His reasons

Billie Eilish — when the party's over       Что ж…       Хммм…       Надеюсь, эта штука записывает, потому что… блять.       В общем, Коннор, если ты слышишь это, значит, меня уже нет в живых. Значит, я не появлялся на работе уже неделю, сработал скрипт, и тебе открылся доступ в мое облачное хранилище. Ну, а здесь осталась только эта папка и мой прокуренный голос в ней.       Уверен, у всех много вопросов о причинах моего ухода, но, к их сожалению, ответ не уместится в пару элегантных предложений. Придется тебе, жестянка, выслушать мою историю от начала и до конца. Хах, ведь всего пару месяцев назад я и не подозревал, что буду занят чем-то… таким.       Тишина чужого светлого дома смущала. Здесь никогда не было так тихо, даже ночью. Коннор сидел на приевшемся бледно-бежевом диване, глядя куда-то мимо висевшей на стене плазмы. В голове звучал знакомый голос его коллеги, напарника. Его друга. Его Гэвина.       Андроид все еще чувствовал себя странно, зная тот факт, что Гэвина больше нет в живых. Он видел смерть и не раз, видел и до, и после девиации, но никогда не задумывался о смерти слишком надолго. Люди смертны, его же сознание — вечно. По-крайней мере, если судить по меркам людей и верить обещаниям «Киберлайф».       Но смерть Рида подкралась к нему ближе самого лучшего шпионского программного обеспечения, проскользнула в поток сигналов разного уровня, разбежалась с тириумом по арифметическо-логическим устройствам, заставляя думать, возвращаться к последним дням, неделям и месяцам, пытаться понять. А теперь все ответы лежали перед Коннором — только послушай! — а он не представлял, есть ли у него на это моральное право.       Каким бы «живым» не звался, сейчас он чувствовал себя только андроидом, куском пластика, который не смог защитить человека.       Не будем тянуть резину, Кон, хоть у тебя и есть все время мира, чтобы выслушать меня. Найти точку отсчета для меня было самым трудным. В конце концов, она просто зажглась у меня в голове вместе с той вывеской «Бар Джимми». Да, тот самый, где ты нашел старика Андерсона, и в котором пару месяцев назад отметили твое, кхм, повышение.       Конечно, фактически тебя никто никуда не повысил, но сколько было разговоров. Признайся, жестянка, тебя и самого бесил весь этот пафос, ну. Конечно, пригласили всех твоих коллег. И твоего молчаливого собеседника тоже, да.       Все пили, смеялись, поздравляли. И мне даже было приятно, что ты все еще с нами. Все же, те пару дел, что ты раскрыл, были и правда важны для управления, да и справился ты куда быстрее, чем кто угодно другой из сотрудников смог бы без портативной лаборатории. Ты… и правда молодец, Коннор. По крайней мере, мне кажется, что именно так я и думал, находясь в гуще событий, видя счастливые лица Хэнка, Тины. Видя твое счастливое лицо.       Шумная музыка и легкий алкоголь… а похуй, ты все равно не поймешь ни единого намека. И красивые слова тебе не сдались, мы же оба это знаем, да? В общем, в тот вечер я все думал позвать тебя танцевать. Глупо и несдержанно, как обычно танцуют люди в клубах. Отлично представлял, как буду танцевать я, но понятия не имел, как бы танцевал ты. Но это было и не важно, ведь я так и не решился. Весь вечер мялся, поболтал чуть ли не с половиной участка, а в итоге только вышел из душной комнатушки, чтобы покурить, пока жду такси.       «Малой далеко пойдет», — сказал тогда Хэнк, который уже стоял рядом с баром и тоже курил. Я не стал отвечать, только хмуро посмотрел на него, потому что черт знает как, но он меня задел.       И чтобы это понять, придется тебе, Коннор, все же узнать, кто такой Гэвин Рид. И этот рассказ, в отличие от предыдущего, будет коротким.       Гэвин Рид — человек, тридцать семь лет, курит, пьет, грязно ругается. И не имеет за душой ничего, кроме работы и тачки. Да, да, все верно. Ни семьи, ни хобби, пара друзей, и те — только с работы. Во мне нет ничего, Коннор, совсем ничего. Если бы я позвал кого-то на свидание, я бы смог выдавить только то, что поменял глушитель, и моя детка, наконец, перестала рычать. Или что работать в участке — сложно, муторно и никому не советую этого делать. Я пустышка, Кон.       Но тогда, у «Джимми», я об этом не думал, Коннор. О нет, ведь тогдашний я был только началом к тому мне, который с тобой сейчас говорит. Тогда я пил и танцевал так, будто мне снова двадцать. Никто ведь и не думал, что я могу хоть сколько-то плохо о себе думать, жестянка. Вечно уверенный в себе детектив, который работает за двоих и всегда рад поддержать приунывшего коллегу, думаю, кто-то начнет свою речь именно с таких слов. Может, даже ты ее так начнешь.       Потому что… знаешь, я не привык показывать свои слабости, Кон. Даже больничный брать не привык — поболит и пройдет. И тогда я тоже не показывал слабости. Ни тогда, когда не мог подойти к тебе, ни когда ты вышел к нам с Хэнком.       Андроид пару раз мигнул желтоватым диодом, возвращаясь к событиям того вечера. Они и правда праздновали то, что Коннор остается в участке насовсем, ведь смог хорошо помочь с самыми трудоемкими и долгими расследованиями. И Коннор был тогда… был тогда…       Коннор хотел сказать, что он был рад, что остается работать с этими людьми. И он бы вряд ли солгал, потому что толика радости от возможности продолжать делать свое дело, продолжать помогать людям, в нем действительно была. Но это ведь не повышение обычного человека, который действительно напрягался и обучался, чтобы достичь высот, верно?       