***
Больничные коридоры были исключительно тихими. Хён спал, и медсестра сказала, что перед уходом мне разрешено лишь посмотреть на него снаружи. Но вместо этого я нагло вошёл в палату. Подключённый множеством трубок к аппарату, хён лежал на больничной койке с закрытыми глазами, походя на умершего. Потеряв сознание неделю назад, он так и не пришёл в себя, но ведь это ещё не значило, что он никогда не проснётся, правда? Хотя... Если верить равнодушным словам доктора, даже если хён очнётся, сердечные приступы не отступят и в конце концов всё равно приведут его к смерти. Возможно, именно унаследованная от отца болезнь, из-за которой брат вёл счёт оставшимся ему дням, сделала хёна очень мягким и сочувствующим человеком — особенно по сравнению со строгим Джинхо-хёном и грозным Чонхо-хёном. Честный и сильный духом, Ынхо-хён всегда носил на губах лёгкую и деликатную улыбку. Глядя на его исхудавшее лицо, я взял его руку и приложил к своей щеке, чтобы почувствовать тепло — слабый, но признак жизни. — Хён, мне кое-кто нравится... — взволнованно сказал я, будто это был наш самый обычный разговор. «Ладно, и насколько хорошенький этот “кто-то” на этот раз?» — ожидал я его вопроса, сказанного с улыбкой. Но хён ничего не ответил. — Я схожу с ума, серьёзно... Почему он так сильно мне нравится? Потому что часто попадается мне на глаза? Даже по отцу я не скучаю так сильно, как по нему. А ведь знаю только его имя. Хён всё так же лежал с закрытыми глазами и не отвечал мне. И это когда его единственный младший брат страдал от любовной тоски. — Хён... Хён... Ынхо-хён... — ... — Долго ещё будешь спать?.. — ... — Может, выслушаешь меня? Ты не можешь покинуть нас, не увидев, как твой ленивый младший братишка усердно трудится ради поступления в университет. Так что придётся тебе подождать...***
Несколькими днями ранее мама вынуждена была посетить школу, и в этот раз причиной тому стали мои окрашенные волосы. Вообще, с тех пор как я пошёл в среднюю школу, из-за подобных мелких проблем маму часто вызывали в кабинет к классному руководителю, вынуждая её спешить в школу с мыслями вроде: «Надеюсь, не случилось ничего серьёзного?» Конечно, я понимал, что опять подвёл её, и в то же время был крайне недоволен тем, что учителя и студенческий совет вызвали её, даже не предупредив меня. Возможно, было бы разумнее прислушаться к их замечаниям, но я всё равно не перекрасил бы свои волосы обратно из пепельного в чёрный цвет, даже если в будущем мне пришлось бы об этом пожалеть. Это в любом случае ничего не изменило бы, так какая разница? Как перекраска волос могла помочь моему лежавшему в больнице хёну избежать смерти?..***
В тот день, когда хёна выписали из больницы, его комната была не убрана, поэтому я уступил ему свою кровать, а сам лёг на полу... и завёл разговор о Ким Джеджуне. У нас с братом не было друг от друга секретов, и хён всегда знал обо мне абсолютно всё — с кем я дружу и с кем встречаюсь, — но признаться ему, что мне нравится парень и что он очень красив, я никак не мог решиться. Несмотря на усталость, хён уверил меня своим мягким голосом, что я могу продолжать, и тогда, собравшись с духом, я рассказал ему всю правду. Услышав моё откровение, брат долгое время не отвечал. Подумав было, что его сердце не выдержало шока и он перестал дышать, я быстро встал и взглянул на его лицо... Но оказалось, что хён просто разыгрывал меня, тихо посмеиваясь. — Очень красивый? — Тьфу... Какого чёрта? Напугал меня до смерти. — Не уходи от темы. Видимо, он и правда хорошенький. — ...Да, очень, — сказал я и, немного смутившись, устремил взгляд в потолок. Почесал затылок. Потёр нос. Но сон так и не пришёл. — Думаю, стоит попробовать сходить в школу... — В самом деле? — Может, это будет в последний раз... Естественно, за этими словами последовало молчание. Вообще-то мы могли днями напролёт лежать вот так, бок о бок, в тишине. Мне хотелось позвать хёна по имени, но мешали стоявшие в глазах слёзы, и мы оба продолжали молчать. Мысли о том, что я должен был позаботиться о хёне, каждый день которого мог стать для него последним, не давали мне уснуть до самого рассвета.***
