Когда бездна всматривается в тебя

Анакину не спалось. Он смотрел в гиперпространство невидящим взглядом из пилотского кресла, и его ничуть не клонило в сон, хоть он и не спал больше двадцати часов. Слишком о многом нужно подумать. В голове теснился спутанный клубок из мыслей и переживаний. Палпатин. Вейдер. Оби-Ван. От мыслей о Палпатине он злился и чувствовал себя преданным. От мыслей о Вейдере чесались кулаки. От мыслей о Бене нарастала тревога. А от мыслей об Оби-Ване хотелось маниакально улыбаться во весь рот. «Ты тоже мне дороже всех на свете». Сила, он и не надеялся, что учитель вообще признает свою привязанность к нему, не то что назовёт её самой глубокой из всех. И сомневаться нечего — это самый счастливый миг в жизни Анакина, даже лучше того, когда ему сказали, что он станет джедаем. Он учителю дороже всех на свете. Дороже всех. Анакин просиял, неуёмный восторг переполнил его, и ему вдруг страсть как захотелось поделиться им с кем-нибудь. Падме. Можно поговорить с ангелом! Анакин потянулся к комлинку и настроился на знакомую частоту. И забарабанил пальцами о подлокотник кресла, с нетерпением ожидая, когда Падме наконец ответит. — Эни! — просияла она. Он улыбнулся в ответ, довольный тем, как она ему обрадовалась. Никогда не надоест. — У тебя усталый вид, — заметила она, вглядевшись в него. — Но счастливый. Просто так? Анакин хмыкнул. Какая же она наблюдательная. Так хорошо понимала других людей, прямо как Оби-Ван. Одна из её лучших черт, вместе с добротой и преданностью работе. Анакин всегда считал, что из Падме вышел бы превосходный джедай — лучше, чем он. Возможно, почти такой же хороший, как Оби-Ван. — Учитель сказал, что я ему дороже всех на свете, — выпалил Анакин, и улыбка его стала шире. Падме моргнула, а потом слегка нахмурилась. Озадаченно. — А почему ты так удивился, Эни? Ты его первый и единственный падаван. Самой собой разумеется, что ты заменил ему семью. Анакин покачал головой, немного раздосадованный тем, что она не прониклась значением признания. — Ты не понимаешь. Привязанности между джедаями запрещены, даже между наставником и падаваном. Так что признание учителя, что я ему дороже всех, это… офигеть как круто. — Он просиял. — До сих пор поверить не могу, что он мне признался. Я в жизни не был таким счастливым. Падме только посмотрела на него ничего не выражающим взглядом. Анакин сдвинул брови, немного досадуя на то, что она не реагировала так, как он того ожидал. — Как твоё задание? — спросила Падме, отведя взгляд в сторону. — Нормально, — коротко ответил он, настроение у него омрачилось. Ему не хотелось говорить о задании. Хотелось разделить с женой радость. Последовало неловкое молчание, но из-за чего, он не совсем понимал. Только раздражения прибавилось. В такие мгновения Анакин всегда чувствовал себя так, будто упускает некий сигнал, который улавливают нормальные люди — кого не держали в рабстве с самого рождения и не воспитывали подавляющие чувства джедаи. Он не просто так предпочитал машины людям: дроидов он понимал. Надо бы спросить учителя, почему Падме так странно себя ведёт. Оби-Ван так хорошо чувствовал людей, гораздо лучше него. — Когда ты вернёшься? — спросила она, нарушив тягостное молчание. Анакин пожал плечами. Хотя они находились всего в пяти часах от Корусанта, он не знал, когда сможет увидеть Падме, учитывая случившееся. — Я с тобой свяжусь, — коротко ответил он, гадая, не предупредить ли её о Палпатине. И в конце концов промолчал, рассудив, что так она будет в большей безопасности. Никогда не знаешь, не подслушивают ли их. Она кивнула с печальной полуулыбкой. — Передавай привет мастеру Кеноби. — Передам, когда