* * *
Негромко звякнув дверным колокольчиком, Том вошел в лавку и, найдя взглядом Бэркеса, привычно изучающего газету за прилавком, кивнул ему. Начальник внимательно посмотрел на его бледное лицо и неприятно улыбнулся. Том вытащил из внутреннего кармана купчую и положил ее перед Бэркесом, готовясь к потоку сальных шуток. — Утро действительно доброе, правда, Томас? — не подвел его ожидания начальник. — Ты мог сегодня прийти позже. Ночь, должно быть, была непростой? Закатив глаза, Том прошел за свою конторку и раскрыл доходную книгу. Отвечать на подобные заявления он не считал нужным. Развернув купчую, Бэркес пробежал ее взглядом и, удовлетворенно крякнув, убрал ее в ящик. — Не скромничай, герой, как тебе удалось развести старую каргу на договор? — Исключительно силой красноречия, — отозвался Том, упорно делающий вид, что полностью поглощен записями. — Ну-ну, — рассмеялся Бэркес. — Было что-нибудь интересное? Ведьма не могла не похвастаться. — Мадам решила, что вчерашнего школьника приведет в восторг история Хогвартса, — пожал плечами Том. Он старался выглядеть расслабленным, хотя говорил, осторожно подбирая слова. Во всякой хорошей лжи должна быть крупица правды. Бэркес сам научил его этому. — Она потратила пятнадцать тысяч на реплику диадемы Когтевран. Впрочем, все ее сокровища — это безумно дорогие реплики. — У богатых свои причуды. — Возможно, если бы вы вели с ней переговоры, то она показала бы что-нибудь стоящее, — ехидно сказал Том. — Я уже давно вышел из того возраста, который приводит мадам в восторг. — Разве? — Будешь язвить, заставлю назначить ей свидание, — осклабился Бэркес. — Есть у меня сведения, что у карги есть пара интересных вещичек. — Ни за что. — Двойной оклад. — И премия. — Премию тебе мадам выдаст, — расхохотался Бэркес. — В натуральном эквиваленте. Ответив начальнику кислой улыбкой, Том отвернулся и потянулся к чернильнице. — Я черкану Гиллену, — отсмеявшись, сказал Бэркес и, перейдя на деловой тон, продолжил. — Сегодня должны привезти побрякушки. Разберешь, опишешь. И разбери под них левый стеллаж. Выкладывать будем завтра. — Да, сэр. Бэркес удалился в свой кабинет, который предпочитал не покидать, если не приходил какой-нибудь важный гость. Наличие исполнительного Тома расслабило его. И, взвалив на плечи своего помощника львиную долю работы в лавке, Бэркес мог позволить себе заниматься тем, что больше всего радовало его душу — сделками. Том проводил начальника задумчивым взглядом. Можно ли посчитать, что он справился? Похоже, что Бэркес проглотил его ложь, успокоенный нехитрым рассказом. Пусть будет так. Пусть считает, что он ничего не смыслит в реликвиях, пусть думает, что мадам не раскрыла их маленький секрет. Пусть не ждет подвоха. Тогда, когда придет время, эту скользкую тварь проще будет схватить за жабры. Курьер, привезший внушительных размеров ящик, заявился через полтора часа. Сгрузив свою ношу прямо на столешницу, он решительно протянул Тому купчую, понадеявшись, что молодо выглядевший помощник лавочника подмахнет ее не глядя. Но, проигнорировав требовательно подрагивающую бумагу, тот неторопливо вскрыл ящик и, разложив товар, начал въедливо сверять список с представленными побрякушками. Бэркес шкуру с него снимет, если что-то не будет сходиться в доходной книге, и, что будет куда обиднее, разницу снимет с его заработка. Поэтому, не обращая никакого внимания на тягостно вздыхающего курьера, Том подписал купчую только после того, как дважды сверил товар. Сгрузив ювелирные безделицы в зачарованные ящики, спрятанные под стойкой, Том поудобнее устроился за своей конторкой, готовясь провести следующие несколько часов за увлекательным переписыванием артикулов. Дальний стеллаж, на счастье, был почти пустым, а значит, ему не придется до ночи разгребать и раскладывать неликвидный товар.* * *