Утром к нам пришёл Чонхо-хён, чтобы вручить мне ключ от нового велосипеда и заодно увидеть Ынхо-хёна, но без лишних вопросов ушёл, когда я сказал, что брат спит. Перед уходом на его лице читалась явная гордость за то, что мне всё же удалось стать настоящим мужчиной, несмотря на всё то дурное влияние, оказанное на меня в период взросления. Прошлой зимой я вытянулся ещё на три десятка миллиметров, и теперь мой рост превышал метр и восемьдесят сантиметров. Мама сказала, что если я пошёл в отца, то это не предел, и я буду расти и дальше. Тогда я начал боксировать, много есть и регулярно заниматься спортом — частью таких тренировок были и драки. Но недавней потасовки было явно недостаточно даже в качестве разминки, и мои друзья разделяли со мной это чувство — возможно, поэтому мы так хорошо ладили. Наша неразлучная шестёрка дружила с младших классов, и между нами никогда не было серьёзных конфликтов. Такое в принципе было невозможно. После последнего маминого визита в школу глава студсовета больше не пользовался палкой в воспитательных целях, но зато точно устроил бы мне длинную раздражающую лекцию, если бы я прошёл на территорию школы через главные ворота. Поэтому я решил перелезть через стену и незаметно добраться до своего класса, минуя стража порядка. Припарковав свой велосипед рядом со школьными воротами, я поправил сумку и, растерев руки, уже приготовился забираться наверх, когда неподалёку завидел знакомую фигуру с блестящими чёрными волосами. Ким Джеджун. Поставив перед собой сумку, он сначала долго рылся в ней, а потом принялся за свои карманы. Очевидно, он искал бейджик, который каждый ученик обязан был предъявить перед входом в школу. Для престижных школ, до сих пор соблюдавших традиции, униформа и именные таблички были обязательным требованием. Хён рассказывал, что раньше в их школе имена учеников пришивали прямо к пиджакам, однако студенты думали, что это слишком старомодно, и в конце концов руководство приняло их предложение заменить такие таблички на бейджик — разумеется, с условием, что они должны были висеть на видном месте. «Так по-детски...» — думал я, подходя к Ким Джеджуну со спины и глядя на его плечи, чей обхват был заметно меньше моего. Его руки уже начали коченеть от холода, но он продолжал свои поиски. А потом неожиданно ударил меня своим острым локтем в грудь. Ауч... — Ты!.. — Ай… больно. — А кто тебя просил тут стоять? — он поднял на меня свой колкий взгляд. «Вот, значит, как ты благодарен своему спасителю. Это же не моя вина, что ты потерял свой бейджик, так зачем на меня так смотреть?» Его жестокость была столь незаслуженной, что я испытал желание немедленно уйти прочь, но вдруг представил, что будет с этим хрупким словно бабочка парнем, если он попадётся на глаза главе студсовета. И пусть палка последнего не была слишком толстой, если Ким Джеджуна начнут наказывать, он наверняка заплачет и... Эх, одна только мысль об этом портила мне настроение, так что я не мог просто уйти, оставив его здесь одного, и потому без задней мысли схватил парня за руку. — Что ты делаешь? — Разве ты не говорил, что у тебя нет бейджика? — Когда это я... — Иди сюда, — потянув его за собой, я ускорил шаг, направляясь к углу ограды. Едва попав в мой захват, Ким Джеджун притворился, что у него нет сил сопротивляться, и это было так мило. С этим прекрасным парнем мы прошли всего несколько метров, а мне казалось, будто я пересёк целую вечность, и был от этого так счастлив. В лицо подул ветер, мягко обтекая