История Золушки в век Просвещения

— Говорят, король скоро устраивает бал, куда пригласят всех знатных людей города? — Прощебетала Жюстина, миниатюрная девушка с огромными синими глазами. Она собиралась натянуть чулки, но лень так разобрала её, что коротенькие пухлые ножки безжизненно лежали на шёлковом покрывале. — И я так думаю, что мы тоже пойдём, — отозвалась её сестра Жюльетта, сидевшая рядом с Жюстиной на высокой пышной кровати. — Очаровать принца нам не светит, так хоть потанцуем — здесь разве повеселишься? — Конечно! К тому же, ходят слухи, что принц сумасшедший! — С показушным испугом воскликнула миленькая Жюстина, принимаясь задумчиво перебирать густые белокурые волосы, которые придавали её нежным чертам что-то детское, никак не вязавшееся с мягкими, развратными очертаниями давно созревшего тела. — И то правда — принца редко видят во дворце. Он то в лесу, то прячется в восточной башне замка, и никто даже ума приложить не может, чем он там занимается! — Жюльетта глядела на неё с обожанием, вовсе не сестринским, даже её грубоватое лицо смягчалось при взгляде на сестру. Многие только с натяжкой могли назвать Жюльетту миловидной из-за волос лимонно-желтого оттенка и зелёных глаз, выпуклых, как у лягушки, отчего с её круглого личика не сходило неприятное язвительное выражение. Оно же проскользнуло в её словах, когда Жюльетта с издёвкой обратилась к третьей в комнате девушке: — Ну а ты, Чернавка, скажи честно, тоже ведь хочешь пойти на бал? Чернавка, всё это время усердно, но неумело протиравшая паркетный пол мокрой тряпкой, обернулась и из-под тонких бровей кинула на сестёр взгляд больших голубых глаз, исполненный бесконечного презрения. Высокая и бледная, она даже в замаранном, когда-то парадном платье выглядела настоящей красавицей, в отличие от аляповатых куколок-сестер. Но те видели в ней только служанку, нелепую и смешную в этом старом платье из золотисто-бурого бархата с узором из красных цветов, а изысканная красота Чернавки их лишь забавляла. Со сводными сёстрами Чернавка давно перестала разговаривать — Жюстина и Жюльетта всё равно смотрели на неё, как на шута. Поэтому она молча выжала тряпку нежными белыми ручками, и, одернув засаленные кружева на рукавах, выскользнула за дверь спальни сестёр. Деревянные башмаки застучали на лестнице, затем всё затихло — Чернавка ушла из дома. В этот же холодный пасмурный день сын короля Людвиг, болезненный юноша с меланхоличным лицом, снова покинул дворец, собираясь прогуляться в лесу. Он знал, что в городе его кличут сумасшедшим, и ради предосторожности одевался на прогулки как простой горожанин. Сдвинув треугольную шляпу на нос, он шёл по городу в одиночестве, надеясь, что никто не узнает его. Он искоса глядел по сторонам, но видел только кукол вместо людей, картонные домики вместо зданий, и криво нарисованные декорации вместо привычного пейзажа. По полотну серого неба вдали струями стекала грязная вода, собираясь лужами на линии горизонта. Стояла зима, но никто ещё не видел ни одной снежинки. Трава такая же зелёная, как весной, только деревья чёрные и обнажённые, тянулись друг к другу узловатыми ветвями через толщу сухого холодного воздуха. Мирок застыл, как под стеклом. На мгновение Людвиг остановился у прилавка торговки фруктами, и ему показалось, что блестящие яблоки сделаны из папье-маше. Какая-то горожанка в чепце и чёрной юбке с оборками нечаянно толкнула его. К груди она прижимала комок тряпок, который кричал, как ребёнок. Людвиг поспешил скрыться в лесу, хотя в такую погоду лес создавал жалкое и печальное впечатление. Принц захотел уйти подальше в чащу, но деревья в той части леса оказались нарисованными. Он вздохнул и присел на бревно, театрально уложенное посреди полянки. Где-то вдали, между вырезанными из чёрного картона деревьями, лежало зеркальце озера. Принц думал, что остался совсем один, но в этот момент на бревно рядом с ним бесшумно упала девушка и заплакала, не замечая его. Людвиг, добрая душа, осторожно приблизился, чтобы утешить её, но девушка отшатнулась в испуге. Людвига поразила красота её тонкого заплаканного лица — он загляделся и не заметил её странного облачения. — Не трогайте меня, — сквозь зубы прошептала Чернавка (это была она) и протянула руку, отстраняясь от незнакомца. Она не знала, как выглядит принц, да и не до этого ей было — Чернавка испугалась его, как и всякого мужчину, но убегать почему-то не стала. Людвиг тоже не желал уходить. Наоборот, с галантностью, которой от него не мог добиться ни один гувернёр, поклонился и назвал своё имя. Упоминать титул было бессмысленно. Девушка в ответ сделала реверанс, взявшись за края засаленной бархатной юбки, и сухо представилась: — Кларисса. Когда-то она вытащила обручи из нижних юбок этого платья, чтобы справиться с работой по дому, но даже сейчас, в деревянных башмаках и с растрёпанной прической, выглядела настоящей дамой. Лицо у неё уж точно было аристократическое. Людвиг, неприятно пораженный видом её башмаков, невольно задумался, что же заставило благородную на вид особу так опуститься. Между тем Чернавка - Кларисса оправилась от слёз и прямо глядела в тусклые серые глаза незнакомца. Он оказался меньше её ростом и совсем безопасный. С таким можно было и поговорить. Она вновь села рядом, забыв, что пришла в лес порыдать от души, и ожидающе взглянула на принца. — И как вы не боитесь гулять одна в столь сумрачном лесу? — Спросил Людвиг, не зная, с чего начать разговор. — Мачеха выгнала меня, — равнодушно ответила Кларисса, скрестив под широкой юбкой маленькие ножки. — Придётся вернуться, ведь у меня нет другого дома. Хотя лучше и не возвращаться – пусть я и умру здесь от холода, но я больше не буду терпеть такого скотского к себе отношения. Людвиг похолодел — любого человека мог объять страх от этих слов. Он настолько растерялся перед прямотой Клариссы, что смог только выдавить: — Могу ли я вам помочь?