Как и в прошлый раз Гиллен не спешил появляться в лавке Бэркеса. Словно его дорогой друг, так желающий приобрести драгоценные реликвии, совершенно потерял к ним интерес. Тома это волновало мало: он знал, что Бэркес выбьет оплату в любом случае, даже если клиент передумал забирать товар. Репутацией он дорожил и пустые сделки ненавидел. А мноуважаемый Гиллен долго и плодотворно сотрудничал с Бэркесом, и рушить такие отношения было ему не с руки. Поэтому Том совершенно спокойно выполнял рутинные поручения начальника, понимая, что ему остается только ждать. Заказанные Бэркесом побрякушки Том скурпулезно описал и разложил по стеллажу, ориентируясь на свое чувство прекрасного. Наблюдавший за его действиями Бэркес только недовольно цокал зубом и с грустью констатировал, что у его помощника полностью отсутствует чувство вкуса. Оскорбленный Том предлагал начальнику показать, как правильно, но тот только ухмылялся и поучительно отвечал, что если не воспитать в себе понимание красоты смолоду, то так и умрешь дураком необразованным. Под конец того дня Том начал искренне недолюбливать побрякушки. Кроме того, он не совсем понимал, на кой черт им такой набор женских украшений всех мастей. Бэркес любил называть свою лавку местом, в котором при желании можно найти все. И правда, сюда приходили и за книгами, и за артефактами разной степени запрещенности. Хотя ничего по-настоящему незаконного на прилавках не было, а достать редкую вещичку можно было только по личной договоренности и только по рекомендации доверенного лица. Были в лавке и побрякушки — от откровенно дешевых поделок до настоящих драгоценностей. Бэркес любил хвастать, что украшения у него уникальны, и счастливица будет единственной обладательницей эксклюзива. Том выслушивал соловьем заливавшегося начальника с тщательно скрываемым скепсисом. Он прекрасно знал, что побрякушки Бэркес заказывал минимум в трех вариантах, и различались они цветом камней или незначительными элементами. Но да, чисто технически они все были разными. Но зачем им побрякушки в таком количестве все еще оставалось за гранью его понимания. — Скоро сезон, — отмахивался от него Бэркес, полагая, что такое короткое объяснение полностью удовлетворит любопытство помощника. — И как нас это касается? — не унимался тот. — Что любят люди, Томас? — Много чего… — Это да, но первее всего: скандалы, еду и развлечения. Ни один сезон не обходится без скандала, который можно будет обсудить с кумушками за пятичасовым чаем с пирожными от Фортескью. К тому же, люди не из высших кругов тоже хотят развлекаться. Так что после первого бала древнейших и благороднейших обычные смертные будут организовывать свои вечера. И, мой неопытный друг, женщины будут истово желать походить на тех, — Бэркес указал на потолок, — а мы с тобой поможем им в этом. Ты имеешь представление о том, кто есть кто в тех кругах? — Очень приблизительное, — честно ответил Том, который пропускал светскую болтовню Тони мимо ушей, считая ее словесным мусором. А сестра никогда не обсуждала с ним сплетни, понимая, что брата подобная информация волнует в самую последнюю очередь. — Значит, будешь изучать статьи, чтобы понимать, какую именно брошку носила леди Кэрроу и кто она вообще такая. — Звучит… увлекательно. — Побольше оптимизма, Томас. На счастье, аристократов у нас не так много. Пророк обычно выдает большой разворот по случаю открытия сезона. Колдографий там будет достаточно, и они, как правило, подписаны. Обычным покупателям достаточно и этого, а те же, кто всерьез следит за жизнью света, и без тебя знают, кто что носил и что нужно будет купить, — Бэркес еще раз внимательно осмотрел стеллаж и, недовольно крякнув, указал на дальнюю его часть. — Поменяй. Том молча переставил коробочки местами, вернув их в то положение, в котором изначально и поставил. — Вот теперь хорошо. Всему тебя учить надо. Дверной колокольчик громко звякнул, и отвлекшийся на гостя Бэркес пропустил мимо ушей язвительный комментарий Тома. Вошедший