Не твоя вина

Букет багряно-красный. Идеально гладкие бархатные лепестки, колючие стебли, перевязанные чёрной лентой. Карминский говорил, что такие подойдут к пошитой на заказ новенькой траурной форме пепельного оттенка. — Всё в порядке? Автомобиль ощутимо тряхнуло на мостовой. Александр медленно повернул голову к сидящему рядом Данковскому, отчуждённо глянул на его угольно-чёрное зимнее пальто и остановил взгляд на рубиновой рубашке. Вряд ли он подбирал наряд к букету. — Да. Блок кашлянул в кулак и вздохнул. Во вздохе послышалось отчётливое «нет» — от Даниила не скрыть очевидного. Он всегда был пугающе проницательным, когда дело касалось чужой лжи, но, к счастью, не лез в душу без стука. — Мы могли остаться дома, Саш, — вскинул брови Данковский. — Приглашение ведь сугубо формальное. Ты не обязан… — Обязан. Это мой долг, Даниил. Конверт на прошлой неделе принёс инквизиторский служащий. Внутри была официальная бумага за подписью Германа Орфа: генерала приглашали на открытие большого военного мемориала на городской площади. Курьер также передал чехол с формой и золотые часы в футляре с гравировкой тридцать четвёртого полка. Выглядело это как брошенная в лицо угроза — мол, вы ведь не сможете не приехать после такого подношения, верно? Но правда была в том, что Александр бы и без подачек согласился. Всё ради того, чтобы проститься с погибшими в последний раз. Даниила пригласили следом — представитель университета подложил в сумку записку за авторством Карминского. Составить генералу Блоку компанию. Как если бы Марк не знал, что они живут вместе. Безмолвный водитель за бордовой шторкой учтиво закашлялся, и машина затормозила. Тряска прекратилась. Они въехали на площадь Консулата. — Саша. Блок выбрался из паутины недобрых размышлений и снова повернул голову к Даниилу. Тот взволнованно хмурился. — Я буду рядом. Если захочешь уйти, просто кивни. Хорошо? — он протянул руку и ободряюще сжал плечо Александра. Хорошо. Блок мягко улыбнулся и нервно моргнул, когда сопровождающий распахнул дверь. В нос ударил морозный воздух и резкий запах бензина. — Прибыли, генерал Блок, бакалавр, — сухо отрапортовал служащий и отступил в сторону, — вас ожидают. — Я знаю. Благодарю. Александр поудобнее перехватил букет, спрыгнул со ступеньки и, дождавшись Данковского, неспешно огляделся. Площадь запорошило снегом. В воздухе лениво парили крохотные снежинки. Стоящие друг напротив друга здания-исполины мрачно выделялись на фоне серо-молочного неба: справа монументальный Консулат, слева неоготическое Бюро за высоким витиеватым забором. Между ними белое пространство и чёрная-красная клякса пришедшей на церемонию открытия толпы. Солдаты охраняли периметр: при виде генерала они выпрямились и одновременно отдали честь. Блок поднял руку и рефлекторно козырнул в ответ. Тело не забыло старых привычек. — Видишь кого-нибудь знакомого? Данковский приблизился и указал на выстроившуюся у монумента группу в серых шинелях. С такого расстояния было не разглядеть лиц. — Надеюсь никого не встретить, — мрачно ответил Блок. — так случилось, что говорить нам друг с другом не о чем. — Ты уверен? А Шоин? — Коля не придёт. Он уже год делает вид, словно медаль за отвагу ему подбросили. Могу понять. Александр остановился недалеко от построения и заставил себя посмотреть на монумент. Задрапированный красным бархатом, он напоминал закрытый театральный занавес. На наспех сколоченной трибуне чуть поодаль над толпой возвышалась фигура Германа Орфа: при параде, в фуражке, на плече синяя лента с пятиконечной звездой Комиссариата. Такие носили высокопоставленные инквизиторы, чтобы не сливаться с остальными. Рядом с Орфом — Карминский. Заметив подоспевших гостей, он высунул руку из кармана длинного плаща, пошевелил пальцами и приветливо оскалился. Блоку мгновенно стало зябко. Орф достал из футляра очки и взял с трибуны список. Сотня пар глаз устремилась в его сторону, едва слышное роптание стихло. Над площадью Консулата повисла вязкая тишина. Герман медленно сложил лист бумаги вдвое и поднял взгляд. — Всемирная история знает немало случаев, когда после кровопролитных войн нация испытывает потребность в некоем напоминании о пережитом горе. Одни устраивают гражданские панихиды. Другие находят покой в религии, выстраивая