***
— Россия. РСФСР, — выдохнул имя Третий Рейх. — Я оставил тебя напоследок, ведь именно тебе мне так много нужно сказать. Ты столько не знаешь, что я скрываю до самого конца. Как ты отреагируешь, когда узнаешь правду? Когда почти что всё, что я тебе говорил, окажется ложью? Наверное, ты меня возненавидишь. Хотя, учитывая твою привязанность, ты будешь страдать, не зная к какой стороне склониться: к той, что указывает на очевидные и сухие факты, или к той, что помнит дни, что мы провели вместе… Не думал, что у меня есть совесть, — нацист с отвращением поморщился. — Почему я сейчас слышу её укор? Раньше я касался этой темы в мыслях. Хм. Слова, произнесённые вслух, ощущаются сильнее. Может, поэтому мне стало неприятно от того, что я плохо обошелся с тобой? — тёмно-красные глаза задумчиво прищурились. — «Плохо» — что за детское определение? Ужасно, отвратительно, как свинья — вот это подходящие слова! Жаль, что ими ты будешь вспоминать меня; наши отношения, построенные на лжи. А ведь я всего лишь хотел, чтобы такой лучик света был со мной, осветил мой путь. Мне следует извиниться, но я этого делать не буду. Гордость не позволяет, увы. «П…ти меня, Россия. Ты заменил мне весь мир», — прошептал одними губами, что слова не разорвали воцарившуюся гробовую тишину и их будто бы никогда не было. Немец взял в руку красивый чёрный пистолет. Фриц решил, что цианистый калий будет лишним. Уверенным движением приставил оружие к виску. Время словно остановилось. Минуты тянулись нерушимой цепью, ненадолго продлевая последние мгновения Нацистской Германии, давая ему ещё раз обдумать вышесказанное. Красный костлявый палец удобно разместился на спуске. — Да здравствует победа! — громко и торжественно произнёс на немецком, словно находился при многомиллионной толпе в день, когда весь мир встал на колени перед ним. Не он, не его страна — его идея будет жить. Оглушительный выстрел. Стул громогласно падает на пол, опрокинувшись. Ганс озлобленно скалится, держа на прицеле стену, куда он и выстрелил. Гнев искажает его лицо, выточенной маской ложась на него. Эмоции, усыплённые предсмертным смирением с неизбежностью, вмиг воспылали, как пожар, в глубине наци. — Да что я такое делаю?! Что случится с ними, когда меня не станет?! — смерть, упиравшаяся в висок, подняла со дна на поверхность самое главное. — Мои мальчики. Что с ними сделают? Германия. Его не пощадят, хотя он никаким образом не причастен к тому, что я творил! Он не виновен, но их это не волнует. РСФСР. Союз не вечен, он умрёт, и что станется с тобой, милый? Ты слишком добр к другим, согласился спать со мной в одной постели, когда я вскользь упомянул, что скучаю по отцу и сыну! Тебе будет очень трудно, если они, конечно, не уничтожат тебя сразу… — Рейх схватился рукой за лицо, прикрыв его половину, что только безумно раскрытый глаз продолжал впиваться в стол. Перевёл на злополучный пистолет. — Нельзя мне уходить.***
РСФСР находился в палатке, принадлежащей одному из подполковников Красной армии. Его оставили одного, пока командующий занимался своими обязанностями. Он считал, что России следует отдохнуть после пережитого в плену жесточайшей страны в мире. Славянин сидел на кровати, укутавшись с головой в одеяло. Скоро должен был приехать отец. Долгожданная встреча с СССР, предвещающая последующую с дорогими братьями и сестрами, заглушала боль от расставания с немцем. Подросток радовался, что скоро такой страшной и ужасной вещи, как война, наступит конец. Все снова будут жить в мире и согласии. В таком состоянии, по мнению русского, и существовали до этого люди и страны. Советская республика верил, что через некоторое время к их счастью сможет присоединиться и Рейх. Не он же лично развязал войну. Его правительство, подбившее на это и население, а не сама страна, формирующая своё мировоззрение, основываясь на этих факторах. Сын СССР вздохнул, он действительно устал. Завалился на бок и лёг на кровать лицом к «стене». Только успел прикрыть глаза, как к его плечу прикоснулись. Голубоглазого перевернули, что тот испуганно вздрогнул. Распахнул в шоке глаза, когда узрел того, кто это сделал, заодно закрыв рот мальчику, придерживая за спину. Перед ним на одном колене стоял Третий рейх в гражданской одежде с непривычно серьёзным лицом. Росси отошёл от удивления, и ариец убрал ладонь, давящую на детские губы. — Что ты здесь делаешь? — обеспокоенно прошептал восточный славянин. Какой нормальный нацист проникнет в лагерь коммунистической армии?! — Я не мог не прийти и не сказать тебе, — также тихо, но чётко ответил диктатор. — Времени мало, буду говорить кратко, — сделал глубокий выдох. — Россия, вскоре ты узнаешь обо мне некоторые вещи, что с большой вероятностью изменят твоё мнение об моей