— Не думаю. – Кларисса поднялась со ствола так, как в салоне встаёт с кресла дама. — Но я благодарна Вам за утешение, господин Людвиг. Прощайте. — Прощайте, — глухо вымолвил принц и ещё долго смотрел на мелькающую между деревьями бархатную юбку. В эту минуту Людвиг ощущал себя так, словно не принадлежал сам себе. Бросившись в объятия шумного города, он не мог перестать думать об этой странной девушке и её диких словах. Пылкое воображение предлагало Людвигу самые причудливые версии истории злоключений Клариссы, но он отвергал их одну за другой. Голова под будничным париком горела, а сердце бешено колотилось. Он влюбился. Посреди торговой площади Людвиг остановился — вдохнуть приятного холодного воздуха, который сильно щипал лицо. Здесь готовились к рождественской ярмарке, ведь Рождество всё равно должно было наступить, несмотря на бесснежную зиму. Везде устанавливались яркие бумажные палатки, и посреди площади уже стояла огромная зелёная ель из проволоки и мишуры, правда, ещё не украшенная. «Люди рады, — подумал Людвиг, рассеянно глядя на городскую суету, — каждый ждет от Рождества чуда, тайны, волшебства, хотя теперь исчезли волшебники. И я тоже... жду». Он вздохнул и прибавил шагу. Вдали показался дворец — сборный макет. Стены в местах склееных клапанов размокли и расходились. Мимо лакеев, механически открывавших двери, Людвиг торопливо поднялся на самый верх, в уютную башню со стеклянной крышей, надеясь найти отдохновение в уединенных мечтаниях, и замер на пороге, когда увидел в своём храме отца-короля. Дряхлый старик в сиреневом камзоле, чьё иссохшее лицо тонуло в кудрях рыжего парика, сидел на обитом шелком диване и пристально глядел на оторопевшего сына, пожевывая губами — недобрый знак. — Вы опять были в лесу, Ваше Высочество? — Удивительно твердым для своего вида голосом спросил король Людвига. В этом официальном обращении не было ничего хорошего. Людвиг кивнул — он догадывался, зачем отец позвал его сюда и стал допрашивать. — И с Вами ничего не произошло? — Король приподнял бровь, придавая этим особенный смысл своим словам, но Людвиг солгал: — Ровным счётом ничего, Ваше Величество. Юноша не видел, что лицо у него в этот момент загорелось, и не понял, почему король смог упрекнуть его в укрывательстве правды: — Вы лжёте, сын мой. Лучше посмотрите Нам в глаза и расскажите, с кем Вы говорили в лесу. Людвиг нервно одёрнул кружевные манжеты. Это была дурная привычка, от которой кружева на манжетах рукавов истрепывались так быстро, как штаны деревенского сорванца. Глядеть в глаза королю и говорить о том, что творится в душе – этого боялись все, и даже закоренелые преступники не выдерживали прямого взгляда спокойных желтоватых глаз короля. Людвиг догадывался, что его уютная башня с шелковым диваном и гобеленом с пастушкой служила королю не хуже, чем комната пыток. Здесь рассказывали всё, и сырые стены бухли от тайн. Юный Людвиг не мог предугадать, что скажет отец. Другого выхода, как признаться, не было. Он рассказал обо всём. — Любопытный случай, — так же спокойно заключил король. — Вы говорите, что она не похожа на служанку? Людвиг, боясь нарушить благодушное молчание отца лишними догадками, мог только кивать. Он боялся услышать ответ, но последующие слова отца удивили и обрадовали его: — Мы как раз думали устроить к Рождеству бал, на который Мы созовём всех почтенных людей с их дочерьми. Бал будет длиться три ночи, и за это время Вы наверняка найдёте эту девушку — вдруг она окажется среди гостей? Ведь Вы влюблёны в неё, не так ли? Людвиг лишь покраснел в ответ на это бесцеремонное предположение, смущённо поблагодарил отца и поспешно ушёл в тронный зал, ибо королю его башня понравилась. А король между тем распорядился о предстоящем празднике. В этот же день в городе появились гонцы в костюмах из атласа в сиреневую и пунцовую полоску — любимых цветов короля. Они разносили приглашения по богатым домам и, переступая очередную дверь, вглядывались в бледные лица дворянских девушек. Много среди них было высоких шатенок с голубыми глазами, но ни одна из них не носила деревянных башмаков и бархатного платья, в то время как Людвиг жаждал увидеть на балу именно такую. К счастью, вместе с гонцами ходил наставник принца, Алидоро, человек уже немолодой и хитрый. Он тоже выслушал рассказ Людвига и решил, что таинственная Кларисса должна быть нелюбимой родственницей человека жестокосердного, имеющего родных детей, которым нет дела до сводной сестры. Однако Алидоро и гонцы не нашли ни такой девушки, ни такой семьи. В списке знатных горожан осталась ещё одна фамилия. Отвесив на пороге поклон сотый, в то и тысячный раз за день раз за этот день, Алидоро обратился к встретившей его женщине со словами: — По высочайшему распоряжению Его Величества, король через несколько дней устраивает бал, приуроченный к Рождеству, на который приглашает всех почтенных людей города с их дочерьми. — Вот как? — Удивлённо произнесла эта женщина, смеряя Алидоро проницательным взглядом больших голубых глаз. — Стало быть мне, Клариссе, дочери фон Аппельвайгера, вы тоже дадите приглашение? Оторопевший Алидоро не сумел даже ответить, когда из уст девушки вырвалась фамилия давно умершего дворцового казначея. Он взглянул на юную госпожу фон Аппельвайгер, как она называла себя, и увидел, сколь достойно она держится в поношенном бархатном платье и деревянных башмаках. Та самая, которую искал Людвиг. Алидоро вспыхнул и хотел незаметно передать девушке ещё одно приглашение, запасное, которое носил на случай встречи с ней — но в этот момент в прихожую ворвался сварливый женский голос: — Чернавка, с кем это ты разговариваешь? «Чернавка? — Опешил Алидоро. — Её должны звать Клариссой!» Кларисса, услышав голос мачехи, поспешно села на каменный пол у изразцовой печи в углу, но весь её напряжённый вид говорил, что она продолжает участвовать в разговоре. Вслед за голосом перед Алидоро предстала низенькая женщина с жёлтыми волосами, уложенными тщательными буклями. В ушах её болтались жемчужные серьги из позеленевшего серебра. Так же белокуры были две девушки, любопытно глядевшие из-за дверного косяка, но на них Алидоро не обратил внимания. Он впустил гонцов раздать три приглашения, и, когда благородная дама прощалась с ним, изъявил желание, чтобы его проводила девушка, сидевшая у печи в куче золы — Алидоро даже в мыслях не мог назвать её служанкой. Хозяйка дома очень удивилась этой скромной просьбе, и, видно, хотела даже запретить служанке смотреть на знатного господина. Но Чернавку всё же отпустили с ним, дав вдовесок целую груду поручений. Чернавка взяла корзину для покупок с таким видом, будто несла ридикюль, и вместе с Алидоро вышла на холодную улицу. Придворному в его тёплой шляпе и длинном плаще стало холодно при виде обнаженных плеч девушки — он отпустил гонцов и пригласил её в карету, не боясь, что Чернавка испачкает обивку своим грязным платьем. Кларисса внимательно и любезно глядела на пожилого господина, который без