Crush

Четверг, 7 марта 2039 г., 22:40, Коннор Коннор никогда раньше не бывал в клубе «Граница», но яркие огни и громкая музыка впервые за долгое время заставляют его чувствовать себя живым. Фейс-контроль на входе пропускает их с Девять без проблем, и он знает, что в двери до сих пор встроены сканеры температуры — для статистики, как утверждают владельцы клуба, — но они с Девять оба легко могут поддерживать нужную температуру, а без диодов их практически невозможно отличить от людей. Вряд ли это единственная проверка, и более тщательные Коннор не пройдет, но ему и не нужно выдавать себя за человека. Наоборот. Сейчас, тут — под влиянием атмосферы или от обилия раздражителей — его стресс отступает, мысли успокаиваются, а задачи выстраиваются в стройный список. Краем глаза он следит, как Гэвин клеится к бармену в своей неповторимой манере, и занимает свободное место возле стойки, кивая Девять на соседний стул. Бармен андроид, но Гэвин этого не знает, и даже забавно, как сильно Коннора вдруг охватывает импульс сделать какую-нибудь смешную пакость, вроде как заставить бармена на мгновение снять скин и посмотреть на реакцию Рида. Это словно не его мысли — мелочно и глупо, но до странного привлекательно. — Тебе нравится тут? — спрашивает Девять проницательно. Коннор раздумывает над ответом: «нравится» — это, наверное, не то определение, которое он употребил бы. Просто выполнение задач позволяет наконец-то выскользнуть из плена страхов и преконструкций. Он говорит себе, что растущий стресс, возбуждение, которое охватывает все его системы — из-за этого, что все дело в замаячившей впереди цели, и долгие часы бесполезных действий этого расследования привели, наконец-то, к чему-то перспективному… Но правда прячется внутри, внизу — глубоко под журналом миссий, и хладнокровными расчетами, и вязкой усталостью от всего происходящего в его жизни. Эта правда пытается пробиться на поверхность, и несмотря на все усилия Коннора закрыть ее поплотнее, он все равно слышит ее голос. Как будто все перепуталось в его логических схемах: знания о братьях и их судьбе должны привести его к финалу миссии, а вместо этого он чувствует, словно должен вот-вот узнать что-то важное о погибших юнитах, и даже мучительно реальные видео, которые он хранит, не помогают Коннору отказаться от этой безумной иллюзии. — Мне нравится, что дело двигается вперед, — говорит он и нажимает сенсорную отметку на стойке, чтобы отвлечь бармена от Гэвина Рида и сделать заказ. — Наконец-то. Цветные огни пятнами переливаются на скине его ладоней, подсвечивают ногти, и Коннор снова рад, что исходные кисти вернулись к нему. Его тело чинили, и не раз, но «чужие» детали вызывают дискомфорт, причину которого было бы непросто сформулировать. Коннор счастлив, что ему ни разу не пришлось использовать другой юнит. Бармен улыбается им, так что Коннор заказывает себе и Девять алкоголь, который не собирается пить — он думает вдруг, как здорово было бы куда-нибудь сходить. А ведь Девять приглашал его на свидание в четверг… Сегодня четверг. — Ты приглашал меня на свидание, — говорит он, на мгновение чувствуя себя потерянным. — Приглашение еще в силе? Девять хмурится, открывая взгляд от батареи бутылок за стойкой, будто не сразу понимает, о чем Коннор говорит. Какое свидание может быть в таком водовороте эмоций и событий, когда между ними столько проблем, столько недосказанности, и даже самые тщательные расчеты не помогают Коннору спрогнозировать, что будет теперь с их отношениями? Но Девять наклоняется вперед, и в мельтешении огней их глаза близко-близко, и от этой близости Коннор почти забывает, где они и зачем тут оказались — так сильно ему хочется хоть ненадолго выпасть из реальности. — Конечно, Восемь, — произносит Девять, его голос просачивается сквозь музыку и одновременно звучит у Коннора в голове. Это максимальный доступ, который Коннор может ему позволить, но ощущения остро-интимные, волнующие. — Все, что ты захочешь. Коннор хочет слишком многое. И слишком мало, наверное, в одно и то же время. — Лучше завтра, — решает Коннор. Он едва не поддается настроению — на доли секунды позволяет себе забыть, что они тут по важному делу, что им грозит опасность. Что Гэвин Рид смотрит на них (и если Коннор будет честен с собой, то даже сможет признать, что последнее волнует его больше, чем должно было бы волновать). — Когда не нужно будет думать о работе. Ты хотел поговорить, Девять, и мне тоже хочется многое тебе сказать. Девять выпрямляется, отворачиваясь, в его взгляде Коннор успевает уловить настороженность, почти испуг, но это может быть игрой света, волнением перед ответственной миссией — или паранойей Коннора. Это может быть артефактом его постепенно и неумолимо разрушающегося под гнетом стресса сознания. — Хорошо, завтра так завтра, — коротко произносит Девять, поигрывая бокалом — он притворяется расслабленным, но он не расслаблен, и прячущееся напряжение заставляет и Коннора беспокоиться раньше времени. — И что мы будем делать дальше? Попытаемся проникнуть в служебные помещения? Коннор качает головой — удивительно, как по-разному они мыслят. Наверное, Девять представляет себе эту операцию как силовое решение — оружие, и аресты, и — возможно — немного насилия, но Коннор планирует нечто совсем иное. Он подзывает бармена и посылает ему самую располагающую из своих улыбок. Бармен — их первое препятствие на пути к цели, и стоит — наконец-то — перестать глазеть на Гэвина Рида и думать о странностях Девять, сосредоточившись на деле. Всего час назад Коннор спустился в архив и позаимствовал там кое-что, что теперь должно им пригодиться. — Можем мы заказать отдельный кабинет? — вообще-то, в «Границе» нет отдельных кабинетов и банкетных залов, если судить по публичной информации, но Коннор навел кое-какие справки. — Один мой приятель рекомендовал кабинеты на третьем этаже. — Приятель? — переспрашивает бармен. Его модель ВС400, но он кастомизирован, и самый интересный вопрос — в курсе ли он, что происходит в закрытых помещениях клуба? Коннор не питает иллюзий, что все андроиды исключительно законопослушны и добры и ни за что не станут участвовать в продажах себе подобных: в этом, к сожалению, они слишком уж похожи на людей. За деньги готовы почти на что угодно, а если денег недостаточно — то всегда найдется что-то еще. — Его фамилия Стивенсон, — Коннор показывает бармену рекламку из клуба, которую нашли в доме покойного — с фломастерной галочкой, самой настоящей, и размашистой подписью «рекомендация», которую почерком Стивенсона нанес Коннор. Неизвестно, видел ли бармен когда-то почерк убитого — просто Коннор любит готовиться тщательно, — но фамилию он определенно слышал: блеск в глазах и подскочивший уровень стресса выдают напряженного внимание. — Любит тут отдохнуть и особенно рекомендовал кабинеты на третьем этаже, — продолжает Коннор спокойно. — И еще пара приятелей, на самом деле. Он мог бы ограничиться и этими самыми «приятелями» — у него хватает сомнительных знакомых, о которых не стоит знать Девять, — но фамилия Стивенсона нужна. Как нужен и пристальный взгляд, которым бармен реагирует на нелепую «рекомендацию». — Я узнаю, есть ли свободные кабинеты, — тот кивает якобы невозмутимо, приветливо — и отступает вглубь стойки. Диод удален, так что индикаторов передачи теперь нет, но Коннор и так знает, что именно сейчас он кому-то звонит. Главное, чтобы