Грёзы о худобе

      — Натаниэль, — мне показалось, что имя парня вылетело из моего рта, как пушечный выстрел, и оглушило меня на сотую долю секунды, — нам нужно расстаться.       Вжимая голову в плечи, я со страхом посмотрела на него: он неестественно побледнел, отчего его необычная красота стала более ярко выраженной. Теперь он как никогда походил на сказочного эльфа. Мы гуляли на площади Согласия, остановились вблизь  фонтана Морей и фонтана Рек. Я слышала, как хлещет струя воды. Если бы я подошла чуть ближе, то капли воды непременно попали бы на мое пылающее лицо. Натаниэль хранил молчание. Это настораживало гораздо сильнее, чем если бы он недоумевал, оскорблял меня, или, быть может, даже ударил. Я заслужила.       — Это, должно быть, розыгрыш, — сказал он, наконец, с нажимом улыбнувшись, — сейчас откуда-нибудь выскочит Алья и Роуз, выстрелят конфетти и поздравят нас с годовщиной отношений!       Он запустил руку в шевелюру, лохматя и без того небрежно спадающие с плеч локоны ещё больше. Мне захотелось погладить его по щеке, но я сдержалась в последнюю минуту. Прямо сейчас я бросаю его: у меня нет права ласково касаться его, как прежде. Будто ничего не случилось.       — Нет, Натаниэль, я серьезно. По-моему, это все слишком затянулось…       — Что затянулось, Нетти, что? — Он рухнул передо мной на колени, взяв меня за руку, словно собирался сделать предложение. — Мы встречаемся всего лишь месяц. Мое внимание кажется тебе слишком навязчивым? Ты только скажи прямо, зачем же идти на такие радикальные меры?       Он засмеялся, но смех вышел нервным. Принужденным. Я видела, как кровь закипела в нем: от прежней бледности не осталось и намека, по его щекам поползли пятна смущения и злости. Он сбит с толку.       — Ты встречаешься со мной из жалости! — в сердцах выпалила я, смаргивая слезы и вырывая свои ладони из его. — Ты отличный парень, я не хочу рушить тебе жизнь!       Он встал с колен и обнял меня.       — Дурочка, — его хриплый шепот закрался в мое ухо, — что ты себе напридумывала? Я бы не стал встречаться с тобой из жалости. Я люблю тебя.       Мое сердце пропустило кульбит. Я не хочу причинять Нату боль, но врать ему после всего, что он для меня сделал — выше моих сил. У меня есть мораль. Иногда я ее ненавижу, но она задушит меня, если я продолжу играть с влюбленным парнем в сладкую парочку.       Я толкнула его в грудь. По комплекции я шире его, а значит, сильнее, поэтому Натаниэль, пошатываясь, вынужденно попятился, чтобы сохранить равновесие. Он вновь потянул ко мне руки, но я отмахнулась.       — Ты не понимаешь! Я не люблю тебя, поэтому мы расстаёмся! Я думала, что твои чувства ненастоящие, что ты встречаешься со мной на спор… Кто бы стал встречаться с такой… такой, как я? — Выставила полные кисти рук вперёд и для убедительности потрепала себя по уродливым, жирным щекам. — Но когда я поняла, что ты действительно влюблен в меня… Думаешь, я не вижу, как подкалывают тебя ребята с кружка по рисованию? Я благодарна за все, что ты для меня сделал, но я т-так больше не могу!       Окончив речь, я хотела броситься, куда глаза глядят, но неожиданный и злорадный смех Куртцберга точно пригвоздил меня к месту.       — Идиотка. — От неприрывного гогота он даже согнулся пополам. — Да кому ты нужна, кроме меня?! Это ты верно заметила! Кто ещё станет встречаться с тобой, а? Да ты сама ко мне прибежишь, как миленькая. Кто ты без меня?       Впервые в жизни мне захотелось ударить его, и я не стала сдерживаться. В миг сократила расстояние между нами и, схватив его за шиворот пиджака — этого дурацкого, потрепанного пиджака, который он везде напяливает на себя! как я возненавидела эту вещицу сейчас! — вынудила его вскинуть подбородок и посмотреть на меня, и со всей силой, что обнаружилась в моем теле, свободной рукой отвесила ему смачную оплеуху. Его голова метнулась от удара. Он схватился за щеку и посмотрел на меня с изумлением и… страхом.       — Психованная! Чокнутая!       Он ринулся в противоположную от моего дома сторону, не оборачиваясь. А ведь обещал проводить меня. Потрясенная, я опустилась на ближайшую скамейку. Только что я ударила своего парня — вернее, бывшего парня.       Ах, если бы я только могла похудеть! Я ненавижу свое нескладное тело, отягощенное складками на животе; ненавижу зеркала, потому что смотря в них, я вижу измученное лицо четырнадцатилетней закомплексованной девчонки; ненавижу свою слабую волю, ибо из-за нее я каждый божий раз не могу устоять перед видом аппетитных булочек и пончиков.       Ну почему я такая слабачка, почему?! Если бы я только скинула хотя бы 20-25 килограмм, мне было бы легче. Я была бы симпатичнее. Увереннее в себе на 25%! Звучит заманчиво.       Жаль, каждая попытка сесть на диету заканчивалась сокрушительным неуспехом. Но… но… Если бы я только увидела себя стройную, подтянутую, счастливую. Если бы я только могла хоть кончиком пальца дотронуться до этой мечты! Если бы я только знала, ради чего морить себя голодом и тренировками. Да, я должна видеть его — конечный результат! Эта картина воодушевит меня на подвиги.       Смотрю на свои ляшки, ещё более припухшие из-за того, что я нахожусь в сидячем положении. Нет, я так правда не могу… Когда я решаюсь похудеть и не вижу быстрого результата, то бросаю все ради заветного лакомого кусочка. Мне хватает ума понять, что в жизни все так просто не бывает, что для достижения заветной цели необходимо время, однако…       Перед кем я тут оправдываюсь?! Я просто слабачка! Дурочка! А ещё и трусиха, вот! Если сравнивать меня с животным, то я, несомненно, кролик. Случайно услышала в лицее, как ребята из творческого кружка, который посещает Натаниэль, обсуждали нашу пару и то, что он заслуживает лучшего, чем восьмидесятикилограммовая Дюпен-Чен — и сразу же испугалась острых, как волчьи когти, замечаний. Думаете, расстроилась? Обиделась? Нет и нет! Я мысленно согласилась и ужаснулась, что все это время портила Нату жизнь. Из-за меня о нем поползли нехорошие слухи… Подростки ведь так жестоки.       Но сейчас, сделав рискованный шаг, я скорчилась от осознания: они были не правы! И, вообще, я вешу семьдесят девять, а не восемьдесят, невежды! Я не понимаю, что со мной не так. Со мной так часто случалось подобное — я, не предвосхищая последствия, действовала, руководствуясь минутным порывом. Услышала чью-нибудь обидную характеристику насчёт моего лишнего веса — и пошла в спортзал. Купила абонемент на месяц, а в итоге проходила всего три занятия. Не чокнутая ли? Ещё как! Прав был Натаниэль, дьявольски прав.       Зря я его бросила. Сказать, что я его любила равносильно безбожной лжи, но… он мне нравился. Мне было интересно слушать его увлечённые рассказы о живописи, архитектуре, философии Древнего Рима… К слову, он обожал все про Древний Рим! И Эпоху Возрождения.       Эх, сейчас это уже неважно! Свой единственный шанс на счастье я упустила. Или… так, почему это единственный?!       От досады я скрипнула зубами. Ощущение не из приятных. Гадкое настроение, гадкая жизнь, гадкая я… Только и могу жаловаться. Все, с меня хватит нытья. Что толку сидеть здесь без дела? Лучше пойду… э-э, ну не знаю, встречусь с Альей. Она такая уверенная в себе и всегда знает, как лучше.       Она скажет мне, что все хорошо. Жизнь на этом не заканчивается. У меня все впереди. Я ещё успею похудеть — время на моей стороне. Мне нужно услышать это от нее. Решительно стиснув кулаки, я отбросила сомнения в сторону и стремглав понеслась к подруге — уверена, она дома. Она просто обязана там быть!       