Три рассвета, случайность и пропасть...

Полная Луна, будто огромный небесный наблюдатель, светит ярко и холодно, перенося на обратную сторону планеты отблески солнечных лучей. Она присвоила их себе, придала серебристого мерцания, таинственности и спокойствия. Провела яркую дорожку на спокойной морской глади, окутала в лёгкую дымку пляж и ссутулившиеся плечи сидящей на песке девушки. Ми опять удрала, прямо на каблуках и, в совершенно неподходящем для пляжа, платье. Расшитые по ткани камни податливо принимают на себя приглушённый свет Луны, магически красиво поблескивают, создавая впечатление будто наряд девушки прямое отражение звёздного неба. Она распускает прическу и стонет с облегчением, массируя пальцами кожу головы, к которой трудно добраться из-за количества вылитых на волосы средств для фиксации прически. Это немного раздражает. Каждое касание болезненно, но блаженно. Босые, натертые тесными туфлями, ноги зарываются в песок глубже. Сама обувь, вместе с небольшим клатчем, отброшена в сторону. Так тихо, так хорошо. С неё будто выходит гул, нервное напряжение и насыщенный вечер. Это было нереально, шумно и утомительно. Переживать и сгорать очень утомительно… Осознавать, что всего пару дней, а точнее рассветов, вполне могут перевернуть привычный ход вещей — тоже утомительно. Но она всё это приняла, уже приняла, и смирилась с возможными последствиями. Всё таки лучше чем скучные будни и рутина. И привела её сюда совсем не жажда встретить ещё один рассвет, до него ещё ой как далеко, хотя, если подумать, пять часов это ничтожно мало, особенно когда часики тикают обратный отсчёт. Отсчёт её пребывания здесь, в этом, так неожиданно слепившемся вокруг неё, хрупком мирке. Привело её сюда желание и слабая уверенность в том, что он обязательно придёт. Вот только сомнения уже начали вгрызаться в душу, а летний ночной ветерок давно кажется прохладным, ведь прошло уже много времени. Час, два, а может больше. Бриз огибает её голые плечи, ластится по открытой спине, пробирается под тонкую ткань вместе с опасениями, гасит горящий внутри пожар. Порыв уйти в очередной раз, будто красная лампа тревоги, загорается в сумбурном потоке мыслей. Ми прикрывает глаза, вскидывает подбородок и делает медленный выдох и ещё более долгий, шумный выдох. — Не самое подходящее место для такого наряда. — она вздрагивает, но не от тёплой ткани, что опускается на плечи и даже не от его низкого, чуть хриплого голоса. Скорее всего это от терпкого запаха, что мигом обжигает бронхи и похлеще едкой табачной смолы оседает в лёгких. Опять подкрался незаметно. Внутри становятся приторно тепло, трепетно и спокойно, а все сомнения кажутся нелепыми и пустыми, будто он не мог не прийти. Будто это уже незыблемая истина, аксиома, только вот глаза открыть всё равно страшно. А может это всё ей снится? — Привет. — осторожно, тихо, чужим голосом говорит она. Звук горчит и липнет к горлу, словно самый тёмный шоколад. Она дрожит и спрашивает то, что уже совершенно не важно. — Почему не сказал мне про выступление? Она открывает наконец глаза, переводя на него отразившееся в тёмной радужке свечение Луны и натыкается взглядом на протянутую ладонь. Мин склоняется ниже, скрывая её в своей тени. Заполняя собой весь окружающий мир. Помогает встать. Наверное она всё же продрогла, раз его ладонь показалась тёплой. Ми рефлекторно придерживает кончиками пальцев пиджак на своих плечах, чтобы тот не соскользнул, и захлёбывается ответным взглядом. — Хм-м, это же ведь конфеденциальная информация, была. — Юнги тянет улыбку и делает вид, что поправляет свой пиджак на чужих плечах, а на деле тянет ближе к себе. Дразнит. — Закрытая информация… — Подробности моей личной жизни тоже