Грёзы о худобе

      Коктейль из чувств — каково это? Мне всегда было интересно. Множество ощущений — порой противоречивых и никак не связанных между собой — выливают в один стакан и смешивают, создавая поистине невероятный контраст цветов — да и на вкус, наверное, тоже ничего! Суть в том, что разные люди вызывают у нас разную реакцию на них.       И Адриан — это что-то неповторимое. Я считала его идиотом — за один разговор вне стенах лицея я изменила свое мнение. Я была уверена, как в голубизне неба, что более не позволю его репликам задеть меня — теперь я и не знала, что и думать. И стоит ли думать что-то вообще?       Я в замешательстве, мои чувства обострены до предела.       Мысль о том, что завтра новый день, когда мне предстоит столкнуться с этой зеленоглазой напастью вновь — вызывает у меня какую-то тяжесть на сердце. Подозреваю, что это связано с моим страхом борьбы. Адриан Агрест — это источник власти, ее проявление в чистом виде.       Он уверенно ходит, уверенно смотрит, уверенно говорит. Уверенность, — мысленно подвожу черту я. Это то, что мне нужно. То, чего так не хватает, чтобы полюбить себя такой какая я есть. Ведь любовь к жизни начинается с любви к самой себе. Даже если я похудею, мои комплексы останутся со мной.       Как я могу быть уверена, что девчонки любят меня, если я — я сама! — не люблю себя? Примерно так гласят статьи по психологии. Но вот диссонанс — я верю, что меня могут любить. Верю, что во мне есть что-то такое, пусть и скрытое от моих глаз, за что другие люди хотят общаться со мной.       Но… но… себя-то я все равно не люблю, хоть и вижу, что могу весело пошутить, легко влиться в компанию и поддержать разные беседы — даже если речь идет о физике, которую я ненавижу. В человеческом общении я могу быть ловкой, изворотливой и, может быть, чуточку удачливой.       Но себя все равно не люблю, даже отношусь к своим бедам с некоторым злорадством и, если угодно, снисхождением. Внутри меня живет циник и скептик, который точит зубы поострее, чтобы укусить меня. Подводя итог, я с уверенностью могу заявить, что весьма категорична к себе.       Аргх… Ничего не понимаю! Читаю — и пропускаю строчки. До меня будто бы не доходит смысл. Со вздохом захлопываю ноутбук. Ничего не хочется. Даже думать — мысли одни и те же. Мой внутренний мир неожиданно сузился до Адриана Агреста. Я не могу забыть его слова.       Неужели девочки притворяются, что дружат со мной? Неужели смеются за моей спиной?       Я прокручиваю эти вопросы по десятому кругу и снова ненавижу себя за это. Я же сама сказала, что верю им больше, чем Адриану, которого почти не знаю. Кто он такой, чтобы за один учебный день ставить под сомнение искренность девочек? Он ничего не знает, он никто. Он просто вихрем ворвался в мою тихую жизнь, где его совсем не ждали.       Кисло улыбаюсь, стараясь думать о чем-то другом. Когда я пришла домой и прохлюпала до кухни в мокрых кедах, оставляя за собой на полу влажные пятна, разбавленные дорожной пылью, мама в ужасе прикрыла рот рукой и задала мне знатную трепку. Интересно, если бы папа сейчас был не на работе, он бы вступился за меня?       Вот блин. Одна мысль тоскливее другой. Наверное, в этом и вся суть: мы ищем успокоения в еще большой тоске. Оруэлла, может, почитать? У героев его книг все явно хуже, чем у меня.       — А-а-а, — приоткрыв рот, лениво зеваю и разминаю шею.       Вот, совсем засиделась на одном месте, ломая голову над поведением Адриана, копаясь в своих собственных чувствах… Тикки права — я занимаюсь слишком дотошным и раздражающим самокопанием. В кого я такая мыслительница, а? Потомок Гегеля, что ли?       