в память о погибших очередное место поклонения. Несут дары. Хранят обет молчания. Александр шагнул ближе к строю и кивнул. Даниил понимающе тронул его запястье, обогнул солдат по касательной и слился с толпой приглашённых гостей. — Когда поднялся вопрос о возведении этого монумента, многие сомневались, — сощурился Герман, сканируя взглядом безмолвных слушателей. — Способен ли холодный гранит вобрать всю нашу скорбь? Способны ли выгравированные там имена даровать погибшим вечность? Он сделал паузу и несколько секунд задумчиво глядел на задрапированный монумент. — Может ли этот дар искупить чужую вину? Орф положил руки на трибуну и вновь обратился к собравшимся: — Вы были приглашены на эту церемонию, как почётные гости. Командиры и верные товарищи тех, кто вошёл в гранитные списки. Сегодня, в это торжественное утро, вам предлагается возложить цветы и восславить не только павших в ходе боевых действий солдат, но и казнённых отступников, решением Консулата получивших амнистию посмертно. Все они теперь наши герои, и чествовать их полагается с тем же рвением, с коим мы провожаем в последний путь иных мертвецов. По толпе прошёл гул. Блок дрогнул от этих слов, нахмурился и больно прикусил щёку изнутри, чтобы прийти в чувства. Хороши Власти, ничего не скажешь. Вроде и даровали милость, да только чужими слезами омытую. Переложили груз вины с больной головы на здоровую. Александр сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Как Даниил учил. С паникой справиться помогало. Равель. Лонгин. Комаровский. Даниленко. Светозаров. Фогель. Андроник. Это лишь малая часть тех, перед кем Блоку положено каяться и за чьи ошибки платить. Равель… Интересно, дочери сообщили о том, что отца простили? Она-то давно простила всех, кто отдавал приказ о расстреле. То есть его, Блока, простила. Вывалила на стол патроны, всхлипнула пару раз, глаза лазурные промокнула белоснежным платком. Выдохнула и простила. Поняла, что выбора у Александра не было. Орф повернулся к солдатам, что замерли у монумента. Выдержав интригующую паузу, он медленно поднял руку и жестом приказал снять багровый саван. Ткань сползла с гранитного постамента, подняла хлопья снега и наконец явила восторженной публике четыре надгробия, у основания которых скульпторы выложили ружья, сломанные флагштоки и искусно выточенные ящики с боеприпасами. На них, очевидно, и предлагалось бросить колючие цветы, от которых несло ядом. Блок закрыл глаза. Над площадью грянули аплодисменты. — Этот памятник будет стоять здесь в назидание потомкам и тем, кто вновь решит развязать бессмысленную войну за ошибочные идеалы. Первым же распоряжением станет выплата компенсаций семьям погибших. Затем над братской могилой за Бродами будет обустроено место скорби. В течение года будут учреждены фонды помощи пострадавшим от военной диктатуры, а все дела предателей закрыты. Отправленные в колонии на золотые прииски освобождаются от наказания до первой провинности. Герман умолк и опустил глаза к облачённым в пепельное отставным командирам. Он врал. Власти на такое никогда бы не пошли. — Возложение цветов к памятнику — не просто формальность. Это ваш шанс сказать пару слов тем, кто пал на полях сражений и был расстрелян, кто поставил на кон всё ради победы и кто пожертвовал собой во имя наступления мира. Александр прислушался — под ботинками заскрипел снег, гости медленно прошествовали к монументу, держа наготове букеты. Со стороны трибуны раздались тихие аккорды военного марша. Сердце дрогнуло, забилось чаще. На деревенеющих ногах он взошёл по ступеням холодного пьедестала и оглядел россыпь высветленных позолотой букв на иссиня-чёрном граните. Будь время, Александр бы ни за что не смог найти в этих списках знакомые имена, так много их было. Он подошёл ближе. Вытянул руку и провёл пальцами по гладкой надгробной плите. Да. Они заслужили право стоять на главной городской площади. Жаль только, что в качестве инквизиторского «назидания». Блок положил букет к остальным и всё же бросил быстрый взгляд на список мертвецов. Равель, Равель… Кончик пальца скользил меж строк. Вот. Казнённый по приказу капитан оказался среди тех, кто его расстреливал. Злая ирония великой дамы Правосудия, облачённой в чёрные комиссарские одежды. — Не хотите