меня и минуя стоявшего позади парня — интересно, смогло бы это невесомое словно лист бумаги тело устоять под дуновениями лёгкого бриза?.. Но вот за стеной показался восточный вход в здание школы, и пришло время отпустить его ладонь, пусть мне и была ненавистна сама мысль об этом, заставившая сжать кулаки от досады. Его руки были не такими красивыми, как я воображал, но вот что странно — узнав об этом, я не испытал ни разочарования, ни отвращения. Выражение его лица всё ещё сохраняло прежнее недовольство, и я отвернулся от него, чтобы в коротком прыжке проверить обстановку за стеной. Затем перекинул через забор сумку, судя по звуку тяжело приземлившуюся на клумбу по ту сторону ограды. По моим расчётам, Ким Джеджуну не должно было составить особого труда перебраться через стену, даже не превышавшую его собственный рост, но, когда я сделал приглашающий жест, парень начал нервно кусать губы — видимо, только мне такая высота казалась пустяком. Вот только чтобы перебраться на противоположную сторону, нужно было для начала забраться наверх, так что мне не осталось ничего другого, кроме как подтолкнуть парня к стене. Смирившись, он положил ладони на верхушку ограды, и я перехватил его за талию, подтягивая... Оу... за что это я держусь? — Эй, ты вообще ешь? — Не твоё дело. — Давай-ка поднапрягись и залезай. Как юношеская талия могла быть настолько тонкой? Удивительно, но он был не тяжелее обычной девушки, а из-за стройности его тела школьная форма казалась немного великоватой. Он действительно являлся весьма своеобразным парнем, при мысли о котором — о — моё сердце снова затрепетало как сумасшедшее. Ко всему прочему ещё и этот лёгкий аромат... Почему этот парень вечно меня соблазнял? Ещё одно усилие, и он, наконец, забрался на стену. Немного поразмыслив, поправил висевшую на плече сумку и спрыгнул вниз. За этим не последовало никаких особых звуков, значит, обошлось без травм, и я полез следом... Когда передо мной вдруг оказалась копна чёрных волос, их обладатель обернулся, глядя прямо на меня. На мгновение мне показалось, что моё сердце вот-вот остановится — впервые он был настолько близко, и эта близость застала меня врасплох, вызвав дрожь по всему телу. Он был похож на молочно-белого котёнка, настолько красивого, что я был готов прямо сейчас пробиться сквозь стену, лишь бы обнять его. Он был так близко, что я мог видеть каждую венку на его лице. Его губы были абсолютно гладкими, без единой складочки, мягкие и сочные словно аппетитный алый пудинг. Так хотелось прикоснуться к ним... Хотя бы раз... Почувствовав небывалый прилив сил, я опёрся руками о верхушку стены и, стремясь показать себя с лучшей стороны, в один прыжок оказался наверху. Интересно, произвёл ли я впечатление? Он продолжал смотреть на меня. Свет раннего весеннего солнца, ослепительно-искрящегося золотой пылью, освещал его чистую, прекрасную кожу, и моё сердце опять гулко забилось в груди. Захотелось немедленно спрыгнуть вниз и обнять его крепко-крепко, под отзвуки участившегося пульса... Видимо, тогда, в день нашего знакомства, я и правда попал в плен. Очарованный белым шарфом и движением этих алых губ, я влюбился в его красоту — или, может, это любовь делала его ещё более привлекательным в моих глазах... В любом случае, окажись мои чувства взаимными, со временем они стали бы только сильнее, — если же нет, забыть его с лёгкостью я всё равно не мог. И мне оставалось лишь надеяться — нет, молиться, — чтобы он понял меня и ответил взаимностью. — Чон Юнхо! Ах ты маленький негодник! Совсем недавно был наказан и вот опять лазаешь по стенам! Блин, я совсем забыл о необходимости действовать быстро, и всё из-за этого парня. И вот опять всего один его невинный взгляд, как мне вновь показалось, будто время остановилось, оставляя нас наедине друг с другом. Чёрт, это