***
Сегодня у Чуи было слишком хорошее настроение для того, чтобы просто так взять и отрубиться на всю ночь. Конечно, он очень сильно устал. Настолько, что бредил от одного лишь вида кровати — ему казалось, что та распахнула лапы для объятий и приветливой улыбкой зовёт его к себе. На себя. Неважно. Сегодняшний день был ознаменован тем, что ему, наконец-то, исполнилось двадцать три. Подарков в столь знаменательный день он, конечно, не получил, но ему хватило одной только издевательской шутки Дазая. Не совсем шутки, но парень явно понимал, что и кому говорит. И сказал это специально, чтобы задеть и испортить настроение. Что-то из ряда вон выходящее. Что-то из раздела «я суицидник — мне можно». Правда, Чуя не мог выбросить слова этого занудного типа из головы: » — Я тебя, конечно, поздравляю. И то только из-за того, что смерть приблизилась к тебе на один год ближе, — он хмыкнул и облизал верхнюю губу, — Хотя… Естественная смерть — не такое уж и облегчение. То ли дело тихое и безболезненное само… — Я понял. Мог заткнуться после первого предложения. А ещё лучше — вообще ничего не говорить.» Но эти губы… Боже. И то, как он медленно облизывает их… Чертовски медленно и соблазнительно облизывает их! От этого Чую бросает в дрожь. Худые и стройные ноги подкашиваются, как у выпускницы при виде привлекательного парня. Всегда легче смахнуть всё на усталость и завалиться спать, но вместо этого он потирает переносицу двумя пальцами, а свободной рукой пытается нащупать пуговицы рубашки. Он устал. Он невероятно устал, раз такие мысли атаковали его рыжеволосую голову. Ведь обычно подобное удается отогнать как можно дальше одной лишь фразой, которую Чуя вторит уже не первый раз за последние пять минут: — Прочь! Но мысль, которая (по некоторым причинам) кажется ему совершенно неправильной и постыдной, лишь крепче цепляется к мозгу. Все мысли о Дазае вечно сводятся к чему-то походящему на то, что происходит сейчас. Накахара прикусил нижнюю губу и зажмурил глаза, дабы спрятаться от позора, на который он идёт, фактически, добровольно. Ведь никто не заставляет его думать о Дазае. А он что? Он постоянно только этим и занимается: двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, двенадцать месяцев в году. Расстегивает последнюю пуговицу и, наконец, высвобождает пылающее тело из оков ткани. Он думал, что кожа перестанет гореть, но ошибся — этот пожар был где-то внутри. Идея снять ещё и кожу даже не рассматривалась. Он не Дазай, чтобы пробовать сладкий плод самоубийства. Ну вот, опять Дазай! Чуя не знает, из-за чего следует беспокоиться больше: из-за частых мыслей о самоубийстве, или Дазае? Да какая разница, оба способны провоцировать проблемы с психикой одним своим появлением где-нибудь на горизонте. Стягивает залаченные туфли вместе с носками (потребовались годы, чтобы вырастить в себе эту способность) и вслепую отправляется в ванную. Босые стопы ступили на холодный кафель черно-белой напольной плитки, а по ногам вверх поднялась лёгкая волна мурашек. Она только сильнее взбудоражила его тяжёлую голову. Ударил кулаком по кнопке выключателя и еле смог разлепить свои прекрасные голубые глаза. Яркий белый свет, исходящий от одной единственной лампочки в ванной комнате, ослеплял. Чуя сам виноват — нечего смотреть на нее так, будто собрался играть в гляделки. Он все равно выиграет, ведь у лампочки нет глаз. Дверь, что вела в ванную комнату, он не стал закрывать, ибо не видел в этом никакой необходимости. А зачем? Здесь только он, лампочка и телевизор с продленной подпиской на канал с порнухой. По крайней мере, Чуя так думает. Все же пересилив себя, он краем глаза глянул