Wahrscheinlichkeiten

Гилберт уже десятую минуту грыз собственные ногти, игнорируя и боль в неподготовленных к такому пальцев, и ощущение опостылевших инстинктов, плюющих на то, что течная омега за дверью — это его собственный брат. Единственное, что держало тело под контролем мозга, было, во-первых, родственная связь, а во-вторых, сам Людвиг, вполне неплохо справляющийся на троечку с феромонами. Очень хотелось, чтобы Брагинский свалил со своих дел побыстрее. Пусть лучше он страдает, чем сам Гил. Течная омега — да и просто омега — представляла для любого альфы реальную угрозу. Если характеры разнились, и как среди омег, так и среди альф были лидеры, то вот "слабому" полу Природа подарила вполне себе букет способностей, одной из которых была возможность подчинения любого (!) альфы. Не всегда, иначе бы мир был в анархии и диктатуре, но в случае, если особо наглый самец начнёт лезть, то вполне мог оказаться в канаве, предварительно оторвав сам себе всё то, чем пытался воспользоваться. Да и агрессии омегам было не занимать, одного холодного взгляда было достаточно, чтобы любой перестал творить всякую чушь. В иных же случаях могли применяться и кулаки, и зубы, и ноги. Единственным спасением от агрессии были альфы, которые становились парами. Тогда вся возможная агрессия и спесь падала на них, а все остальные могли вздохнуть спокойно. Спокойный омега лучше, чем мечущий гром и молнии. Пара-альфа, на деле же, не подвергался постоянному насилию, умеренно подавляя свою пару-омегу собственными праймерами, успокаивая. Вой за дверью отвлёк от бесполезных мыслей, заставляя вытянуться в струнку и сделать несколько глубоких вдохов против воли. — Сукин ты сын, Брагинский, — шипит Гилберт, решив уйти подальше, старательно игнорируя манящий запах. К течной омеге лезть опасно, потому что это подобно тому, как богомол лезет к самке. Шансы выжить очень часто равны минус сто. Чтобы «принудить» омегу к спариванию, приходится применять и грубую физическую силу и феромоны, стараясь при этом не попасться под влияние их же. Людвиг вновь взвывает, от навязанных инстинктов проталкивая внутрь себя два пальца. Несущественно и мало, почти что больно. Его альфа слишком далеко и не слышит команд, требующих его прихода и секса. Ещё лучше, чтобы с узлом. Такими темпами ему вскоре вовсе будет наплевать, какой альфа его покроет, а в доме их всего два — старший брат и Иван. Телу и организму уже плевать, потому что течку пережить теперь, после того, как они с русским сошлись, стало невозможно в одиночку. Если тогда можно было просто подложить специальные барьеры и просто куда-то пойти, игнорируя голодные и молящие взгляды, то сейчас любое движение отдаётся волной в пах, грубо впихиваясь в неприятный комок возбуждения. По бёдрам течёт полупрозрачная смазка, медленно впитывающаяся в простынь, мышцы сводит судорогой, в особенности мышцы ануса, выталкивающие смазку за пределы канала и растягивающиеся под давлением пальцев. Чёртова течка, начавшаяся так неожиданно рано, за две недели до положенного полугодичного срока, и чёртов Иван, уехавший на работу и думающий, что течка его омеги начнётся как обычно, числа так двенадцатого. Лучше бы так. — Ги-и-ил! — зовёт он под сильную волну феромонов, половина из которых невидимо разбивается об дверь, распространяясь по комнате. Альфа на это только бормочет под нос недовольные проклятия в сторону своего зятя. Свалить бы, да не даст ему ни его организм, ни стонущая не так уж и далеко омега. На плачущий зов Гилберт старается не вестись, нельзя. Аморально и неправильно всё это. Трубку Брагинский берёт на третьем гудке, а после чуть убирает её от уха, стараясь разобрать, что же ему говорит Гил. Из всего разбавленного матами повествования выходит, что у Людвига неожиданно началась течка, и если Иван сейчас не приедет, то есть шанс, что в скором времени ему придётся разбираться с трупом или, в крайнем случае, с младенцем инбридинга. Пришлось быстро договариваться с руководителем и нестись на всех парах домой. В том, что последнее было просто очень хорошим ментальным пенделем он уверен, Гилберт никогда бы не тронул своего брата в таком плане. Прямо