А вот объявившийся дрессировщик любимчиков рейхскомиссара мог стать той самой нитью к своему хозяину, в которой разведчик так нуждался. – У него даже свои привилегии есть, – не унимался Петер. – Видишь, его пускают в наш ресторан, и даже с собакой. Ей, кстати, подают отдельные блюда, даже лучше, чем у нас с тобой сейчас на столе. На хохот лейтенанта Зиберт ответил сдержанной улыбкой, стараясь обдумать сказанное. Пусть времени прибытия Коха он не знал, но возможность подобраться к нему представилась отличная и она сидела прямиком в углу подле собаки (именно подле, ведь та выглядела во сто крат аристократичнее ужинавшего обер-ефрейтора). Осталось понять, как этот дрессировщик мог бы свести его со своим хозяином. План знакомства с самим солдатом сложился мгновенно, и улучив момент, пока Петер отвлекся на очередного знакомого, Зиберт подходит к дальнему столику. Немец торопливо вскакивает, как только замечает приблизившуюся к нему офицерскую тень. – Hail Hitler, herr oberleutenant, – щелкает он каблуками новеньких сапог. Холеность солдата бросалась в глаза, было видно, что гауляйтер ценит дрессировщика своих любимчиков. – Пауль Зиберт, – представился военный и чуть наклонился, гладя мягкую шерстку овчарки. – Какая у вас чудесная собака… – Обер-ефрейтор Шмидт. Ох, что вы, герр Зиберт, если бы она была моей… Это питомица господина Коха, я забочусь о ней. Она за версту чует славянскую кровь, – но ко внутреннему удивлению Пауля псина даже не зарычала. «Значит, плохо ты ее учишь, обер-ефрейтор» – позлорадствовал разведчик, но внешне остался совершенно спокойным. – Вы, должно быть, превосходно разбираетесь в собаках? Я бы хотел приобрести породистого щенка в подарок хорошему другу. Поможете? В глазах солдата возник огонек преданного своему занятию профессионала. – Конечно, герр Зиберт, но вы же понимаете, сколько марок будет стоить такой щенок. – Не беспокойтесь о деньгах, обер-ефрейтор. Я рассчитываю на ваше чутье, помогите мне выбрать достойный подарок. – Слушаюсь, герр обер-лейтенант! Приходите в конце недели, в полдень, к псарням.

***

Зиберт отнюдь не жил в Ровно и бывал в городе наездами. Его легенда способствовала таким появлениям, снабженцы часто приезжали и уезжали, закончив с проверкой списков, поэтому Пауль не задерживался в городе дольше чем на пару дней. И признаться честно, он радовался каждой возможности выехать на свободу из оккупированного селения, туда, где можно хоть немного побыть собой, русским, Колей. Партизанский лагерь находился глубоко в украинских лесах, километрах в тридцати от города. Сопротивление окопалось здесь довольно хорошо, даже землянки разместили и без опасения жгли костры – дым среди густых зарослей и высоких деревьев сложно было заметить с дороги, а фрицы не прочесывали эту местность. Да и подойди поближе, тут же изрешетят пулями часовые в хитрых засадах. Лагерь всегда был обеспечен всем необходимым, и оружием, и продовольствием, причем последнее всегда было редчайшей свежести – деревенские повадились ходить в лагерь и всегда приносили с собой корзинку яиц, молока, хлеба и каких-то овощей. Для защитников ничего было не жалко, даже людских душ: кто-то даже отправлялся, чтобы вступить в партизанские ряды. Вообще проблема повстанцев под Ровно была слишком острой, это чувствовалось и по настроениям служащих немецкой армии, Николай часто слышал разговоры солдат и офицеров, обсуждающих очередную засаду по дороге в город. И как ни пыталась новая власть привлечь в полицаи местных, никому пока не удавалось прекратить партизанские облавы. – Коль, ну наконец-то… – по-отечески встретил разведчика Медведев, полковник и руководитель разведгруппы. – Пока чай наливаешь, расскажи, как там в Ровно. – Спасибо, я пока без чая, Дмитрий Николаевич. – Ну да, небось, к кофейной бурде фашистской-то привык, – вот и язвительность замполита подоспела. Ну да, куда же без нее отряду-то. – Астахов, ну елки-палки, человек из лап немчуры который раз живым к нам возвращается, а ты его стращаешь вечно… А теперь к делу. Из центра сообщение пришло. Торопят нас, товарищи, с Кохом. Житья он им не дает, больно важная персона, – командир чуть пожевал губами и испытующе взглянул на