личности. Не перебивай, — пресёк попытку республики опровергнуть его слова. — Оставляю этот вопрос решать тебе. Но если ты ещё захочешь увидеть меня, приезжай в Аргентину… — Нацистская Германия приблизился к мальчику и прошептал ему координаты, опаляя ушко тёплым дыханием. — …ровно через месяц после того, как твой отец передаст тебе власть. — пионер не понял, какой истинный смысл вкладывал красноглазый в эти слова. — Я буду ждать тебя там. Сын Союза хотел что-то сказать, но Третий вертикально положил палец на его ротик, призывая молчать. Вновь приблизился и поцеловал в лоб. — Мне пора, — изменил положение ладони и чмокнул в губы. Отстранился так, словно они были врагами, а не возлюбленными, будто с опаской поглядывая на наследника Советов. — Будь осторожен, Рейх, — попросил РСФСР. На лице фрица появилась мягкая полуулыбка, дарящая только тепло. Почему же от этого становилось холодно на душе, словно сердце заледенело и разбилось, будучи куском ледышки? — Береги себя, Russland. Третий Рейх, оглядевшись, бесшумно вышел из палатки и растворился в темноте апрельского вечера. Советская республика перевёл дыхание. Немец сбегает, значит, он сможет спастись от суда, неизвестно что вынесшего бы ему в приговор. Всё-таки так надёжнее. Голубоволосый это понимал, хоть вовсе не одобрял. Мальчик положил голову на подушку, показавшуюся мягче после прощальной встречи с арийцем. Только он успел прикрыть глазки и настроиться на дрёму, как воздух сотрясся. Начали греметь оглушительные выстрелы. РСФСР подпрыгнул на кровати. В голове появилась самая ужасная мысль. Другие варианты даже не проскакивали. Мальчик упал с койки, запутавшись в одеяле. Высвободив лишь верхнюю часть туловища, опираясь на руки, пополз к выходу, тяжело и часто дыша. — Нет, нет, нет!!! Пусть это будет просто перестрелка! Просто перестрелка! С армией, с армией! — как в бреду крича, попытался высвободить ноги, но потерпев неудачу, продолжил ползти. Руки подвели. Он упал на пол из необработанных деревянных досок. На локтях появились ссадины. Заныли старые раны. Вторая попытка освободиться от одеяла увенчалась успехом. Выстрелы прекратились. Русский, как ошпаренный, вылетел из палатки. Глаза, как обезумевшие, лихорадочно искали командира. — Товарищ подполковник! — Россия помчался к мужчине в возрасте и, подбежав, спросил: Что стреляли? — офицер, куривший трубку, удивился поведению Родины. — Немцы подобрались вплотную к лагерю. Чего их только сюда приманило? — угрюмо спросил сам себя военный. — Ну мы их и порешили. Ни одного не оставили. Даже главного из них не забыли, — сердце РСФСР замерло. В горле стало сухо, все внутренние органы словно перестали функционировать. Будто Россия умер. — Что? — прохрипел мальчик, находясь вне этого мира с невесомым телом. Голос сел в одно мгновение. — Самого Третьего Рейха подстрелили, — не без гордости доложил подполковник. — Отведите меня к его телу, — мужчина приоткрыл рот, увидев слёзы, стоящие в небесно-голубых глазах. — Вам незачем это видеть… — Пожалуйста! Я был у него в плену четыре года! Я хочу убедиться, что он умер! — повысил голос, и по щекам потекли солёные реки. Боль сотрясала всё маленькое тело. Боль и от смерти любимого, одного из самых дорогих и близких, того, кто не должен был попрощаться с жизнью в этот тёплый апрельский вечер; и от поганых слов, что он сказал в последним предложении касательно него. Красноармеец смирил Родину взглядом и понимающе кивнул. Молча повернулся и пошёл. Россия поплёлся на ватных ногах следом. Они молча зашли в заброшенное помещение, отчасти покорёженное и побитое снарядами. Через несколько поворотов и десятков метров остановились. РСФСР не сдержал громкого вздоха шока и ужаса. Прикрыл рот руками, немного сгорбившись. На полу лежал Нацистская Германия. Не шевелясь, не дыша. Маленькая республика подошёл осторожными шагами к телу, давя истерические всхлипы. — Оставьте меня, пожалуйста… — У вас 10 минут. После заберут его тело. Подполковник удалился. Как только они остались одни в разрушенном помещении, подросток упал на колени перед арийцем. Синяки на коленях отдались болью, высвобождая кровь из не до конца затянувшихся ран, но Росси её не чувствовал. Ни капли. Слёзы лились нескончаемым потоком по другой причине. Багряно-красные глаза Рейха потухли и помутнели. Не понятно, какая эмоция навсегда осталась на его лице со свастикой: рот был слегка приоткрыт, а всё остальное находилось на своих обычных местах, словно немец был без эмоций в последнюю секунду своей жизни. Чёрный плащ красиво распластался на бетонном полу, усыпанном пылью и осколками. Того же цвета шляпа и шарф немного сместились с положенных мест. Теперь они не замаскируют беглую страну, выполнив своё предназначение. Россия