сказать пару слов? — воздух зазвенел от металлического смешка, так ножи точат. — Или воздержитесь? Орф встал рядом и замер. Не человек — машина. Только грусть в глазах скрыть не может вместе с необходимостью читать по бумажке. — Предпочту молчать. Мёртвые заслужили покой, — ответил Блок. — Пусть лучше их потомки несут в народ добрые истории. Мои слова без мысли к небу не дойдут. Герман сдержанно усмехнулся. Александр надвинул фуражку на глаза, поднял воротник и собрался уходить, как вдруг великий инквизитор вновь заговорил: — А будь у вас возможность — полегли бы, чтобы их спасти? Орф сощурился. — Ваша жизнь в обмен на тысячу. Достойная цена? Блок оглядел кроваво-красный полог из цветов, выпрямился и отчётливо проговорил: — При всём уважении, комиссар Орф, не сочтите за дерзость, но не стоит вам давить на моё чувство вины только чтобы убедиться, что оно у меня ещё есть. Он прошёл вдоль надгробий. Взгляд зацепился за ещё одну знакомую фамилию. Зубы скрипнули, челюсть свело, однако Александр задерживаться не стал и спустился вниз к боевым товарищам, чтобы пожать им руки. Снег зарядил крупными хлопьями, заглушив все посторонние звуки. Глаза предательски защипало. Блок не видел, но знал, что Орф глядел ему в спину, и от ощущения лезвия под подбородком стало нечем дышать. Вдох. Выдох. Военный марш не умолкал. — Саша? Кто-то тронул его за запястье. Александр вздрогнул и приподнял фуражку за козырёк. — Останемся или пойдём? — Даниил вежливо улыбнулся застывшим в стороне пепельным солдатам и тактично шагнул назад. Его взгляд напоминал не лезвие, но иглу шприца с успокоительным препаратом. Одна инъекция, и Блок расслабился, как по приказу. Затем кивнул. Данковский же просил подать знак, если находиться в окружении инквизиторов, призраков прошлого и бездушной интеллигенции станет невмоготу. — Генерал Блок? Чёрт побери. — В субботу утром планируется встреча ветеранов в доме Карловых. Вас ждать? Александр не распознал, кем из одинаковых серых шинелей был задан этот вопрос. — Да. Это означало «нет». Если от площади свернуть в сторону липовой рощи, в течение получаса они пересекут парк и окажутся на торговой улице. Там останется спуститься к станции, откуда можно уехать на такси. Стратегически не самая сложная задача. Блок поправил перчатки, переглянулся с товарищами и хотел было привести план в исполнение, но Даниил его остановил. — Может, лучше по набережной пойдём? Там сейчас никого. Это означало «нас ждёт серьёзный разговор». — Тебе не помешало бы прогуляться. Говорю как твой лечащий врач. Карминский спустился с трибуны и направился к ним с явным намерением пресечь попытку побега. Александру пришлось согласиться с предложением — от мускусного запаха цветов вперемешку с холодным зимним ветром закружилась голова. Добавь в этот парфюм стойкий аромат гиацинтов, исходящий от Марка, и Блока точно стошнит. Не хотелось бы. Он с утра выпил только кофе — еда в глотку не лезла. Данковский взял его под локоть и повёл прочь от монумента и от толпы. Военный марш потонул в завывании ветра над безмолвными шпилями Бюро. Стало тихо. Блок снова спрятал глаза под козырьком фуражки и вздохнул, не проронив ни слова. И отчего на душе было так тяжело? Вина столь глубокие раны не оставляет. Плечи опустились, в горле пересохло. Орф умел одной лишь фразой довести человека до самоубийства, а тут внезапно толкнул речь. Гипнотически страшный человек — красиво обернул день скорби в жуткое представление. Заставил героев войны взять на себя тяжкий грех чужих приказов. Александр стиснул зубы и, когда они с Даниилом свернули за угол, выругался. В ответ на ругань Данковский крепко сжал его предплечье. — Ну, брось, Саш. Не стоит этот цирк твоих нервов. — Есть прикурить? Блок остановился у забора, расстегнул пальто и достал из внутреннего кармана портсигар. Даниил чиркнул спичкой, прикрыл разгоревшийся огонёк от ветра и поднёс к кончику сигареты. Какое-то время Александр молча курил. Перед глазами всё ещё пестрели имена погибших. Равель. Фогель. Лонгин. Комиссариат смешал жертв и предателей в единую сущность и засунул ложь в глотку сопротивлению. Властям нечего было предъявить. А военных превратили в карателей. — Ты всё ещё переписываешься с Артемием Бурахом? — спросил Александр, отводя