разведчика. Надежда была лишь на него одного, забрасывать в город, кишащий нацистскими ублюдками, своих людей было слишком опасно. Разведчиков в отряде раз-два и обчелся, а диверсант, втершийся в доверие к немцам, и вовсе один. И этому диверсанту совсем не нравилось, когда его торопили. – Ну а как я вам его достану? Я не секретарь, чтобы знать его расписание, и не фюрер, чтоб приказать поскорее приехать в Ровно из чертова Берлина. – Отставить возмущения, – в землянку вошел еще один командир, с фамилией Лукин. – Парень только вернулся, а вы его допрашиваете уже. Дайте человеку хоть поспать пару часиков, тушенки горяченькой поесть… – Сан Саныч, ты как всегда прав. – согласился полковник. – Давай-ка, Коля, шуруй отсыпаться. – Но… – попытался возразить блондин. – Никаких «но», Кузнецов. Чеши. Упор лежа, отжаться полсотни раз, встать, походить. С волос капает пот, мышцы болят от уже десятого подхода к упражнению. Камера, в которую упекли мнимого британского шпиона, содержала койку и тусклую лампу под потолком. Николай так и не подписал ту бумажку с лживым обвинением. Силовые подъемы хоть как-то успокаивали бушующие в голове бессмысленные и выматывающие догадки. Он не спит уже третий день и понимает плачевность собственного положения – случись что, и он не в состоянии будет адекватно реагировать, пусть кузнецовской выносливости и можно позавидовать. За дверью камеры слышны шаги и приглушенный разговор, после которого начался сущий кошмар: его вновь ведут в допросную, вяжут руки и подвешивают под потолком, элементарно не дают спать, окатывая ежеминутно ледяной водой, и все кричат: «Подпиши, гнида! Мы и так знаем, что ты прихвостень британский!». – Я сотрудник негласного отдела НКВД… – обессиленно повторяет правду блондин. – Добрий вечiр, сотрудник. Едва разлепив глаза, Николай окинул взглядом крохотную землянку. Рядом с топчаном, прислонившись к центральному бревну, поддерживающему крышу, стоял один из партизан. – Добрый… Я что, говорил во сне? – Николай сел, спустив ноги, и коротко провел рукой по растрепанным волосам. Получив положительный ответ, разведчик цыкнул. Не хватало еще сболтнуть чего лишнего в забвении. – По-русски или по-немецки? – По-русски, голубчик, – такая новость и вовсе расстроила Кузнецова. Разговор с руководством был короткий: задание то же, ликвидировать рейхскомиссара Коха, разве что с поправкой на скорейшее выполнение. Из помощи – радистка, поддерживающая связь с командованием партизанского отряда, да еще пару разведчиков, Ваня Белов да Ян Каминский, из местных. Переодеваться в немецкую форму в том же месте – на Хуторе близ Ровно, и вперед до самого города. В машине уместились все четверо. Вот только судьба решила проверить слаженность отряда, устроив им проблему с лицами патрульных. – Ваши документы, господин офицер. – Постарайтесь поскорее, я спешу. Как назло, патруль попался вредный. Их было всего трое, все с автоматами и в одной мотоциклетной коляске, и можно было бы с лёгкостью покончить с проверкой, просто расстреляв немцев, но лишняя шумиха и трупы отряду были совершенно ни к чему. Солдат, проверяющий документы, видимо решил сравнить абсолютно все черты лица Зиберта, и так и эдак поворачивая фотографию. Удовлетворившись в правильности, патрульный придирчиво окинул взглядом остальных пассажиров, и если водитель и сопровождающий рядовой не вызвали подозрений, то девушка привлекла внимание. – Мне нужно проверить ВСЕ документы, герр обер-лейтенант. По лицу офицера пробежала лишь легкое раздражение, хотя в глазах отчетливо читалась угроза. – Я везу девку на допрос, фельдфебель. Как думаете, гестапо нравится, когда их сотрудников задерживают? Дальнейшая дорога была абсолютно спокойной. Тактика «лучшая защита – это нападение» всегда работала с низшими бестолковыми чинами вроде этих вот патрульных молодцов, курирующих подходы к городу. Члены тайной полиции имели привычку носить форму других частей, на то она и тайная. Представится сотрудником нужной организации несложно, и такой легкий блеф всегда вселяет ужас в недоумков вроде фельдфебеля – кому хочется попасть в лапы военной полиции? Однако стычка с патрулем выявила настоящую проблему и ее срочно нужно