Приподняв зад, тянусь к планшету на краю стола, чтобы в кои-то веки заняться уроками — к врачу уже записалась на пятницу и так обрадовалась, что прием в 12:30, пропущу занятия! — но не успеваю: квами садится на мою руку. Я опасливо стряхиваю ее со своей ладони. На секунду мне показалась, что залетел жирный жук.       — Ну? Опять какие-то твои заморочки, одному Богу известные?       На самом деле чудесная нередко выкидывает что-нибудь эдакое, так что у меня, считай, уже иммунитет. Ко всему человек, гад, привыкает. Правда, в этот раз что-то в движениях Тикки меня насторожило — она казалась слишком нервной, явно чем-то испуганной.       — Не упоминай имя Господа… — но квами не успела продолжить свои религиозные упреки: комнату сотрясло от взрыва.       Казалось, смертоносный грохот раздался, в ушах, мозгах, везде, где, только можно, осыпая голову строительной крошкой и ускоряя по артериям кровь. До меня не сразу доходит, что кто-то подорвал первый этаж нашей пекарни. Там мама!       — Что за… — начинает было возмущаться Тикки, но я не дослушиваю: ноги сами несут меня вниз, на первый этаж.       Как же там мама? Только бы она не пострадала! Все, что угодно, только не это. Я не перенесу. Паника летит вперед меня, отравляя мысли едким дымом, и когда я добираюсь до прилавка, за которым она должна сейчас стоять, я пребываю в таком отчаянье, что если на меня кто-то прикрикнет — я тотчас расплачусь.       — Мам?       — Да, детка?       Я удивленно моргаю, видя, как матушка преспокойно выходит из кухни со стаканом воды. Видимо, отлучалась, чтобы попить. Но… но…       — Все в порядке? Я слышала взрыв…       — Ты о чем, милая? — ее непонимающую улыбку перечеркивает новое выражение — хитринка в радужках глаз, и она, хлопнув себя ладошкой по лбу, словно только что что-то вспомнила, выдала: — Ну разве что мсье Хелв заходил, и его пук разрезал небеса.       Во мне разрослась буря настолько сильная, что я пропускаю мамину шутку мимо ушей. Мсье Хелв — наш постоянный упитанный покупатель. Он примечателен тем, что у него вечное несварение желудка и, следовательно, оттуда непрерывный пердеж. В детстве я посмеивалась над ним, но сейчас мне не до шуток. В последние время у меня подозрительно участилась рвота и запор. Как я могу смеяться за спиной у больного человека, когда у самой проблемы с желудком? Это было бы верхом лицемерия. А я, хочется верить, еще не настолько зазналась из-за статуса супергероини.       Озадаченно тру лоб рукой. Взрыва не было, — подсказывает томленное подсознание.       Но вся моя сущность противится этому умозаключению. Взрыв был! Да не может быть, чтобы мне причудилось. Галлюцинации не бывают настолько реальными. Вот черт, — жжет дума на подкорках сознания, — может, это из-за сигарет? Ну, звучит неубедительно, но все же никотин, все дела… Может, у меня какая-нибудь наследственная болезнь?       Внимательно вглядываюсь в такие родные черточки лица мамы, ее темные волосы, которые уже пронзила седина, добрые глаза в обрамлении коротких, но пушистых ресниц и морщинок под ними — сейчас это лицо озадачено. До меня только дошло, как это выглядело: будто я наркоманка, которой тако-ое может привидится.       Мотаю головой, вытряхивая этот вздор, как соринку. Ну, нет, маман не настолько плохого обо мне мнения. Зато я так перепугалась. Чуть инфаркт не хватил. В порыве нежности я обнимаю маму и тут же заливаюсь краской до ушей: у меня возникло странное ощущение, будто я — отец, глава семьи. Я намного выше и крупнее слажена, чем эта компактная китаянка — на одну с половиной голову ниже меня.       — Больше не беспокой меня так, — жалуюсь, зарываясь носом в ее плечо.       Она такая маленькая — такая, что я могла бы раздавить ее при желании, стиснув в объятиях посильнее.       — Ты такая большая, — невпопад бормочет Сабина.       В любое другое время это вызвало бы у меня недовольство и легкое смущение, но сейчас — лишь улыбку. Я несказанно рада, что с ней все хорошо. Я такого напридумывала.       Слезливо распрощавшись с женщиной, точно это наша последняя встреча, я поднялась к себе на этаж с гулко стучащим сердцем. Что это было? Мне не мерещилось. Взрыв был. Если не у нас, то в соседнем здании.       Но… почему мама так подозрительно спокойна? Да и криков, вроде бы, не было. Прохожие не останавливались, не щелкали вспышки фотоаппаратов, все местные не сбегались на шум. Странно, настолько странно, что у меня подкашиваются ноги, и я оседаю на пол, массируя виски.       — Ну, что за взрыв? Первый этаж в полном разгроме? Как твоя мама, не пострадала?       От удивления я истерично хихикнула. Так Тикки тоже слышала это? Я ни одна такая, я не сумасшедшая! Пусть скорая до псих-больницы сворачивает обратно, со мной все в норме.       — Все нормально, никакого взрыва не было.       Я хотела, чтобы эти слова успокоили божью коровку, но она, похоже, еще больше разволновалась. И тут меня осенило — все эти дни, что она разговаривала со мной, словно сидела на электрическом стуле, это излишнее беспокойство, когда происходило хоть что-то чуточку не по намеченному плану жизни…       — Дай угадаю, этот взрыв, который слышали лишь мы вдвоем, как-то связан с Бражником?       Я почти в этом уверена. Тикки вяло кивает — едва ли это можно принять за утверждение, так, взгрустнула, но я понимаю ее с полужеста — и небрежным движением махает мне в сторону кровати. Садись, дорогая, мол. Серьезный разговор прямо по курсу. Я послушно исполняю немую просьбу наставницы. Томлюсь в ожидании.       Наконец, она соизволила присесть на мой пинал и уставилась на меня с самым серьезным видом. Будь я помоложе, я бы прыснула в кулак. Но шестнадцатилетняя Маринетт настолько привыкла, что ей потакает крысоподобное существо, что смех кажется как минимум неуместным.       — Ты знаешь, что три года назад брошь Хищной моли была утеряна, а знания из книги — скопированы. Следовательно, все эти три года новый неизвестный обладатель камня чудес скрывался и оттачивал свои навыки владения могущественной силой, попавшей ему в руки.       — Да-а, — нетерпеливо подгоняю я ее к кульминации. Ну же, ближе к сути!       — Тц-ц, — не остается в долгу Тик, — потерпи. Сейчас он дал о себе знать и, похоже, овладел приличной долей информации, чтобы противостоять супергероини — тебе, ЛедиБаг.       Я и сама не заметила, как гордо приосанилась. Ага, это обо мне говорят.       — Боюсь, одной тебе не справится. Придется собрать команду из достойнейших.       — Ну нет, — возражаю я, оскорбленно вскидывая подбородок и поднимаясь с кровати. — Ты обещала мне! Берешь слово назад?! Так вот оно, слово квами и Великого мастера — вы готовы пустить его на ветер?!       В голове фотовспышкой являются образы язвительных супергероев из комиксов. А что, если в их ряды зачешутся предатели? И моя личность будет под угрозой? Я согласилась на эту абсурдную роль героини лишь при условии, что имя Маринетт Дюпен-Чен в образе стройной, смелой ЛедиБаг будет под секретом! Команда — дело нелегкое. С друзьями весело и, наверное, легче, ведь всегда есть на кого положиться, но работать над домашними уроками, проектами и любой другой работой, требующей сосредоточенности, я предпочитаю одна.       