проснётся. — Он зевнул. — Карк, да и я с ног валюсь. Пора и мне на боковую. — Он помедлил, когда вдруг вспомнил кое-что. Каюту-то заняли. Анакин нахмурился, стараясь не думать о том, чем сейчас занимаются Вейдер с Беном в его постели. Они не выходили из каюты вот уже несколько часов и вряд ли медитировали вместе. — Что-то не так? Анакин покачал головой. — Просто вспомнил, что мою каюту пока заняли наши гости. Неважно. Посплю с Оби-Ваном. — Ничего страшного. Они множество раз делили постель, хотя Анакину очень не хотелось его будить. Учителю нужен отдых. Анакин чувствовал через связь умственное перенапряжение Оби-Вана словно оно принадлежало ему самому. Нелёгкий для учителя выдался денёк. Не каждый день такой безупречный джедай, как Оби-Ван, признавался, что дорожит кем-то больше всего на свете. Пожалуй, он и впрямь зациклился на признании. Немного. Улыбаясь, Анакин снова посмотрел на Падме. Улыбка растаяла, когда он увидел, что она снова чем-то недовольна. — Что? — спросил он, досадуя на столь нетипичное для неё поведение. Падме так странно вела себя сегодня. — Почему ты так на меня смотришь? Падме поджала губы и медленно покачала головой. — Да так, ничего. Ты устал. Иди поспи немного. Он тут же почувствовал себя придурком, ужасно виноватым в таких скачках настроения. Ангел их не заслужила. Не заслужила, чтобы он так срывался. От стычек с Вейдером он всё ещё был на взводе. — Прости, — вздохнул он. — Я и правда очень устал. Свяжусь с тобой, когда вернусь. Она кивнула с едва заметной улыбкой и завершила вызов. Анакин смотрел на комлинк, гадая, когда же они перестали говорить «я люблю тебя» на прощание. Конечно, произносить такое небезопасно даже по относительно защищённому каналу, но тем не менее. Раньше они всегда так прощались. Возможно, это просто часть взросления. Качая головой, Анакин поднялся на ноги и размял затёкшие мышцы. Да он и впрямь на ходу засыпает. Даже неудобная кушетка с каждой секундой манила всё сильнее, хоть и не так, как постель с учителем. Оставив корабль в надёжных руках Р2, Анакин направился к каюте учителя. Строго говоря, Оби-Вану та не принадлежала. Её занимала Асока, если сопровождала его на заданиях, но Анакин считал её каютой Оби-Вана. Сила привычки, после стольких-то лет, когда он делил с учителем всё. Он всё ещё находил странным, что он сам уже чей-то учитель, хотя с Асокой ему повезло. Сказать по правде, Анакин считал её про себя их общим падаваном — его и Оби-Вана. Эта идея отторжения почему-то не вызывала, а вот одна только мысль о том, что Оби-Ван и вправду возьмёт себе второго падавана, так его злила, что он не знал, куда себя деть. Его выдернул из размышлений какой-то звук. Нахмурившись, Анакин остановился и посмотрел на дверь в собственную каюту. Звук донёсся оттуда. И скорее всего он услышал стон. Он медленно подошёл к двери и приоткрыл её. Лучше бы он этого не делал. Вейдер с Беном не медитировали. Лицом к двери, с закрытыми глазами Бен неспешно, почти лениво насаживался на член. Вейдер придерживал его за бёдра, зарывшись лицом ему в шею. Оба тяжело дышали, и с губ их срывались вздохи и стоны в такт с мерными движениями. — Анакин, — прошептали вдруг, и тот замер на мгновение, думая, что его заметили. Но тут Вейдер хрипло велел Бену заткнуться и обхватил его член настоящей рукой. И сжал. Анакин облизал губы. До чего непристойное зрелище: стояк учителя у него в руке, а сам учитель насаживается на его член. — Меня зовут Дарт Вейдер. Скажи. Бен крепко зажмурился и покачал головой, лицо его раскраснелось столь же сильно, как и истекающий влагой член. — Анакин. Мой Анакин. Вейдер издал нечеловеческий рык