было решать – у радистки не было документов. Валентина была обязана находится в городе, чтобы держать связь с партизанским отрядом, но рано или поздно отсутствие бумаг, подтверждающие личность, вызовет много вопросов. Перспектива для бедной девушки быть допрошенной в гестапо была не очень приятной. И если Зиберту сделали документы еще командиры, специально для особой операции, то делать их в текущих условиях просто невозможно – негде. Если только… – Герр Зиберт! – обер-ефрейтор улыбнулся недавнему знакомому и потянул поводок на себя, заставляя овчарку идти следом. – Я нашел вам превосходного щенка! Шмидт оказался человеком слова, пообещав офицеру выбрать достойный подарок. Когда он описывал родословную отпрыска, в глазах юноши горел восторженный огонь. Кох не ошибся, взяв такого профессионала под свою опеку и доверив ему своих любимейших питомцев. – Благодарю вас, вот аванс, – Пауль протягивает служащему пачку денег. В них он особо не нуждался, каждый раз по приезду в лагерь получая еще три такие же. Некоторые важные связи все-таки можно было купить деньгами. Расположение обер-ефрейтора уже было в кармане, осталось понять, как грамотно подступиться к нему с вопросом о знакомстве с хозяином. Однако разведчика опережают. – Прошу прощения, герр обер-лейтенант… – немец явно смущался своей просьбы. – Мог бы я рассчитывать взамен на ваше влияние? «Призрачное? Ну попробуй» – хмыкнул про себя снабженец и одобрительно кивнул. – Это… вопрос личного характера. Мне симпатична одна девушка, да и я ей,.. вроде, симпатизирую, но все внимание перетягивает на себе офицер, гауптманн фон Бабах. Я не жалуюсь, вы не подумайте, просто он очень влиятельный человек, адъютант рейхскомиссара, и он будто чувствует, когда к ней прихожу я, чтобы объясниться, о чувствах сказать, и является сам с очередным дурацким подарком. Может, как один из старших офицеров, вы могли бы занять его на один вечер? Всего один, герр Зиберт, прошу вас. Катрин обязательно должна услышать, как сильно я ее люблю. Сколько не удивляйся, а судьба снова преподносила Кузнецову подарок – знакомство с секретарем Коха открывала прямой путь к нему самому. Оставалось надеяться, что за это происки рока не потребуют чего-нибудь взамен. – Конечно, мой друг, это не составит для меня труда. Тем более, вечер в компании незнакомого еще коллеги скрасит эту ужасную скуку. – Благодарю вас! – просиял юноша, а рядом сидящая собака даже пару раз тявкнула, почувствовав настроение своего наставника. – А вот, кстати, и он. На площадке, прохаживаясь взад-вперед, действительно наблюдался офицер в серой форме. Солнце, сколько бы ни светило, не могло оживить его пепельного цвета лица, Зиберту даже сначала показалось, что гауптманн чем-то болен, но при более близком рассмотрении оказалось, что это вполне естественно для капитана. Возможно, он пришелся бы к месту в Берлине, но выглядел чужеродным элементом здесь, в Ровно: темные волосы с проседью выглядывали из-под фуражки, разрезанные редкими морщинами лицо выглядело слишком усталым, с учетом того, что секретарь находился на службе в тылу, а не на фронте, где месяц равен году; бледность и худость щек гауптманна выделяли его из общего числа офицеров, а подергивающийся глаз и вовсе давал основание угадать в офицере нервного человека. – Тоже любите собак, герр гауптманн? – Зиберт ненавязчиво начал разговор, распрощавшись с откланявшимся фельдфебелем. – Пришел понаблюдать, как выступит любимая питомица рейхскомиссара. Проследить за взглядом фон Бабаха было несложно. На тренировочном плацу выстроились две шеренги, немцы с собаками на поводках и русские, очевидно, пленные. Все это напоминало извращенный гладиаторский бой, у русских бойцов даже было оружие, целый нож, но вместо львов – собаки, не менее агрессивные и опасные. По команде, овчарок спускают одну за другой, те хищно несутся к противнику и вцепляются в руку острыми клыками, изрывая в клочья конечность. Такая жестокость была непростительна. Возможно, испытания с собаками были еще лучшим исходом для пленных, уж точно лучше лагерей и пыток полиции, более того, им дарили мизерный шанс отбиться с помощью почти бесполезного клинка. Однако такая возможность