Омега-альфа

— Студент Кван, вам надо все переделать, — говорит профессор Сон Хиуну, магистру-выпускнику с той же кафедры, что и Чанель. — Поучитесь у студента Пака, у него всегда потрясающие бизнес-проекты. Особенно последний. — Это с КейДжей Груп? — фыркает Хиун. Прекрасно зная, что Чанель через стол от него сидит и все слышит. — Боюсь, я не того пола, чтобы смог это повторить. — Да будь вы и того пола, все равно не смогли бы, — усмехается профессор Сон. — Но я говорил про стратегию развития сетей общепита в условиях меняющегося рынка и в свете тенденций последних лет. Кстати, статья студента Пака по этой теме тоже очень хороша. Профессор Сон, заместитель руководителя их кафедры — едва ли не единственный во всем университете, кто нормально отреагировал на преображение Чанеля (то есть — НЕ отреагировал. Вообще. Никак). А еще он едва ли не демонстративно проигнорировал новость о якобы романе своего студента с самым завидным женихом страны. Зато все остальные в Енсе, да и не только в Енсе… Чанеля вопросами, намеками и подколками за эти две с половиной недели просто достали. Надо запомнить на будущее: ходить по приемам, на которые пускают прессу — плохая идея. Ходить туда под ручку с самым завидным женихом страны — плохая вдвойне. А то и втройне, если на последствия посмотреть… ...Первым объявился, чтоб его, папуля. Позвонил с утра пораньше в воскресенье и, не здороваясь, пропел сладеньким голоском: «Солнышко, что же ты мне ничего о своем альфе не рассказал?» Чанелю понадобилась вся его выдержка, чтобы тут же не бросить трубку или просто не нахамить в ответ, а предельно вежливо и чуть холодно произнести: «Не думаю, что об этом стоит пока говорить — мы еще только пробуем узнать друг друга», извиниться, сказав, что занят, и нажать на отбой. В папулином голосе слышалась та самая елейная сладость, с какой он с нужными людьми всегда разговаривал. Чанеля передернуло от отвращения: папа смотрел на него не как на сына, а как на омегу Ким Менсу, наследника бизнес-империи KJ, и наверняка уже строил грандиозные планы. Глупо и пусто грандиозные — в бизнес же папуля не суется, не омежье это дело, так что он наверняка в мыслях уже играл в гольф, ходил по бутикам и пил кофе с мужьями крупных политиков и глав корпораций, сопровождал отца на великосветских приемах и знакомил Юджина, Джисона и Донена с сыновьями чеболей. Что поделать, у папочки если и есть амбиции, то именно такие, стереотипно-омежьи: быть принятым в высшем обществе, блистать и вызывать восхищение (то есть зависть — иначе папуля восхищение никогда не понимал), быть в друзьях у супругов богатых-влиятельных альф и удачно выдать сыновей замуж. Ладно еще, хоть перестал накручивать себя «наследника родить не смог»… А вот отец с дедом отнеслись весьма спокойно. Их вполне устроило, что Менсу пока просто ухаживает за Чанелем и что еще ничего не решено. Дед даже сказал: хороший парень, порядочный, раз о своих намерениях объявил сразу и за тобой право на отказ оставил, уважай его и цени, не допускай ничего низкого и оскорбительного, чтобы, даже если не сойдетесь, отношения хорошие сохранить, ведь это честь — иметь таких друзей. Чанель пообещал, и вполне искренне: он тогда еще совсем не воспринимал Менсу как альфу, но как к человеку уже испытывал симпатию и обижать не хотел. Ребята тоже отреагировали нормально. Ну, встретили они Чанеля дружным: «О, наш суперсчастливчик всея Кореи идет», ну подкололи пару раз по поводу его «успешной омежести» — но это было нормально. Как всегда. Они все время так друг друга подстебывают, и Чанель даже насторожился бы, если б они ни одной шуточки за вечер не отпустили — потому что это бы означало: он хреново выглядит, и ребята изо всех сил стараются быть внимательными и тактичными. А раз подкалывают — значит, все в порядке. Так что все, кто Чанелю по-настоящему дорог и важен, новость о его отношениях с Ким Менсу восприняли нормально. Но остальные… В понедельник, когда Чанель по кампусу шел, на него не то что смотрели — открыто пялились, ладно еще, пальцем не показывали. И автограф не просили, как школьники у любой знаменитости, даже если эта «знаменитость» известна лишь тем, что в ролике суперпопулярного блогера случайно засветилась. А то ведь Чанель, чье фото под ручку с Ким Менсу уже по всем новостным порталам разлетелось, уже на звезду национального масштаба потянет — его лицо теперь каждая собака в Корее знает. По крайней мере, собака, у которой есть интернет. Так что в родном университете Чанель теперь персона номер один. Его личную жизнь всем Енсе обсуждают, прямо в общих чатах, не стесняясь. А уж какие предположения строят… Чанель из любопытства почитал парочку бесед — и ужаснулся богатству фантазии и отсутствию мозгов у некоторых. Он даже пьяный в задницу такой бред бы не выдал. Но сплетни это ладно, к ним Чанель давно привык — хуже всего оказалось то, что Джунмен был прав: относиться к Чанелю стали лучше. Пренебрежение, которое он чувствовал в первую неделю семестра, после новостей о его отношениях с Ким Менсу сменилось уважением. Во всяком случае, своеобразным признанием: даже в подначках вроде Хиуновой слышалось что-то вроде восхищения, задорно-задиристого такого, с каким подростки бьют по плечу и говорят: «Ну ты даешь ваще!» И снисходительность, которую Чанель нет-нет да и ощущал во взгляде-тоне профессоров, исчезла — в нем явно снова видели разумную особь человека, а не омегу, которого волной гормонального взрыва черт знает куда понесло. И это, в общем-то, хорошо — но неприятно. Вроде очевидная истина, хоть «ваш Кэп» подписывай — ну, что в мире бизнеса расчетливым и успешным златоискателем быть проще и выгодней, чем нормальным омегой, которому нужна не только карьера, но и отношения-семья-дети — и Чанель даже был к чему-то подобному готов, а все равно как-то… мерзит. Хотя это понятно: смотреть на дерьмо издалека — не то же самое, что в него вляпаться на полном ходу. В общем, очередное неприятное открытие из серии «херня не просто случается где-то там в мире, но и может случиться конкретно со мной». И Чанель его, конечно же, переживет, как и все предыдущие. Просто на душе гадко — но это пройдет. Наверное. — Привет, — улыбается Менсу. — Привет, — отвечает Чанель, изо всех сил стараясь сдержать обреченный вздох. Нет, не из-за Менсу, вернее, не совсем из-за него — просто Чанель задержался, не смог в шесть, как планировал, освободиться, и Менсу, чтобы лишние двадцать минут не ждать, подъехал прямо к университету. К главному входу. Где всегда много народу, даже в пятницу в семь, когда большинство студентов уже сидят в караоке или пьют соджу в баре. А еще Менсу вышел из своего дорогущего Бентли, чтобы кофе себе в мини-кофейне у самых ворот купить. И упрекать его за это как-то глупо — что ему, Чанеля в машине безвылазно ждать? — вот только лицо «самого завидного жениха страны» в Сеуле знают все (по крайней мере, кто младше сорока). Поэтому к Бентли Менсу Чанель шел как модель по подиуму: зрители коридорчиком с обеих сторон и все взгляды на него. Так себе удовольствие. Хорошо еще, Менсу не вышел, чтобы галантно дверь открыть, точно джентльмены в западных фильмах и сериалах. Он почти сразу понял: Чанель себя в роли прекрасного омеги — стереотипного такого, за которым надо красиво ухаживать, дарить цветы, драгоценности и водить по шикарным ресторанам — чувствует себя неловко, — и стандартный романтический вечер — ужин на крыше отеля, столик на двоих в шатре для глэмпинга — у них был всего один, через неделю после того приема. А в следующие выходные Менсу, видимо, заметив, что Чанелю подобные ухаживания… ну, не то чтобы не нравятся, скорее дико смущают, пригласил его уже кататься на лыжах в Енпхене. И это было просто потрясно! Полет на вертолете поздним вечером, почти ночью, над Сеулом (по просьбе Чанеля круг сделали), горы, все еще покрытые снегом, кувыркание по трассе (не умеет Чанель на сноуборде кататься, не умеет!), вечер в небольшом уютном отеле, где они парились в сауне, весело болтая