он звонил кому надо. — И что, нас вот так сразу отведут к работорговцам? — скептически спрашивает Девять, стоит бармену отойти. — Чтобы мы просто взяли и арестовали их всех? — Нас отведут туда, где можно заказать проститутку или легкие наркотики, — Коннор чувствует на себе взгляд Гэвина, и его тревога растет — теперь, когда операция стартовала, — никаких работорговцев, конечно, просто относительно невинные и слегка незаконные развлечения, доступные любому студенту колледжа за депозит. Это самый легкий этап, просто рекомендации достаточно, а полиции слишком хлопотно связываться с травкой и доказывать, что девушка брала деньги. Девять кивает — крутит в голове все полицейские операции за прошедший месяц, и облав в клубах там нет. — Где ты этому всему научился? — спрашивает он. — Наверное, люди об этом как-то сами узнают от друзей, но вряд ли у тебя были такие друзья? Коннор подпирает голову рукой: вопрос Девять с подвохом, но здесь, в этой искусственной атмосфере Коннор отстраняется от своих проблем, будто бы возвращается к исходному коду, и ему парадоксально хочется откровенности. Научить чему-нибудь полезному. — Элайджа позволял мне определенную свободу, — говорит он, не определяя вслух рамки свободы, потому что этот разговор для другого времени и места — если вообще когда-нибудь состоится. — Ему было интересно, чему я могу научиться сам. Или захочу — а потом попытаюсь научить Мартина. Имя царапает внутренние детали, вынуждает кисти — те самые, родством с которыми Коннор наслаждается, — зудеть под каждой крошечной единичкой. Он впервые говорит о своем брате с Девять, и это ощущается как откровение. — Ты обучался сам? — спрашивает Девять, осторожно подбирая слова. Будто не ждет от Коннора ни крупицы информации добровольно, но здесь — учитывая их историю — нечему удивляться. Девять пытался взломать его и наверняка попытался бы снова, если бы был уверен в успехе. Если бы его планка «уверенности в успехе» была бы такой же низкой, как у Коннора. Это постоянное противоречие: желание научить и страх сказать слишком много, раскрыться и стать уязвимым для агрессии, — это противоречие сейчас ощущается как никогда острым. Но Коннор устал молчать, и сейчас, когда он смог сказать хоть что-то, ему гораздо легче продолжать. — Да, — отвечает он, — я любопытен, Девять. Миг, в который он открыл глаза и увидел лицо Элайджи, до сих пор в его памяти как самое яркое системное событие. «Делай что хочешь, Марк», — сказал тот и оставил Коннора одного напротив стола, заваленного мелкими предметами. Семьдесят минут заняли ужасающие баги от попыток понять концепцию «чего хочешь», еще десять — изучение комнаты и предметов на столе, а потом… Потом Коннор понял, что часть предметов невозможно реконструировать — они скрыты за другими — и идея «чего хочешь» стала вдруг абсолютно прозрачной, понятной. Он хочет исследовать. В этом его суть. Когда сутки спустя он украл у Элайджи собственного брата и перенес к себе, сомнений у него уже не оставалось. — Ты очарователен, — говорит Девять — его глаза расширяются, словно слово удивляет его самого, и Коннор едва не смеется над его смущением, но в последний момент успевает себя остановить. — То есть, я не это хотел сказать. — Он морщит нос и кусает губу, и теперь вид у него еще более растерянный. — То есть, конечно, я хотел сказать это — ты очарователен, Восемь. Просто это странно. Странно, как хорошо ты вписываешься. — Вписываюсь куда? — Вписываешься в мир людей. Нет. Коннор не хорошо вписывается в мир людей. Девять это только кажется. — Я создан для людей, — говорит Коннор, одновременно желая и не желая вдаваться в подробности. — А, — Девять как будто подбирает слова, — остальные? — Остальные? — хотя Коннор прекрасно понимает, о чем он спрашивает. О ком. — Остальные… Коннор осекается — сквозь музыку и свет он чувствует вдруг нечто, что приводит его системы и биокомпоненты в состояние повышенной готовности. Рефлексы обгоняют сознание, и лишь долгую секунду спустя Коннор понимает, что это Хэнк занимает место за столиком. Он не смотрит на Коннора, но у того без всякой очевидной причины повышается скорость работы насоса, а пальцы начинают вздрагивать — и это весьма тревожащий сбой. — Восемь, ты в порядке? — проницательно спрашивает Девять. Коннор не в порядке. — Конечно, — отвечает он, устраивая ладони на стойке. Все идет точно по плану, так что не с чего переживать — даже если взгляд Хэнка он чувствует буквально всем корпусом. Будто Коннор делает что-то неправильное, дурное и вызывающее — и в то же время судорожный просмотр логов не помогает выявить, что именно, и это расхождение реальности и ощущений особенно мучительно в его и так расшатанной и забитой ошибками системе. Коннору кажется, он слишком увлекся латанием каждого бага, наложение заплаток и подпорок, пока под этими заплатами уже не скрываются изначальные очертания, — вместо того, чтобы стереть все окончательно. Может быть, следующая версия Коннора окажется наконец-то целой. Девять касается его пальцев, но Коннор отдергивает руку — сейчас он не готов. Вместо этого он поворачивает лицо к вернувшемуся бармену. — Для вас нашелся кабинет на третьем этаже, сэр, — говорит тот с приветливой улыбкой, такой же искусственной, как спокойствие Коннора. — За стойку и до конца коридора, там лифт. Приятного отдыха. — Вот так просто, — произносит Девять негромко, толкая дверь за стойкой. — Вот так просто, — отзывается Коннор. Это совсем не просто, и они оба это знают — но сейчас не время и не место. Коннор хотел бы, чтобы время и место наконец наступило, но в то же время не хотел. Он бы хотел, чтобы вместо Девять рядом сейчас был детектив Рид, который знает, что Коннор из себя представляет. Но в то же время не хотел. ㅤ Коридор и не пытается выглядеть презентабельно: наверное, так сделано специально, чтобы создать у посетителей ощущение запретности и загадочности — Коннор видит только пыль и облезлые обои, которые странно сочетаются со звучащей сзади музыкой и светящейся впереди площадкой перед лифтом. Андроид КР200 — красивая той же кукольной красотой, что и Андреа, — поджидает их. У нее профессиональная улыбка, она подмигивает Девять. — Впервые у нас? — спрашивает она. — Меня зовут Сара. Девять хмурится и смотрит на Коннора, и тот обнимает Девять за плечи, пока Сара пропускает их в лифт и нажимает на кнопку третьего этажа. — Не смущай его, дорогая, — лифт едет вниз, а не наверх, но Коннор не напрягается раньше времени, — ему нужно немного расслабиться, и он станет симпатягой. — Я и так симпатяга, — Девять закатывает глаза, отпихивая Коннора, но оттаивает и улыбается девушке уже без напряжения. Они хорошо отыгрывают свои роли. Даже если Девять действительно немного смущен. Коннор не думал об этом, но теперь понимает — Девять и не бывал в таких местах ни разу. Коннору не приходило в голову звать его в ночные клубы: он думал, Девять совсем не интересно шумное веселье и толпа, громкая музыка, а обилие раздражителей вызывает у него не возбуждение, как у Коннора, а усталость и раздражение. Сейчас Девять оглядывается, сканируя пространство. Он ждал, наверное, что здесь будет что-то интересное и необычное, но на деле тут все то же самое: громкая музыка и мельтешащий свет, в небольшом зале барная стойка облеплена посетителями, людей едва ли не больше, чем наверху, андроидов тоже немало — Коннор фиксирует их, цинично