напоминаний решил согреть её — Алидоро, крепкий коренастый мужчина со жгучими южными чертами, показался ей куда интереснее бесцветного принца. — И как же так получилось, что вы, дочь казначея, оказались в столь унизительном положении? — Он приступил к разговору сразу же, как Кларисса захлопнула за собой дверь кареты. — Я вижу в вашем личике знакомые черты, но в упор не помню, что же приключилось с вашей матушкой. Кларисса взглянула на него, прежде чем говорить — действительно, ей не показалось, но под треуголкой Алидоро не носил парика. Пробивающаяся седина прекрасно заменяла ему пудру. На такого человека ей не было жаль потратить своё время, и девушка прямо ответила: — Когда моя почтенная матушка отошла к праотцам, отец привёл новую жену с двумя дочерьми. Они меня сразу невзлюбили, может, за то, что я красивее их. Госпожа своим ужасным характером и отца свела в могилу, и когда позаботиться обо мне стало некому, решила сделать меня служанкой. Господин наставник, вы знаете, что женщина — существо безвольное, особенно в моём положении. Вести хозяйство я умею, но не убираться. Если бы моим сводным сёстрам не становилось смешно при взгляде на меня, мачеха избавилась бы от меня другим способом. Она сложила на коленях маленькие белые ручки, ещё не успевшие испортиться от тяжёлой работы, и выглянула в щель между занавесью на окне кареты и стеклом. Алидоро, не ожидавший подобной непосредственности, лишь протянул: — Да, я сразу заметил, что вы привыкли держать в руках веер, а не метлу. — Это очень приятное занятие, — холодно улыбнулась Кларисса. Теперь, в тусклом рассеянном свете, Алидоро наконец-то смог разглядеть её черты, в которых всё вдруг напомнило наставнику знатную даму, которую он любил. Да, когда-то в молодости он так же близко видел и эту стройную фигуру, и молочно-белую кожу в широком вырезе платья, и большие прозрачные глаза — Кларисса показалась ему точной копией своей матери, Доры, любимой камеристки королевы и жены казначея. Это не могло оказаться простым сходством — Алидоро знал, когда люди говорят правду, и потому решил спросить: — В таком случае, госпожа фон Аппельвайгер, могу ли я спросить, не встречали ли вы когда-нибудь молодого человека по имени Людвиг? — Встречала, — без всякого кокетства ответила Кларисса, припоминая юношу из леса. — Вчера это было. Со мной в лесу познакомился любезный молодой человек, но он даже не подумал о том, что мне могло быть холодно, в отличие от вас, — она нежно взглянула на Алидоро, в точности копируя взгляд своей матери. Но мужчина не обрадовался комплименту и нахмурился: — Вчера вы говорили с Его Высочеством. Кларисса понимающе поджала губки, но лицо её вмиг приняло столь разочарованное выражение, что Алидоро стало обидно за принца, которого он сам не слишком любил. Но вслух он произнёс, ничуть не удивленный, что Клариссу не тронуло внимание Людвига: — Его Высочество влюблён в вас и хочет вас увидеть. Этот бал устраивается только ради вас одной. — Право, мне даже неловко... — Кларисса смущённо опустила голову, окончательно очаровав Алидоро. — Для меня будет огромной честью присутствовать на этом балу, но идти на него мне не в чем. У меня есть старые платья матери, но они совершенно вышли из моды, — припомнила она, — да и то, мачеха приказала пустить их на тряпки. Я самая настоящая Чернавка теперь, — она грустно вздохнула и обеспокоено принялась гладить ручку корзины. — Дворцовые портные обо всём позаботятся, — заверил её Алидоро. — У вас будет и платье, и туфельки, и всё, что полагается молодой знатной даме. — Забрать вас из дома приеду я. Кларисса счастливо кивнула, сжимая ручку корзины. Карета остановилась на безлюдной улице, где едва был слышен шум городского рынка. Она поспешно спрятала за кружева корсажа приглашение и выскочила из кареты, одарив Алидоро обольстительной улыбкой, но руку целовать не позволила. Мать воспитала её как настоящую даму. Отбирая на рынке нужную провизию, Кларисса не могла спрятать от торговок счастливой рассеянной улыбки. Она не думала ни о принце, ни об Алидоро, который вёл себя как настоящая добрая фея — она от души радовалась, что наконец-то сможет три ночи подряд оттанцевать на балу в красивом платье, как в былые времена, и хотя бы ненадолго забыть то унижение, что ей причиняли дома. «Может быть, Алидоро смог бы вернуть мне прежний титул и восстановить меня в правах, — задумалась Кларисса, возвращаясь домой с тяжёлой корзиной. — Стать супругой принца было бы идеально, пусть я никогда и не метила в королевы. Мне уже двадцать три, выходить замуж поздно, а принц явно моложе меня. Но как же мне хочется снова иметь возможность хотя бы переодеваться три раза в день!» Разложив дома покупки наравне со слугами, которыми она сама когда-то помыкала, Кларисса спряталась в своей каморке под самой крышей и каждый раз, как выдавалась свободная минутка, любовалась приглашением. Блестящая бумага, кудрявый шрифт, затейливый орнамент по краям — Кларисса хорошо помнила эти приглашения из детства. Мать часто получала такие же. Ещё раз полюбовавшись на судьбоносную бумажку, она вновь спрятала её за корсажем и спустилась к сёстрам — помочь им приготовиться к балу. Во дворце в этот же день начали приготовления — ими заведовал церемониймейстер, но Алидоро счёл своим долгом вмешаться. Он происходил родом из лежащей к югу виноградной страны, где знали толк в устроении праздников. В здешнем же унылом краю никогда не могли размахнуться в полную силу. Стоило Алидоро взяться за праздник, вялый кукольный мирок зашумел — около дворца громоздились телеги с бархатной бумагой, чтобы накрывать скатерти, блестящей обёрточной бумагой, чтобы заново оклеить стены, и ворохами роскошных тканей, чтобы пошить новые платья придворным дамам. Всё должно было быть устроено по высшему разряду. Король тем временем высчитывал, во сколько ему обойдётся это торжество, слишком роскошное для города, но думал о другом. Правда, думать за него мог главный дворцовый эконом, но король любил возиться с цифрами. Однако сейчас сосредоточиться на цифрах оказалось тяжело — король часто отрывался и подолгу глядел на портрет королевы. Жаль, она не дожила до сегодняшнего дня — король мог только любоваться её хрупким обликом, который успел запечатлеть художник, вместе с ней и Алидоро приехавший из солнечной виноградной страны. Привыкшая к солнцу, на холодной сырой родине своего суженого королева размокла, истлела, пошла жёлтыми пятнами, и лейб-медику