А еще он помнил, как вышел из бара, стерильно трезвый, по сравнению с любым из тех коллег, что пришли его поздравить, и встретил на улице Хэнка и Гэвина, которые молчаливо курили.       Ты сказал мне, чтобы я бросал курить, ведь это так вредно для здоровья. И, знаешь, многие говорили мне бросать. Но они же и сами курили или пили, или еще чего по-хуже, потому что наша работа играет на нервах покруче, чем любой мексиканский сериал из тех, что мы раньше смотрели. А ты говорил… чисто. И искренне. Будто бы тебе и правда было не плевать, Кон.       По крайней мере, я думал, что тебе не плевать. Стоял, пьяный и потерянный. Смотрел в твои глаза в тот вечер, выдыхая дым в идеальное кукольное личико, и ненавидел то, что они цвета кофе, потому что каждое утро приходилось видеть эти омуты в своей чашке. Смотрел на приевшийся серый костюм, в котором ты приперся даже на праздник, не потрудившись его сменить с первого дня, как ты попал в участок. На идеальную укладку, которую ты не испортил ни потом от жары алкоголя внутри, ни танцами под старенькое техно.       Ты стоял там, возле бара, в том самом месте, где вчера блевал очередной наркоман, смотрел на меня сверху вниз, причем дело было не только в росте. И я восхищался этой подчеркнутой безупречностью, Кон. Восхищался и одновременно не понимал, почему кусок пластика, который даже спустя год пахнет заводом, а не нормальной жизнью, может гораздо больше, чем живое существо, вроде меня? И уже тогда, у бара, ты гордо стоял рядом с тем наркоманом, в которого я превращался.       Рядом с тем наркоманом, который еще забрызгает тех, кто сумел к нему приблизиться, хах.       А малой, то есть, ты, конечно, далеко пойдет. Ты молод, что по внешности, что по фактическому возрасту с момента схода с конвейера. Ты молод и уже во многом меня превзошел. А после девиации еще и увлекаешься столькими вещами, скольких я в жизни не видел. Искусство, живопись, музыка, книги. Уверен, ты и сейчас засматриваешься на мои забитые книжные полки. Не думал, что я угадаю, что ты сейчас в моем доме? Ха, да тебя просчитать легче, чем твоим нейросетям понять хоть немного то, что я чувствовал.       Коннор на самом деле был слегка удивлен тем, как легко Гэвин его раскусил. Он и правда сидел в его доме. И правда поглядывал на книжный шкаф, подумав, что записал бы названия тех книг, которые не успел позаимствовать из библиотеки детектива. Раньше он мог загрузить любую себе в память и пересказать сюжет, разложить мотивы героев, рассказать о смысле их поступков. Но все это было, как говорил сам Рид, «без души». После девиации же, андроид предпочитал читать каждую строку и думать не о том, что произведение значит, а о том, в чем смысл для него самого. Что можно узнать из него о людях. И если бы не любовь самого мужчины к книгам, Коннор вряд ли так пристально смотрел бы в их сторону.       Так вот, у меня за душой нет тех глубоких фраз, к которым ты так привык в книгах, нет того вдохновения, которым насквозь пропитаны герои романов. Гэвин Рид — самый скучный и бездарный человек, которого ты знал, Коннор. И тогда, после бара, я на самом деле это ощутил. Ощутил, что ничем не увлекаюсь, но, самое смешное, что я и не хочу ничем увлекаться. Руки не тянутся ни к одному делу из тех, что увлекали раньше. И ни к чему новому душа тоже не лежит.       После бара, в сумраке ночи, с сигаретой между пальцами, я подумал, что, должно быть, уже превращаюсь в ворчливого старикана, которых пачками поставляют полицейские участки. А ты совсем юный, ты стремишься к чему-то, ищешь свой путь. И это действительно восхищало. А уж вкупе с идеальной внешностью, с той надоедливой заботой, с которой ты отбирал у меня сигареты и приносил по утрам кофе, с твоей улыбкой. Взглядом. Голосом.       Я мечтал потанцевать с тобой, но предполагал, что нет ни единой причины тебе смотреть в мою сторону.       Даже когда ты вышел с вечеринки, то ли чтобы продышаться, то ли чтобы проводить нас с Хэнком, даже тогда ты говорил со мной, но смотрел словно сквозь меня. А я, как пьяная школьница, плыл перед тобой, глупо улыбался, подумав, что ты, должно быть, этого и не заметишь. Казалось, что мне просто нужно было сделать первый шаг. Заинтересовать тебя хоть чем-то. Позволить зацепиться в разговоре хоть за что-то.       Но я не привык знакомиться с людьми. С андроидами тем более. Слишком закрытым меня сделал участок, в котором и крутились все мои друзья и знакомства.       Я ведь тогда бросил сигарету по твоей просьбе. Затуманенный алкоголем разум пришел к мысли о том, что тебя это впечатлит. Впечатлило?       Коннор не знал, что ответить. Курение вредит людям и, конечно, он был рад, что человек решил не докуривать, оставляя липкие смолы в смеси с табаком где-то на дне уличной пепельницы. А после он попросил Хэнка бросить сигарету, но тот только отмахнулся. Могло ли это значить что-то еще?       А потом приехало такси, и ты даже открыл мне дверцу. Давно мне никто не открывал двери машин. Я из кожи вон лез, чтобы впечатлить тебя остатками былой гордости, а ты зажег меня одним избитым жестом. Я уезжал, думая, что ты недосягаем для меня. Даже пытался написать тебе какие-то вымученные благодарности, лишь бы поддержать диалог, но все они выглядели так избито…       В конце концов, я решил, что ты не обратишь на меня большего внимания, а я протрезвею и не смогу тебе сказать ни слова о чувствах. И все же я ошибался…