Ты неси, река, мой венок...

      Тусклый пламень свеч озаряет своды царских покоев. Кругом всё тихо и никого. Но постепенно из густой тишины вычленяется бормотание нескольких голосов, а прямо перед взором появляется лик царя. И из-за сияния свеч позади его головы возникает ореол подобно ореолу святых на иконах. Царь слушает кого-то, кивает, отвечает — острая длинная борода его трясётся. И Фёдор вдруг ясно осознаёт, что хочет царю сообщить что-то, открывает рот, говорит, только ему не удается произвести ни звука. Он смотрит на царя в упор, но тот совсем не замечает его, не видит, не слышит. И стало Басманову страшно, потом горько. А когда он наконец повертел головой, да увидел, что царь-батюшка ласку свою дарует Вяземскому да Скуратову, ему стало обидно. Он никак не мог разобрать, что говорят государю Афоня с Малютой, но лица у них были завидующие, злые. Почему вдруг царь стал их слушать, а Федьку — верного слугу своего — позабыл? Вдруг всё вокруг стало таять. Лик царя с ореолом возвысился и растворился, а лица Вяземского со Скуратовым чернильным пятном разлились. Фёдор зажмурился изо всех сил, чтобы чернота эта его не поглотила, а открыл глаза — и оказался в горнице. Горница на вид была ему не знакома, но чувствовал он, что каждый её уголок он знает. В ней светло, тепло, и тихо, но уже иначе. Тишина была живая — со всяким шорохом, с щебетанием, с дуновением, спокойная была тишина. Как вдруг перед ним появился мальчик лет шести. Он был похож на Федю, с таким же тёмным завитым волосом, только глаза у него были зелёными. — Коли сам не бежишь, себя в могиле сыщешь. Басманов опешил. — О чём ты говоришь, малец? — Всё поймёшь, — мальчик развернулся и стал уходить. — Постой, ты кто таков будешь, да звать тебя как? Ребёнок звонко рассмеялся: — Ты чего? Это ж я, Мишка! Не узнал меня? Глаза заволокло дымкой, сновидение растаяло. Басманов еле разомкнул веки и обнаружил себя в постели, в избе Александра. Голова всё не хотела проясняться и даже немного болела. Опричник сел, посмотрел на пустующую часть кровати, принадлежащую Елене, а когда вышел в горницу, увидел её у окна. Заря только занималась. Девица сразу обернулась на шорох и удивилась: Фёдору не нужно было вставать так рано, к тому же выглядел он уставшим и обеспокоенным. — Что с тобой, Феденька? — вполголоса спросила она. Опричник задумался. Он всё ещё не вполне понимал, как относиться к дурному сну, поэтому отмахнулся: — А ты чего не спишь? — Сна ни в одном глазу нет. Решила воздухом подышать. — Смотри не простудись, — с этими словами он взял с крючка рушник и вышел из горницы. Елена осталась в раздумьях. Она решила во что бы то ни стало узнать, что тревожит Федину душу. В конце концов, скоро они станут мужем и женою, а между ними, как считала девушка, тайны быть не может. Поэтому, когда опричник спустя время вернулся в избу, она спросила: — Али со службою у тебя что не ладится, Феденька? — От чего бы не ладиться? Я, Елена, царской милостью обладаю, — Фёдор слегка похлопал себя по груди, примерно там, где висит обычно крест под рубахою, — он меня слушает. — Ну хорошо, садись, я перехватку готовить стану. Настька-то уехала.       Пока купеческая дочь хлопотала у печи да у стола, опричник рассказывал ей о службе. Начинал он с хорошего, но постепенно рассказ его делался мрачнее: то упомянет он, как в страхе бегут от них земские, то как они секут тех, кто им противится, то как многие готовы друг другу глотки перегрызть, лишь бы быть на хорошем счету у Ивана Васильевича. Вид его снова стал беспокойным, ожесточившимся, и Никитина ясно поняла, что намеренно или ненамеренно Федя ей солгал. Он или сам ещё не чувствовал, как увяз в порочном болоте, или не хотел этого признавать. Лена расставляла перед ним на стол