не оставалось ничего, как маленькими ножницами разрезать королеву на кусочки вместе с роскошными нарядами, дабы не пугать придворных зрелищем гниения в собственном теле. Пока король распоряжался финансами, Алидоро расхаживал по залу для танцев, наблюдая, как рабочие раскатывают по блестящему полу свежие ковры, но мыслями находился всё ещё в доме казначея, рядом с прекрасной Клариссой. Необычная девушка произвела впечатление и на него. Наставник принца вдруг почувствовал себя совсем молодым человеком, его охватило приятное волнение. Алидоро боялся признаваться себе, что так опрометчиво проникся страстью к незнакомой девушке, но это ощущение приходило к нему слишком часто, чтобы ошибаться. Алидоро влюблялся часто, но быстро охладевал к предмету своего обожания. Его любовь не была нежно-романтической, в ней он признавал только чувственность. Прямой и грубый, он не отличался ни галантностью, ни приятной наружностью, ни изысканными манерами. Однако же на своего воспитанника он влиял самым положительным образом. — Так вы нашли её? — Сходу приступил к волнующему его предмету принц, оставшись наедине с наставником в зале для фехтования. — Нашли, — не желая вдаваться в подробности, сухо ответил Алидоро, отражая неверный удар. Принц пришёл в такую радость от этих слов, что выронил шпагу и бросился к оторопевшему наставнику на грудь. — Так пусть ей отошлют два самых красивых платья! — С детской горячностью воскликнул принц, отстраняясь, и принялся воинственно размахивать шпагой. — Пусть она затмит всех женщин на балу и станет моей женой! — Серебряное как Луна и золотое как Солнце подойдёт? — Добродушно осведомился Алидоро. В этих вопросах принц мог ему доверять. Прошло несколько дней, и пока во дворце все готовились к балу, Клариссе работы тоже было по горло. Она чистила платья сестёр, перешивала и резала, в то время как Жюстина и Жюльетта только и говорили о том, как заполучат внимание принца. К Клариссе они относились по-прежнему, но девушка честно постаралась сделать так, чтобы на балу они оказались не хуже других. Поэтому Жюльетта собралась на бал в зелёном бархатном платье, которое так подчеркивало цвет её глаз, а Жюстина выбрала золотистый шёлк. Шляпки и ридикюли они выбирали точно в тон, и, когда перед выходом девушки облачились в расшитые серебром плащи, Клариссе даже стало приятно, что у неё такие хорошенькие сёстры. Но они, не в силах терпеть, уехали вместе с мачехой веселиться во дворец, и Кларисса осталась одна. Время стояло уже позднее, но Алидоро, обещавший появиться, всё не давал о себе знать. Кларисса уже думала бросить приглашение в золу, как в дверь требовательно постучали. На пороге стоял Алидоро в сопровождении двух лакеев — один держал картонку с платьем и ларец с украшениями, другой протянул пораженной Клариссе пару сверкающих туфелек на бархатной подушечке. — Переодевайтесь, — тихо потребовал Алидоро. — Принц ждёт вас. Подхватив подарки, Кларисса вихрем ворвалась в спальню сестёр — переодеваться в своей каморке казалось ей верхом неуважения к тем вещам, что прислал Алидоро. А вещи оказались прекрасны. Из картонки девушка извлекла два парчовых платья — золотое и серебряное — расшитых стеклярусом и канителью так густо, что они сверкали, как драгоценности. Веера, наколка для волос и украшения нисколько не уступали им — Кларисса на мгновение замерла, не зная, что будет лучше, но, поколебавшись, решила для первого вечера одеться в золотое. При взгляде на эту красоту у неё начинали гореть щёки и сверкать глаза — Кларисса всё ещё не могла поверить, что вся эта красота — для неё. Алидоро долго ждал её — он не знал, насколько трудно знатным дамам одеваться. Вместе со слугами он стоял на пороге, с нетерпением поджидая Клариссу. Наконец, дверь одной из комнат заскрипела, открываясь, и Алидоро увидел девушку во всём её праздничном великолепии. Но вместо восторга перед этой красавицей, раззолоченной так, что глаза слезились, его вдруг охватил не то испуг, не то удивление — Алидоро показалось, что перед ним стоит призрак жены казначея Дорины фон Аппельвайгер, до того сейчас Кларисса стала похожа на неё. Парадный наряд преобразил её до неузнаваемости. В высоко зачёсанных каштановых волосах, припорошенных золотой пудрой, сияла золотая диадема с изображением Солнца. Золотые цепочки опоясывали длинную белую шею. На мочках ушей каплями родниковой воды сверкали бриллианты, особенно крупный камень на цепочке замер в ложбинке между грудей. О платье Алидоро ничего не мог сказать, ибо Кларисса набросила чёрный плащ, расшитый серебряными звёздами. Но в обрамлении этой ослепительной металлической красоты бледное лицо Клариссы казалось фарфоровым, неживым, а кукольная красота отталкивала и пугала. Чтобы не растеряться, Алидоро указал на роскошную карету и выдохнул: — Едем! По дороге Кларисса молчала, поглощённая разглядыванием своего роскошного наряда, но изредка бросала на любующегося ей Алидоро глубокий, внимательный взгляд. В этот момент охолодевшая за время унижения душа Клариссы начала просыпаться — с душевным волнением девушка глядела на пожилого учёного, видела в нём совсем другого человека — пылкого, с замёрзшим от зимнего холода сердцем. Алидоро выглядел лет на пятьдесят. Коренастый и крепкий, в простом камзоле из чёрного бархата, он не производил впечатления придворного, парик не скрывал его густых чёрных волос. Чёрные миндалевидные глаза под густыми бровями были холодны. Длинный нос, большой рот, сужающийся кверху лоб. Но, несмотря на эту внешность, в Алидоро не было ничего отталкивающего, и Кларисса поняла, что он нравится ей. А Алидоро глядел на неё, чувствуя, как всё сильнее и сильнее разгорается любовь в его сердце к самому прекрасному созданию в мире. За скованной льдом рекой появился королевский дворец с освещёнными окнами. Над его крышей с грохотом разрывались пёстрые огни фейерверков. Даже с улицы было слышно, как ликуют внутри люди. Карета проехала по каменному мосту, чугунные узоры которого отчётливо вырисовывались на фоне только что выпавшего снега, и остановилась перед великолепными воротами. Алидоро помог выйти из кареты Клариссе, которая видела это всё не первый раз — выросла она при дворе — провёл во дворец, не переставая восторгаться тому, как непринужденно она ведёт себя. Лакеи распахивали перед ними двери, а придворные и гости раскланивались, поражённые красотой и нарядом незнакомой девушки, которую Алидоро нежно держал за кончики