лицо молочно-белого цвета... Буквально парализованный, я сидел на вершине стены и не знал, что делать. С одной стороны — Ким Джеджун, смотревший на меня задрав голову, с другой — грозивший палкой с тротуара глава студсовета. По привычке поджимая губы, я переводил взгляд с одного на другого, пока, наконец, не решил в первую очередь обратиться к Ким ДжеДжуну. — Эй! Быстро беги. — А? — Быстрее убегай, говорю! Если попадёшься, он тебе ноги оторвёт! Парень пару раз удивлённо моргнул и нахмурился, но, едва услышав приближавшиеся шаги, тут же развернулся и с лёгкостью бабочки упорхнул ко входу в школу, качнув на прощанье бёдрами. Пока я в оцепенении смотрел ему вслед, глава студсовета схватил меня за ухо, и я свалился со стены. По его мнению, мой поступок был столь безобразным, что им я заслужил очередную лекцию, которая могла продолжаться часами. — Ты вообще слушаешь меня?! — Ай!***
И вот опять судьба распорядилась так несправедливо. Ну что за бессердечный ребёнок? Я сказал ему бежать, а он так и сделал. Я медленно вытянул ноги, пытаясь поудобнее устроиться на крыше, где мог спокойно покурить. В руке я сжимал дубликат ключей, который дал мне хён, опасавшийся, что меня застукают в туалете за сигаретой. При мысли о том, что хён был сейчас дома совсем один, мне стало тревожно, и потребность покурить только возросла. Облокотившись спиной о перила, я принялся рыться в карманах, одновременно чувствуя боль в ногах, — методы воспитания у нашего главы студсовета были весьма впечатляющими, мои друзья тоже их нахваливали, — вот только теперь у меня даже кости болели. Неожиданно дверь на крышу открылась. Подумав, что это кто-то из учителей, я спрятал сигарету, которую до того зажимал губами, но увидел знакомую пару ботинок. Тот самый парень — если не он, то кто же ещё? Сохраняя недовольное выражение лица, он закрыл металлическую дверь и подошёл ближе, волоча за собой мою сумку. Надо что-нибудь сказать? Нет, судя по выражению его лица, лучше промолчать. Он снова надул губы — всё ещё злится? Неужели не чувствует ни капли вины? Пусть даже не мечтает, что я прощу его только за его красоту... Но все эти мысли были абсолютно бесполезны — едва парень поставил рядом мою сумку и безучастно посмотрел на меня, как я уже не смог думать ни о чём другом. Едва взглянув на него, я растерял всю свою злость, с каждым мгновением всё больше убеждаясь в том, что его лицо обладало таинственной магической силой. — Благодаря тебе меня избили. — Разве не ты велел мне бежать? Конечно, моя фраза прозвучала грубо, но его вопрос поставил меня в тупик. Всё происходило совсем не так, как должно было, угнетая меня. Как я мог контролировать этого парня, если он постоянно скакал туда-сюда словно мячик для пинг-понга? Со своими друзьями и даже с тем Лягушонком он был очень милым и только со мной — холодным и равнодушным. Раздосадованный, я начал жевать фильтр сигареты, думая, что он просто бросит мою сумку и уйдёт, но вместо этого он присел на корточки рядом со мной и посмотрел на меня так, будто пытался уговорить сердитого ребёнка... И тогда мой мозг попросту отключился. Когда только сигаретный дым успел притупить все мои чувства? Словно совершая магический обряд, Ким Джеджун провёл рукой перед моим лицом, а когда я пришёл в себя, моя сигарета уже была зажата меж его губ. Эх... Знал бы заранее, подождал бы закуривать. — Такая милашка, а курит. — Красивые люди не могут курить? — он выпустил клубок дыма, зажав пальцами сигарету, и мне захотелось стать сигаретным фильтром, которому я так завидовал в ту секунду. Налёт высокомерия Ким Джеджуну придавали эти нахмуренные брови, но вот он улыбнулся, выдохнув дым, и от этой улыбки у меня дух перехватило — все эти незначительные мелочи его образа заполняли моё сердце до краёв. — Сам не знаю, почему так выгляжу. На его