Мои губы, должно быть, кривится в упрямой струнке, потому что Тикки предпринимает особенно настырную попытку меня убедить.       — Маринетт! Тебе ничего для этого делать не нужно — Мастер сам найдет достойных приемников! Он ошибался лишь дважды…       — Он ошибался лишь дважды, — передразниваю я, злобно зыркая из-под нахмуренных бровей. — Никто не застрахован от просчетов. Великий мастер — тоже. Ах, ну почему бы вам просто не найти мне замену в таком случае? Я же не гожусь, посмотри на меня, наконец…       Я демонстративно выставила полные руки вперед, надеясь, что это образумит ее.       — Быстро же ты сдаешься! В нашу первую встречу ты показалась мне куда более пылкой и упрямой.       — В нашу первую встречу мне было четырнадцать, — напоминаю я, будто только четырнадцатилетние девчонки могут быть на редкость бойкими и легкими на подъем. — Я была наивна, глупа, грезила о худобе и геройских подвигах, и далее, далее по списку. И я не думала, что буду работать в команде, да пойми же ты наконец!       — Человеческое общество — это социум. Что за отговорки социопатки, е мае?       — А может, я социопатка? Самая натуральная!       Чудесная закатила глаза до потолка.       — Социопатка ты или нет, — квами подлетела меня и игриво толкнула бедром боком в плечо, — надо раскрепощаться и выходить из зоны комфорта. Туже! Ты всему обучена. Не время отступать — время действовать.       То ли воодушевление божьей коровки чудесным образом передалось мне, то ли ее слова задели какой-то мой внутренний нерв и побудили к действию, но внезапно на моей душе стало так безгранично легко, светло и пусто, но то была пустота приятная, а не ноющая, как при нестерпимой душевной боли, а пустота… смирения, что ли?       Тикки права: мне никуда не деться. Так чего ради упорствовать, если все предопределено? Ладно, я сделаю это. Когда Бражник натравит на меня свои силы, я буду готова. Должна быть готова.       — Хорошо, Ти-ик, — я небрежно облокотилась локтем о спинку стула, улыбаясь самой гаденькой улыбочкой из моего арсенала. Специально растянула гласную в ненавистном прозвище квами и кивнула на окно. — Геройства геройствами, но сначала нужно сходить за зеленью. Героям не помешает правильное питание, что скажешь? С этого дня я на диете — честно-честно!

***

      Восемьдесят шесть килограмм жира в чистом виде не так-то просто дотащить до круглосуточного LEADER PRICE, но я успешно справилась с этой задачей. Остановилась у витрины с рыбой, тяжело дыша. Фу-ух, слава всем богам, здесь воздух прохладный. Ой, мамочки, мое персональное достижение — дойти до магазина пешим шагом. Ну что, жирок несчастный, немного хоть сожгла я тебя?       Эх-х, что-то мне подсказывает, что это так просто не работает. Ну ладно, что же. Я перевела дух — теперь пора за выполнение поставленных задач. Я неспешным шагом прогуливалась по отделу фруктов и овощей, набирая все самое полезное, на мой взгляд. Когда проходила мимо тортов и пирожных, глаза, правда, разбегались, а руки так и норовили схватить хотя бы один лакомый кусочек, но я сдержанно отвернулась и более в ту опасную зону риска даже не смотрела.       Черт с ними, с этими вкусняхами!       Ах, а как соблазнительна глазированная посыпка на пончиках. Помню, когда я была маленькой (и, к счастью, не толстой) я сначала слизывала глазурь, а уже потом ела пончик. Обожаю все сладкое, даже приторно сладкое. Не знаю, что это за страсть на грани одержимости такая.       Я как-то читала статью в интернете, речь в которой шла о заболеваниях или вредных привычках взрослых людей, приобретенных вследствие неправильного воспитания или каких-то психологических травм. Так вот. Едой в больших количествах увлекаются люди с дефицитом внимания от родителей.       