пальцев. А Людвиг в танцевальном зале неподвижно стоял рядом с троном короля и в ожидании Клариссы мучался невыносимой скукой, устало глядя на бесчисленных девушек, которые толпились в зале, ожидая танцев и знаков внимания от принца. Людвиг, как и отец, был не в духе — короля раздражал шумный бал и ярко одетые гости, а принц боялся, что Кларисса не понравится ему. Он ждал только её, а множество девушек обдавали его потоками нежных взглядов, неприятных, как холодный душ. Каждая бросала на принца долгий взгляд, каждая думала, что только её он возьмёт в жёны. Но юноша думал только о Клариссе. Он оглядывал зал, но не видел ни одной девушки похожей на неё. Король знал, кого он ищет, и помнил, что сам послал Алидоро за Клариссой — устроить сыну сюрприз и самому полюбоваться на необыкновенную, по словам Алидоро и Людвига, красавицу. Когда Людвиг отчаялся ждать, церемониймейстер провозгласил: — Кларисса фон Аппельвайгер! Сердце Людвига едва не выпрыгнуло из груди, когда Алидоро подвёл к нему роскошно одетую красавицу. Но принц и не подумал замечать её наряд — он взглянул в лукавые голубые глаза и сразу узнал её. А Кларисса, сохраняя вид величественный и холодный, изучала принца. Миниатюрный Людвиг в его зелёном шёлковом камзоле с серебряными розами и напудренном парике показался ей робким и нерешительным. Она незаметно для самой себя подумала об Алидоро, который уже ускользнул вглубь зала, и приветливо протянула руку застывшему от неожиданности принцу: — Пойдёмте танцевать, Ваше Высочество! Или Вы не узнали меня? Король улыбнулся, наблюдая за ними. Людвиг осторожно обхватил маленькую белую ручку, не веря, что эта благородная дама и есть та Чернавка, девушка из леса, которую он полюбил. — Узнал, — тихо произнёс он, уводя её в гущу танцующих. Алидоро скользил по блестящему паркету вместе с Жюстиной, но совсем не смотрел на партнёршу, ища взглядом Клариссу. Стоило ему заметить в пёстрой толпе золотое платье, как прекрасное видение исчезало. Мачеха Клариссы угостила его вином, и в мыслях Алидоро все чувства смешались в нестерпимо яркий гудящий водоворот. Он оттолкнул Жюстину и ушел в самую тихую комнату дворца, не вынося того, что Кларисса предпочла ему Людвига. Людвиг не хотел больше находиться среди гостей, и привёл возлюбленную на полукруглый балкон с массивными перилами. Тёмные фигуры молодых людей силуэтами выделялись на фоне большого окна, стёкла которого прихотью освещения приобрели красный цвет. Кларисса, закрыв лицо веером, глядела на первый снег, сверкавший под лунным светом. Зима наступила, и вся природа приветствовала её. Ветви деревьев, засыпанные снегом, были точно сахарные. С затянутого пушистыми облаками неба медленно падали снежинки. Одна из них упала на платье Клариссы, и Людвиг удивился строгости и правильности её линий, её холодной красоте. Трепеща, он осторожно коснулся платья Клариссы. Она повернулась к нему, и юноша понял, что они с Клариссой бесконечно далеки друг от друга. Залитая лунным светом, который в эту ночь придавал всему вид призрачный и нереальный, Кларисса показалась ему бесчувственной куклой, а её большие прозрачные глаза блестели мертвенно, точно стеклянные. — Я думаю, нам нужно вернуться, — произнесла она, и низкий звук её голоса обдал Людвига холодом. — Гости будут скучать без вас, Ваше Высочество. В душном зале музыканты играли без устали — танцы были в разгаре. Людвиг не хотел возвращаться к гостям, но подчинился Клариссе, надеясь понравиться ей. Они танцевали вместе всю ночь, благо Кларисса позволила ему это. Иногда мимо них юношески быстро проносился в танце Алидоро, каждый раз с разными дамами. Несчастный учёный тоже хотел кружиться только с Клариссой, но, видя рядом с ней Фридриха, скрежетал зубами и выделывал задорные антраша. Вскоре это ему наскучило, и, избавив принца от своего надзора, ушёл играть в фараон с гостями - мужчинами, чтобы сохранить трезвый ум и на рассвете отвезти Клариссу домой. На востоке забрезжила заря — красно-желтая, как бывает только зимой. Исплясавшиеся гости давно разъехались по домам, а печальный Людвиг ходил по опустевшим залам и тосковал. Ему не хотелось признаваться себе в том, что он не понравился Клариссе, и что он сам нашёл её сегодня холодной и равнодушной. Под утро они расстались. Кларисса ушла вместе с Алидоро, смертельно ранив этим сердце Людвига. Молоденькая фрейлина, нестерпимо шурша юбками, подкралась к принцу и робко пролепетала: — Ваше Высочество, король зовёт вас. Людвиг, снова боясь всего самого худшего, прокрался к отцу  в кабинет. Измученный балом король без парика сидел на кривоногом диванчике, придерживая повязанную голову, и попросил сына присесть. «Неужели сейчас опять начнутся эти никому не нужные речи?» — Подумал юноша, садясь рядом, и опасливо взглянул отцу в лицо. — Скажи, сын мой, — начал король, отбрасывая всякий официоз, — та благородная дама, с которой ты танцевал два вечера, и есть твоя таинственная возлюбленная из леса? — Да. Она не нравится вам, отец? — С горечью произнёс Людвиг, ибо в словах отца ему послышались упрёк и ирония. «И как я мог влюбиться в эту бездушную куклу? — Терзался юноша. — Она, такая сухая и чопорная, никак не может быть той лесной девушкой!» — Выслушай меня до конца, — мягко ответил король. – Я не имею ничего против вашего союза. Да, мне самому почудилось в ней что-то потустороннее – не удивляйся, как я проник в твои мысли – но хотелось бы рассказать одну историю, которая касается и Клариссы, и тебя, и меня, и твоего наставника. Я держал её в памяти целых двадцать лет, потому что моё положение не позволяло говорить о таких вещах. Вот что это была за история. Мне было тогда пятьдесят лет, я похоронил нескольких жён и уже собрался передать управление королевством своему казначею. Всё свободное время я отдавал охоте, ибо думал, что умру совсем скоро. Дни проходили в беззаботных пирах и развлечениях, умереть как-то не получалось, и вдруг к нам прибыла принцесса из страны винограда, которая, о боже, должна была стать моей женой. После оказалось, что об этом позаботился казначей, такой же одинокий холостяк. Весьма недовольный — каково же в старости обзаводиться супругой — я всё же поспешил навстречу принцессе, чтобы организовать ей приём по чести. Всё оказалось так, как я и думал. Она была прехорошенькая, но слишком юная – ей едва исполнилось пятнадцать лет, с ней было совершенно не о чем разговаривать, и она падала в обморок, когда откупоривали