не видел дыр от пуль, следовательно, те были со стороны спины. Так даже лучше. Лучше мальчику их не видеть. Достаточно холодного тела возлюбленного. — Рейх… — наследник Совета не знал, что ему сказать. Словесная истерика не подходила. В душе словно всё упало, заменив чувства на пустоту. Параноидально оглядевшись, подросток неуверенно потянулся к руке мёртвого немца, не решаясь прикоснуться к ней. А ведь та только что гладила его по голове… А теперь лежит неподвижно. Может ли русский притронуться к ней? Другого шанса не будет. Россия берёт ладонь нациста и обвивает двумя руками. После прислоняет к щеке, пачкая её в пыли. Слёзы смешиваются с грязью, сильнее пачкая нежную кожу. Он подползает вплотную, соприкасаясь как можно большими участками груди с безжизненной рукой. РСФСР даже нечего спросить у ганса — всё предельно ясно. Обвинить его он не посмеет. Нет слов, что славянин мог бы сказать мёртвому Нацистской Германии. Они есть, нет, были только для живого. Оставшиеся для них минуты Россия лежит неподвижно на полу, обнимая возлюбленного, держась с ним за руки. Только заслышав шаги, мигом встаёт. Окидывает взором, ещё мокрым, напоследок. Закрывает любимые красные глаза. Вот теперь кажется, будто Третий Рейх спит. — …Я люблю тебя. Я никогда тебя не забуду. Россия встаёт на ноги с кровоточащими коленями. Механизированно идёт к выходу. Не сдерживается, оглядывается. Страна лежит, всё также неподвижно, никуда не девшись. Сыну СССР по пути встречаются двое офицеров. Те заберут усопшее тело фрица. Так русский больше его никогда не увидит. И вправду, не увидел.***
То, о чём говорил Рейх, случилось. СССР рассказал России, почему и как шла война и какие ужасы творились в то время. Младший русский был в шоке, после в депрессии, а если бы был постарше, то и в запое. Снова советскую республику ждало эмоциональное потрясение. То, чем, по рассказам, занимались немцы, совсем не вязалось с тем, как фриц обращался с маленьким славянином. Но в правдивости слов отца сомневаться не приходилось, пионер и так чувствовал неладное в то время, когда на его территории были иностранные войска. Не передать словами ту боль, которую испытал в который раз Росси. Нацистская Германия бессовестно оболгал Союза, предал их обоих, навредил ни в чём неповинному населению. Но… РСФСР не мог возненавидеть Третьего Рейха. Как бы ни пытался. Всё равно любил и дорожил, хотя бы его памятью. Мальчик не мог иначе. Он до сих пор считал, что сам страна не в той же степени виновен, сколько его подданные, напрямую творившие бесчинства. Верил, что народ не может быть плохим, могут быть плохими отдельные его представители. При всём при этом имелись проблемы, связанные с информацией. Та, что навязал ариец, не могла выветриться из памяти. А Советы что-то недоговаривал и темнил. Его можно понять: один немец, ГДР, находился теперь под попечительством СССР — говорить о нём много в отрицательном ключе не стоило. В добавок, в зоне влияния оказались страны, ранее бывшие на стороне Оси. Похождения венгра и румына, которым «дивились» сами немцы, к примеру, были практически забыты. Политика ничего не щадит. В итоге в голове России образовалась каша. И ему самому приходилось решать, где правда, а где вымысел; где приукрашено, а где, наоборот, украшения сняты. Наследника Союза постигла участь того, кто не был во время события, и которому приходится довольствоваться рассказами, так или иначе искажёнными восприятием рассказчика. Как бы то ни было, РСФСР не переставал любить двух практикантов тоталитарного режима. И потеряв последнего, отца, решил ни в коем случае не нарушать обещание. Поэтому он проделал этот долгий и сложный путь до Аргентины, до указанного немцем места и произнёс: — Рейх, я пришёл… Сказал скромной могиле под раскидистым деревом с тёмной листвой, на коре которого была вычерчена свастика. На чёрной плите было написано бардовым «Drittes Reich» и дата его смерти, того дня, когда они виделись в последний раз. Его перезахоронили сюда по просьбе нынешнего РФ. — Я пришёл, — повторил Федерация, садясь перед могилой в позу лотоса. Яркие лучи солнца продолжали играть на его одежде и коже. Триколор приподнял уголки губ. Неожиданно всхлипнул. Он думал, что выплакал все слёзы, и больше не осталось. Но нет, слёзы никогда не заканчиваются. Внезапно Россия ощутил, как нему прикасаются. Словно две невидимые сильные руки мягко легли на его плечи. СССР. Одна из другой пары, что были потоньше, приобняла за талию, а вторая погладила щёку. Третий Рейх. По трёхцветному лицу потекли кристально-чистые слёзы, переливающие на ярком солнечном свету. Невидимые руки заставили сердце забиться сильнее, разнося мягкое тепло по всему телу. Держа улыбку, Росси закончил фразу: — …Как и обещал.