в лавку молодой мужчина широко улыбался и слегка пританцовывал на каждый шаг. Тому он показался смутно знакомым, и спустя минуту он вспомнил, что видел этого человека в компании Гиллена. — Хозяин! — дружелюбно улыбаясь, гость протянул Бэркесу руку, но тот сразу посмурнел лицом и на рукопожатие не ответил. Смерив мужчину тяжелым взглядом, он процедил сквозь зубы: — Тебе к Томасу. И не оглядываясь скрылся в своем кабинете. Тедди — вспомнил Том имя гостя, — только пожал плечами, нисколько не расстроившись. Выйдя к нему, Том вежливо склонил голову — сказывалась выработанная привычка, — и улыбнулся. — А, Томми, — голос у Тедди был низкий, с приятной бархатцой. — Тебе есть чем порадовать нашего общего друга? — Есть, — обойдя стойку, Том достал из зачарованного ящика купчую, и, решив проглотить фамильярное обращение, протянул ее Тедди. — Впечатляет, — пробежав глазами купчую, он неспешно убрал ее в карман, положив на стойку туго набитый кошель. — Как тебе это удалось? — Словами, — сухо ответил Том, начиная раздражаться от похабных намеков каждого втянутого в эту историю. — Да ладно тебе, Томми, я человек свободных взглядов, можешь поделиться. Вместо ответа Том демонстративно спрятал кошель, всем своим видом показывая, что разговор считает оконченным. — Понял-понял, — рассмеялся Тедди. — Не хочешь раскрывать профессиональных секретов. Хлопнув по столешнице, он подмигнул Тому и, махнув рукой, все так же слегка пританцовывая направился к выходу. Уже стоя в дверях, он обернулся и выдал неожиданно серьезно: — Ты мне нравишься, Томми. Думаю, мы подружимся. И не сильно захлопнул за собой дверь, оставив Тома обдумывать странную похвалу, которая почему-то прозвучала как угроза.* * *
Первый прием сезона отгремел в теплый пятничный вечер. И Том бы знать о нем не знал, если бы Бэркес, довольно потиравший руки, не приказал ему назавтра явиться в лавку пораньше. И хотя у него оставались сомнения, что их довольно скромный ассортимент сможет посоперничать с товарами профессиональных ювелиров, перечить Бэркесу в таких мелочах Том не стал. Ранние подъемы всегда давались ему тяжело. Поэтому к лавке Том подходил, мысленно кляня начальника на все лады. Бэркес встретил его в омерзительно бодром и благостном настроении. Запах крепкого кофе, который начальник предпочитал пить без сливок и сахара из маленькой чашки и под неизменную сигарету, вызвал внезапный приступ тошноты. Еще не пришедший в себя организм Тома изо всех сил сопротивлялся необходимости собраться и приступить к рабочим обязанностям. — Доброе утро, Томас. Газета на столе — приступай, — сказал Бэркес и, смерив его взглядом, добавил. — Можешь сделать себе кофе, а то в гроб краше кладут. — Спасибо, сэр. Зайдя за стойку, Том облокотился на столешницу и лениво перелистнул несколько страниц Пророка. В текст он вчитываться даже не пытался, только бегло просмотрел несколько колдографий. Большинство изображенных людей было даже близко ему не знакомо, только где-то на фоне мелькнули Орион и Вальбурга Блэки. Решив, что нельзя упускать шанс воспользоваться щедростью начальника, Том отложил газету и отправился в одно из подсобных помещений, служившее вечному холостяку Бэркесу кухней. Отличавшийся в личной жизни крайней степенью прагматичности, он так и не впустил в свои владения никакую хозяйку. Оттого, видимо, кухонька была совсем небольшой и начисто лишенной хоть какого-нибудь уюта. На выцветшей от времени деревянной подставке дымилась турка со свежесваренным кофе. В небольшом подвесном ящике Том нашел кружку. Их у Бэркеса было ровно три: одна для чая, одна для кофе и одна запасная. Сахар он не признавал, сливки считал блажью, которая портит благородный напиток. Поэтому, разбавив крепкий напиток простой водой, чтобы его хотя бы можно было пить, Том вернулся в зал. Сделав первый глоток невероятно горького напитка, он поморщился и в который раз пообещал себе обязательно