Выбегаю из парка и торможу у бордюра. Бежала так быстро, что вспотела. Вытираю испарину со лба и смотрю на светофор. Дьявольски красный. Ненавижу этот цвет. Он у меня ассоциируется с лютой яростью, страстной любовью, которую мне не суждено постичь и, конечно же, кровью, которая хлыщет из тела при ранении…       Пока, приоткрыв рот, шумно дышу, восстанавливая дыхания, случайно вижу, как подслеповатый и, судя по всему, глуховатый старик, опираясь на трость, медленно переходит дорогу. Несколько машин затормозили, но по инерции едва не задели его. Вдруг — вижу: один автомобиль несётся прямо на дедулю с бешеной скоростью. Он не успеет затормозить!       Вот черт, дедулю расплющит! Какая-то часть меня понимает, что не хочет это видеть. Слышать звук удара живого тела о бампер. Крики ужаса. У старика наверняка есть дети и внуки, которые лишатся родственника из-за такой нелопой ситуации — просто из-за того, что дедушка не был достаточно внимателен!       Я не знаю, что движет мною в этот момент, но я бросаюсь к нему и со всей силы отталкиваю в сторону. Нечего ему помирать раньше положенного срока! Не так. Это жуткая смерть! Душа должна покидать его в теплой постели, в квартире, на окраине города, в окружении близких, где-нибудь на правом берегу Сены…       Глухой удар. Визг колес — и меня отбрасывает на идеально подстриженный газон.       В ушах звенит, в глазах темнеет. Я ожидала услышать крики, но даже если они были, то в мои уши словно натолкали ваты — я не слышала ничего, кроме упреков организма за мой безрассудный поступок.       Странная мысль всплывает в моем расплывчатом сознании, прежде чем отключиться — жаль, что на такой ухоженной траве останется моя уродливая кровь…

***

      Я часто недосыпала, когда мы с родителями вставали на заре, чтобы успеть в аэропорт, но никогда мое пробуждение не было таким тяжёлым.       «Лучше бы я умерла», — пульсирует в сознании грешная мысль, когда я с трудом приподнимаюсь на подушках.        Обычно в кино, когда кто-то из главных героев попадает в больницу, то он просыпается в окружении родственников. Мама сжимает ладонь горе-дочери. Со слезами на глазах обнимает несчастную, едва ли не раздавив ей ребра, когда та соизволит открыть глаза. Папа стоит у стенки, как безучастный наблюдатель, но беспокойство на его лице говорит об обратном: он вовсе не равнодушен, просто переживает потрясение молча.       Однако мои ожидания не оправдались: я усилием воли разлепила глаза, и никого рядом с собой не застала. Родители слишком заняты, чтобы просиживать около меня часы напролет. «Время — деньги», как всегда повторял папа. Что ж, я надеюсь, что он делает сейчас эти самые деньги.       Я не виню родителей, но… Ладно-ладно! В красивых мечтах глупенькой девочки все всегда обеспокоены ее самочувствием и готовы сидеть с нею рядом хоть сутки, пока она не очнётся. Все мы, наверное, в этом похожи. Эгоисты. Не думаем, что у других свои жизни, хлопоты, амбиции. Это все блекнет на фоне нашего эго.       Ведь мы же такие хорошенькие, такие добренькие! Все просто обязаны быть взволнованы нашим самочувствием. Ох-х… кряхтя, приподнимаюсь на локтях. Что-то я слишком рассудительна для человека, которого недавно сбила машина.       Или не так уж и недавно? Сколько, черт побери, вообще времени-то прошло?       Озираюсь по сторонам — это приносит результат: на больничной тумбочке, такой же унылой, как и общий интерьер комнаты, преспокойно лежит мой телефон, правда с потрескавшимся экраном, и тщательно очищенные от кожуры и порезанные на аккуратные дольки яблоки. Видимо, папа все же приходил. Несмотря на его, казалось бы, большое и неуклюжие тело, он очень ловко нарезал фрукты — гораздо лучше, чем мама. Так приятно, если честно. Я очищаю фрукты и овощи от жёсткой кожуры — папа не забыл.       Растрогавшись, смахиваю слезу и проверяю телефон. Сейчас ночь. За окном давно сгустились сумерки: все тихо, все померкло, и лишь я бодрствую. Несколько СМС от Альи, Нино, Роуз, Аликс и Натаниэля. Я ответила всем, уверила, что все нормально — оказывается, кто-то из нашей параллели видел, как я добровольно пожертвовала собой ради дедули — но читать сообщение последнего так и не решилась. Нет, не хочу.       