вниз. И, знаете, лучше бы ему не взбрело в голову это сделать. Сразу же нахмурился, точно грозовое облако, а потом поднял голову к потолку и пробормотал что-то нечленораздельное. Вот уж чего, а такой подставы от самого себя он никак не мог ожидать. Ещё раз убедившись, что колом вставший и натянувший на себя джинсу член — не мираж, галлюцинация и прочая возможная ерунда, он заметно опешил. Чуе стыдно. Его настроение ухудшается с каждой секундой и, по расчетам, через пару минут уже должно уйти в минус. — С днём рождения меня, чёрт возьми, — пробубнил он и со вздохом уставился на свое отражение в зеркале. Как будто спрашивал у самого себя: «и что теперь?» Но из зеркальной поверхности на него смотрело лишь его отражение: такой же смущенный, покрасневший, с усталостью в глазах и лёгкой пеленой сонливости парень. Снова вздохнул, будто смирился со своей участью, и еле оторвал затекшие за такое короткое время руки от бортиков раковины. Ну, а что? Больше ничего не остаётся. Испытывая до жути испанский стыд, накрыл член ладонью, слегка сжимая его через плотную джинсовую ткань. Как будто попытался хотя бы ненадолго спрятать эту зрелищную картину от своих собственных глаз. Он вздрогнул, чувствуя, как все мышцы, словно по команде, максимально напряглись, причиняя лёгкую боль. Вот только какой кретин давал команды? Дазай, сам того не осознавая? От этой мысли он случайно сильно прикусил нижнюю губу, ощущая приторно-металлический вкус на языке. Он представил, как Дазай командует им. Как связывает руки толстой верёвкой, тем самым обездвиживая. Как, не слушая возражений и уговоров, стягивает черные перчатки, что местами потерлись и, в целом, знатно потрепались. Как он несколько секунд любуется его тонкими и длинными пальцами, слегка красноватыми костяшками и бледной грубоватой кожей с выступающими на ней зеленовато-голубыми венами. В точности как тогда, когда ему довелось увидеть эти руки в предпоследний раз. Чего Чуя добивается, если от таких мыслей у него встаёт практически до предела? Накахара, обрети рассудок! Сухость в горле — враг народов. Чуя чувствовал, как стояк проходится по ладони. Чертовски трудно было проглатывать застрявший в глотке ком. Хорошо, что там ком. Жаль, фантазия улетела уже очень далеко. Чуя сегодня, видимо, вне зоны действия сети; сам себе вырыл могилу, куда его пропихнут смертельные стыд и позор. Он проигрывает в этой импровизированной войне с самим собой, когда слегка вскидывает бёдра вверх и затыкает ладонью рот, всеми силами пытаясь заглушить тихий стон. Позволить себе такое было возможным — ори сколько хочешь, всем будет плевать. Но Чуя считал это омерзительным, и именно потому непозволительным. Джинсовая ткань уже очень неприятно прилипала к коже, поэтому было принято решение избавиться от штанов. И как можно быстрее. Щёлкнул пряжкой ремня, затем расстегнул пуговицу, скользнул пальцами по молнии и одним движением стянул джинсы вместе с нижним бельем (опять же — годы практики). Накахара с трудом боролся с непреодолимым желанием трогать себя абсолютно везде, ощущать каждой клеточкой хотя бы миллисекундное, но прикосновение. Перешагнул через ком одежды, о который обязательно запнется по пути обратно, и уже хотел забраться в душевую кабину, когда вспомнил про перчатки. Медленно стянул сначала одну, а затем — вторую. И делал это так сексуально, будто сейчас перед кем-нибудь будет вертеть задом под клубную музыку. Действовал зубами, представляя, словно кусает аппетитную шейку Дазая, оставляет на ней кучу багрово-фиолетовых засосов, спускает бинты, хоть это и запрещено. Что Осаму прячет под этими бинтами? Предыдущие попытки совершить