с компанией ребят из КАИСТа, а потом пили с ними пиво в баре, словно со старыми знакомыми… Было весело. И просто — как с Джонином, Минхо и Сэхуном. Тот вечер можно назвать идеальным — более классного свидания Чанель представить бы не смог. Да что там — у него фантазии даже на вертолет и сноуборд не хватило бы, в лучшем случае додумался бы до снятого на какой-нибудь турбазе коттеджа и прогулки по горам. Менсу сделал лучше. Гораздо лучше. А ведь Чанель не говорил ему, что любит такой вот отдых, активно-простой, и свою неловкость тогда, в глэмпинге, изо всех сил старался скрыть. Все-таки умеет Менсу понимать и чувствовать людей… — Что-то не так? …и иногда это не слишком-то хорошо. Вот как сейчас: Чанель изо всех сил старался свое раздражение не показать, а Менсу все равно заметил. — Нормально все. Просто эти… — Чанель не смог удержаться и не поморщиться. — Нашли себе бесплатное шоу. — Ты не хочешь, чтобы тебя видели со мной? Это почему-то прозвучало как упрек — дескать, ты что, стыдишься меня? — и Чанель, невольно сжавшись, замотал головой: — Нет-нет, просто… Ну, я не очень люблю, когда на меня все смотрят. И обсуждают за спиной. — Не обращай внимания, — улыбается Менсу мягко. — Постарайся абстрагироваться от этого. Они все равно ничего не сделают и даже в лицо не посмеют сказать. — Но… — начинает Чанель и замолкает. А что он хотел сказать-то? «Зато за спиной много чего наговорят»? Глупо как-то — по крайней мере, рядом с Менсу таковым кажется. Не то что рядом с папочкой, с его-то вечным «болтать станут». — Тебе надо пообщаться с Джуном, — усмехается Менсу. — И заразиться от него здоровым цинизмом. — Я бы не сказал, что он у него здоровый. — Вот да, если вспомнить, что Ким Джунмен нес… Не зря локтем под ребра от Ханя с Бекки получал. — Ну, у него бывают перегибы, конечно, — кивает Менсу как-то… неопределенно, будто соглашаясь, но только наполовину. — Но он из нас троих легче всех переносит подобные вещи, — он указывает головой куда-то вбок и назад, наверное, намекая на оставшихся у входа в Енсе любителей поглазеть. — Ему плевать, что о нем говорят и думают. И что люди порой оказываются куда хуже, чем казались. — Это не показатель здоровья цинизма. У нездорового все то же самое есть. — Может быть. Но поучиться этому все-таки стоит. В жизни пригодится, особенно если ты станешь моим мужем. — М-мужем? — Ну да, а что? — хмыкает Менсу, покосившись на него. — Ты против? — Н-нет, наверное… — «Наверное»? — Ну… я не думал об этом, — честно отвечает Чанель. — Я даже не встречался ни с кем раньше. — Вот да: для него и отношения-то — неизведанная территория, а уж свадьба-муж-дети… Это как жизнь диких племен в Африке — нечто чуждое, далекое и совсем не имеющее к тебе отношения. — И это для меня как-то слишком… быстро. Мне надо привыкнуть, что с альфой можно не только пить пиво, гонять на мотоциклах и боксировать. — Понятно, — кивает Менсу (Чанель готов поклясться: изо всех сил стараясь не улыбнуться). — Я не буду спешить. — А вот теперь он улыбается, очень тепло и нежно. — Но ты мне очень нравишься, Чанель. И мне кажется, ты был бы для меня хорошим мужем. Возможно, я ошибаюсь, но я бы хотел попробовать построить с тобой серьезные отношения. — Улыбка становится чуть озорной. — Надеюсь, ты не против. — Н-нет… В общем-то, и в самом деле не против. Менсу вызывает вполне понятную симпатию: вежливый, деликатный, но в то же время довольно откровенный, в нем ощущается спокойная сила и сдержанная властность, а еще… ну, наверное, сочувствие. Точнее, готовность сочувствовать, не отгородиться небрежным «не мои проблемы» и презрительным «сами виноваты», а попытаться разобраться и помочь. Это подкупает. Чанель еще в их самую первую встречу поймал себя на мысли: он хотел бы, чтобы у него был такой друг. А если Менсу нравится как человек, то, может, потом понравится и как альфа? В конце концов, он красив и хорошо пахнет. Не слишком, конечно — горечь какао с легкой примесью пряной остроты черного перца портит сладковатая