блюда и чарки, а когда поставила последнюю, зацепилась взглядом за выглядывающий из-за ворота рубахи чёрный шнурочек, который прежде не помнила. Образа с крестом у него раньше были на светлом шнурке. Басманов стал есть, а она — украдкой на него поглядывать. То место, где он прежде себя ладонью похлопал, странно топорщилось, пуще, нежели там висели бы образа да крестик. — Давно ты в церкви был? — Давно, — спустя некоторое время ответил молодец. — А почему ты спрашиваешь? Елена напряглась. — Что у тебя на груди висит? — шёпотом спросила она. Фёдор замер. Он не поднимал на неё взгляда какое-то время, решая, что же ответить, затем глянул на неё и решился: — Давеча нам пришлось спасать от раны Афоню Вяземского, попали мы на мельницу к колдуну. Ну он мне и дал безделушку на царскую милость. Фёдор вытащил из-под рубахи маленький черный мешочек. — Зря ты, грех это. Страшный грех, — запричитала Никитина, — сними. — Полно тебе, потом сниму. Дальше перехватка прошла в молчании. Много думал Басманов, вспоминал сон. Черно сделалось у него на душе, как черно было опричное одеяние, и мешочек колдовской на груди обратился тяжёлым камнем. — Федя, — подозвал к себе царь, — пожалуй того боярина чашей с моего стола. И Фёдор, как верный слуга царёв, поднёс боярину чашу. Тот отведал царского мёда, задрожал, закряхтел и повалился наземь. Иван Васильевич гнев держал на того боярина, а потому решил извести его, только сделал он это руками Басманова. Жутко стало опричнику, но виду он не подал, нельзя. Он много раз встречался со смертью, но одно дело наскоку басурман рубить, а другое — вот так прилюдно чашу с ядом подносить. «Грех это, » — вспомнил он Ленины слова.       А после, ввечеру, случилось то, чего Федя ждал пуще всего: по его доносу царь упёк Вяземского — главного соперника Басманова, в темницу. Фёдор держался уверенно, гордо, ликование плескалось в душе его, только каждый раз, встречаясь с Малютой, состояние сменялось на подозрительное. В его глазах ясно плескалась злобная радость, но пуще него проглядывало коварное предвкушение. До ночи гадал Басманов причину подозрительности Скуратова, пока крадучись не подслушал его разговор с подручником: — Мельника доставили в Слободу, Григорий Лукьяныч, ждут Вас, чтобы к пыткам приступить. Тогда понял Фёдор всё, о чём говорил ему незнакомый мальчишка во сне. Понял, что жизнь спокойная у него кончится ровно тогда, когда начнутся пытки колдуна. Ведь под пытками Скуратова не только всю правду расскажешь, но и всё, что он захочет услышать. А терять шанс устранить ещё одного соперника за царскую милость в лице Фёдора Малюта ни за что не станет. Утром оба Басмановы должны будут отправиться с царём в монастырь, значит, из города надо бежать уже ночью.       Сперва опричник отправился в отчий дом, взял деньги и оружие. Алексей тогда ещё не вернулся, что было Фёдору только на руку, потому что своё бегство он решил оставить в тайне даже от родного отца. Во-первых, он выдать его может, если его жизни будут угрожать, а во-вторых, даже если не захочет выдавать — выпытают. Также, судя по поведению царя, воевода ещё не успел сообщить ему о скорой женитьбе сына на Елене, что тоже хорошо. Значит, когда его спохватятся, не будут искать через Никитиных. Фёдор оседлал коня и помчался к дому Александра.       