купить пару кусочков рафинада и носить с собой, после чего вернулся к отложенной газете. Бэркес, заглянувший через плечо Тома, брезгливо поморщился, не оценив такое, с его точки зрения, неуважение к кофе, но ничего не сказал и удалился в свой кабинет. Пробежав глазами первый абзац, в котором неизвестный журналист в красках описывал великолепие праздничного убранства замка Хайклер, Том потерял интерес к тексту и принялся рассматривать колдографии. Их было не больше дюжины и на большинстве мелькали люди, которых он не мог знать, поскольку это были старшие родичи его однокурсников. Кое-где появлялись и редкие знакомые лица: Блэки, смутно знакомый молодой человек был опознан, как Нотт-младший, в небольшой группе смеющихся людей нашелся Эйвери. Лениво рассматривая снимки, Том неспешно отпивал из своей чашки и размышлял над тем, что мог прекрасно жить и без всей этой информации. Отставляя кружку в сторону, он замер, так и не позволив ей коснуться столешницы. Почти в самом конце разворота на колдографии были запечатлены четверо. Том сначала не обратил на нее никакого внимания, заметив только, что мужчины кажутся ему незнакомыми. Но что-то зацепило глаз, и, вернувшись к этому снимку, он обомлел. Магдалина. Это точно была она. Хотя он никогда не видел свою сестру такой. Один из мужчин запечатлевал поцелуй над ее запястьем, а она спокойно улыбалась ему. Колдограф заснял всю эту сцену: и поцелуй, который хоть и длился столько, сколько позволяли приличия, но явно дольше, чем готов был принять Том, и то, как неизвестный не сразу отпустил запястье его сестры, и их небольшой диалог. И улыбку, которой отвечала Магдалина. Глухая, злая ревность, которую, казалось, Тому удалось задушить, вновь подняла голову. Пока он был рядом, никто не посмел бы даже лишний раз посмотреть в ее сторону. Он позаботился об этом. Но стоило оставить Магдалину одну, как подле нее сразу обнаружился посторонний. Кажется, от тяжело бухающей в крови в ушах он почти оглох, все продолжая всматриваться в злосчастный снимок. Но лицо сестры выражало лишь вежливость. Она была полностью расслаблена и спокойна, словно была знакома с человеком, бесцеремонно держащим ее за руку. Только чуть более явно вздымающаяся грудь показывала, что она будто бы пыталась успокоить дыхание. Сморгнув, Том еще раз посмотрел на точеную фигуру своей сестры. Он не сразу заметил, что предпочитающая глухо закрытые наряды Магдалина красовалась в светлом платье, вырез которого оголял ключицы и верх туго затянутой в корсет груди. Медальон, который еще на первом курсе ей подарил Тони и с которым она не расставалась, отсутствовал. Сам даритель обнаружился за ее спиной. Его Том заметил далеко не сразу и после этого смог выдохнуть. С одной стороны, Тони не даст Магдалину в обиду, и то, что она явно находилась в его компании, успокаивало. А с другой, к старому другу намечалось несколько вопросов. Тони был куда подкованней Тома в великосветской мишуре, так куда же он смотрит? Глухое недовольство и не думало утихать, окончательно испортив и так не лучшее настроение. Том продолжал рассматривать снимок, задыхаясь от ревности. Какой же красивой она была. И сколь вероломной. Ни в одном из своих писем даже словом не обмолвилась, не намекнула, что была приглашена на открытие сезона. Эта неожиданная мысль внезапно отрезвила его. Магдалина никогда не предала бы его. Семья — единственно ценное, что у них было. А раз она молчала, значит… Магдалина обижалась. Обижалась и жалила его. Даже издалека она способна запустить ядовитые клыки в самое его нутро. Том усмехнулся, проведя пальцем по колдографии. Она делала так и раньше, но тогда они были на расстоянии вытянутой руки. И ему ничего не стоило успокоить гордую сестру. Машинально Том сложил газетный лист и спрятал его во внутренний карман пиджака. Скоро. Он чувствовал, что совсем скоро увидит ее. А своему чутью он привык доверять.* * *