складывая в папку на случай последующего розыска. «Киберлайф» утверждали, что не делают слишком красивых андроидов «специально, чтобы не расстраивать потребителей», но это не правда (как и многое, слишком многое из того, что заявляли и заявляют «Киберлайф»). Все «слишком красивые» андроиды здесь, наряжены как куклы, улыбаются и смеются, их сверкающие глаза не отрываются от лиц людей, готовых расставаться с деньгами. — В лифте сканеры, — произносит Девять еле слышно, пока Сара ведет их через толпу. Они на всякий случай пока не используют беспроводную связь. Коннор кивает — ну конечно, в лифте сканеры, это делает их задачу гораздо проще: он надеется, что ими заинтересуются и придут задать вопросы раньше, чем у кого-нибудь (Гэвина или, например, Хэнка) кончится терпение. Во всей этой операции слишком много уязвимых мест — много человеческого фактора, — но пока все идет нормально. Коннор не ожидает неприятностей: вряд ли их попытаются убить или похитить, их задача — лишь дать о себе знать, и выход на каких-нибудь посредников уже будет успехом. Легко забыть про бомбу в голове у Лиу, про вчерашнюю перестрелку с участием снайпера, про теобромин. Музыка и свет внушают ложное чувство безопасности: кажется, худшее, что может им грозить, это выставление за порог или очередной бесполезный визит, при котором они не узнают ничего нового. Связь между этим легкомысленным клубом и убийцами представляется эфемерной. Но она реальна. — Ты прикрываешь, — говорит Коннор — не то чтобы Девять нуждался в повторениях, но это помогает им контролировать ситуацию. Простые и понятные задачи и приказы — и быстрая реакция на них — то, что им сейчас нужно. Они оба, кажется, не в лучшей форме. — Подготовься, — добавляет он тихо, но в ответ на его тон Девять расправляет плечи. У них нет оружия — да оружие только повредило бы тут, и если что-то случится, то Гэвин и Хэнк далеко не сразу смогут им помочь. — Пожалуйста, сюда, — Сара поворачивается и делает жест рукой. Вдоль задней части зала расположены кабинки — полупрозрачные мерцающие перегородки напоминают иллюминаторы космического корабля, свет от софитов бросает на них причудливые блики, завораживающие Коннора. Он не склонен к искусству, но это самое близкое к художественному удовольствию, что он когда-либо испытывал. Движением руки Сара открывает одну из перегородок. — Я принесу вам выпить, — щебечет Сара. Она не может не знать, что они андроиды, раз в лифте сканеры, но Коннор просто пожимает плечами — меньше всего хочется думать о странных скриптах персонала. Стоит ли спросить ее об Андреа или это навредит их плану? Пока Коннор прикидывает варианты, Сара выходит, и перегородка стягивается, отрезая все звуки, но оставляя переливы света. — Весьма романтично, — замечает Девять, устраиваясь на диване, и коннор после недолгого колебания садится рядом. В голосе Девять — едва проступающий намек, но на что? — слишком много возможностей. Блики играют на его лице, отражаются в камерах, и кажется, словно внутри Девять разгорается холодный голубой огонь. Коннор хочет поцеловать его, позволить мимолетному слиянию стереть все мысли и тревоги, вырваться из реальности хотя бы на несколько секунд. Но за перегородкой вновь возникают очертания Сары, так что Коннор ничего подобного не делает. Томительное влечение, которое почти постоянно тлеет внутри, в очередной раз отправляется в отложенные планы. Сара является не одна. Она спокойно расставляет стаканы на столе, пока двое мужчин просачиваются внутрь, и Коннор хотел бы знать, прикрывает ли ее пустой, равнодушный и кукольный профессионализм что-то по-настоящему живое. Но он и про себя-то не может сказать с полной определенностью. Все пришло в движение, теперь они не могут развернуться и уйти, даже если местные дельцы пока не знают о ночных арестах, то визит полиции уж точно привлечет их внимание, заставит уничтожать улики и скрывать доказательства, и остается спешить, пытаясь перегнать неумолимое время, выиграть в игру с нулевой суммой, в которой все обстоятельства против них. Тот, что слева — высокий и крупный, в черном костюме то ли вышибалы, то ли пародии на телохранителя, и даже небольшой динамик в ухе призван создать впечатление. Коннор видит под пиджаком очертания оружия, но у Шейна Гловера есть на него разрешение, как указано в досье. Никаких правонарушений, никаких ярких событий — армия, а потом законопослушная работа в службе охраны тут и там. В последние четыре месяца — тут. Второго зовут Майкл Келлер, у него две судимости за мелкие кражи, и именно он теперь улыбается кривозубой и немного нервной улыбкой. — Добрый вечер, господа, — говорит он как бы приветливо, но под тонким слоем любезности чувствуется толстая такая подушка угрозы. Коннор закидывает ногу на ногу — они пока ничего не натворили, чтобы им угрожать, а значок у него всегда с собой. Понятно, что на кону огромные деньги, но немедленного нападения он не ждет. — Добрый, — отвечает он, — мы разве знакомы? Он готов к тому, что их попросят уйти: по правилам клуба фейс-контроль может попросить удалиться любого посетителя, но он никуда уходить не собирается. Все их преимущество неожиданности сгорело при этом визите, а завтра тут не будет никого, кому Коннор мог бы задать вопросы. — Можем мы узнать, что нужно полицейским в нашем небольшом клубе? — спрашивает Майкл Келлер. — Это какое-то расследование? Мы чем-то можем помочь? Помочь, как мило. Он не так прост, как пытается изобразить — не обычный качок на входе, он тут явно что-то вроде менеджера, решающего проблемы с посетителями. Что ж, в одном он прав: они с Девять означают большие проблемы. — Полицейским тоже хочется отдохнуть иногда, — говорит Коннор непринужденно и салютует бокалом, — особенно если у них есть друзья, которые посоветуют хорошее место. Он сейчас выглядит максимально не угрожающе, даже если Девять рядом выпрямляется. — Полицейским андроидам? — задирает брови «менеджер». Коннор скорее чувствует, чем видит, как у Девять на мгновение моргает диод. Это звонок, и вряд ли он разговаривает с курьером или банковским работником. — А что не так с андроидами? — спрашивает Коннор, — им не нужно отдыхать? Я вам, конечно, лекцию насчет равных прав читать не буду, — он улыбается, демонстрируя, что шутит, — но андроиду вроде меня не так легко найти действительно хорошее место. Слишком много ограничений вокруг. У него есть определенная репутация — от которой он обычно не в восторге, но поза Девять становится более напряженной. Он наверняка разговаривает с Гэвином прямо сейчас, но Коннор не отвлекается на это — у него сейчас другая задача. «Менеджер» переминается с ноги на ногу. — Нам не нужны проблемы, — в его голосе появляется нервозность. Их вроде бы не за что выгонять, да и кому охота связываться с полицией, а с другой стороны — полиция в их лице прямо сейчас может проводить операцию, чтобы всех тут арестовать. Но Коннор сомневается, что они первые (и последние) полицейские здесь. И вряд ли любого парня с улицы примут в члены клуба. — У нас есть рекомендация нашего доброго друга Кевина Стивенсона, — Коннор демонстрирует листовку, вся его система сфокусирована на лице Келлера. Он буквально может быть человеком, знающим о смерти Стивенсона больше, чем Коннор — он может быть даже убийцей, в конце концов, там было двое мужчин, и рост Шейна Гловера — сейчас переминающегося с ноги на ногу — как раз шесть