Право, это так странно! Я никогда не нуждалась в избыточной ласке. Мама вообще рассказывает, что маленькая я вежливо отказывалась от ее с папиной ласк. Если дело не в недостатке внимания, то в чем же?       Я убеждена, что тело и душа неразрывно связаны, а значит, проблема клещем засела где-то глубоко во мне — в моей душе. Сколько бы я ни напрягала свою голову, не могу… не могу найти ответ на этот важный для меня вопрос: «Почему я столько ем?»       Мне тоскливо, мне досадно на душе. Никто мне в этом не помощник, я сама должна откопать сундук с ответами внутри себя. Лишь у меня есть лопата, лишь у меня есть доступ к этой информации. Но я упорно не хочу капать.       Вдруг — я слышу знакомые голоса и автоматически пригинаюсь. О, мама дорогая, только не это, прошу тебя! Что они тут забыли? Ну почему именно в это время, когда здесь я?!       Опасливо выглядываю из своего укрытия и смотрю поверх зеленых яблок на пьяного в стельку Кима, опирающегося на плечо верного друга — Макса.       — По моим расчетам, Ким, ты выпил слишком много. — Очкарик отчитывал Кима, как всегда, тараторя, но умудряясь делать это на редкость внятно. — Такое количество выпитого алкоголя за раз слишком вредно для твоего организма, а ведь ты занимаешь спортом. Представь, какие последствия может вызвать непрерывное пьянство! Злокачественные опухоли, анемия, сердечно-сосудистые заболевания, повреждение нервов, подагра, и это еще далеко не весь список!       — Да ладно, гений! — Качок снял руку с плеча друга и облокотился о прямо о помидор, расплющив его. Дурень несчастный! Ким в опаске оглянулся по сторонам и, пьяненько улыбнувшись Максу, выдал глупенькое «упс». А потом вернулся к своим баранам, своему разбитому вдребезги сердцу: — Но как иначе, друг? Ну чего она возится с этим Натаниэлем, жалкий художник! Как он вообще за… ик, зачесался в наши ряды, а? Если бы не Хлоя, я бы… я бы скрутил ему шею, вот так. — И он снова схватил Канте под руку и сымитировал, что сворачивает парню шею. Это был шуточный жест, но судя по тому, как побледнел Макс, ему вовсе не было весело. — А потом — хрясь.       — Ким, хватит ерундой морочиться! — Макс ловко избежал дальнейшей практики по сворачиванию шеи, отойдя от друга на безопасное расстояние. — По моим наблюдениям, Натаниэль — хороший парень, и ты же знаешь, никто не умеет успокаивать вспышки Хлои так, как он. К тому же, она — холерик, а он — меланхолик. Противоположности притягиваются — вуаля!       Макс, похоже, хотел утешить спортсмена, и даже примирительно выставил руки вперед, но тот только больше разъярился. Ким был безутешен в своем горе. Ему никто не в силах помочь, кроме, пожалуй, Хлои, но она — последняя, кто станет это делать. Ох, что-то будет! Беги, дурак Макс, лучше беги!       — Вуаля, вуаля! Да что ты, блять, мне зубы заговариваешь?! Посмотри на него — и посмотри на меня; в отличие от него, я настоящий мужик и могу защитить ее от опасности,       — В этом и дело, Ким. Хлое не нужна защита, она сама за себя постоит — не угрозами рассказать все отцу, так собственным коварством, кощунством и хитростью. А если потребуется — пустит в ход зубы и ногти.       Вот уж точно, хорошо сказано. Метко, прямое попадание в цель. Представляю Буржуа с пеной у рта, рвущей чей-нибудь пинал и размахивающую длинными ноготочками, и проглатываю громкий смешок, чтобы не быть обнаруженной.       