была плевком в сторону русских солдат –кинжал выдавался мишеням не для самозащиты, а в качестве маячащей цели для собак: вооруженный человек расценивался животным как враг и буквально являлся красной тряпкой для натасканных четвероногих. – Не боитесь, что солдатам все же удастся поранить собак? – спрашивает Зиберт, краем глаза наблюдая за напряженно сосредоточенным лицом гауптманна. – Тогда она не достойна служить Рейху, – такой ответ выдавал в секретаре настоящего нациста, преданного партии и стране. – Вы суровы, герр Бабах, возможно, мне удастся раззадорить вас шнапсом в офицерском ресторане? Зиберт, кажется, попал в точку, у каждого человека есть свои слабости. Скука, алкоголь, деньги, женщины и азартные игры – стандартный набор для тылового офицера, корпящего над бумагами целыми днями. В «Deutschehoff» было как всегда много народу, что еще делать тыловым крысам? Офицеры как могли коротали свободное от службы время. Точнее, на службе-то они находились всегда, но форменные штаны приходили просиживать именно сюда, в ресторан. Здесь всегда можно было поболтать с сослуживцами, узнать последние новости, послушать маэстро Франца с его роялем и выпить настоящего немецкого шнапса, а не той бурды, что гонит местное население. Пусть Ровно и считалось центром рейхскомиссариата Украины, но дырой оказалось той еще. Каждый вечер одни и те же лица, одни и те же сплетни и приевшаяся закуска. Именно поэтому, незнакомый доселе с Зибертом, Вильгельм фон Бабах решил принять его компанию. Обер-лейтенант казался человеком воспитанным и весьма начитанным, интеллектуальное мышление буквально въелось в черты снабженца, а таких людей Бабах любил, с ними всегда было о чем поговорить. – Так значит, вы побывали под Москвой? – гауптманн закурил, коротко чиркнув спичкой. Едкий дым стремился к потолку сизыми облачками. – Верно, но по ранению пришлось вернуться в тыл, – Зиберт продолжал изучать своего нового знакомого. Адъютант Коха не был настолько глуп, на то он и адъютант гауляйтера. Слабое место есть у всех, оставалось только найти его и нажать, используя, когда нужно, в своих целях. – Вот смотрю я на ваши кресты, Зиберт, и завидую, – если Бабах прямо говорит о чужих наградах и собственной зависти, то тщеславие отпадает. Интересный же этот капитан. – Будь я на вашем месте, такую карьеру бы сделал… – Вам ли об этом говорить, фон Бабах, вы секретарь самого Эриха Коха, – на подобные заявления Пауль лишь скромно улыбается. – Вы смелы и явно скоры на язык. Я уважаю таких людей. Ставлю на то, что вы смогли бы пристрелить самого Сталина вперед ваших генералов, – неужели слабым местом является азарт? Блондин не успевает дать остроумный ответ, с удивлением наблюдая за скривившимся гауптманном. Кажется, тот заметил неприятную ему персону. – Видите того танкиста, Пауль? – немец обратился к новому знакомому по имени, что не укрылось от внимания обер-лейтенанта. – Я уже который раз проигрываю ему в карты и теперь должен крупную сумму… Сейчас подойдет к нашему столу за выигрышем, а у меня ни марки. Так и случилось. Офицер в черной униформе направляется прямо к их компании, не выпуская из цепкого взгляда проигравшегося оппонента. Странно было наблюдать как съежился и растерялся адъютант в присутствии победителя. – Господин майор, я прошу у вас отсрочки, – с места в карьер начал фон Бабах. – Через неделю отдам вам все до последней марки, слово офицера. – Через неделю, Вильгельм, меня уже здесь не будет, – улыбался танкист, снисходительно наблюдая за вскочившим офицером. – Увы, деньги нужны мне сейчас. – Герр гауптманн, я совсем забыл, что занимал у вас шестьсот марок, – встрял Зиберт, встречаясь взглядом с явно не ожидавшим такого поворота фон Бабахом. Тот, однако, подхватывает незатейливую игру и роется в карманах, добавляя к денежной стопке еще две сотни. «Благодарю за расторопность» – шутливо прощается фронтовик, отправляясь по своим делам с кушем в бумажнике. – Никогда не играйте с танкистами в карты, мой друг, – обессиленно падает на стул немец, вытирая выступивший пот на лбу белоснежным платком. – Однако, теперь я должен денег вам. Через неделю, обещаю, все отдам. А пока… я мог бы вам чем-нибудь помочь?