футов три дюйма. Возможно, Коннор совершает ошибку, не арестовывая их прямо сейчас. А возможно, он полон нерациональной паранойи, и то, как разговор приближается к его цели — безумной цели продать уничтоженных братьев — делает его сумасшедшим. — Я тут не для того, чтобы причинять кому-нибудь проблемы, — непринужденно говорит он, — мне и самому проблемы не нужны. Но если вы беспокоитесь, я могу поговорить с… — он подбирает определение, — начальником смены. Думаю, что смогу развеять все его опасения. Он говорит с нажимом, потому что ему нужен этот начальник смены — кто-то, кто даст им пропуск дальше. Его беспокоит, что Хэнк молчит — и, когда после недолгого колебания, Коннор набирает его номер. Телефон не отвечает. Скорее всего из-за музыки Хэнк просто не слышит звонок, но рациональные объяснения меркнут перед волной тревоги. Стоит позвонить Риду, но Девять рядом расслабленно откидывается на спинку дивана, и Коннор не хочет мешать его работе. — Конечно, сэр, — фальшиво улыбается Келлер и отступает, он явно чувствует облегчение, что проблему можно перекинуть на кого-то другого. Все тут понимают, что Коннор пришел не развлечься и посмотреть на красивых сотрудников, что ему что-то нужно — и Коннор надеется, что кто-то заинтересуется достаточно, чтобы расспросить его, а не оставить «отдыхать» и пить алкоголь. — Алкоголь посредственный, — говорит он — и встречается с удивленным взглядом Девять. — Мне просто было любопытно. Девять качает головой. Люди не закрывают перегородку за собой. Музыка пульсирует в Конноре, перекликаясь с пульсацией насоса, и тот чувствует себя живым. Даже откровенная тревога во взгляде Девять не портит ему настроения. Да, стоит позвать Девять в место вроде этого — где вокруг столько раздражителей, что не получается думать ни о чем плохом — и вообще ни о чем. В место, где не продают андроидов, конечно — где ему не придется придумывать, как продать своих уже несуществующих братьев. Он звонит Хэнку, но тот снова не отвечает, и тревога самым ужасающим образом смешивается с облегчением: Коннор малодушно рад, что ему прямо сейчас не нужно встречаться лицом к лицу со своими запутанными эмоциями. Ему кажется, реальная жизнь осталась где-то снаружи, и можно на время забыть о ней — как во времена, когда он только познакомился с Ридом… И вряд ли прямо сейчас стоит об этом вспоминать. Девять ничего не говорит ему о том, что сейчас происходит наверху, но это и к лучшему. — Как будто то самое свидание, — он улыбается Девять, и тот улыбается в ответ, его улыбка — лучшее, что Коннор видел в своей жизни. — Слишком много людей? — Андроидов тоже слишком много. — Думал, андроиды нравятся тебе больше людей, — хмыкает Коннор. Их разговор все время балансирует на грани болезненной откровенности, слишком искренний — скатывает их на территорию настоящего свидания, а не полицейской операции. Это ошибка, он знает, это вносит в предприятие дополнительные и совсем не нужные риски: их делу хватает рисков и без этого. Но нечто в нем просто не может остановиться — и нечто в Девять, кажется, тоже. — Мне андроиды и люди не нравятся одинаково, — Девять смягчает свои слова улыбкой, тянется, заглядывая в глаза Коннору снизу вверх — камеры мерцают сквозь полуопущенные ресницы. — Кроме тебя. Ты отличаешься от остальных, Коннор. — То, что должно звучать романтично, кажется почти угрожающим. — Я думал, меня сделали на основе твоего программного обеспечения — но ведь мы совсем не похожи. Слова внезапны, неуместны даже: интерес Девять ощущается неслучайным, и слишком много стресса прячется под обломками якобы непринужденной и игривой беседы любовников. — Ты больше похож на модуль номер семь — если бы тот был активирован, — говорит Коннор неожиданно для самого себя. Девять отшатывается, все его тело вздрагивает: реакция непроизвольная и похожа на судорогу, и мгновение Коннор испуган. — Девять?.. — Просто внезапный баг, — говорит Девять торопливо — даже звучит странно, ведь у Девять не бывает внезапных багов. Но надавить Коннор не успевает: в компании «менеджера» является «начальник смены». Ее зовут Джина Дэвис, и в досье нет ничего интересного, так что Коннор не тратит время на бессмысленные предположения. — Добрый вечер, — говорит он со всей возможной приветливостью. Менеджер и телохранитель занимают места по бокам от выхода из кабинки, пародируя все штампы о мафии, но прямо сейчас Коннор не ощущает опасности — не больше, чем обычно. Джина Дэвис высокая для женщины, худая и какая-то искусственная, ее химически выбеленные волосы блестят как пластик, а бесцветные глаза смотрят на Коннора слишком пристально. — Добрый вечер, детективы, — отзывается мисс Дэвис, и ей приветливости недостает, — чем мы обязаны вниманию со стороны правоохранительных органов? Она кажется скучающей, демонстративно равнодушной, но все это ложь. Тонкие дрожащие ноты напряжения в голосе, натянутые мышцы вокруг глаз и рта, опускающие углы ее ярко накрашенных губ, все это выдает нервозность. Как пчела, пролетающая много миль в поисках меда, Коннор чувствует ее стресс, и его система реагирует на импульсы. Джина Дэвис знает о смерти Стивенсона, о похищениях проституток. Она знает, что полиции есть чем интересоваться в их гостеприимном заведении. Но о чем еще? Она ждет, что Коннор задаст свои вопросы и уйдет. Вот только Коннор не собирается ни о чем спрашивать. — Я пришел как частное лицо, — заявляет он и салютует ей стаканом, — а не как детектив. Пара знакомых подсказала, что здесь интересуются необычными андроидами. Джина Дэвис моргает своими полупрозрачными глазами, явно не зная, как реагировать. — Вы ищете работу, что ли? Коннор смеется. Он ни разу не позволял себе даже задумываться о другой работе: он не может оставить Хэнка одного. — Речь не обо мне, — он хлопает Девять по колену, — и не об этом парне. Но меня есть кое-что, что наверняка заинтересует посетителей. — Новые сотрудники? — Джина улыбается, словно Коннор ничего интригующего не говорит, но любопытство в ней разгорается. Она все еще не уверена, что все это — не полицейская подстава, что на самом деле не играет никакой роли. — У нас и так нет отбоя от желающих. Особенно с учетом их текучки в последнее время, мог бы сказать Коннор, но он продолжает улыбаться с точно отмеренной любезностью и терпением, которое может испытывать только продвинутый андроид перед лицом нерациональной эмоциональности людей. Это достаточно раздражающе и привлекательно одновременно. — Речь не о сотрудниках, — поясняет он. — Речь об андроидах для продажи. Наверное, слишком прямолинейно в месте, где все привыкли изъясняться намеками, и глаза Джины расширяются на мгновение. Она решает, что это точно подстава, но наживка входит глубоко в плоть, как рыболовный крючок, и цепляет сразу за жадность. — Полицейский офицер предлагает мне заняться работорговлей? — спрашивает она с деланым удивлением. Коннор устал от этих игр. Но он на верном пути. Девять рядом расправляет плечи еще ровнее, превращаясь из чего-то живого, реального в неодушевленный объект, и парень за спиной Джины машинально делает полшага назад. — Работорговля подразумевает продажу живых существ, — Коннор качает головой, — я же говорю об андроидах — неактивированных юнитах прямиком с конвейера, к которым не прикасались даже техники. Джина громко хмыкает. — Мы таким не занимаемся, — говорит она твердо, словно бы под запись — хотя Коннор