закрытая для посторонних информация, — она дразнит и чуть дерзит в ответ, вскидивая бровь и задирая подбородок, пытаясь изобразить негодование. Хотя о передачи какой-либо её личной информации нужно было думать явно раньше. Бессмысленная болтовня, чтобы заполнить пустоту, начать разговор или хоть какое-то взаимодействие. — А какие проблемы? — принимая правила игры топит на дурачка он и приглаживает ладонями идеально ровную ткань пиджака на её плечах, медленно перемещаясь на лопатки, исследуя осторожно каждый новый участок, пусть даже и через толстую ткань. Становится жарко и тесно. Они оба понимают, что разгребать накопившуюся между ними гору пороха нужно медленно, не спеша. Чтобы случайная искра не повлекла за собой взрыв. А вот будет ли это катастрофа вселенских масштабов или яркий, но короткосрочный пожар, не знает никто из них. — «Посторонний», звучит даже как-то обидно. Он коротко улыбается, чуть дуя губы, но слишком резко меняется в лице, смыкает руки в замок за её спиной, рвано прижимая к себе. Ми кажется, что она даже слышит щелчок невидимого затвора, что заключает её в клетку его рук. И прутья в этой клетке раскалены до бела. Коснёшься и испаришься как снежинка попавшая в пламя. — А какой же тогда? — она шепчет, ведь голос пропадает, стоит парню уткнуться своим лбом в её. По правде ему очень нравится происходящее, накал, ощущения, какая-то интрига. Давно позабытый эффект первичных ощущений, первой встречи, первого свидания, первого поцелуя, первого открытого прикосновения… Юнги обнимает крепче, а она не зная куда деть свои дрожащие руки, осторожно упирается ладонями в его грудь будто и вправду может обжечься. — Ты мне скажи. — он тянет уголок рта в ухмылке и трётся кончиком носа о её. Приятно. Ощущается запах сахарной вишни. Сладко наверное, особенно если этот вкус на губах напротив. А её это доводит до потери пульса, нехватки воздуха и вибраций в районе желудка. Импульсы от простых прикосновений въедаются под кожу, распускаясь горячими корнями дрожи по всему телу. Ми разглядывала его так близко только в машине. Вдруг она понимает, что уже чувствовала на себе его губы, на которые открыто пялится теперь, отчего прошибает током, будто осознала она это только сейчас. Она уже не понимает плохо ей или хорошо, но дрожащий внутри импульс вот-вот разорвёт её на кусочки, окончательно уничтожит обожжённые нервы. Ми судорожно вздыхает, хватая воздух губами будто ей сдавили горло, и довольно резко цепляется онемевшими пальцами за его шею, чтобы не упасть. Ноги подводят, всё тело подводит. Немного отрезвляет резкая боль, когда Мин сильнее перехватывает её за талию, чтобы удержать. Пиджак таки сползает с плеч и повисает на его предплечьях за её спиной. Ми шипит и отшатывается чуть назад, а он размыкает руки, раскрывая ладони в примирительном жесте, но тут же подхватывает за локти, когда девушка начинает падать вслед за полетевшим на землю пиджаком. — Что? — чуть потеряно и даже, как ей кажется, обеспокоено, шепчет он заглядывая в глаза. — Подарок на память от твоих друзей. — нервно хнычет она улыбаясь. — Так что с них ещё один должек, такой момент испортили… Она пытается глупо шутить, а он хмурит брови, затем вспоминает счесанный о брусчатку бок и большое багровое пятно, что, скорее всего уже превратилось в синяк. Ми таки оседает вниз, безвольно опускаясь на колени, от чего платье немного съезжает вверх, частично обнажая ноги. Её пальцы до зуда в суставах сминают ворот его рубашки, будто он сейчас растворится в воздухе по вине этой нелепой ситуации. Между ними опять что-то встревает, момент затягивается и от этого уже начинает тошнить. Однако его удерживать не нужно, Мин сам опускается вместе с ней, продолжая держать