бутылки с шампанским. Но куда большее впечатление на меня произвела её камеристка, Дорина. Да и не только меня одного — она поразила весь двор! Ей было лет под тридцать, но казалось она старше. Может, потому, что выражение её правильного лица всегда оставалось холодным и довольно жёстким. И держала она себя необыкновенно величественно. Её можно было бы назвать красавицей, если бы не то, что её кожа имела какой-то серый мертвенный оттенок, и лоб пересекала длинная вертикальная морщина. Она очень редко улыбалась, а если и удавалось кому-то её развеселить, то она растягивала губы в такой гримасе, что становилось немного жутко. Со всеми она обращалась сурово и холодно. Даже принцесса никогда ей не приказывала — только робко просила. Я оробел, когда она со мной поздоровалась, но быстро перестал заискивать перед Дориной и скоро пригласил её на охоту. Может, это мне казалось, но я понравился Дорине. Мы много говорили. С ней можно было разговаривать обо всём на свете: о театре, о механике, об астрономии, об охоте, о литературе, о картах, о борзых собаках, о строительстве и даже о военных действиях. И не то, что Дорина только поддакивала, она сама многое знала и сама говорила больше, чем я. Посреди этой милой болтовни я заметил, что был один человек, к которому Дорина относилась не так, как к другим — я мог назвать это обращение нежностью. Это был Алидоро, воспитатель принцессы. Он был ровесник Дорины и такой странным, что казался мне то старцем, то мальчишкой. Я до сих пор не разобрался, кто он на самом деле – поэт, астроном, учёный, музыкант, танцор, акробат или актёр. Наружность у него была довольно дурная, также как и манеры, но, тем не менее, он пробуждал во всех самую горячую симпатию. Он не носил парика, ходил вприпрыжку, говорил сам с собой, чрезмерно любил пунш и звёздное небо. Случайно я увидел, как он о чём-то говорил с Дориной, и она засмеялась так мило, звонко, и следа не было от той страшной принуждённой улыбки. Тогда она заключила Алидоро в свои объятия и принялась осыпать его самыми нежными поцелуями. В тот момент я бешено ревновал её, хотя, сам не желая того, полюбил её. Мы очень весело охотились, загнали двух зайцев, как вдруг из чащи вышел огромный медведь. Он заревел, распугал людей, собак! Всем стало страшно, но тут Дорина, слабая женщина, взяла ружьё и застрелила медведя. Трудно описать, то чувство, что мы все тогда испытали, увидев это. Когда другие люди об этом узнали, то стали обращаться с ней подчёркнуто осторожно — они боялись прогневить её. Вдруг Дорина с таким же равнодушием могла убить человека? Один Алидоро её не боялся. Часто я слышал, что в её присутствии он отпускал такие вещи, что впору было бы казнить его. Дорина в ответ на это только смеялась и целовала его, а сгорал от ревности. Я не мог очаровать её, как ни старался, и мне оставалось только завидовать счастливому Алидоро. Пока я так терзался, наблюдая за чужой любовью, меня успели сосватать, помолвить и обвенчать, но для меня ничто не изменилось. Я по-прежнему любил Дорину, а ей был нужен только сумасбродный Алидоро. Мне было очень плохо от этого. Однажды, на празднике, я пригласил её на танец. Она согласилась, и как я был тогда счастлив! Я был готов кружиться в её объятиях, целую вечность. Но каково было моё изумление, когда после бала ко мне подскочил Алидоро и заявил, что намерен драться со мной на дуэли! Я пришёл в ужас от такой наглости и отвесил ему пощёчину. Он разозлился и принялся кричать что-то на своём языке. Я ничего не понял, но если бы знал этот язык, я убил бы Алидоро на месте, потому что его слова оказались самой грубой бранью. Под конец он крикнул, что я глупец, ревнивец и трус, и вытащил шпагу. Я был вынужден драться, хотя другой правитель просто приказал бы повесить Алидоро. Тогда я ранил его в грудь, и боялся, что убил его, но рана была не смертельная. Он быстро выздоровел, но около плеча остался безобразный шрам. А после этой дуэли всё пошло в тартарары. Дорина вышла замуж за казначея, и это сблизило меня с Алидоро. Вскоре у неё появилась дочь, одно лицо с ней. Часто видел их обеих при дворе. Потом Дорина с дочерью пропала. А вскоре умерла и королева, когда родила тебя. Король замолчал, и, глубоко вздохнув, взглянул на пораженного Людвига, который слушал его внимательно, боясь проронить хоть звук. — Это всё, что я хотел рассказать. Кларисса – дочь моей возлюбленной Дорины. Ты любишь её, так будь счастлив с ней. Иди. Юноша вышел, не чувствуя земли под ногами. Странным показалось ему, что он, узнав о настоящем прошлом Клариссы, более не чувствовал себя счастливым, хотя сегодня вечером он опять увидел бы её. Да, она обязательно должна была придти, и принц надеялся, что будет глядеть на неё трезвыми глазами. За окном кружились снежинки, слипшиеся парами, словно в новомодном вальсе, который считали неприличным танцем, когда Кларисса вернулась домой вместе с сёстрами — не вместе, она специально подошла позже, чтобы их поразить. Можно было представить удивление Жюстины и Жюльетты при виде появившейся на пороге их дома статной величественной дамы в золотом парчовом платье, сверкающем, как Солнце. А ведь ещё днём эта дама чистила сёстрам туфли, стараясь не замарать их своими грязными манжетами. — Доброй ночи, сестрички, — с ядовитым дружелюбием поздоровалась Кларисса, снимая плащ и передавая его стоявшему на пороге слуге, который прикрыл глаза, ослеплённый её великолепием. Под поражёнными взглядами сестёр и выбежавшей на шум мачехи Кларисса прошла в спальню сестёр, где прежде жила сама, и безмятежно опустилась на кровать, распластав по ней свою роскошную юбку. Жюльетта и Жюстина удивлённо переглянулись и опустились перед ней на колени. Тут же острый носок туфельки - мюли ткнулся Жюльетте в лоб. Та опешила, а Жюстина проворно сняла истоптанную от танцев туфельку с маленькой ноги Клариссы. Девушка благодушно улыбнулась, и спокойно обратилась к вошедшей в спальню мачехе: — Вас что-то не устраивает? Вы удивлены, что ваша служанка получила покровительство королевской фамилии и танцевала с самим принцем? Я могла бы рассказать, почему я сделала это, только боюсь, как бы вы не распустили сплетен. Меж тем я имела большее  право посетить праздник, чем вы. Вы всего лишь торговка готовым платьем, а моя мать была камеристкой королевы. Сейчас, после танцев, у меня хорошее настроение, но лучше уходите сейчас, пока я не задушила вас этим ожерельем, — она дотронулась до жемчугов, в