свежесть грейпфрута. Она не то чтобы неприятна, просто цитрусовые ароматы Чанеля никогда не привлекали, проходили по разряду «приятно, конечно, но не возбуждает». Если б не грейпфрут, Чанель бы сказал: Менсу пахнет божественно. Ничуть не хуже Чена… Но Чен Чанелю не светит, поэтому стоит хотя бы попытаться начать отношения с Менсу. Который пока что кажется вполне классным парнем. А запах… ну, это не такой уж и большой недостаток. Вернее, не недостаток вообще — мелочь, к которой можно привыкнуть. Так что… *** «Разобрался бы ты уже со своими омегами, Бен», — хмыкнул Хань. На что Бэкхен тоскливо вздохнул: вот и все сочувствие. Он-то хотел пожаловаться на жизнь и чтобы в ответ его по головке погладили, на худой конец, хлопнули по плечу, сказав: «Да не переживай, все нормально будет», — потому и позвонил Ханю. Если б нужен был совет в стиле «прекращай ебать мозги себе и окружающим», Бэкхен набрал бы номер Джунмена — у него подобные советы получаются лучше: задорнее, изящнее и злее. И настолько в цель, что даже в челюсть не тянет дать. Но сейчас Бэкхену не сдались комментарии в духе «разберись уже», ему просто хочется выпить пива и пожаловаться на суку-судьбу. Он и так знает, что в его личной жизни творится полнейшая херня, и с ней надо что-то срочно делать — но вот что… Чондэ-Чондэ-Чондэ… Не надо было его отпускать на ту вечеринку. Бэкхен ведь чувствовал: будет какая-то жопа, — но решил: паранойя разыгралась, что там с ним может случиться! — и вот результат: Чондэ вернулся, воняющий сексом и оргазмом, но жутко подавленный, разбитый даже, будто с ним страшное что случилось… Бэкхен в жизни не видел, чтобы омеги после добровольно-страстного секса такими пришибленными были! Он даже подумал: Чондэ клубной смесью опоили, — и почти поехал убивать Джина (по запаху же было ясно, кто), но Чондэ остановил. Вцепился в руку так, словно в пропасть падал, начал быстро и неразборчиво что-то говорить, постоянно повторяя «не надо», «пожалуйста» и «я сам», — и расплакался. Чондэ. Расплакался. Да он даже с открытым переломом, шипя от боли, смеяться и шутить пытался. А уж рыдать… Бэкхен вообще не думал, что такое возможно. Он, наверное, впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему беспомощным. Не слабым, как в детстве, когда его старшие ребята задирали — тогда он мог броситься на них и попытаться хотя бы разок ударить перед тем, как его отшвырнут в сторону, легко, точно котенка, — а именно беспомощным: он ведь даже не представлял, что сейчас надо делать. Он обнимал Чондэ, гладил по волосам и спине, шептал что-то ласковое — но это все было не то. Жалкая, заведомо провальная попытка успокоить — там, где Бэкхен должен был защитить или хотя бы просто избавить от боли, на худой конец, отомстить, до полусмерти избив того, кто посмел обидеть, как ни крути, его омегу… Быть беспомощным Бэкхену не понравилось. Наверное, поэтому он и начал осторожно, но настойчиво расспрашивать, что же произошло, хотя видел: Чондэ об этом говорить не хочет. Но Бэкхен из глупого упрямства все же его додавил (что было нетрудно: Чондэ был слишком подавлен, а потому безволен) — и ох как много интересного узнал… Бэкхен в жизни бы не подумал, что у Чондэ столько комплексов! Да еще таких… Особенно повеселила та порнушка. Страшная тайна, епт — в панели закладок на ноуте без пароля. Бэкхен ее в два счета обнаружил. Нет, не специально — просто его собственный ноутбук в ремонте был, а сидеть в интернете со смартфона не слишком удобно (все-таки Бэкхен любит большие экраны — и мышки, да), вот он и, пока Чондэ не было дома, взял его комп. Ну и щелкнул ради интереса по панели закладок. И увидел очень, очень знакомый значок. Естественно, Бэкхену стало любопытно: Чондэ порносайтами никогда не интересовался, и все ролики, которые ему Бэкхен в свое время показывал (ведь святое дело — на «давай так же» своего омегу развести), комментировал весьма специфически — как кинооператор, а-ля «они б хоть свет нормальный выставили, а то все замазанные