Видя, что это не действует на Ли Тьена, Макс сокращает дистанцию и предпринимает вторую попытку:       — Я же говорил тебе, Ким, что образ настоящего мужика — эта эталон, образ, собранный стереотипами общества. Посмотри на меня. — Макс ткнул себя в грудь. Он говорил с такой безоговорочной искренностью, что у меня невольно замерло сердце. — Я невысокой, темнокожий и очкарик. А я еще не виду себя как альфа-самец, не бросаю похабные шуточки вслед симпатичным девушкам и не препираюсь с учителями. Ну… — он неловко скребет в затылке и широко улыбается. — О последнем я бы еще поспорил — просто они не всегда правы, но упорно не хотят это признавать! — но не сути дела. Честное слово, сколько мы дружим — столько я удивляюсь: почему ты гонишься за этой иллюзией идеального мужика? Идеальный мужик, кто он, черт возьми? Это же даже не человек, а образ какого-то Дон Жуана с зашкаливающим тестостероном в крови. Невоспитанный, быдлоподобный, не уважающий женщин и, похоже, не слишком чтивший знания. Хочешь быть таким? Ты косишь под этот образ и хочешь завоевать Хлою? Игрой мышцев ее не впечатлишь, Ким, посмотри правде в глаза.       Монолог Макса произвел на меня такое сильное впечатление, что я просто… не заметила, как по мои щекам потекли дорожки слез. Не утирая их, продолжала во все глаза глядеть на хрупкую, маленькую, худощавую по сравнению с Кимом фигуру Макса. О боже, как он прав, кругом прав! Так прав, что мне даже нечего добавить: остается только открывать и закрывать рот, точно рыба, выброшенная на берег. Милый Макс! Я и не подозревала, что у него есть мнение на этот счет.       В смысле, просто я ни разу не слышала, чтобы одноклассник высказывался на какие-то такие общественно важные, даже провокационные темы. Да, он мог поспорить с учителями об авалонском взрыве, парадоксе планктона, квантовой теории гравитации и прочем, но никогда еще не высказывался о женщинах и мужчинах, стандартах красоты, эталонах, надиктованных нам с самого детства. Мы наблюдаем это с первых годов жизни. Проходим мимо витрин магазинов, с которых на нас взирают стройные, красивые люди, и их глаза так и диктуют: «Посмотри на нас — так должен выглядеть нормальный человек. Ты хуже нас, но должен быть таким же. Ложись под нож, трать деньги на пластические операции, прибавляй доход частным клиникам, будь, будь идеальным — это твоей долг перед обществом. Твоя жизнь, даже твое собственное тело тебе не принадлежат».       Слова возымели эффект: могучие плечи Кима расслабились — он сделал вдох и выдох и, хочется верить, окончательно выровнял дыхание. Пока я наблюдала за их разговором, у меня свело ноги спазмой — слишком уж долго замерла в одном же положение. Неожиданно — ко мне со спины подошла какая-то женщина и положила маленькую ладонь на плечо.       — Милая, ты в порядке?       Я сглотнула и уставилась на нее. Мадам, пожалуйста, капитулируйтесь отсюда, мне сейчас ох как не до вас! Я силой выдавила насильную улыбку и заверила ее, что все хорошо.       — Да, мадам, я просто… рассматриваю этикетки. Ничего серьезного.       — И как, увлекательно? — она тычет пальцем на пустые коробки, на которых нет ничего похожего на надпись. Да что же она не отступает, ну в самом деле? Ее какое дело, что я тут делаю?       — Как скажешь.       С такой же очаровательной улыбкой она убирает руку с моего плеча и удаляется прочь. Давно пора. Вот черт! Тем временем Ким стоит напротив меня, в полуоборота. Опасная близость. Не хочу быть замеченной, просто нет настроения для препирательств, а меня Ким не оставит просто так.       Надо тикать, пока меня не засекли. С трудом поднимаюсь на негнущихся коленях и, минуя ряды, направляюсь в другой отдел. Позволяю себе вздох облегчения лишь когда оказываюсь на достаточном расстоянии. Ну слава Богу, быть рассекреченной сегодня мне не грозит.       