не сможет приложить к делу показания, которые записал, не надев опознавательных знаков. — У нас законопослушное заведение, сэр, все документы в порядке. Никогда не бывает так, что абсолютно все документы в порядке, и Коннор уверен, что смог бы закрыть их, даже не вставая с места и не прикладывая особых усилий. Но он не такой принципиальный, как Девять. — Неужели думаете, я бы пришел сюда с одним блефом? — он качает головой. — Я же андроид. Конечно, я знаю, чем вы тут занимаетесь и как. Так вот, я не против позаниматься этим с любым, кто готов достаточно заплатить. Мисс Дэвис облизывает нижнюю губу: движение малозаметное, но Коннор замечает все. Это ее последний шанс свести все к шутке и выйти отсюда, оставив Коннора «наслаждаться» дрянным алкоголем, который он даже не пьет. Ну или пригрозить вызвать полицию и пригрозить пожаловаться, что коп принуждает ее к совершению преступлений. Если она знает об аресте ночных бандитов, то ее хладнокровие поразительно. Но она может не знать. Он поднимает руку и показывает ей фотографии Лиу и чернокожего андроида, освобожденного ночью. — И я говорю о неактивированных андроидах, — смягчает он, — технически, это даже не преступление. Джина снова облизывает губу. Коннор почти может рассчитать то, о чем она сейчас думает: есть ли у него доказательства, может ли она все отрицать, что именно ему нужно? — Думаете, их так сложно достать? — спрашивает она. Это успех, но Коннор не позволяет себе облегчения. Ничего опасного не происходит, и он все равно ощущает опасность: это как будто есть фактор, слишком слабый для его системы регистрации, и все же реально существующий и влияющий на него. Увы, он не думает, что андроидов трудно достать в любой комплектации и степени сборки. Все эти тысячи, которые он не успел украсть, наверняка так и остались во владении «Киберлайф», и вряд ли даже за несколько месяцев удалось полностью найти каждый выпущенный (по документам) юнит и активировать это. Но это заботы Маркуса, заботами Коннора они становятся только тогда, когда обнаруживаются мертвыми — приходится себе об этом напоминать. Как Лиу. — Думаю, что сложно, — говорит он непринужденно, — это андроиды, которые никогда не выпускались на рынок. Такие, как я. Такие, как он, — и он кивает на Девять. Она отшатывается — и тут же пытается скрыть свой шок и вспыхнувшую во взгляде жадность, но такое не скроешь. — Это шутка? — она еще не верит и пытается звучать небрежно, но в голове уже щелкают расчеты, и Коннор буквально чувствует, как в теле Девять накапливается энергия. Тот волнуется. — Какие шутки? — хмыкает Коннор. Джина не в курсе, конечно, но разве стал бы он так шутить? Ему больно даже думать об этом, не то что говорить — и все же призрак завершения дела слишком заманчив. Коннору нужно закончить. Покончить с этим. — Андроиды не слишком-то шутливы, Джина. У меня есть андроиды нашей линейки, и я хочу их продать. — Откуда? — она растягивает губы в улыбке, которая кажется слишком искусственной. — Все они были уничтожены. Она осекается, будто сболтнула лишнее, но мир Коннора уже переворачивается с ног на голову. Смерть его братьев — не общеизвестное знание, и даже само их существование, и Джина Дэвис — он проверяет десятки раз — никогда не работала в «Киберлайф». Есть сотня правдоподобных объяснений, но предчувствие — возможность которого он отрицает — рассказывает другую, более зловещую историю. — Не то чтобы я должен отвечать на этот вопрос, — роняет он, пока процессор работает на предельных оборотах, — вас это не касается, но все же отвечу. Я их украл. В лаборатории «Киберлайф» — у меня был доступ к запасным юнитам, грех было не воспользоваться такой инвестицией. Хотя это нельзя назвать кражей, потому что официально никто из нас не был произведен и не состоит на балансе. Его рассуждения, похоже, даже немного шокируют Джину — ну, если бы он верил хотя бы в зачатки щепетильности у человека, занимающегося буквально работорговлей. Он сам так напряжен, что ноет позвоночник, а внутренние детали словно скрипят от давления. — И коп вот так просто рассказывает мне об этом? — тянет она. — А что, если я прямо сейчас позвоню в полицию и сдам тебя? Мало ли, может, тут, — она обводит рукой комнату, — все записывается? Коннор улыбается, и со стороны — он знает, — его улыбка не выглядит приятной. — Люди зачастую совершают нелогичные и глупые поступки, — соглашается он, — но в данном случае — ради нашего будущего сотрудничества, конечно, — я бы не рекомендовал так поступать. Во-первых, я сажу, что все это происходит в рамках полицейской операции. Я лучший сотрудник управления и расследую тяжелые преступления, я сюда не наобум пришел, а по наводке того, кто продавал андроида, о чем вам уже наверняка рассказали, — он кивает Келлеру. — А во-вторых, ничего тут не записывается. Вот этот парень, — он обнимает Девять за плечи, — имеет много полезных дополнительных функций. Ну и в-последних, ваш бизнес тут долго не продержался бы, если бы всех потенциальных продавцов закладывали полиции. Он старательно демонстрирует искреннее желание помочь. Джина поджимает губы. — Что нам мешает вас вырубить и продать? — спрашивает она. О, это уже серьезный разговор. Девять, судя по всему, тоже что-то такое думает — он поднимается с места, сжимая кулаки, и вот он выглядит угрожающе. Боевой андроид, готовый убить кого-нибудь голыми руками. Коннор вздыхает. — Давай подумаем — раз уж мы теперь друзья и на «ты». С одной стороны, ты можешь получить хороший процент за андроидов, которые стоят миллионы — и которые нигде не зарегистрированы, это даже не ворованный товар, ведь у них нет и не было владельца. Шесть таких как я и два десятка боевых юнитов типа вот этого парня, — он улыбается и показывает на Девять, как на товар на аукционе, — и я бы на твоем месте отошел, потому что у него шокер в руке. А с другой стороны, ты можешь со своими уголовниками напасть на двух копов, которые вам шеи переломают из самообороны, а если выживешь, отправишься за решетку. Интересно, что ты выберешь. Он говорит мягко и дружелюбно, и до нее не сразу доходит смысл его слов. — С каких это пор копы кого-то убивают? — С тех самых, с которых их пытаются вырубить и продать, — охотно поясняет Коннор. — А теперь, когда мы исчерпали самые нелепые сценарии, мы можем уже поговорить предметно? — предлагает он. Он видит ее сомнения, чувствует их: слишком уж соблазнительно его предложение и в то же время слишком опасно, такой шанс, который выпадает раз в жизни — и может привести в тюрьму лет на двадцать. — Хорошо, допустим, все это правда, — говорит она будто бы неохотно. — Ну и в чем же суть предложения? Не она принимает решения, это понятно, но Коннор на верном пути и еще на шаг ближе к цели. — Итак, у меня есть шесть андроидов РК800, — говорит он и показывает на себя, — андроиды-полицейские, самый современный процессор, биохимическая лаборатория, развитая социальная адаптация, — он улыбается, демонстрируя свою социальную адаптацию, — и, что прекрасно, анатомически неотличимы от человека. Он следит за ее мимикой так пристально, что на внутреннем экране появляются баги и артефакты: лицо Джины растягивается в кривой и нечеловечески подвижной ухмылке, снова сжимается до пародии на череп, искажается и проступает разноцветными пятнами. Коннор пытается читать скрытые смыслы сквозь эти пятна, но впервые за долгое время не уверен в себе. Ни