глаза. Данковский почесал висок и кивнул. — Да, а что? — Пусть передаст дочке Равеля, что отца помиловали. Если захочет приехать, я готов провести её на место скорби. Хоть нормально с ним попрощается. Александр бросил бычок в снег, выдохнул дым и медленно зашагал в сторону виднеющейся за фонарной аллеей набережной. Даниил не отставал. — Слушай, это не твоя вина, — начал он. — Даниил. — Пускай всё напоказ, но я бы не сказал, что амнистия — плохой политический ход. — Пожалуйста. Блок устало выдохнул и остановился. Затуманенный взгляд скользнул по запорошенным снегом тропинкам и остановился на одинокой скамейке под кованым навесом. На аллее было тихо. Вдоль дороги мимо них пробежал посыльный в зелёном берете. — Тебе больно, потому что многих можно было спасти? — тихо спросил Данковский. — Мне больно, потому что… Почему? Александр моргнул и упрямо промокнул уголок глаза кончиком мизинца. — Я мог поступить иначе. — Например? Даниил встал напротив и попытался поймать его взгляд. Выглядел напряжённым. Не видел раньше слёз, не слышал подобных слов, не зарывался в недры чужой души по локоть. Хотя мог. Хотел. Стоило Александру внезапно замолчать или закрыться в кабинете, Данковский всегда оказывался рядом. Просто стоял за запертой дверью, будто разрешения какого ждал. У самого тайн полно. — Всех не спасти. Убережёшь десятерых из списка — смерть заберёт двадцать, — прошептал Данковский и положил руку на плечо Блока. — Мне ли не знать правила этой чудовищной арифметики. — Равеля я мог помиловать. — Александр сглотнул и отвернулся. — Мог обойтись без жертв на Карстровых Бродах и… — Капитан Равель знал, на что шёл. Это не твоя вина. Блок покачал головой и услышал в ответ раздражённый вздох. Данковский злился. — Саша. Глаза. На меня. Пожалуйста. Терпеть не могу, когда ты так делаешь. Даниил развернул его к себе и впился пальцами в пепельную шинель. — Всю войну ты людей берёг. Шёл на риск, принимая любые последствия. Так радуйся, что те, кто доверил тебе свою жизнь, вернулись к семьям. А те, кто погиб, попав под локомотив чужих приказов, помилованы. Прошлое не воротишь, Саша, слышишь? — легонько встряхнул он Александра. — Посмотри на меня и скажи: «Это не моя вина». Во рту у Блока пересохло. Он растерянно огляделся и сделал кроткую попытку отстраниться. — На Горхоне я мог спасти одного человека и потерять сотню за ночь. Я тоже совершал ошибки, — чуть повысил голос Данковский. — Если бы я каждый день корил себя за это, давно бы уже пулю в висок пустил. Он обхватил пальцами запястье Александра и плотно сжал губы, сдерживаясь от рвущейся наружу брани. — Тем, кто ушёл, уже всё равно. Они не услышат твоих извинений, не смогут тебя простить или оправдать перед самим собой. Лучше думай о людях, которых ты от смерти уберёг, — на одном дыхании выпалил Даниил. — Думай о солдатах, которые благодаря твоим принятым решениям вернулись домой. На северном шпиле Консулата зазвонил колокол. Александр побледнел, обернулся, и перед глазами у него вновь появился мрачный монумент, сложенный из четырёх надгробий. Красные цветы усеивали пьедестал. Удушливый сладкий аромат, идущий от них, закружил голову, на корне языка появился неприятный травяной привкус. Даниил был прав. — Саша. Это не твоя вина. Голос его стал мягче. Испарились металлические нотки осуждения. — Повтори. Александр сглотнул стоящий в горле ком и тихо проговорил: — Это не моя вина. — Молодец. Данковский вздохнул с заметным облегчением, поправил воротник и неуютно поёжился. На аллее до сих пор было пусто. Взяв Блока под руку, он мягко подтолкнул его к тропинке и неспешно повёл к набережной, всем видом показывая, что возвращаться к гнетущему разговору больше не хочет. Его личная история содержала немало моментов, когда переполняющее нутро чувство вины бросало людей в бездну безумия, а следом и в лапы смерти. Блок понимал это. Но легче не становилось. — Хочешь — поплачь. Здесь никого нет, — осторожно предложил Данковский. — Я пойму. — Всё в порядке. Это означало «нет». Александр поднял руку и нервно потёр переносицу кончиком пальца. Промокнул уголки глаз. И снова замолчал. Даниил уводил его прочь от площади. Подальше от болезненных воспоминаний, ошибок и гневливых фраз, от необдуманных поступков и сожалений. Блоку