перед дверью его окружает тонкий запах ванили и апельсинов, который слышит только он, как пара-альфа, а наравне с ними, этими приятными ароматами, ощущается и тонкая нить феромонов, требующих спаривания здесь и сейчас. Всё тело напрягается, послушное омежьей воле, но вот разум вполне сам думает, соглашаясь лишь на половину с желаниями организма: спариться, пометить, зачать. За последнее ему точно оторвут обе головы, если это не сделают на этапе метки. Людвиг, как и любой другой омега, ненавидит принадлежность кому-то. Ему что-то — кто-то — принадлежать может, но он сам — никогда. — Решай свои проблемы сам, я сваливаю отсюда на ближайшие несколько суток, — недовольно бухтит Гилберт, скидывая самое важное в дорожную сумку. — Куда? — К своей бете, — отвечают русскому, а затем берут вещи и хлопают входной дверью. Природа и тут решила потешиться: два альфы при течной омеге не могут находиться на одной территории, не будучи кровными родственниками. В течку любой альфа — соперник. Слабые отсеиваются, сильные остаются для попытки покрыть. Попытки. По коридору в спальню он проходит под недовольный голодный рык — Людвиг его учуял и очень этим недоволен. От этого недовольства Брагинский опускает голову, чуть ссутуливаясь и громко сглатывая. Обоняние обостряется, а низ живота колет зародившееся возбуждение, заставляя разум поплыть в нужную плоскость. Это сложно контролировать. У преграды в виде двери Иван останавливается, сжав до побелевших костяшек ручку. Едва он откроет дверь, как его самоконтроль точно полетит в Тартар от обилия феромонов течной омеги. Скулеж за деревом заставляет перестать об этом заботиться и открыть дверь. Людвиг поскуливает, вталкивая в себя сложенную щепотью ладонь, игнорируя хлюпающие звуки и собственный стоящий колом член, текущий немногим слабее, чем анус. Хочется ухмыльнуться, потому что растерянность на лице русского радует, он ведь не думал, что его омега настолько одержим, что забудет открыть окно? — Ваня... — рычит немец, скаля мощные клыки. От исходящей агрессии Брагинский делает шаг назад, пытаясь ответить спокойствием. Получается с натяжкой, но омега расслабляется, позволяя подойти ближе и аккуратно коснуться блестящей от пота лодыжки. — Могу я..? — начинает Иван, резко замирая, когда от Людвига тянет вполне обоснованной ненавистью. Феромоны пытаются его напугать, русский это ощущает, пытаются выгнать и избавиться, но в то же время притягивают ближе. Его омега хочет его, но для этого нужно доказать, что он хороший альфа. Очередной рык он старательно игнорирует, стягивая одежду и залезая на кровать, едва касаясь стоящего на четвереньках тела. Казалось бы, такая провокационная поза — встань правильно и войди, но если он так сделает, то сразу может попрощаться и с головой, и с несколькими другими важными для существования органами. Лёгкое прикосновение немец принимает, как и лёгкий поцелуй в предплечье, сопровождающийся обилием этофионов и едва слышимым умоляющим скулежом. Второй поцелуй тоже принимают, но вот на попытку поцеловать в щёку щёлкают зубами в паре миллиметров от губ. Не заслужил и не доказал. Иван медленно и настороженно проводит свободной рукой по чужому бедру, стараясь подобраться ближе к сокровенному, на что его действия глушит воля омеги. — Meine Liebe, пожалуйста, — тянет альфа, теряя большую часть личности, оставив лишь инстинкты и что-то ещё, неважное, но ценное. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — шепчет Брагинский, ласково проводя кончиком носа вдоль плеча своего омеги. Тот вновь рычит, но уже чуть тише. — Ладно, — выдыхает Людвиг, застонав, едва собственные пальцы покидают тело. Неприятное ощущение пустоты также неприятно давит. Иван не особо верит, что ему позволено, оттого и целует тонкие губы, ожидая чего угодно, в особенности в то, что ему отгрызут язык, но этого не происходит, только кружащий голову запах не покидает, заставляя дрожать от неудовлетворённости омеги. Брагинский медленно, стараясь не спровоцировать, спускается вниз, а после проводит ладонями по влажным от естественной смазки ягодицам, оставляя на одной из них ласковый поцелуй. Людвиг сразу напрягается и