Что бы Нат не написал, я уверена, что скорее всего это что-нибудь слащавое. Он раскаивается, извиняется и надеется, что со мной все в порядке. Он человек минутных порывов. Сгоряча может ляпнуть такие слова, за которые его потом век не простят. А я прощала… Надоело.       Мазохистка! Хватит грузить себя пустыми переживаниями. Со стоном переворачиваясь набок и накрываюсь одеялом по самый нос — ночью в Париже прохладно.       Проходит минут десять, пятнадцать… Не заснуть. Только неприятные мысли впиваются в утомленное сознание, как тонкие, но острые носики комариков. Сажусь на кровати и бездумным взглядом рассматриваю помещение. Может быть, я найду, чем себя занять? Должно же здесь быть хоть что-то увлекательное… Ну, не знаю, телевизор, например.       Не обнаружив ни пульта, ни телевизора, горестно вздыхаю. Уже собираюсь вновь поудобнее расплостаться на постели, как вдруг — краем глаза замечаю какое-то движение. Тут же оборачиваюсь в эту сторону. Охаю от удивления.       — Ты кто? И что здесь делаешь?       В моей палате, возле самой двери, стоит кудрявый мальчик лет девяти. Ноздри его курносого носа быстро раздуваются, как крылья бабочки, словно ему не хватало кислорода. Карие глаза устремились на меня с игривым ожиданием, на щеках — россыпь веснушек.       На мой вопрос не ответил, лишь продолжал за мной немое наблюдение. Я поморгала несколько раз, надеясь, что видение спадет, но мальчик никуда не исчез.       Тогда мое лицо превратилось в слабый огонек. В него подкинули дров — и оно вспыхнуло костром, а затем и вовсе разрослось пожаром. Во мне проснулась злость и раздражение.       — Отвечай! — потребовала я, не в силах сдержать эмоций. — Как ты сюда пробрался? Я сейчас закричу!       Не знаю почему, но этот мальчик вызывал у меня какое-то дурное предчувствие. Будто это был не маленький мальчишка, а кто-то более взрослый, опытный, опасный…       Вдруг — в кулаках курносого вспыхнуло лёгкое свечение. Он словно поймал язык пламени и теперь зажимал его в руке.       Перед очами у меня зарделось: все показалось каким-то размытым, нереальным… От мальчика исходило свечение такое сильное, что мне пришлось зажмуриться, иначе бы меня точно ослепило. Пульс рокотал в каждой жилке, кости и мышце моего тела. Мне стало страшно.       Когда свет угас, я поспешила раскрыть глаза, и молотком меня пригвоздило к месту новое потрясение. Я чуть не вскрикнула, но вовремя зажала язык между зубами. Я сразу узнала этого человека — теперь передо мной стоял не ребенок, а тот самый старик, которого я спасла от автокатастрофы.       Ничего не понимаю. Что происходит? Так же не бывает! А где мальчик?! И что это был за чудной, чужеродный свет?       — Успокойся, ЛедиБаг, с мальчиком все в порядке.       — К-как вы меня назвали? — голос подвёл и надорвался, как лопнувшая струна.       — ЛедиБаг, — терпеливо пояснил старик. — Это твое новое прозвище.       — Не нужны мне никакие прозвища! Лучше расскажите, что вам от меня нужно и как вы сюда попали?       Дедуля живенько — он двигался гораздо медленнее, когда переходил дорогу! — добрался до стула и, отряхнув подол своего красно-желтого, странного одеяния, словно вырванного из средневековой эпохи, уселся на стол. Мои брови сдвинулись к переносице. Только сейчас я заметила, что у него не было трости!       — Ты уверена, что именно это хочешь знать? — хитро прищурившись, уточнил он. — Сейчас есть дела гораздо важнее.       