казалось, будто в спину ему глядит бессмертный полк предателей, дезертиров и невинно убиенных, сошедших с гранитных ступеней. Орф призвал их в назидание. И благо, что помиловал. Теперь хоть спать спокойно будут под слоем пепла и кладбищенской земли. Но тяжесть не уходила. — Прости. Данковский сжал его ладонь. — Возможно, я был слегка несдержан. Ты никому ничего не должен. Ни мне, ни комиссарам, ни Ларе Равель. Никому. Блок аккуратно высвободил руку из пальцев Даниила. Со стороны реки подул пронизывающий ветер, и ощущение холода, проникшее под шинель, немного отрезвило. Он подошёл к парапету на смотровой площадке, облокотился, снял фуражку и положил рядом. — Ты седеешь. Данковский прислонился плечом к его плечу. Неуместное замечание вызвало у Александра улыбку. — Не нравится? — спросил он в шутку. — Наоборот. На мой вкус, смотрится чертовски привлекательно. Вид со смотровой площадки открывался удручающий: так всегда было зимой. Над промышленной зоной струился густой чёрный дым, редкие прохожие, прикрываясь от ветра шарфами, спешили по делам. Утренняя Столица постепенно просыпалась. — Лонгин тоже в списке, — неохотно поделился Блок. — Неудивительно. Он был верен тебе и генштабу. Глупо это отрицать, Саш. Даниил сцепил руки в замок и сощурился — что-то высматривал по ту сторону водоканала. На зрение не жаловался, но что-то подсказывало Александру, что оно подводило с годами. — Ты расстрелял его? — вполголоса спросил Данковский. Блок сморгнул слёзы, сделав вид, что это просто ветер бросил в лицо снег. — Да. Это означало «да». — Жалеешь? Даниил бережно скользнул рукой по его спине, ненавязчиво сжал плечо и на выдохе прислонился к нему лбом, выдавая собственное бессилие. Он знал ответ наверняка. — Нет. Это означало «нет». Колокол на здании Консулата давно затих, но Александру всё ещё слышался звон. Запах цветов выветрился с перчаток. Он прижался губами к волосам Данковского, сделал глубокий вдох и зажмурился. Промокнул манжетой перчатки скулу. Прерывисто выдохнул. В груди тянуло. Незнакомое ощущение вызывало дискомфорт. Уединённую тишину нарушил гудок клаксона со стороны дороги. Перепрыгивая через сугробы, к ним направлялся вежливый служащий с фальшивой улыбкой. Тот самый, что привёз приглашённых гостей на площадь к открытию памятника. — Генерал Блок! — он любезно махнул рукой. — Комиссар Карминский приказал мне доставить вас и вашего спутника домой. Данковский дёрнулся, чуть не уронил фуражку Александра и вовремя отвернулся. Несмотря на то, что инквизиторским работникам было запрещено влезать в личные дела гостей, не следовало афишировать подобные отношения. Поэтому для всех Даниил был всего лишь лечащим врачом на ставке. — Мы доберёмся сами. Благодарю, — ровно ответил Блок. — Боюсь, это невозможно, вашблагородие, — улыбнулся служащий. — Городские такси сейчас все отозваны. В честь дня скорби отменили, разве вы не слышали? Нет. Такого Александру не говорили. Он переглянулся с Данковским, немного подумал и отрешённо кивнул. Приказ есть приказ. В машине Блок внезапно затих. Внутри пахло теми цветами. Утром они уже лежали внутри, когда служащий открыл перед генералом дверь. Красные лепестки на чёрном фоне. Рубиновая рубашка. Серая шинель без знаков отличия и орденов. Александр судорожно выдохнул, коснулся ладонью груди и повернулся к Данковскому, который всё это время смотрел на него с едва сдерживаемым желанием снова скрыться за иллюзорной дверью и больше никогда не заглядывать в недры чужой души. — Я тоже убивал, Саша, — прошептал Даниил. — Людей, которые ни в чём не виноваты, и людей, которые по-настоящему заслужили смерть. И знаешь, я… Он сел вполоборота и после недолгого молчания продолжил: — Не жалею. Эта вина, которая душит тебя, она рано или поздно утихнет. Я тебе обещаю. Просто нужно немного подождать. Блок кивнул. Глаза опять защипало, и на этот раз прикрыться морозным ветром, дующим на набережной, не представлялось возможным. Он стратегически рассудил — теперь сбежать не выйдет. Не отводя взгляда, Александр подался вперёд, спрятал лицо в воротнике рубиновой рубашки и с силой вцепился в край угольно-чёрного зимнего пальто. Данковский преданно обнял его, запустил пальцы в седеющие волосы и на секунду опешил. Потому что не сразу понял, что Блок плачет.