суицид? Включает воду, быстро регулирует до подходящей температуры, а затем протискивается в душевую кабину. Рыжие волосы сразу намокают и прилипают к шее и лбу, вызывая неприятное ощущение, будто облили какой-то слизью. Одной рукой Чуя медленно скользил вверх и вниз по груди и бёдрам, другой же крепко сжимал рот в попытке сдержать хриплые полустоны, что так и лезли из глотки наружу. Даже стоя под струями в меру теплой воды и лаская свой сочащийся смазкой член, он все ещё пытался вести внутреннюю борьбу с сомнениями. Но это резко закончилось как раз тогда, когда, в очередной раз проводя рукой по органу, приоткрывая розовую головку, после пряча её в кулаке, приятная дрожь прошибла колени. Чуя уже не пытался скрыть тихие стоны, что вырывались вперемешку с тяжёлым и шумным дыханием, раз за разом запрокидывая голову назад и касаясь затылком стенки душевой. Прикрыл глаза и выдохнул, всё ещё представляя прекрасное (нет, чудесное и обворожительное) личико Дазая. Большой палец сам тянулся пройтись по головке, размазывая блестящую прозрачную капельку смазки, неконтролируемо пуская мощные разряды тока по позвоночнику, будто удары молний. И, несмотря на обстановку, ему было мало этого. Чересчур, слишком и очень мало. Катастрофически. Накахара, сам того не замечая, начал представлять, как язык Дазая проходит по всей его длине, и он уже не испытывает стыда от подобного. Представляет, как некогда напарник заглатывает его член настолько глубоко, что перед глазами все плывет, а голова начинает кружиться. Представляет, как с причмокивающим звуком Осаму посасывает головку… Слишком развратно, и от этого увеличивается соблазн посмотреть на то, как все это выглядело бы со стороны. Он чувствует, как по всему телу стекают капли теплой воды. Водит по ноющему из-за томительно надолго растянувшихся действий члену, после которых обычно происходит яркий и красочный финал в виде крышесносного оргазма. Низ живота горит, а желание однажды обильно кончить в рот Дазая попало в список того, что обязательно нужно выполнить до начала следующего года. Тяжёлое дыхание уже переросло в тихие хрипы, стоны и рычание. Вода уже давно выключена — смысл лить её без видимой на то причины? Это же не какой-то там бесконечный ресурс. Наверное. Сейчас Чуя просто стоит, упираясь лопатками в мокрую от влаги черно-белую плитку, и максимально резко водит рукой по половому органу, прикусывая губу до приятного вкуса крови и двигая бедрами навстречу ладони в последние разы. — М-м-м… — он до последнего ставил табу на произношение его имени, — Д-даза-а-ай… Внезапно в дверном проеме показался тот, кого Чуя точно не ожидал встретить. По крайней мере здесь и сейчас — нет. С бинтами на руках и шее, в привычном бежевом пальто и с растрепавшимися из-за ветреной погоды каштановыми волосами. Он смотрел на него с ехидной усмешкой. Внимательно следил за его руками, которые вцепились в ближайшее полотенце, что висело на крючке. — Что? Мне показалось, или меня звали? Ситуация позабавила Дазая — он посмеётся и забудет (ну или, в крайнем случае, сделает вид, что забыл). А вот что теперь делать Чуе? Как снова огрызаться на Осаму после… После всего этого?! — Твою мать! Ты как давно сидишь тут?! Накахара из смущенной девчонки, которую поймали за просмотром хентая, резко превратился в прежнего Чую. Такого вредного, нахального и эгоистичного Чую, с белым полотенцем на бедрах и сердитым взглядом. Продлилось это недолго. Потому что Дазай вдруг протянул ему руку, пальцы которой бережно сжимали край шляпы. Шляпы, чёрт возьми, что принадлежит Чуе!***
Дети, запомните: ни в коем случае не забывайте шляпы и закрывайте двери за собой.***