несколько слоёв обвивавших её длинную тонкую шею, и продолжала: — Мне всё равно, куда вы будете уходить, но отныне положение не позволяет мне находиться под одной крышей с людьми такого низкого происхождения, как вы. Никто не будет против этого — все слуги на моей стороне. А разве всё это время их у вас не было? Я только изображала несчастную Чернавку. Конечно, мне приходилось терпеть ваши грубости, но кто сказал, что я должна отвечать добром на зло? Мне было бы любопытно взглянуть на этого человека. На самом деле я не такая, как вы себе представляли. Георг! – Позвала она слугу, — верни этих важных дам туда, откуда они пришли! Слуга тут же оказался в спальне, и, взяв мачеху под руку, собрался и сёстрам указать на дверь — но Жюстина льстиво прильнула нежной щекой к ноге Клариссы и пролепетала, подняв на неё синие глаза: — Милая сестрица, позволь нам остаться! Мы согласны тебе прислуживать, но только не выгоняй нас на улицу! Жюльетта не очень хотела становиться служанкой, но решила поддержать сестру и улыбнулась Клариссе, поднимая на неё преданный взгляд больших лягушачьих глаз. — Тогда...я тоже останусь, — пробормотала побагровевшая мачеха, — хотя бы на правах кухарки. — А жить вы будете в моей каморке под крышей, — бессердечно распорядилась Кларисса, пока Жюстина и Жюльетта зарывались в её пышные нижние юбки, чтобы помочь госпоже снять чулки. Кларисса чувствовала себя великолепно. Оставшись одна, девушка с удовольствием посмотрела в зеркало на своё злое, дёргающееся нервной улыбкой отражение с мыслью: «Жизнь дочери камеристки королевы могла бы сложиться иначе, но не у меня». Кларисса всегда думала кратко, отбрасывая то, что проносилось в мыслях образами. Самым ярким образом в её мыслях был Алидоро, но о нем Кларисса старалась не думать — она понимала, что любит его и хочет увидеть его вновь. А Людвиг... К нему она не испытывала ровно ничего. К утру снег перестал идти, но было темно, как ночью, хотя изящный месяц не уходил с небосвода. И, окутанный его блеклым светом, Алидоро сочинял стихи, думая о Клариссе. Сонные гости расходились по домам совсем неохотно — следующая ночь должна была стать последним шумным праздником в уходящем году. Вечером это же дня, когда стемнело, Людвиг выскользнул из дворца в надежде встретить возлюбленную. Гости вновь прибывали, взбудораженные и откровенно скучающие без танцев и светских разговоров. Мимо затаившегося в саду Людвига проходили дамы в скромных тёмных плащах, тщательно закрывающих причёску и платье — но иной раз можно было разглядеть маленькую ножку в расшитой жемчугом туфельке или кружевные оборки подола. В темноте каждая дама казалась красивой. За воротами дворцового парка толпились кареты, где, поклевывая носом на козлах, ждали своих господ кучеры. Одна карета, большая и роскошная — явно из дворцового экипажа —заставила Людвига встрепенуться. Он подошёл к самой ограде и увидел, как из кареты на снег тяжело спрыгнул кто-то крепкий и низкий, с растрёпанной головой. «Алидоро!» — Он мог узнать наставника где угодно. Людвиг захотел подойти и сам вывести Клариссу, но на подножке показалась женская туфелька, сверкающая, как маленькая звезда, и Кларисса, опираясь на руку Алидоро, боязливо ступила в снег.Наставник взял девушку под руку и быстро повёл к боскету, от которого после лета остался навевавший жуть железный остов, больше не прикрытый листьями и стеблями. Людвиг почувствовал, что сейчас Кларисса не хочет его видеть. Теперь принц видел в Алидоро  соперника. А тот провёл заинтригованную Клариссу через боскет к одному из чёрных ходов дворца и открыл перед ней дверь в уединенные покои. В этой комнате имелось окно, выходившее в танцевальный зал, но тяжёлый занавес оказался задёрнут. Клариссе понравилась такая предосторожность, и она ласково улыбнулась мужчине, откидывая капюшон с высокой причёски. Сегодня, в последний вечер, она надела серебряное платье и была в нем так хороша, как окружённая звёздами Луна в ясную ночь. Алидоро немного растерялся перед ослепительной красотой Клариссы, но решился произнести то, что приберегал на эту ночь. Он поступил совсем близко и страстно прошептал: — Я предупреждаю вас, что сегодня вы станете супругой будущего короля, но пока вы ещё таковой не являетесь, я прошу вас сказать честно: питаете ли вы к нему сердечную склонность? — Нет, — твёрдо возразила Кларисса, понимая, к чему клонит влюбленный в неё наставник, но опомнившись, так же тихо спросила: — А теперь вы спросите, люблю ли я вас? И я отвечу – люблю. Алидоро, в мгновение простоявший, привлёк девушку к себе и шепнул: — Стало быть, вы согласны стать королевой только из честолюбия? А ведь наш Людвиг любит вас безумно, — прибавил он немного насмешливо. — Да. Я горда и честолюбива, — хихикнула Кларисса, зарываясь тоненькими пальцами в его густую шевелюру. Давно забытая ласка едва не лишила Алидоро самообладания, но он предложил: — А согласитесь бежать с безродным учёным? — Без малейших колебаний, — ответила Кларисса, с удовольствием целуя тонкие губы Алидоро. Тот едва успел остановить её и напомнить: — Однако же вас ждёт принц. Развлеките его этим вечером. Держась за руки, они вышли из комнаты к гостям с таким невозмутимым видом, будто между ними ничего не было. Оркестр заиграл полонез. Людвиг давно ждал её в зале для танцев. Девушки, жаждущие внимания принца, осадили его, как пчёлы цветок, но бросились врассыпную при виде Клариссы, чьё платье из серебряной парчи сверкало так ярко, что можно было обойтись без свечей. Всю ночь она танцевала с принцем, больше не боясь попадаться на глаза своим сёстрам — всё-таки, Кларисса пришла сюда во второй раз и во дворце чувствовала себя как дома. Людвиг, удивленный её раскованностью, так и не смог объясниться в своих чувствах — наоборот, присутствие Клариссы тяготило его. Людвиг ревниво наблюдал, как возлюбленная бросала на Алидоро долгие и нежные взгляды. Терпеть это было невмоготу, и когда один из слуг передал Клариссе поручение короля явиться к нему в кабинет, Людвиг испытал невероятное облегчение. Кларисса упорхнула от него с такой же лёгкостью, и, разгорячённая танцем, безмятежно прошла со слугой по притихшим залам. Мужчина растворил дверь одинокого кабинета, где коротал ночь король, уставший от музыки и шума. — Доброй ночи, Ваше Величество, — приветливо улыбнулась она, затворяя за собой дверь. В темноте кабинета её платье блистало, как стеклянный шар. Сидевший за круглым столом король — жёлтый сморщенный старик в шёлке и кружевах — поманил её пальцем. Кларисса без всякой робости присела напротив и, склонив головку, с любопытством взглянула на короля. Его тощее безбровое лицо со слезящимися глазами утопало в многочисленных буклях старомодного парика. Он казался совсем дряхлым, будто мог рассыпаться в прах от одного прикосновения. Кабинет ему соответствовал — он был такой маленький, что Кларисса почти всё помещение заполнила своей широкой юбкой. Король глядел на гостью с нескрываемым удовольствием, но отчего-то это слащавое выражение на старческом лице крайне не понравилось Клариссе. Она тут же распахнула веер, закрывая им почти обнаженную грудь. А король неожиданно твёрдым голосом начал: — Госпожа фон Аппельвайгер, Вам, должно быть известно, что при других условиях Вы не могли бы стать королевой. Но обстоятельства сложились в Вашу пользу, а мои ожидания перед вами оправдались. Я благословляю Ваш союз с Его Высочеством и радуюсь, что вы вступаете в него по велению сердца. Ваше благородное имя мне известно, посему любви вашей теперь нет преград. Кларисса слушала его с недоверием, понимая, что старый монарх разумеет под этим что-то другое. Словно он хотел пользоваться ей во время брака с Людвигом, как красивой куклой. Да и смотрел так пристально, словно пытался раздеть её взглядом. «Право, это не достойно его и не приличествует его положению», — не успела подумать Кларисса, как король вдруг поднялся и направился к ней неверными шагами. Им овладела страсть. Но не к Клариссе, а к возрождённой Дорине. Ведь перед ним сидела точная копия его прежней любимой. Если Дорина тогда не удостоила его вниманием, разве нельзя очаровать её сейчас, в новом теле? — Нет! Нет! — Вне себя от гнева едва не закричала Кларисса, когда мерзкие сморщенные пальцы забрались ей за корсаж, во влажную ложбинку между грудей. Она попыталась вскочить, чтобы распахнуть дверь кабинета и убежать, но лишь толкнула ногой подсвечник — он упал, и свет единственной свечи, и так горевшей с трудом, окончательно потух в густом ворсе ковра. Кабинет погрузился во мрак. — Пустите, — зашипела Кларисса, пытаясь вырваться и закрывая лицо, — вы позволяете себе слишком много! Даже при вашем положении! — Право же, не упрямьтесь, - шептал король, и передразнил её, больно потрепав напудренную щёку. — В вашем положении это глупо, другая бы радовалась. Кларисса неровно улыбнулась и, борясь с отвращением, подставила шею, чтобы король мог поцеловать её. Вдруг равнодушный лакей распахнул дверь, впуская шум и свет в тесный кабинет. Это послужило королю знаком взять Клариссу за руку и выйти вместе с ней туда, к людям. Они оказались в зале для танцев, на галерее под самым потолком. Множество гостей при их появлении в мгновение остановились, как замирают разноцветные бабочки на цветочной поляне. Казалось, тысячи глаз уставились на девушку, чувствовавшую себя не на своём месте. Ей хотелось быть там, внизу, затеряться среди толпы. Но Кларисса стояла от короля по левую руку, а Людвиг, непонятно как оказавшийся здесь, по правую. Бежать было некуда. Она сжала зубы и полными отчаяния глазами оглядела толпу. — Встречайте ваших новых короля и королеву — Людвига и Клариссу! Отныне править будут они! — Прокричал король, соединяя их руки. Клариссе показалось, что она опозорена навеки. Девушка тщетно искала взглядом Алидоро, но первыми увидела мачеху и сестёр, которые, поражённые, глядели на неё с такой завистью, что даже бумажные цветы в их причёсках стали вянуть. Кларисса с ненавистью посмотрела на лучившегося радостью Людвига, до боли стиснув ему руку. «Алидоро! Алидоро, спаси меня! » – Кричала её душа. За секунду перед тем, как потерять сознание от свалившегося на неё внимания, Кларисса увидела Алидоро. Он стоял вдали, за колонной, бледный, решительный и столь же ненавидящий Людвига, как она сама. Но быть вместе они не могли. Пока готовились к свадьбе, Кларисса не могла перестать плакать — Людвиг не давал ей покоя, в красках расписывая, как они будут жить вместе. Но девушка не хотела оказаться приложением к молодому королю. — Зато теперь вы можете переодеваться три раза в день, Ваше Высочество, — съязвила Жюльетта, вызвавшаяся помочь наряжать невесту. Она издевательски улыбнулась Клариссе, и продолжила пришивать к её ногам сверкающие туфли, расшитые жемчугом. А Жюстина, прикалывая кружевную наколку к высокой причёске невесты, как будто нечаянно воткнула булавку ей в лоб. Вот кто должен был оказаться на месте Клариссы — её завистливые и глупые сёстры. Старый владыка накануне свадьбы подозвал её и шепнул, что у Людвига не всё в порядке с рассудком. Это окончательно выбило почву Клариссе из-под ног. Она чувствовала, что не может больше жить. У неё было всё, чего можно пожелать, но Кларисса была готова отбросить честолюбивые помыслы и снова чистить печку от золы, только бы не делить с принцем одну постель. Ей хотелось вернуться к сёстрам и мачехе, лишь бы не жить больше в этой золотой клетке наедине с сумасшедшим. А её судьбой распорядились как вещью. Обрядили в свадебное платье, расшитое серебром и драгоценными камнями, и посадили в одну карету с Людвигом, который сиял от радости ярче, чем бриллианты в ушах Клариссы. Девушку беспокоило внезапное исчезновение Алидоро из дворца — она не могла думать ни о чём, кроме него. Дорога к собору, где должно было состояться венчание, лежала через лес, и теперь деревья наблюдали за свадебной процессией. Но радость присутствующих при виде мрачного лица Клариссы казалась всем, кто видел процессию, поверхностной и напускной, как позолота на карете, где тосковала Кларисса. Ей оставалось только мечтать об Алидоро, которому она всё рассказала. Наставник обещал придти на помощь. Но как, если все пути к отступлению уже закрыты? Кларисса сомневалась в возлюбленном всё больше и, наконец, перестала верить ему. Когда она отчаялась, а из-за деревьев показались шпили собора, лошади внезапно заржали, испуганные появлением на дороге разбойников. Толпа грабителей, показавшихся кучеру несколько маскарадно одетыми, бросились на карету. Самый старший распахнул дверь и вытащил на свет Клариссу, сопротивляющуюся только ради приличия. Его помощник, с трудом державший огромные портновские ножницы, на глазах Людвига и разряженных придворных отрезал Клариссе голову. А мужчина, державший вмиг расслабившееся тело, произнёс виновато: — Извини. Я больше ничего не мог сделать для тебя. Это был Алидоро.