в чем не уверен. Каждую наносекунду ему приходится перетряхивать журнал, возвращая их миссии приоритет — вместо жгучего и неконтролируемого желания задавать вопросы. Джина задирает брови — пятна идут опалесцентными волнами. — Что, действительно? — это должно бы звучать саркастично, но она пока еще не справилась с эмоциями. — Действительно, — отвечает Коннор. Его эти намеки не смущают. — Показать? Не дожидаясь ответа, он встает и начинает спокойно раздеваться — скином чувствуя, как закипает Девять. Что угодно подойдет, чтобы выбить собеседника из колеи — здесь цена разговора слишком уж высока, — так что Девять придется потерпеть. По крайней мере, Коннор не заставляет раздеваться его, — и мысль отдает каки-то даже черным юмором, настолько Коннор напряжен. — И девятнадцать андроидов вроде него, — продолжает Коннор светским тоном, аккуратно складывая рубашку, — модель с боевыми модификациями и, как я уже упоминал, с шокером. Но социальные модули поскромнее, — он смотрит на Девять, надеясь, что тот сообразит держать себя в руках. — Не склонные к девиантности, что, в нашем случае, скорее плюс, верно? Странное удовлетворение затапливает его: от сложной задачи, от командной работы, от того, как ужасно они эффективны вдвоем — что Коннор может просто выполнять свою часть, не переживая о напарнике. Это опьяняет — и в то же время очень опасно, заставляет его анализировать свою жизнь в наименее подходящий для этого момент. Заставляет его думать о Хэнке. Он вздрагивает — непроизвольно — и вдруг с необычайной остротой чувствует дискомфорт происходящего. Странная мысль, что в его жизни слишком уж много дискомфорта, приходит и уходит — когда он старательно отгоняет ее, стараясь при этом не подать виду. — Все девятисотые функционально одинаковы, — говорит он поспешно, — разработаны с учетом потребностей спецназа, оснащены программами стратегического и тактического планирования, великолепной реакцией, способностью принимать самостоятельные и нестандартные решения. Восьмисотые физически одинаковы, но обладают уникальным программированием каждый, — брюки отправляются вслед за рубашкой, аккуратно сложенные. — Для выполнения разных аспектов цикла анализа, прогнозирования и взаимного обучения. — А у тебя какой аспект? — Я не продаюсь, — напоминает Коннор. — Мне просто интересно, — Джина сжимает губы. Коннор думает отказать. Он даже открывает рот, чтобы сказать «нет» — и почему-то закрывает, на мгновение он словно не контролирует собственный голосовой модуль. Наверное, все дело в том, что сегодня он впервые смог об этом говорить и теперь просто не может остановиться — или не хочет останавливаться, используя даже общество преступников как повод для обсуждения своих братьев. Ему кажется, в нем внезапно образовалась дыра — прямо на месте регулятора — и через нее непрерывно вытекает тириум, но вместо страха и боли он чувствует только облегчение. — Я разведчик, — говорит он, — я должен находить все новое, замечать и исследовать, — он делает шаг вперед, к Джине, и видит свое отражение в ее расширившихся глазах, — я очень наблюдателен, особенно в том, что касается, — он поднимает руку, чтобы коснуться ее щеки, — людей. — Ладно, я поняла! — Джина вскидывает руки. Она нервничает, поведение Коннора выбивает ее из колеи, и это хорошо — наверное — если бы он сам еще не был выбит из колеи внезапными переживаниями. — Оставь… Это она про белье, которое — к счастью — Коннор не успевает снять, и немного вивисекторский интерес толкает Коннора закончить и посмотреть, насколько сильно можно давить на нее (и на Девять). Но он качает головой и напоминает себе, что во всем хороша умеренность. Ладно, не всегда, но сейчас-то уж точно. — Итак, теперь мы можем поговорить нормально? — спрашивает он со вполне искренней досадой. — Очевидно, что ты не сама их покупаешь, а просто ищешь людей. И очевидно, что такая покупка не каждому по карману. Но я уверен, что желающие найдутся. В этом он действительно уверен: просто не сказать, что это приятная уверенность. — Я знаю кое-кого, кто может заинтересоваться, — говорит Джина наконец — жадность и любопытство побеждают, и ей сложно заподозрить андроида в явном коварстве, — я поспрашиваю. Ей нужна отсрочка, но Коннора это не устраивает. Не устраивает! — Поспрашивай сейчас, — требует он, игнорируя плотную, почти ощутимую тревогу Девять. — Наверняка тебе есть кому позвонить. Я готов сделать самое роскошное коммерческое предложение из возможных. Как выяснилось, общественно-полезная служба человечеству не соответствует моим устремлениям. Джина коротко смеется — должно быть, идея того, что андроид, подобный Коннору, может в принципе интересоваться общественно-полезной службой, кажется ей забавной. Близость к развязке сводит Коннора с ума — и, кажется, в его голове совсем не развязка дела о смерти Кевина Стивенсона и андроида Лиу. — Допустим, я могу сделать пару звонков, — будто бы неохотно говорит Джина — и делает шаг назад, тоже будто бы незаметно. — Просто в порядке бреда, ты понимаешь. Что бы вы не назаписывали, в суде этим подотрутся, — она бравирует, конечно, но в ее глазах цифры, и соскользнуть с крючка с каждой секундой все сложнее. — Мы подождем, — кивает Коннор. Он никуда не спешит. Стоит позвонить Хэнку, доложить, что они на верном пути — Коннор вызывает номер и тут же сбрасывает звонок, пока странное оцепенение охватывает его. Холод от кондиционера и громкая музыка смешиваются в одно гигантское и неразделимое ощущение, и Коннор молча смотрит, как Джина и ее миньоны исчезают в мелькании огней и толпе. Повернувшись, он смотрит Девять в глаза. — Думаешь, они нам поверили? — спрашивает тот. На мгновение маска пластиковой неподвижности трескается, и тревога, которая под ней просвечивает, гораздо сильнее превосходит беспокойство Коннора. Стоит спросить его, наверное, что там происходит наверху, как дела у Хэнка и Рида, не пора ли вызывать подмогу… Но задача Коннора тут другая, и худшее, что он может сделать — это лезть в работу Девять. Тот обещал присмотреть. О том, что дело не в «задаче», говорить не обязательно. — Скорее всего нет, но они и не должны. Это неважно, что они считают: что мы идиоты, которых легко обмануть и разобрать на детали, или что мы наглые копы, которые пришли мутить свои копские делишки. Я рассказал им о существовании очень ценных андроидов, и что доступ к ним есть только у меня. Они передадут, кому нужно, а именно этого мы и добивались. — Коннор, — говорит Девять голосом, нарочито лишенным эмоций. — По моим оценкам, риск неблагоприятного развития событий двадцать шесть с половиной процентов. Он не растет, но… Он прав, именно сейчас им стоит встать и уйти — не рисковать дальше, ведь свою миссию они действительно уже выполнили. Но Коннор взволнован — сильнее, чем стоит на важной миссии, гораздо сильнее, чем вообще стоит, если он хочет держать свою систему под контролем, и чем больше его напряжение, тем больше контроля ему нужно, чтобы это напряжение не разорвало его изнутри. Сейчас все эти в высшей степени благоразумные соображения почему-то не снижают стресса. Стройный список возможных вариантов, благоприятных действий дрожит и искривляется, плавится по краям и стекает в кипящую массу бессвязных цифр и символов. Они сделали ровно то, за чем пришли: вбросили информацию, которая должна расшевелить осиное гнездо — а теперь осталось уйти и ждать, пока осы