губах играла улыбка — он прекрасно знал, как красив. Ему наверняка говорил об этом тот же И Джухон, в те времена даже не предполагавший, сколько усилий ему придётся приложить ради защиты своего объекта обожания. А я хотел обладать им, я жаждал его. Я смотрел на него, и в голове рождались опасные мысли, заставляя сгорать от вожделения. Но для начала нам нужно было чуть больше сблизиться. А вот если бы наши отношения перетекли в нужное мне русло, я бы окунул его в молоко, чтобы он стал похожим на маленького, пусть и безразличного котёнка. — Мяу. Попробуй мяукнуть. — Что? Я похож на кота? — Просто попробуй. Он затушил окурок своим ботинком — видимо, сказанное мной показалось ему обидным, — и я немедленно сделал себе мысленный выговор. Неужели нельзя было найти более подходящих слов? Когда он поднялся, я забеспокоился, что он уйдёт и поднял на него опустошённый взгляд. — Разреши как-нибудь прокатиться на твоём велосипеде. Он вновь улыбнулся — искренне и открыто, — и это было самое прекрасное выражение его лица из всех виданных мною.***
— Эй! Сегодня Богиня красоты из восьмого класса уехала из школы на дорогой машине. — Я слышал, эта прелесть из семьи депутата. — Вау, обладает не только красотой, но ещё и богатством. — Чон Юнхо, ты случаем не знал? Далеко не сразу я осознал сказанное моими друзьями — наверное, потому что слышал их, но не слушал, поглощённый другими мыслями...***
Итак, ему тоже нравились велосипеды. Мы неслись по дороге, и он держался за мою талию как девчонка, вдыхая прохладный воздух ранней весны. Его дыхание действовало на меня освежающе, и я был в прекрасном настроении, тогда как парень, напротив, выглядел безучастным — может, из-за того, что от прохладного ветра его щёки раскраснелись. Его утренняя просьба осмотреть велосипед стала весьма неожиданной. Я ответил, что на третьем уроке будет классный час, и его расстроенное выражение лица мне понравилось — чего, конечно, нельзя было сказать о нём самом. На обратном пути я сознательно сбросил скорость, чувствуя, что проведённого с ним времени было слишком мало. Но едва я остановился у школы, как он тут же спрыгнул с велосипеда и пошёл к воротам, даже не обернувшись. — Эй! — задетый его поведением, я окрикнул его. — Ну что ещё? — Не попробуешь? — Что? — он в недоумении наклонил голову. Неужели действительно забыл? — Разве ты не собирался прокатиться? — Оу... — только теперь вспомнив, он замотал головой. — Когда это я говорил, что хочу попробовать? Ему было так сложно изобразить кошку — всего один раз, — и вот опять это высокомерие! Да он просто играл со мной. Гордо скрывшись за школьными воротами, он оставил меня наедине с очередной обидой. Знал бы я раньше, что все красавчики такие заносчивые, сломал бы ему нос, — ещё одно сожаление в мою копилку. Расстроено почесав затылок, я поехал дальше, неожиданно вспомнив вчерашние слова моих друзей о какой-то красавице из восьмого класса. Мне было всё равно, поэтому я ответил им: — Нет мне никакого дела до этой девчонки... Я пошёл. — Ынхо-хён выписался, можно нам его увидеть? — Вы, ребят, слишком напористые. — А ты бессердечный. Они шутливо рассмеялись, и я пошёл прочь. Сегодня же всю дорогу до дома я думал о нём. Несмотря на моё раздражение, он всё равно нравился мне. Так из какого же он класса? Так и не спросив об этом ни его самого, ни моих друзей, я всё ещё не знал о нём абсолютно ничего, кроме его лица и имени. Но на следующий день я узнал о нём то, чего не хотел бы знать. В тот день моё дежурство подошло к концу, и я не знал, встречу ли этого парня вновь. После занятий я пошёл на площадку с мусорными контейнерами позади здания школы, и царившая там тишина заставила меня затаить дыхание и оглядеться... чтобы тут же застыть при виде сцены, вначале принятой мной за обман, — сцены, что я не должен был видеть.