под локти. Песок хрустит под коленями. Желание коснуться едва заживших царапин на гладкой, на вид, коже спины ледяным онемением колет кончики пальцев. Он борется с ним ещё с того самого момента, как взялся за её руку на сцене. — Да нет, я им даже благодарен в какой-то степени. Не за твои увечья, конечно, но всё же… — сипло выдыхает Мин. Руки синхронно поднимаются по плечам, оглаживают выступы ключиц, выгнувшуюся на встречу шею. Дрожь в теле напротив тешит самолюбие, разжигает. Широкие ладони касаются щёк, а длинные пальцы путаются в намертво слипшихся волосах. Ей наверное должно быть неловко, но не сейчас. К сухим, чуть приоткрытым губам, прижимается его палец, обводит по выпуклым контурам, растирает остатки вишнёвого цвета по коже. — Но, что-то мне подсказывает, я бы всё равно пришёл посмотреть на рассвет, даже если бы мы не встретились в городе. Наверное он медлит специально, хрен поймёшь этих творческих личностей. Для неё это пытке подобно, так волнительно, что она почти стонет в голос, когда чужие губы горячей волной накрывают её собственные, подавляя всякий звук. Вот она, та самая трещина, что с треском начала расходиться от бреши, которая образовалась во время их первой встречи. Ничтожная, малюсенькая брешь в высокой стене, что разделяла их миры, возможно даже случайная, стала причиной разрушения и обвала. Его губы гладкие, но такие же сухие, осторожно, совсем по-детски, жмутся к её вишневым, замирают в ожидании, пробуют ощущения. Разум мутят даже не прикосновения, Ми не различает их почти. Разум мутит тёрпко-сладкий запах, а ещё понимание того, что лёгкое движение навстречу и она ощутит на языке и вкус, его вкус. Ми отстраняется первой, хватает воздух, заглядывая в глаза прекрасно зная при этом, что там её собственная чёрная дыра, её личный казан с кипящей смолой. Девушка наконец расслабляет сжатые в кулаки, будто в судороге, пальцы на воротнике его рубашки. Обхватывает ладошками лицо и блаженно улыбается когда чувствует дрожь в мужских ладонях прижатых к её шее. Есть надежда, что она в нём вызывает хоть капельку таких же сильных чувств, что и он в ней. Кислорода катастрофически не хватает. Грудная клетка заходится будто маховик, вздымаясь предательски часто, выдавая её с потрохами. Ми поджимает губы и облизывает их изнутри, а вот он делает это показательно, хищно. — Выглядит вкусно. — Ми чуть хмурится, будто позабыв то, что они могут говорить, а он отвечает на немой вопрос, вызывая очередной импульс. — Блеск на твоих губах… — Юнги… — ей кажется что на этот выдох с его именем он гортанно рычит, но звук заглушает мелодия рингтона. Его телефон звенит в кармане брюк, почти ломая момент. Она отчаянно сжимается внутри и уже открыто проводит по губам кончиком языка, цепляя своим взглядом его. — Нахрен! — он рычит и, не разрывая зрительный контакт, быстро тянет её на себя целуя уже жарко, развязно, будто изголодавшийся по ласкам мальчишка. Будто этот звонок может отобрать возможность сейчас дышать друг другом, может украсть момент, её украсть. А ему нужно вспомнить: как это быть живым, быть обычным, творящим всякие безрассудные вещи. Как это, поддаваться порывам и немного сходить с ума не только по музыке. Ми не выдерживает эту бездну в его глазах, закрывает свои полностью, отдаваясь ощущениям. Теперь она знает его вкус, он такой необычный, терпкий, он горчит и жжет, греет, дурманит и отравляет. Отбирает волю. Мин необычный. Зверёк, что с осторожно сахарного, ленивого облачка, неожиданно преображается в острое, выжигающее пламя. Обхватывает губами, прикусывает, облизывает и забивает рот языком. Жадно, тесно впиваясь пальцами в кожу на плечах и не смея сдвинуть их с места. Опасно. Это слишком опасно, ведь гора