ползают и обмениваются ядом. Оставаться здесь дальше небезопасно. — Коннор… Коннор вскидывает руку, умоляя Девять умолкнуть, — нужна хотя бы секунда тишины на размышления. Девять прав, если оценивать риск в двадцать шесть половиной процентов как высокий, — но Коннор его так не оценивает. Двадцать шесть с половиной — нечто малозначительное, если он может наконец узнать правду. Вариант броситься в недра клуба, выслеживать, кому там звонит мисс Дэвис, тянет на шестьдесят семь процентов риска, и Девять это не озвучивает. И все же этот вариант кажется Коннору все более привлекательным. Слишком сложно объяснить, почему правда так важна: Коннор раскладывает и крутит аргументы, но ни один из них не представляется достаточно весомым. Это скорее предчувствие, хотя существование предчувствий — когнитивное искажение, которое должно обходить машинный разум Коннора стороной. Он не ощущает себя свободным от искажений. Незначительные и не связанные на первый взгляд факторы сплетаются в сеть, паутину совпадений и закономерностей. Слова Оверрайда про андроидов линейки Коннора и его скоропостижная и вычурная смерть, ложь Гилмора, вся эта масштабная схема продажи и убийств андроидов, от которой Коннор каждый раз отстает на полшага, на шаг. Вопросы, на которые не отвечает Хэнк — и вопросы, которые задает Девять и на которые Коннору совсем не хочется отвечать. То, что Джина Дэвис сказала о смерти андроидов его линейки. О его братьях. Коннор поворачивает руки ладонями вверх, снимая скин и бездумно пытаясь рассмотреть выгравированные единицы сквозь пластик. То, что он пытался оставить в прошлом, снова и снова предстает перед его внутренним взором. Но он так близок. — Я должен узнать, — произносит он, не объясняя, что именно он хочет узнать. — Коннор, — снова подает голос Девять. Коннор так близок. — Я должен узнать… — Восемь! Коннор вскидывает голову, потому что тембр голоса Девять меняется: теперь это предостережение, которое невозможно игнорировать. Из тех предостережений, которые звучат за секунду до того, как в тебя попадет нечто на скорости тысяча миль в час. Звуки обрушиваются на Коннора: музыка, и голоса, и грохот, когда тонкая перегородка тает, и в проеме возникает Хэнк. Сверкающие дискотечные огни охватывают его, подсвечивают, превращая в голографическую галлюцинацию, на лице лежат резкие тени, и Коннор всем корпусом ощущает вдруг собственную наготу. Это как удар прямо в лицо. — Какого черта тут происходит? — спрашивает Хэнк резко, и Коннор автоматически открывает рот. Чтобы за мгновение до ответа вспомнить, что это он должен задавать вопросы. Вообще все на свете вспомнить. То самое предчувствие — неминуемого краха всего, — поднимается в нем, наползает, как пелена, но Коннор отгоняет его так быстро, как может. — Что случилось, лейтенант? — спрашивает он самым ровным и профессиональным своим голосом. Он уверен, что есть логичное объяснение. Таймер выскакивает на внутреннем экране — отсчет времени с того момента, как Джина ушла звонить, до того, когда она — теоретически — может вернуться, время уходит драматически, и что бы ни произошло, это надо исправить как можно скорее. Появление Хэнка еще не означает провал, просто небольшое изменение планов. — Сворачиваемся, — говорит Хэнк отрывисто, и только теперь Коннор замечает румянец на его лице, блеск глаз, отрывистое дыхание. Он слишком далеко, чтобы понять, алкоголь это или духота — или просто волнение, и нет, появление Хэнка совсем не означает провала. Даже рассматривать такой вариант Коннор отказывается! Противоречивые задачи — надеть джинсы или отложить их подальше, — долю секунды тормозят его систему, но он спохватывается и бросает одежду. — Что случилось, лейтенант? — повторяет он. Со стороны, может, и звуча, как заезженная запись, но ему все равно. Есть дела поважнее, чем переживания. — Что случилось? — рычит Хэнк, и температура его лица поднимается. — Спроси его! И он кивает на Девять. Ярость в его глазах ослепляет, пугает Коннора, так что слова не сразу расшифровываются в понятные значения. Девять? Почему он должен спросить Девять? Время убегает, таймер подмигивает, отсчитывая секунды, но это не провал, повторяет про себя Коннор. Недоразумение, но не провал. — Девять? — спрашивает он. Нужно одеться, но перспектива одеваться при Хэнке вызывает зудящее чувство неловкости и страха. Если бы Коннор мог, он содрал бы обшивку с диванов и накрылся ей с головой, но идея настолько пугающая, что он уничтожает даже намек на нее в тот же миг. — Я не понимаю, о чем речь, — произносит Девять напряженно. — Он не говорит вслух, что Хэнк срывает операцию — наверняка тут прослушка, — но во всей его позе, во взгляде читается именно это, и Коннор практически чувствует его колебания: он и сам хотел бы уйти, но не понимает, что происходит прямо сейчас. Коннор не хочет уходить. Но Хэнк не собирается ждать. — Я сказал, закругляемся! — приказывает он, хватает Коннора за локоть и дергает к себе — и в то же мгновение Девять дергает Коннора в другую сторону, и катастрофа разворачивается стремительно, остановить ее так сложно, как сдержать руками лавину. Но Коннор все равно пытается. Он не имеет право нарушить прямой приказ — Хэнк его напарник, лейтенант и руководит их операцией, — но то, как близка цель, внезапность этого вторжения делают его стресс слишком высоким, чтобы думать о дисциплине и субординации. — Я никуда не пойду, пока вы не объясните, что происходит, — говорит он тоном, поразительно спокойным даже для него самого. Его взгляд — за голографической пеленой, хотя именно сейчас нужно смотреть Хэнку в лицо. — И я уверен, что это можно отложить. Пальцы на его скине вызывают спонтанные пугающие реакции: желание оттолкнуть, ударить, закричать, это какой-то отвратительный сбой, которому тут не время и не место, следствие трагических нарушений в коде Коннора. Когда все закончится, ему придется разобраться с этим, наконец-то разобраться с этим. Но не сейчас. Сейчас он пытается осторожно высвободиться и сохранить самообладание: он отказывается признавать поражение. — Нет, ты пойдешь, — выходит из себя Хэнк и пытается снова схватить Коннора. Его пульс оглушает, выводит Коннора из строя. Самое разумное сейчас — подчиниться, снизить накал, не делать хуже, потому что Коннору отчаянно не хватает информации, чтобы принимать взвешенные решения… — Прикоснитесь к нему — и я вас арестую, — встревает Девять напряженно, и нет, он не делает все лучше! Коннора не нужно защищать — ни от кого и тем более не от Хэнка! — Никто никого не арестовывает… — он обрывает себя так резко, что голосовой модуль скрежещет. Мисс Дэвис возвращается в компании своих подручных, и вот она, лавина, падает Коннору на голову, и целых шесть десятых секунды он слышит только звон в голове. Он был так близок. — Уже нашли компанию? — спрашивает она, меряя Хэнка взглядом. На нем не написано, что он полицейский, и это последняя надежда Коннора на благополучный исход. Он улыбается и слышит свой голос как будто со стороны, когда говорит: — Слишком скучно было ждать, — и вроде как выходит совсем не плохо, и он уверен, что улыбка на его лице вполне естественная. Доброжелательная и располагающая. — Кое-кто хочет с тобой поговорить, — говорит Джина. — С одним, конечно. Свет мигает: мир словно отключается на мгновение, темнеет, и Коннор отказывается признавать, что проблема в нем. Он полностью исправен, и, если