прыщи на роже видно». Бэкхен уже давно принял как факт: на эксперименты в постели Чондэ надо подбивать иначе, тоньше и аккуратнее, — а тут вдруг… Да еще такие теги… В общем, Бэкхен удивился, посмеялся — и взял на заметку. До предложения «давай тебя свяжем» он так и не дошел, но собирался, потому что практика подтвердила: замашки доминантного самца Чондэ возбуждают — он становится по-омежьи отзывчивей: куда более бурно реагирует на ласки (а значит, прелюдию можно сократить — что в будни очень и очень кстати) и не придирается к, хм, характеру движений (бывали у него претензии типа «что ты меня как долбишь, будто гвозди хуем заколачиваешь!», бывали). В общем, Бэкхен искренне считал тот ролик подарком судьбы — и тут такой сюрприз… И главное, чего стыдиться-то? Ладно б настоящее изнасилование было — так ведь нет, явная постановка, которую даже не пытались снять реалистично: омега в самом начале очень неубедительно кричал и весьма кокетливо повизгивал, когда его связывали, а уж какие гримаски строил… В лучших традициях пин-ап: соблазнительно приоткрытые губки (накрашенные бантиком, да) и наивно, совсем не испуганно распахнутые глаза. А потом, уже в разгаре, хм, процесса, омега активно подмахивал и сексуально изгибался (что еще надо суметь, если ты связан по рукам и ногам). В общем, обычный игровой ролик, визуализация древней, как само человечество, сексуальной фантазии: изнасилование с оргазмом. На такое и омеги, и альфы тысячелетиями дрочат, и ничего, до попыток повторить в реальности единицы доходят (и как правило — в формате садо-мазо, реальных-то насильников не фантазии порождают, совсем не они), остальные максимум связывают друг друга иногда, небольно и несильно. Но Чондэ переклинило. «Я вспоминал ее при сексе с тобой, чтобы возбуди-и-и-иться!» Очень хотелось сказать: ну и молодец, порнуха для того и нужна — чтобы до стояка вставляло, — но Бэкхен, слава яйцам, промолчал. Вряд ли бы Чондэ это успокоило, даже пойми он: Бэкхен вполне искренне считает, что ничего плохого и неправильного Чондэ не чувствовал. Состояние полного раздрая в душе — оно такое. А уж как Чондэ перемкнуло на «я так его хотел, что не мог с собой ничего поделать» — это вообще. Сколько людей готовы любые деньги платить, лишь бы им страсть до потери самоконтроля и супероргазм, от которого «звезды из глаз и полет в бесконечность», обеспечили — а Чондэ это едва ли не насилием считает. Хотя у него с Джином, наверное, отчасти так и было — не то чтобы Чондэ был на тот бурный секс согласен, просто отказаться не сумел. Будто под теми смесями, которые клубные насильники используют. Правда, тут подлецов-виноватых нет, подгадила-то сама природа, причем обоим — Джин ведь, по сути, был такой же жертвой (да-да, жертвой — с какими печальными глазами он всю неделю караулил Чондэ у подъезда! Бэкхен в конце концов даже сжалился и поговорил с этим влюбленным идиотом, кое-что объяснив). И Чондэ даже все понимает, но ему от этого не легче — эмоции, сильные до истерики, логикой и аргументами не унять. Но что самое паршивое, у самого Бэкхена с Чондэ все резко пошло наперекосяк. Нет, не из-за измены — не те у них отношения, чтобы ревновать и претензии предъявлять, — просто после… всего Бэкхен стал смотреть на Чондэ иначе. Раньше как было: не только верный друг, с которым хоть в огонь, хоть в воду, но и классный омега, с которым весело и просто в постели, безо всяких ненужных драм и страстей. К нему всегда можно было подойти, обнять, поцеловать, да даже трахнуть, в конце концов! — а еще сказать что угодно, зная: Чондэ не обидится и поймет. Бэкхена все устраивало — настолько, что на сторону и не глядел… ну, почти. Было насколько раз, сразу после того, как Чжиен раскрутился: времени стало больше, деньги появились (и неплохо так появились), а еще тут и популярность в универе на голову свалилась — как же, друг самого Ким Джунмена, одних из лучших учеников, да теперь еще и не нищеброд! — так что омеги, долго пренебрегавшие «каким-то провинциальным