и толкнул Бена вниз, на локти и колени, вжал его лицо в матрас. Стиснув ему бедро дюрасталевой рукой, он снова ворвался в него, и Бен вскрикнул в простыни. — Назови меня по имени, — потребовал Вейдер срывающимся голосом. Бен упрямо молчал. Рыча, Вейдер стал трахать его по-настоящему, врываясь в него с такой силой, что Бен проехался по кровати вперёд. Зверство какое-то. Анакин дёрнулся, хотел вмешаться, чтобы Вейдер не делал Бену больно, как вдруг понял, что тот и не думает возражать. Он стонал и принимал член с лёгкостью, что говорила лучше всяких слов. Он крепко стискивал в ладонях простыню и непристойно выгибался, подаваясь навстречу толчкам. Анакин сглотнул, в горле внезапно пересохло. Жёлтые глаза не отрывались от изгиба спины и ягодиц, а рукой Вейдер ревниво сжал Бену бедро. — Скажи моё имя. Моё, не Скайуокера. Ты никогда его не хотел так, как меня. Несмотря на всё, что я натворил, ты меня хочешь. Скажи моё имя. — Это и есть твоё имя, — пробормотал Бен. Он будто опьянел от удовольствия. Совсем ничего не соображал. — Ты и есть он. — Нет, — сказал Вейдер, он наклонился вперёд и говорил Бену в шею, не сбавляя неистовых толчков. — Мальчишка, которого ты обучал, — он и правда не исчез до конца, но теперь тут заправляю я. Джедаем тон задавал он. Бен застыл, расфокусированные глаза открылись. — Хочешь сказать, вы два разных человека? Вейдер хрипло рассмеялся. — Тебе бы этого хотелось, правда? Чтобы я завладел его телом? И оказался во всём виноват, а драгоценного падавана твоего не в чем было упрекнуть. Но оно так не работает. Жаль тебя разочаровывать, но мы всегда были одним целым. Я всегда прятался в мальчишке, которого ты воспитал, его грязный маленький секрет, тьма, что таилась в глубине его души. Теперь всё наоборот. — Так ты признаёшь, что ты всё ещё Анакин, — сказал Бен. Рыча от досады, Вейдер схватил Бена за горло настоящей рукой. — Ничего такого я не признаю, — ответил он, кусая Бена в шею и оставляя там засосы. — Почему это так важно для тебя, старик? — Просто скажи, — попросил Бен. Он закрыл глаза, и губы его приоткрылись. — Пожалуйста, Анакин. Вейдер задрожал, в жёлтых глазах мелькнула синева. — Ладно, — уступил он. — Можешь звать меня Анакин. Но ты дурак, если думаешь, что я тот же мальчишка, который тебя боготворил. Я та его часть, что хочет связать тебя и показать, что нет никакой карковой безмятежности, есть только страсть. Бен еле слышно, надломленно простонал. Вейдер хохотнул и вновь стал вколачиваться в него. Когда он снова заговорил, голос его дрожал: — Ты знал об этом? Знал, как отчаянно твой милый падаван хотел трахнуть тебя в рот? Запихнуть в тебя член? Попользовать, пока в тебе не захлюпает от его спермы, и она потечёт по ногам, когда ты будешь стоять перед Советом, притворяясь примерным джедаем? Знал, как отчаянно хотелось оставить метки по всему твоему телу? Удерживать Силой и просто взять тебя, учитель? Бен с криком кончил, глаза его затуманило удовольствие. Вейдер вышел из него, перевернул Бена на спину и принялся поглаживать себя, резкими, сильными движениями, не отрывая от раскрасневшегося Бена взгляда жёлтых глаз. — Надо было убить тебя на Мустафаре, — сказал Вейдер, быстро-быстро наглаживая член, и оскал исказил его лицо. — Из-за тебя я слабею. Бен с мгновение смотрел на него, всё ещё тяжело дыша, а потом вдруг обнял Вейдера за шею и вовлёк его в долгий, глубокий поцелуй. Вейдер тихо простонал и кончил, потираясь о живот Бена и целуя его так, словно хотел проглотить целиком. Анакин закрыл дверь и просто смотрел на неё несколько мгновений, а потом развернулся и направился к каюте Оби-Вана. Учитель спал на боку, в