предупредительно выдыхает, угрожая зарычать. Иван старательно игнорирует это, кончиком языка касаясь входа в великолепное тело, пробуя на вкус смазку. Немец почти сразу расслабляется, устало опускаясь грудью на кровать, расставляя чуть шире ноги. Феромоны ослабляют хватку, перестав пытаться спугнуть, теперь приманивая к себе. Альфа аккуратно входит острым кончиком, лаская чувствительные стенки изнутри, медленно слетая с катушек от манящей смеси запахов и вкуса. Пальцы в это время проходятся прохладой по подтянувшимся яичкам, нежно их перебирая, а после одна из ладоней опускается на член, чуть сжимая у основания под заглохнувший в горле рык. Омега млеет, подавляемый тягой к размножению, и получает удовольствие, наслаждаясь прикосновениями рук и языка. В особенности языка. Жалобный стон слетает с губ, когда Иван, приноровившись, начинает медленно трахать его языком, задевая чувствительные места. На саму имитацию полового акта организм омеги реагирует однозначно — вырабатывает больше смазки и больше норадреналина, провоцируя на агрессию. Точнее, на неё провоцирует Брагинский. Русский быстро понимает, чем вызвано напряжение его омеги и, слегка даже испугавшись, ласково двигает ладонью на чужом возбуждении, чуть оттягивая крайнюю плоть, чтобы уделить головке больше внимания. От витающих в воздухе запахов волосы на загривке встают дыбом, наравне с перевозбуждённым членом, в основании которого уже медленно набухает узел. Недостаточно, чтобы помешать, но вполне, чтобы заставить обратить на себя внимание. На запах альфы Людвиг вновь рычит, злобно ударяя ногой, но не попадая. — Люблю тебя, — урчит Брагинский, целуя раскрывающийся на прикосновение анус, слизывая выступающую смазку. — Кх..! — давится омега, недовольно прошипев: — Еби меня! Приказ Иван выполняет, разгибаясь, оставив напоследок лёгкий поцелуй на ягодице, после приставляя головку и входя наполовину одним слитным толчком. Людвиг на это стонет, прогибаясь в спине и дёргая бёдрами назад, заставляя проникнуть глубже. Эта поза ему не нравится, о чём он и сообщает феромонами, заставляя своего альфу сменить её. Лицом к лицу немцу нравится больше, и, довольствуясь, он грубо вцепляется зубами в плечо, ровно поверх своей метки, совместно с этим слегка раздирая ногтями в спину и утыкаясь пятками в чужую поясницу, заставляя двигаться быстрее и сильнее. Брагинский болезненно шипит, ощущая, как под немецким напором образуется кровь, но это, на самом деле, ничтожно по сравнению с тем, как идеально Людвиг принимает его, влажно хлюпая нутром и сжимая на каждом толчке. Омега рыкает, а затем стонет, не разжимая челюстей, когда его альфа находит простату, специально двигая бёдрами, чтобы коснуться её. — Мг-х! Ах! — немец сжимается, когда по телу пробегается судорога, и он, с тихим стоном, кончает, пачкая их обоих. Иван стонет тоже, едва мышцы омеги сжимают его, резко подводя к грани. Только остатки самоконтроля и неполное удовольствие останавливают его от того, чтобы кончить следом. Приходится остановиться, потому что на попытку двигаться его вновь кусают и вновь до крови. — Не двигайся. — тянет Людвиг, выдыхая. Если Брагинский сейчас начнёт фрикции, то тогда они точно дойдут до полной сцепки, что не прельщает немца — вынашивать и тем более рожать он не хочет, у него работа и карьерный рост, а до пика омежьей фертильности ему ещё далеко, ведь сам он, пик, приходит в сорок, ну, максимум пятьдесят лет. В тот момент, когда омега готова к рождению ребёнка и имеет все необходимые для этого ресурсы: дом, работу и уже имеющийся капитал. Немец довольно мычит, когда мышцы наконец-то расслабляются, и альфа начинает медленно двигаться, приятно проходясь по чувствительным местам, задевая сам вход увеличивающимся узлом. Он облизывает губы, коротко рычит, скалит зубы, приподняв верхнюю губу, и на каждый толчок шипит обожаемое своим альфой: — Stärker, verdammt noch mal! На укладывание на кровать Людвиг недовольно хмурится, но быстро перестаёт, закатывая глаза, когда толчки ускоряются, а Брагинский притягивает своего омегу к себе за бёдра, удерживая на месте. Из горла вырываются стоны, и омега дёргает головой, когда толчки постоянно