1.

Нацуки пристально рассматривала его ровный и аккуратный подчерк. Она, не торопясь, хмыкнула, а он увидел как странно и недоверчиво сощурились ее глаза. Не произнеся ни слова, она протянула листок ему. Человек принял его. Нацуки долго молчала. Потом произнесла - - Пойдет! Мне нравится... Человек продолжал изучать ее. Раздумывал о том, что именно скрывается перед ним за этим выражением лица. В комнате были теперь только они втроем. Она стала непривычно безлюдной. Не слышно было привычных речей и шума. Тугая, и почти что мертвая тишина окутывали все кругом. - Нацуки, ты... ты что обычно сейчас читаешь? В глазах Нацуки появился огнисто-восторженный, и лунный, покатно-спокойный блеск. ...Она сидела в своем углу, поджав под себя тонкие ноги. Человек был рядом с ней. Пролистывал, не глядя, все виденные им уже страницы. Он ждал. Он видел краем глаза, как ее клонит в сон. Ее лицо удивленно вытянулось. Почти что круглые, широко распахнутые глаза на небольшом лице. Приоткрытый вдруг от какого-то колящего изнутри недоумения рот. Сжавшиеся вмиг плачуще-неровно, жевано измерения выражения глаз. Потерянное выражение лица, и налипшие на лоб тонкие розовые волосы. Человек глубоко пузыристо вздохнул, как будто бы находясь в глубокой, смыкающейся светом над головой, пузыристой бездне. Звуки оглохли. Вились вокруг жучками, проявлениями свей подводной жизни, укромно, уютно, погоняя в себе воздух, мутно, с вытаращенными под давлением безвоздушно, бесшумно. Иной мир. Лицо Нацуки на секунду дрогнуло, всколыхнулось, вспыхнуло, как простыня на ветру, меняя выражения, взгляд ее неспешно непонимающе передвинулся, расхлябанно и по инерции уехав влево. Рот тошно, вяло-болезненно приоткрылся... Лихорадочная, румяно-цветистая кожа - глубокий, сплошной персик лица. Из черных провалов ноздрей вырвался воздух. - Нацуки? Из глаз ее потекла кровь. Прохладная, бледная, несвертывающаяся, почти живая. Как вода. Взгляд вновь с мучением перескользнул к нему. Во взгляде, помертвевшем, рассыпающемся шелухой исчезающих в прах сосудов и жил, начал разрастаться алый, и дрожащий огонек. Он оживлял собой ее. - Так говоришь ты..., тяжело, да?.. Да что ты можешь знать о тяжести?... - голос, гулкий, будто подсвеченный изнутри робким огнем, горел в окружающем воздухе. Нацуки говорила спокойно. Глаза недоуменно распахнулись еще шире. Кровь лилась по ним вниз, как растекшаяся помада. - Тебе нет места здесь... Ты... Ты хуже их. - Нацуки дернула головой на класс. - Я просто живу, как могу. Мне трудно... И... Как получается! И ты не можешь предъявлять мне претензии!!!... - Человек отшатнулся, и закрылся рукой, защищаясь от будто бы пламенистых, огненных языков ее напора. В горле у Нацуки клокотало. Кожа побледнела больше обычного. - У тебя нет права! - Нацуки хрипела и кричала, а маленький голос тонко извивался в пучинах пространства. - Ты не можешь знать моего положения!!! Знать, что... что... - она захлебнулась слюною, и выпучила глаза-тарелки. Белые шарики глаз дергались кроваво-красными полосами. Комната покрылась черными прорехами, бурлящими молниевидными сухими сосудами. Нацуки перед ним билась сердцем этого чудовищного мира-импульса. Из горла ее вырвался вдруг глупый и робко-наслаждающийся смешок. Окровавленное лицо ее, в тот же миг, неуловимо, и тут же исчезнув с новой ее гримасой, раздалось в резкой, внезапной бледном оскале-улыбке. И человек почувствовал, как подбирается к нему, к тщательно огороживаемому им от всего происходящего разуму вновь жуткое, кромсающее его безумие... - Когда ты говоришь вот так, ты лжешь себе... - Человек не отрывал глаз от ее окровавленных и черных дыр, и боролся с тошнотой, помутняющей сознание, проникающей внутрь... - Нет ни у чего, и ни у кого возможности заставить тебя совершать зло, кроме тебя самой... Проблема этого в тебе. Источник этой тьмы - это ты сама. Мелькнула перед ним вспыхивающая, встающая, сплошным черным силуэтом с невидимым лицом фигурка. Понеслись ему навстречу, на голову, на тело, на грудь удары, впивались ему в лицо, кромсая, разрывая, маленькие острые пальцы, с ногтями, превращающиеся, казалось ему, в миг, в белесые когти... Мир вокруг стал меняться. Завился светом знакомый уже ему, возникающий из столпов вокруг реальности, огромный, дрожащий в воздушной дымке, сад. ...Она была одна. Нацуки что-то пела. Скамейка покачивалась под ней, пока она, сидя, перебирала пальцами что-то в своих ладонях. Человек молча стоял рядом. Как истукан. Сад сыпался сверху лепестками овеществленных звуков. Мерцал сияющими, и белыми деревьями. Но и вот... пальцы ее разжались. Глаза Нацуки стали вдруг краснеть. Горло забилось на тонкой и нежной шее. Она с трудом, с хрустом дернула головой, вскочила. Человек молча смотрел. Мир вокруг пьянил своим пестрым и ласково просторным льющимся откуда-то, как как легкая и белая вода теплое, благое пространство. Без тьмы... Свободное. Свободно играющее своими духами. Человек застыл. Нацуки повернулась к нему. Глаза ее горели пылающей, расхлестывающейся вокруг тьмой. - Ничего ты не можешь... - полный презрения голос резанул его уши. - Ничего ты не сможешь сделать... И ничего не знаешь обо мне. И я ни в чем не виновата... То, что полнится во мне сейчас - все это для меня есть справедливо. Все это... Справедливо. - Нацуки резко развернулась, и быстрыми шажками пошла прочь. Сад вокруг увядал... А человек - стремительно бледнел. Кровь его катилась неспешно, начинала растекаться под ногами по желобкам и дорожкам невидимого белого сада.