кои-то веки в одной только майке и свободных пижамных штанах. Анакин забрался в постель рядом с ним и обнял его со спины. Оби-Ван сонно пробормотал что-то, но не проснулся; наверное, сил совсем не осталось. Анакин зарылся лицом ему в шею и вдохнул знакомый запах, пытаясь выпустить в Силу переполнявшие его чувства. Не вышло. Лицо Бена, когда тот прошептал: «Анакин, мой Анакин», намертво отпечаталось в памяти. В паху тяжелело, возбуждённый член неудобно оттягивал штаны. Анакин стиснул зубы, глубоко дыша. Падаваном ему не раз приходилось закрывать глаза на возбуждение, вызванное учителем. Когда не обращать внимания не получалось, он прикасался к себе, представлял, как учитель двигается в нём или наоборот, кончает на его члене. Ни от чувства вины, ни от неловкости он не страдал — у него такой красивый учитель, что было бы странно, если бы Оби-Ван не блистал в его фантазиях. К тому же, почти все падаваны влюблялись в своих учителей. Ничего необычного. Но в последние пару лет, с тех пор, как он снова повстречал своего ангела, этой проблемой он больше не терзался — или, скорее, закрывать глаза на привлекательность учителя стало гораздо легче, когда он регулярно занимался сексом с женой. Но теперь… сложно не думать об этом снова, когда он знает, какие звуки издаёт учитель во время секса — и как будет выглядеть под ним, выстанывая его имя. «Анакин, мой Анакин». Карк его раздери. Анакин невольно задумался, уж не прав ли Вейдер. Хотел ли Бен… Оби-Ван лишь извращённую, тёмную версию Анакина — Вейдера? Хотел ли он так своего падавана? Ещё вчера Анакин рассмеялся бы и ответил: да ни за что на свете. Из учителя такой образцовый джедай; он, наверное, и не думает никогда о сексе, тем более с бывшим падаваном. Но, как видно, он ошибался, считая, что всё эти годы Оби-Ван жил монахом. Может, и насчёт этого заблуждался тоже? Неважно, напомнил голос на краю сознания. Ты женат на Падме или забыл уже? Анакин нахмурился. Он почувствовал… да карк его знает, что именно. Крифф его задери, от всех этих мыслей голова раскалывалась. Вздохнув, Анакин зарылся лицом учителю в шею, прижался к нежной коже. Сила, ничто его так не успокаивало. Он мог бы остаться так навсегда, просто вдыхать запах учителя и обнимать его. Он бы в бутылку набрал запах Оби-Вана, если б мог. — Анакин? — сонно проговорил Оби-Ван. Анакин замер. И невольно сравнил, как по-разному проговорили имя двойники. Бен прошептал его как-то надломленно, отчаянно, Оби-Ван же произнёс его точно самое лелеемое слово. — Да, учитель, — улыбнулся Анакин и благоговейно провёл ему губами вдоль шеи. — Спи дальше. И Оби-Ван послушался, вот так просто, откинулся назад в объятия Анакина. Так доверчиво. Анакин ощутил всплеск ожесточённого удовлетворения. Вейдер, быть может, и владел телом Бена, но он никогда не получит его безоговорочное доверие. Оби-Ван принадлежит ему так, как Бен никогда не будет принадлежать Вейдеру. И Анакин пойдёт на что угодно, лишь бы так и оставалось. — Я никогда не предам твоё доверие, — горячо прошептал он учителю в шею. «Никогда не сломаю нас так, как он. Клянусь». Он не помнил, как заснул. Снился ему холодный жестокий смех. Снилась тьма, что расползалась по всему его существу и грозила поглотить целиком. Снился знакомый голос, кричащий: «Не делай этого, Анакин!» Анакин распахнул глаза, сердце его бешено колотилось, а в груди всё сжималось от ужаса. Мало-помалу смятение уходило, пока он смотрел на спокойное, безмятежное лицо учителя. Всего лишь сон. Сон и ничего больше. Анакин крепче прижал Оби-Вана к себе и сдвинулся, положил голову ему на грудь и позволил мерному сердцебиению учителя убаюкать себя снова.