Мне отчего-то стало спокойнее, когда он явился в своем истинном обличии (ведь, если я правильно понимаю, то он перевоплотился в того мальчика?) и теперь не казался таким страшным. Этот худосочный, немощный старик с явно азиатскими корнями и жилистой бородкой на первый взгляд был воплощением слабости, но вместе с тем в его движениях, остром, пронзительном взгляде угадывалась какая-то сверхъестественная, неуловимая сила…       Уняв тревогу, я уже на нейтральных тонах ответила:       — Что может быть важнее того, что я не услышала, как вы вошли? И главное… тот мальчик… это же были вы?       Дедуля гордо выпрямился, обрадованный моим точным попаданием в цель.       — У тебя хорошая выдержка, дитя. Я думаю, ты справишься, — последние слова он добавил тихо, себе под нос, только для себя, но я услышала и снова напрягались. О чем он это говорит? С чем я справлюсь? — Ты права, я позаимствовал тело этого мальчика. Я бы не добрался до больницы на своих двоих. Сейчас с ним все в порядке, не переживай.       — А как вас впустил персонал больницы в такой… час?       Я старалась смотреть без волнения и скрыть недоверие в потёмках сознания, но мне казалось, что сейчас мой взгляд очень, очень пытлив и тягуч, как ложка меда.       — Я умею убеждать, — дедуля лениво махнул куда-то. — Меня зовут Ван Фу, и я рад сообщить тебе, Маринетт Дюпен-Чен, что ты прошла испытание отваги, а потому заслужила стать одной из носительниц талисманов.       Пока я гадала, где находится ближайшая дурка, старик вынул из длинного кармана своего одеяния коробочку с какими-то таинственными символами и протянул мне. Причем просиял так, будто дарил мне сокровище мира. Я с сомнением взяла протянутую шкатулку, но не спешила открывать. А что, если тот трюк с мальчиком — просто фокус? А сам он какой-нибудь псих, который ведет свои игры… Вдруг, я открою эту шкатулку, а там окажется какая-нибудь смертельная смесь?       Он не сводил с меня нетерпеливого взгляда: меня почему-то так раздражало, что старик, выглядевший как минимум на 75 лет, ведёт себя, как дитя малое, что я, демонстративно закатив глаза, резко распахнула шкатулку.       И снова — сверхъестественное свечение. В спешке закрываюсь локтем. Не решаюсь посмотреть, что же там, пока не слышу писклявый голос. Оборачиваюсь и вижу какое-то нескладное летающее существо с окраской божьей коровки и неестественно огромной… головой? Мордой?       — Ах, наконец-то я пробудилась! — существо потянулось, и вправду, как после многолетнего сна, и я, не сдержавшись, громко фыркнула. Она повернулась ко мне и тепло улыбнулась: — Привет, я Тикки. Значит, ты моя новая подопечная… Давненько у меня не было таких… крупных девочек.       От злости я скомкала ладонями простынь так сильно, что пальцы свело нервной судорогой. Вот ещё чего не хватало: меня будет высмеивать какая-то штука с крылышками за спиной. Я разразилась праведным возмущением:       — Сказала огромная крыса! Или жук, прикинувшийся божьей коровкой!       — Я — квами, между прочим! — вернула крыска в том же тоне, что и я. — Невежественная девчонка! Постойте, Мастер… Так вы не рассказали ей об ее предназначении?       Предназначение? А вот это уже интересно… Мы с «квами» с вопросом посмотрели на мастера, который наблюдал за нашей потасовкой с насмешливой полуулыбкой на чуть пожелтевших зубах.        — Я думаю, ты с этим справишься лучше, чем я, — обращаясь к квами, он хитро подмигнул, словно им обоим было известно что-то такое, что все хотели бы знать. — Вы поладите.       Последнюю фразу он опять буркнул себе под нос — видимо, просто мысли вслух.       — О чем ты мечтаешь, девочка? — неожиданно спросила крыска вполне миролюбивым тоном.       — Быть стройной, — без запинки ответила я. Это и правду мое самое большое, самое сокровенное желание.       Тикки одобрительно кивнула и начала что-то вдохновенно верещать, но я слышала лишь обрывки фраз: «грядет зло», «Бражник», «опасность», «очень скоро», «облегающий костюм» «супершанс», «одна»…       Я не слушала; смотрела вслед удаляющемуся Ван Фу и думала, что мне срочно, срочно нужно похудеть… Боюсь, толстушкам не идёт латекс.