задевают уплотнённые внутренние стенки, рядом с закрытым тонкой плёнкой каналом. Альфа довольно рычит, когда головка проскальзывает близ маленького углубления, принося удовольствие. Людвиг громко стонет, резко поднявшись и вцепившись зубами в чужое горло, когда внутрь с давлением входит узел, закрывая вход. Омега стискивает челюсти, угрожая выдрать увесистый шмат мяса, но только лишь скулит, ощущая, как Иван входит максимально глубоко, вздрагивая всем телом и кончая, не вынимая узел и позволяя ему окончательно увеличиться в размерах, чтобы их сцепить. Немец мысленно благодарит кого-то на небе за то, что у них не полная сцепка, иначе бы им так сидеть полчаса, а то и больше, но челюсти не разжимает, стискивая зубами кожу — чуть сильнее, и прольётся кровь. — Meine Liebe, — просит альфа, замерев в лёгкой панике с поднятой головой. — Пожалуйста, отпусти. — Du Hurensohn, — шипит Людвиг едва разборчиво, а после дергает бёдрами, ощущая, как внутри перемещается сперма. Феромоны уведомляют Брагинского о том, что его омега недоволен, зол и всё ещё хочет его, но чуть позже сможет быть таким же активным. Омежьи зубы медленно стискиваются, и русский вспыхивает паникой, которая радует его пару, заставляя тихо заурчать. В голове вспыхивает желание обновить метку по всем правилам, потому что запах Людвига медленно теряет свою силу, показывая остальным омегам, что альфа свободный. Вкупе с физическими данными любой омега может претендовать на него, но тут немец этого не позволит, отчего выпускает покрытое двумя полукружьями горло и вцепляется вместо него в плечо, грубо вклинивая зубы в плоть. Альфа на это рычит, затем скулит, а после успокаивается, обмирая, когда феромоны заставляют. Он не особо против — не из-за феромонов — просто это само по себе неприятно и даже болезненно, но раз в полгода он на это согласен, чаще обновляют только ревнивцы и сумасшедшие. Людвиг на них не похож, он просто собственник. — Хочешь есть? — миролюбиво спрашивает Иван. — Это предложение сожрать тебя? — немец быстрым движением слизывает кровь с зубов и губ, почти возвращая себе привычный вид. — Нет. Просто в магазине рядом с домом скидки на торты. — Ммм... Неплохая идея. Только потом. После течки. — С клубникой? Людвиг кивает: — С клубникой. Инстинкты временно отпустили, было бы ещё замечательнее, если бы и вовсе бы исчезли, но об этом приходится лишь мечтать и ждать, кончится ли течка до следующей недели или нет. Если нет, то нужно будет позвонить брату и сказать, чтобы он побыл у своей беты чуть подольше. Родерих не особо против будет. Брагинский выходит с громким хлюпом, зачарованно наблюдая, как тело его омеги покидает сперма, которую организм выталкивает прочь, как нечто бесполезное, не оказавшееся в нужном месте, чтобы зачать. Людвиг на это дёргает верхней губой, недовольно выдыхая. Агрессии, кажется, нет. Есть лишь желание спариться, но его игнорируют, как и чуть ссутулившегося Ивана, которого, всё же, легонько пинают коленом, заставляя достать из тумбы салфетки и привести их обоих в порядок. Жертва омежьего насилия улыбается кончиками губ, а после сдаёт позиции широкой улыбке, добиваясь ответной от Людвига. Ещё минут десять-двадцать, и очередной заход с очень важной защитой от нежелательной беременности в виде феромоновых просьб — самая лучшая защита для любого омеги. Презервативы они оба не любят, а прерывание та ещё морока, поэтому проще заниматься обычным традиционным сексом, без проникновения туда, куда альфе путь заказан. Уже после всего этого — чёртовой течки, если конкретизировать — можно будет поесть, извиниться и, может быть, устроить извинительный минет, при условии, что Иван не будет бесить. Такой план Людвигу нравится, а после озвучивания нравится и Брагинскому, который обещает быть хорошим мальчиком. Правда, до этого ему ещё нужно будет пережить ни одну волну агрессии от омеги, но это не страшно. Страшно будет, если русский сделает что-то не так. В особенности, если его омега понесёт. За последнее ему точно оторвут голову, и маленький бета — Брагинский хочет, чтобы именно бета — останется без отца-альфы. В таком случае, ему всё ещё следует быть осторожным.