мальчишкой», обратили на него свое внимание. Весьма и весьма благосклонное внимание. Чем Бэкхен, цинично говоря, начал пользоваться. Но те четверо омег не шли ни в какое сравнение с Чондэ. С ними было не так весело, да еще и… противно, наверное: каждый раз к посторгазменному удовлетворению примешивалось чувство брезгливости, причем совершенно необоснованное — мальчиков-то Бэкхен выбирал не самых блядей: легкомысленных, но не слишком — в его постели они оказывались не на первом свидании, а на третьем-четвертом, что по нынешним временам можно почти моральной стойкостью считать, и явно рассчитывали на что-то более длительное-серьезное, чем перепихнуться пару раз. Бэкхен, когда в своих чувствах малость покопался — интересно ж стало, что это за фигня, — понял: те парни просто были ему чужими. Красивые тела и очаровательные улыбки — и не более того. Как люди они его не интересовали — даже разговоры с ними были чистым, прямо-таки стерильным флиртом, без намека на какую-либо душевность-откровенность — просто оживленно-пустой треп, когда, красуясь, несешь всякую чушь и через час даже вспомнить не можешь, что там в приступе самолюбования очередной симпатичной мордашке наплел. И именно собственный неинтерес и порождал брезгливость — фактически все те омеги отталкивали Бэкхена только тем, что были ему чужими. Смешно, но для секса ему оказались необходимы чувства: если и не любовь (с Чондэ же ее не было), то близость, взаимопонимание и некое родство душ. Поняв это, Бэкхен только усмехнулся: господи, как омега какой-то, — но тут же принял и больше даже не думал Чондэ изменять. Ну не его это история — чисто альфьи блядки, когда трахают кого и где угодно, на лицо-фигуру-запах внимания почти не обращая, — и ладно. В конце концов, у него есть Чондэ. А что до «господи, как омега какой-то» — это такая мелочь по сравнению с Чжиеном. С которым, кстати, Бэкхен тогда уже полностью свыкся и обзавелся нужной долей цинизма и похуизма. В общем, Чондэ для Бэкхена был идеален. Был — потому что на подавленно-растерянного Чондэ член не поднимался. Это… ну, как ребенка хотеть. В самом нехорошем смысле хотеть — как педофил. Трахать такого Чондэ не тянуло совсем, только напоить горячим шоколадом, уложить в постель и одеяло подоткнуть. Бэкхен с тоской вспоминал их задорно-веселые трахи и прямо-таки молился, чтобы все снова стало как прежде. Но как прежде не становилось. Полтора месяца прошло, а Чондэ ходил все такой же потерянный. Даже в течку, которую он в этот раз глушить не стал, он отдавался безучастно, механически даже, словно ему было все равно. Бэкхену то и дело казалось: у него сейчас все упадет, — настолько тошно было от тоскливого равнодушия Чондэ. Но, конечно же, не падало — запах здорового, течного омеги как ничто член поднимает, даже против воли. И Бэкхен трахал Чондэ до сцепки всю неделю, хотя больше всего на свете хотел оказаться где-нибудь подальше, лишь бы такого Чондэ не видеть. Наверное, именно тогда Бэкхен и понял: ни черта у них больше уже не наладится. Тот секс с Джином повредил нечто важное то ли в самом Чондэ, то ли в его отношениях с Бэкхеном. И это остается, наверное, только принять — потому что исправить вряд ли получится. Чондэ всегда был очень… твердым: его, казалось, ничего не может сломить. И если секс с Джином его буквально, безо всякого преувеличения раздавил — значит, все серьезно. И чем это «серьезно» закончится, черт знает. Но в любом случае Чондэ сильно изменится — не проходят такие ситуации, после которых себя едва ли не по кусочкам надо собирать, просто так. И если дружба это наверняка переживет, то отношения — вряд ли. В общем, Бэкхен вдруг почувствовал: Чондэ больше не его омега. Друг — да, но не пара. Может, потому Бэкхен и начал так остро реагировать на Чанеля. До этого-то все было в порядке… Ну, правда, когда он увидел Чанеля в новом образе, да еще без «маскировок», у Бэкхена почти встал (за «почти» спасибо Ханеву уколу, который не только запах частично убирал), — но