Предпринимательскому опыту Бэркеса можно было только удивляться. С самого открытия лавки поток заинтересованных покупателей не прекращался. Дамы всех возрастов с кавалерами, отцами и подругами набились в небольшое помещении лавки, как сельди в бочку. И вынесли половину разложенных побрякушек еще до середины дня. Большинство из них совершенно не нуждались в консультациях Тома и только гоняли его по залу, требуя все новые украшения для примерки. Остальные, навострив уши, ходили за более опытными товарками и знаками указывали растропному помощнику лавочника, что принести. Через несколько часов у Тома от бесконечной улыбки заныли щеки, а от восторженного щебета дам вяли уши. — Вы видели, какую диадему выбрала Ее Величество? — Невероятной красоты. Подарок самой королевы. — Леди Блэк в этом сезоне выбрала серебро. — Леди Кэрроу тоже… — Леди Долохова была в золоте. — Вы видели, какие у нее волосы? Она вся такая медовая, серебро ее испортит. — Вы уже были у модистки, мадам? — Ох, милая, корсеты в этом сезоне меня убивают. Надеюсь, это помешательство не продлится долго. — В эту пятницу вечер у Мортонов, вы получали приглашение? — А пятичасовой чай у Салливанов? — Это будет очень загруженный месяц! — Вы уже видели расписание на Рождество? — Молодой человек, принесите серьги к этой подвеске! Я видела похожие на леди Гринграсс. Бэркес довольно улыбался и, рассыпаясь в комплиментах, упаковывал одну коробочку за другой. Мужчины, недовольно хмуря лбы, отсыпали серебрянные, а то и золотые монетки. Любые попытки поторговаться пресекались Бэркесом вежливо, но твердо. И чем больше клиентов расставались с деньгами, тем ласковей становился Бэркес. И тем радушнее следовало становиться Тому. — Мадам, эти серьги делают ваш взгляд еще ярче. — Этот комплект смотрится на вас лучше, чем на леди Блэк. — Примерьте, мисс, с вашим цветом волос эти заколки заиграют особенным образом. — Я не видел, чтобы кому-то этот гарнитур шел больше, чем вам, мисс. Покупательницы и без его слов разобрались бы, но вовремя сказанное ласковое слово делало их сговорчивее и щедрее. Их щедрость приносила удовольствие Бэркесу, а тот, в свою очередь, отсыпал от щедрот уже самому Тому. Единственными проигравшими здесь были мужья и отцы, вынужденные тратить немалые деньги на ерунду, которую потом не факт, что получится перепродать. Но на что не пойдешь ради спокойствия семьи. Рассыпаясь в комплиментах перед очередной юной девицей, Том отстраненно размышлял над тем, что на памятной колдографии у его сестры не было ни одного украшения, кроме обручального кольца. Попроси она его, он бы не отказал. Выбрал бы лучшее из ассортимента лавки и отправил бы ей. Он давно мог бы сделать ей подарок, но за все это время такая мысль его не посещала. У них никогда было лишних денег на всякую ерунду. Они не праздновали день рождения с того самого дня, как навсегда оставили приют. Не отмечали Рождество, ничего друг другу никогда не дарили, и он не видел в этом проблемы, продолжая рассуждать, что в их положении есть вещи важнее таких банальных глупостей. Но с того момента, когда в его карманах не было и кната, прошло уже много времени. Он мог бы попытаться загладить часть своей вины, преподнеся Магдалине хоть какой-то дар. Том видел, как она радовалась подаркам Тони и Иванны, и при всем его уме, ему не хватало мозгов сложить два и два. Сейчас это казалось совершенно очевидным, но, как любил говорить Бэркес, задним умом все сильны. Под конец этого невероятно насыщенного дня Том натурально задыхался, как загнанная лошадь. За все время его работы на Бэркеса подобного ажиотажа еще не было. Всю свою смену он бегал от одного стеллажа к другому, не переставая улыбаться и осыпать полуправдивыми комплиментами благодарных клиенток, и под вечер все, что ему хотелось — это лечь где-нибудь в уголке и забыться мертвым сном. Но вместо этого приходилось из последних сил концентрироваться