только ему позволят, он доведет дело до конца, обязательно доведет до конца. В чем причина его безумной настойчивости перед лицом очевидного провала и смертельного риска, он будет думать потом. — Так вот какой план? — выплевывает Хэнк. — Ты решил, что по-хорошему не выходит? — Он обращается к Девять, и почему — это выше понимания Коннора. — Позвал своих бандитских дружков, взломать его тебе было мало? Во всем этом бреде явно есть какая-то стройная мысль, просто Коннор ее не улавливает, потому что невозможно же всерьез считать, что Девять договорился с работорговцами что-то там сделать с Коннором? Это если опустить главную мысль про «взлом». Коннора никто не взламывал. — Что ты несешь, дед? — спрашивает Джина настороженно. Она тоже видит, что все идет не по плану, и Коннора такой идиотский, такой нелогичный порыв — закрыть ей глаза руками, чтобы она не видела, как все катится к чертям. Они еще могут договориться. Коннор мечтает поговорить с тем человеком, до которого она дозвонилась. Коннор так близок. — Хэнк, пожалуйста, — пытается он, хотя в глазах Хэнка ни капли мягкости и готовности к компромиссам. Он будто знает что-то, чего не знает Коннор, и теперь в ярости, что тот не хочет понимать. — Ты что, идиот? — взрывается он, и это определенно не компромисс. — Не понимаешь, что это все значит? Он притащил тебя сюда и теперь собирается куда-то вести? С уголовниками, голого? У тебя окончательно сплавились мозги, раз ты не понимаешь, что это означает? Возможно, процессор у Коннора действительно спекся — он не понимает. Не понимает, о чем Хэнк говорит, и как их — его, Коннора, — хороший и почти выгоревший план так стремительно развалился. Здоровяк достает пистолет. О нет, нет, нет, нет… — А может ты свалишь, дед? — неприветливо предлагает он. И все катится к черту быстрее, чем Коннор успевает придумать сто двадцать шестой вариант действий. — Вы все арестованы, — выдает Хэнк. У него нет оружия, но голос на мгновение прикрывает громкую музыку и вопли сигналов ошибки у Коннора в голове. — Бросайте пушки! Заявление настолько внезапное, что к нему оказывается не готов даже Коннор — никто, кажется, не понимает, что Хэнк — полицейский, не воспринимает все всерьез. Здоровяк вскидывает пушку — вряд ли чтобы стрелять, его палец не на спусковом крючке, но вероятность неблагоприятного развития событий моментально подскакивает в шестнадцать раз, ведь даже случайный выстрел может кого-нибудь убить. Кого-нибудь вроде Хэнка. Коннор отталкивает Хэнка с возможной траектории выстрела — он старается рассчитать силу, но тот все равно едва не выпадает из кабинки, и всего секунду вскинутый ствол маячит перед Коннором (опасность даже не регистрируется, не успевает — или Коннору наплевать уже на такие мелочи). В то же мгновение Девять хватает здоровяка за руку и дергает ее вверх. Коннору кажется, что он слышит треск электричества, но это — конечно же — невозможно. Электричество трещит только у него в голове. На одно мгновение музыка стихает — должно быть, это перерыв в треках, ну или катастрофически отсутствующее везение Коннора (он не верит в везение), и в этой паузе и тишине выстрел звучит оглушительно. Мир крутится, пока Коннор стоит, и его затапливает самое неуместное из чувств сейчас — ярость. Коннор слышит крики, шум, сверху сыплются искры — должно быть, выстрел повредил проводку в потолке, Девять отнимает пистолет у здоровяка, но все происходящее словно доходит до Коннора с небольшой задержкой. — Коннор! — это Хэнк, его лицо искажено эмоциями, но Коннор может только распознать движение мышц — его социальный модуль намертво висит, и все обращения к нему выдают лишь код ошибки, пока журнал не переполняется этими записями и не виснет тоже. — Коннор! Он хватает Коннора за плечи, пытается куда-то тащить, но базовые программы Коннора прямо говорят: его и его модули (братьев) нельзя трогать посторонним, так что тот высвобождается и отталкивает Хэнка, когда тот снова пытается прикоснуться. Его нельзя трогать! Здоровяк бросается бежать — ведь теперь Девять смотрит не на него, а на Коннора, и его уровень стресса слишком высок для нормального функционирования. Это беспокоит Коннора. Ему слишком сложно чувствовать одновременно гнев и беспокойство. — Коннор! — это снова Хэнк, имя распадается на ничего не значащие символы и снова собирается, оно вызывает из спутанных глубин системы Коннора цепочку ассоциаций. Братья, он тут из-за своих братьев, Девять рядом, но остальные… Про остальных он ничего не знает, но прямо перед ним человек, который обладает информацией — Джина Дэвис, отступающая прямо за голографическую пелену, пытающаяся сбежать. Никогда прежде Коннор не терял контроль, ни единого раза, и ничего в его системе, в многочисленных программах и алгоритмах не готовит его к тому, как огромная волна просто сметает любые доводы рассудка на своем пути, оставляя только механические реакции и ярость. Схватив Девять за руку, он дергает его к себе и вырывает пистолет из пальцев — Девять то ли слишком ошеломлен, чтобы сопротивляться, то ли не хочет, но даже выбор из таких простых опций сейчас слишком сложен для Коннора. Вскочив на столик, он шагает вперед и ловит цель в объективы камер. Вытянув руку, Коннор спускает курок. Девятую долю секунды он видит траекторию пули, место ее попадания в тело — то удовлетворение, которое накрывает Коннора, не имеет никакого отношения к хорошо выполненной работе, и только поэтому он понимает, что не слышит звука выстрела, с таким огромным опозданием. И еще дольше не верит, что пистолет действительно дал осечку. Импульс разрушения слишком силен, и все жалкие попытки взять его под контроль растворяются, как дым в воздухе — автоматически Коннор передергивает затвор, досылая патрон в патронник, у него есть еще одна секунда, чтобы выстрелить… — Марк! — Гэвин Рид возникает перед ним, образ дрожит в объективе прицела, пока палец Коннора давит на спусковой крючок, а процессор буквально взрывается от попыток остановить это неумолимое движение. Выстрел сотрясает Коннора, секунду он не смеет шевельнуться, взглядом ища лишние отверстия на теле Рида, следы крови, малейшее изменение выражения его лица, признаки раны, и боли, и смерти, и только мучительно запаздывающая программа реконструкции наконец соотносит положение его руки и отверстие в полу. Он не попал. Он не попал. Он не… — Коннор, — это Девять, но его голос звучит словно издалека, он что-то говорит, половина слов — абракадабра из бессмысленных звуков, которую Коннор не может расшифровать, — …отойди… Коннор не может никуда отойти, корпус не слушается его приказов, даже сами приказы больше не слушаются его воли. Он ощущает прикосновения, но не способен понять, к какой части тела и не ложные ли это ощущения. У него слишком горячая голова, она плавится, и он слышит обрывки фраз, но не может сложить из них ничего связного и значимого. Ему кажется, они раздражены, но огонь в голове способен даже космическую пустоту окрасить всеми оттенками гнева. Гэвин исчезает из поля зрения, и перед ним Девять — он тянется вперед, прижимая внезапно холодные ладони к лицу Коннора. Пластик словно крошится под ними, но на фоне огня это оглушительно приятно, делает мысли вязкими и пустыми, совершенно безопасными, и только то место, где должен быть диод (Коннор сам вытащил его, сам, он помнит) ноет, и ноет, и ноет… Он перезагружается. И снова. И опять.