это было так... Бэкхен, в конце концов, молодой, здоровый альфа, у него вполне понятные реакции на, хм, раздражители. А раздражители-то были ай-ай: красивый омега с невероятным запахом (его Бэкхен особенно оценил, чисто инстинктивно). Но это, в общем-то, все: кроме рефлекторного «почти встал» и удовлетворенного «ну, что я говорил, что круто получится», Бэкхен ничего не почувствовал. Даже банального желания трахнуть — наоборот, захотелось пойти к Чондэ, благо у него в тот день съемки пораньше должны были закончиться, и… Что, в общем-то, Бэкхен и сделал. И делал еще две недели — до той чертовой вечеринки. А потом с Чондэ начала твориться херня, и Бэкхен все реже стал смотреть на него как на омегу. И начал замечать, насколько хорош Чанель. И не только внешне — это-то Бэкхен видел и раньше, еще до преображения считал его весьма красивым, причем совсем не по-альфьи, парнем, — а вообще, как омега. Особенно теперь, когда он, похоже, свыкся со своим новым имиджем и стал более раскованным. Неуклюжесть до конца не исчезла, но теперь она мягче, не такая грубая, очаровательная даже, как у только-только научившегося ходить котенка. А еще Чанель явно почувствовал себя привлекательным, и в нем начало просыпаться кокетство. Несколько неловкое, как у подростка, и, кажется, неосознанное — но ему это даже идет. Неудивительно, что альфы стали реагировать на Чанеля, точно коты на валерьянку. И Бэкхен тоже... стал реагировать. Сам не заметил, как начал заглядываться на Чанеля. Сначала на улыбку и глаза — что не насторожило, Бэкхен всегда считал их красивыми, — а потом вдруг понял: он часами может смотреть, как Чанель, когда задумается, пальцами, длинными и узловатыми, что-нибудь перебирает. А его ссутуленные плечи — признак замешательства или дискомфорта — вызывают невольную нежность: так и тянет по ним ладонями ласково провести… А ведь Бэкхен всегда считал эталоном тонко-изящные, как у него самого, пальцы и балетную осанку, иное у него вызывало не то чтобы отвращение или отторжение, скорее что-то вроде мысленной снисходительной усмешки «ну… зато ноги длинные и задница ничего». Если в ком-то начинает нравиться то, что всегда считал недостатком — значит, ты влип. И Бэкхен поймал себя на этом слишком поздно: все зашло настолько далеко, что осознание не дало последний шанс все исправить, а наоборот, захлопнуло ловушку, разрушив иллюзию «да он у меня просто умиление и желание заботиться вызывает, будто огромный щенок». Именно тогда Бэкхен впервые понял: он хочет Чанеля по-настоящему, как омегу, к которому есть чувства, а не только инстинктивно и физиологически реагирует на внешность и запах. И это плохо. Ведь есть еще Чондэ, который, как ни крути, до сих пор омега Бэкхена. И который нуждается в нем сейчас, иначе бы не льнул так доверчиво к нему ночью, ища то ли тепла, то ли защиты. Сказать ему такому: «Прости, но давай снова будем просто друзьями, мне другой теперь нравится» — подло и низко. Потому что получается: пока все было хорошо, Чондэ Бэкхена более чем устраивал, а как проблемы начались — тут же перестал. Типичный подход альфы-чма. К тому же Чанель по-прежнему считает Бэкхена омегой. И это проблема, учитывая, сколько всего Чанель успел рассказать — как другу, который чисто по-омежьи может выслушать, понять, а то и посоветовать что-нибудь. И тут вдруг раз — «знаешь, дорогой, я альфа, ты мне очень нравишься, я хотел бы с тобой встречаться и все дела». И вроде бы ситуация такая... несерьезная, пустячно-смешная, прямиком из ромкома — но Бэкхен достаточно хорошо знает омег, чтобы понимать: он невольно попал в очень нехорошую зону уязвимости. Даже в две: в общеомежью и в лично Чанелеву. Поэтому Чанель, когда всю правду о своем «единственном друге-омеге» узнает, почувствует себя обманутым, преданным, использованным и все такое прочее. И это проблема. Которую Бэкхен не знает, как решить — во всяком случае, пока. И правда: разобрался бы ты, Бен Бэкхен, со своими омегами. А то совсем у тебя с ними херня творится.