Но не тут-то было!       — Эй, ты! — Этот звонкий голос я узнаю из тысячи. Вдоль позвоночника ползет отвратительная дрожь, мне наносит урон смертоносная судорога, меня словно захлестывают две волны разом — не вдохнуть. — Думаешь, я не видел твою макушку? Ты подслушивала! И как, интересно? Небось еще на диктофон записала?! Пустишь сплетни, расскажешь все своей Алье и Аликс?       Молясь всем известным мифическим богам, оборачиваюсь. Ким сжимает и разжимает кулаки. Он так разъярен, что я молниеносно вспоминаю быка на арене, когда перед ним помашешь красным платком.       — Я не собираюсь никому рассказывать об этом, Ким. Прости, что подслушала. Так вышло.       — Ага, как же!       Я понимаю, почему он не верит мне. В прошлом у нас были стычки, но я не думала, что это так глубоко задело его. Мои-то раны уже давно зажили, а вот его… В эту минуту я всецело осознаю, что он по сути своей не злой, а очень даже ранимый. Эти его брать на слабо, грубости, «случайные» толчки — все это способ самоутвердиться за чужой счет и доказать самому себе, что он чего-то стоит.       И мне не нужно быть проницательной, умной или хорошо его знать, чтобы понять это. Я вижу отражении каждой обиды в его глазах. Но почему ты сердишься, Ким? Унижая других, будь готов встретить достойный отпор. Не все такие слабачки как я. Не все станут терпеть такое недопустимое к себе отношение.       Вскидываю подбородок и уже хочу завести какую-нибудь бравую речь наподобие монолога Макса, но не успеваю — над макушкой Кима проносится какой-то фиолетовый мотылек и вселяется прямо… в него. Я знаю, это акума, но… что-то пошло не так. Тикки говорила, этот демон должен вселяться в какой-то предмет, а не в тело.       О боже! Боже, что делать?       Словно завороженная, я стою и не двигаюсь с места, пока Ким перевоплощается. Теперь на нем — черно-красный костюм, но не в горошину под стать расцветки божьей коровки, как у меня, а исполосованный кривыми линиями. Взгляд горит огнем. Смотрит вперед себя, но не на меня, а куда-то через мое плечо.       — Светлые волосы, голубые глаза… — припеваючи, нараспев произносит он не своим голосом. — Ты-то мне и нужна.       И он бросается вперед с нечеловеческой скоростью. Он не собирается обходить меня — он безжалостно сметает все на своем пути. Мне страшно, пульс рокочет в каждой жилке. Нужно отойти — лупит пульс. Нужно отойти, я знаю это, но не могу двинуться с места, внутри меня словно наступила зима, и я — часть холода, ледяная статуэтка.       Я закрываю глаза. Будь что будет. Момент — и меня толкает кто-то в бок. Я приземляюсь на сгиб локтя и бедро. Если бы я была худобой, то моим косточкам было бы больно, но жир смягчил падение. Вот один из плюсов полноты! Выкусите, хейтеры. Могу шутить — добрый знак.       Открываю глаза. Пакет с продуктами рассыпался подле меня. Хорошо хоть еще не заплатила, но жалко… Макс, корчась от боли, лежит неподалеку. Я тут же бросаюсь к нему и приподнимаю за подбородок. Уголок рта окровавлен.       — Макс, ты как?       — Плохо, — стонет он и показывает в направлении, куда умчался новый Ким, — но ей еще хуже.       Я ползу в коридор и охаю — Ким, словно вампир, впивается клыками в горло светловолосой девушки.       — Светлые волосы, голубые глаза… Ты-то мне и нужна.       Теперь все становится на круги своя. Он охотится за девушками наподобие Хлои. Вопрос только один: зачем? Но куда боле важно, как его победить, если акума заразой сидит не в каком-то предмете, а в нем самом.