Со сбивчивым дыханием и дрожащими руками опричник объяснял всё происходящее грозно нахмурившему брови Михаилу Никитину. Елена и Александр были рядом и тоже всё слышали. Все они были безмолвны от его страшного рассказа. — Ну и наворотил же ты, Фёдор, — тяжело вздохнул купец, прервав долгое молчание. — А сюда зачем пришёл?! — вскричал Александр. — Беги на все четыре стороны, а нас не приплетай! — Известно зачем — за женой своей, — Басманов стал вскипать вслед за стрельцом. — Она ещё не жена тебе! — не унимался Сашка. — Будет женой! — Тихо, — стукнул кулаком по столу Михаил, — ты вообще куда бежать собрался? А если что худое в дороге приключится, она же непраздная? Сможешь сберечь её и дитя? В душе купец метался. С одной стороны, Фёдор являлся главным и единственным источником проблем его семьи, поэтому отпускать дочь с ним было страшно, но с другой — они ведь все честно договорились об их женитьбе, поэтому ей следует быть рядом с ним. — Сначала в Коломну по Москве-реке, оттуда в Новгород. — На чём же ты поплывёшь ночью-то? — А Вы мне, Михаил Александрович, скажите имя хоть одного купца, что завтра утром отправляться собирался, а дальше я улажу. — А ты не боишься, что этого купца на плаху отправят за то, что помог тебе сбежать? — Вряд ли вызнают, что я на купеческом судне сплавился. — Не найдёшь ты таких купцов здесь, — Михаил глубоко задумался, будто решался на что-то очень важное, — я своим людям прикажу корабль приготовить. До зари успеем. — Отец! — вскричал Александр. — Это безрассудство! — Да, но знаешь, как говорят: седина в бороду — бес в ребро. Елена всё не могла осознать происходящее. Испуганными глазами она глядела то на отца, то на Федю, то на Сашку. Она не знала, что ждёт их впереди, и эта неизвестность чёрной тучей разрасталась над её головой. — Лена, ты поплывёшь с Фёдором? — Михаил наконец задал самый важный вопрос, о котором, казалось, забыли они все. Почти сразу девушка ответила согласием. Всё, что происходило с ней сейчас, было итогом каждого из её решений. Как последовала она за своим венком из голубых васильков, так должна она теперь последовать за своим избранником. Она уже согласилась бежать с ним. И согласилась она ещё давно, когда согласилась тогда на лугу у леса не гулять с другими в ожидании возвращения Фёдора в Воробьёву Слободу. В конце концов они разлучались слишком часто, а эта разлука грозилась быть на века.       Михаил направился за людьми готовить корабль, Александр сел и схватился за голову. — Сашенька, не кручинься, — Лена приласкала его по волосам. Но тот не шелохнулся. — Глазом моргнуть не успеешь, как вновь свидимся. Даже если Феде в Москву возвращаться нельзя будет, уж мне-то с дитятком всегда будет можно. После этих слов он поднял на неё свои чистые голубые глаза, в которых застыли слёзы, безмолвно поднялся и тепло её обнял. — Иди собери самое необходимое, пока не поздно. Я еды вам в дорогу сложу, — сказал он ей. А когда Елена скрылась в почивальне, повернулся к опричнику. Но он заговорил первым: — Я знаю, что ты меня презираешь. И ты в своём праве полон. Я нарушил обещание, что дал тебе когда-то, но послушай же, — он сорвал с шеи колдовской мешочек и сжал в кулаке, — всем клянусь, перед Господом Богом клянусь: беречь её буду как зеницу ока. Александр молча кивнул, и они оба стали собираться в дорогу.       Ночное небо, густое с одной стороны, бледнело с восточной. Судно было полностью готово, как и было готово наименьшее необходимое количество людей, которым можно было доверять: с другими Никитин в море не ходил. Провожал их один лишь Сашка в кромешной темноте, чтобы не навлечь ничье внимание. Все были малословны, а если и говорили, то совсем тихо. Настала пора отчаливать. Последний раз прижал к сердцу стрелец сестрицу, обнял и отца, с Фёдором же обменялся взглядом, только уже не злобным. Елена, вместе с остальными взошедшая на палубу, украдкой утёрла слезу. Её жизнь менялась со страшной силой, тая в себе всё новые и новые испытания, посланные ей Богом. Но она искренне верила, что стойко выдержит их все, потому что рядом с ней есть близкие люди, в которых она души не чает, и в чьей любви купается сама.

Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.