на заклинаниях, приводя лавку в порядок. Бэркес, сосредоточенно заполнявший конторскую книгу, бросил быстрый взгляд поверх очков, оценивая проделанную работу, и отпустил его коротким кивком. Дорога до постоялого двора прошла в неясном тумане. Слишком уставший, чтобы размышлять на любые темы сложнее предпочтений на ужин, Том брел по мостовой, слишком сосредоточенно обходя немногочисленные лужи, как делает любой человек, голова которого мучительно гудит после сложного дня. Дверям своей гостиницы он обрадовался, как родному дому — они обещали горячий ужин и постель. Как же мало ему сейчас было нужно для счастья. Полутемный общий зал был пуст. Только несколько завсегдатаев негромко общались за дальними столами, время от времени с глухим стуком опуская большие пивные кружки на выщербленную столешницу. Заняв свое излюбленное место в углу, спиной к стене, с достаточным обзором, чтобы видеть входящих в зал, Том с наслаждением вытянул гудящие ноги. Повариха, спрятавшая в объемной поясной сумке пару кнатов, поставила перед ним глубокую миску с простой похлебкой и пару ломтей грубого серого хлеба. Не бог весть что, но горячо и сытно. Поднявшись в свою комнату, Том лениво взмахнул палочкой, накладывая отработанные до автоматизма защитные заклинания. Сбросив пиджак на спинку одинокого колченогого стула, Том ослабил узел галстука и с усталым вздохом уселся на кровать. Потерев ноющие глаза, он неспешно начал расстегивать пуговицы на рубашке, равнодушно уставившись взглядом в стену. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось ничего делать. Усталая, тяжелая ленность полностью захватила его, свернулась на его плечах и тянула упасть на подушку и забыться сном без сновидений. Том не планировал ей сопротивляться. Давно он не чувствовал себя настолько вымотанным. Кажется, в последний раз так было во время последних экзаменов, сопряженных с работой старосты и так невовремя осложнившихся отношений с Магдалиной. Зацепившись за воспоминание о сестре, Том подманил к себе спрятанный во внутреннем кармане пиджака газетный разворот. Она все так же спокойно улыбалась незнакомцам, лиц которых он так и не смог рассмотреть. Долохов выглядел все тем же напыщенным индюком, что и в Хогвартсе, но на склонившегося перед Магдалиной мужчину смотрел без всякого намека на теплоту. Но эти наблюдения промелькнули по самому краю, никак не зацепив внимания Тома. Он всматривался в черно-белую колдографию, воспроизводя в памяти каждую, даже самую мелкую черточку Магдалины. Как многое, оказывается, он успел позабыть. Она всегда чуть склоняла голову набок, когда размышляла о чем-то или принимала решение. Безупречное следование великосветскому этикету вынуждало ее улыбаться и участвовать в разговорах, чем всегда пренебрегал сам Том, но глаза ее оставались холодными. Почти бездумно Том, едва касаясь пальцами бумаги, погладил силуэт сестры и, проведя кончиком палочки по рамке колдографии, вырезал ее. Ставший ненужным газетный лист был безжалостно смят и сброшен на пол. Подчиняясь какому-то странному порыву, он резко взмахнул палочкой, призывая из чемодана простую черную тетрадь, сохранившуюся еще с хогвартских времен, и вложил колдографию в нее. Чувствуя себя школьницей, которая бережно хранит вырезки с полюбившейся знаменитостью, Том, тем не менее, тщательно зачаровал свое сокровище и спрятал его на дне чемодана, среди таких же одинаковых тетрадок. Искушение, которому он не сильно-то и сопротивлялся, маленькая слабость, которую он себе позволил. Уже засыпая, он видел в темноте силуэт Магдалины, дорисованный его воображением. В сонном дурмане она проходила мимо него, принимая руку высокого человека, лица которого он не мог разглядеть. Раз за разом он наблюдал эту сцену, словно запертый в стеклянный куб. И не мог ни прервать ее, ни проснуться. Вынужденный беспомощно ждать, когда этот тоскливый нескончаемый кошмар развеет солнце.