пороха тогда точно разнесёт всё к чертям. Она зарывается пятерней в его волосы на затылке, смыкает, чуть оттягивает назад на что он вызывающе шипит сквозь поцелуй и прикусывает за губу. Его волосы густые и жёсткие на ощупь, так как она и представляла. Теперь уже можно признаться себе, что действительно хотела и представляла этот момент, размышляла о том какой он, когда открыт, без стен и масок. Она фыркает на укус и ощутимо, но умеренно кусает в ответ. Мин медленно отстраняется, потянув за собой липкое желание. В глазах у него иначе чем раньше, темно и вязко, горячо. Телефон опять начинает звенеть, на что Мин явно ругается на своём кошачьем. Кто-то слишком настойчиво выводит его из себя, заставляя снять руки с её плеч и отпустить взгляд. Широкая ладонь прижимается к карману и сквозь ткань брюк он неистово жмёт на кнопку, чтобы убрать звук. Взгляд цепляется сначала за её частично обнаженные ноги, коленки что погрузились в песок аккурат рядом с его собственными. Чуть в стороне валяется его пиджак, женские туфли и маленькая сумочка. Весь этот натюрморт рисует в его разуме откровенные картинки, от которых кружится голова и сохнет в горле. Он видит это. Видит, что его чёртов пиджак, которым он пытался защититься от мерцающей в темноте кожи, мог бы послужить идеальной преградой от песка, если бы он опрокинул её на землю и… — Юнги… — она зовёт, ведь парень завис, пялясь куда-то в сторону тихого моря. — Твой телефон… Кто-то вновь пытался достучаться до его затуманенного разума. И Юнги наверное прекрасно знает кто это, вот только эти звонки совсем не вовремя. Парень раздражённо морщит нос, цокает языком и опять игнорит. — Иди сюда, — хрипло шепчет и скользит руками по бёдрам, подхватывая легко, будто без усилий. А так сразу и не скажешь, что в этом ленивом комочке столько энергии, столько способности к превосходству, страсти. Она не успевает и ахнуть, как оказывается в не совсем ловком положении, у него на коленях. Ноги приходится сомкнуть за его спиной, а руками тесно обнять за шею, чтобы не повалиться на спину и не оказаться ещё в более невыгодном положении. Хорошо, что подол платья довольно широкий и сейчас оно не забралось ей до самой груди. — Тихо, — сипло просит он, прикрывая её рот парой пальцев, стоит ему открыться. Ми сильнее сжимает бедра на его талии и парень заметно напрягается. — Не болтай сейчас, уже поздно… Это звучит так хрипло и отчаянно, что тело сводит в судороге. Она может лишь сглотнуть и закинуть голову назад, подставляя шею под скользящие вниз пальцы. Второй рукой он проводит под линией роста волос на затылке, медленно спускается к петле платья, идёт по ходу линии ткани вниз, вдоль позвоночника, под лопатку и на миг останавливаться. Она ощущает тепло его зависшей, над крайней точкой лямки, ладони и гулко вздыхает, касаясь грудью его груди. Он гортанно, сдавленно хрипит и прижимается широкой пятерней к обнаженной коже спины. Что же Лу, десять из десяти за платье. Оно как липкая ловушка для мух. Однако тут ещё нужно разобраться, кто в чью ловушку попал. Ми рефлекторно выгибается и вздрагивает. Это простое касание, за сегодняшний вечер она ощущала на своей спине объятия и прикосновения много раз, но такое с ней впервые в жизни. Может за эти дни они просто чертовски измучили друг друга, поставили много запретов, зажимов, надумали ворох ерунды. Запрещали себе хотеть большего, но обстоятельства сводили их вновь и вновь. И вся эта гремучая смесь ощущений может вспыхнуть лишь от лёгкого касания и фитиля не нужно. Мин прикрывает глаза, упирается лбом ей меж ключиц и, жарко дыша в открытое декольте, рвано ведёт ладонью по спине вниз, до линии ткани на пояснице. Так легко можно забраться под эту ткань. Ми выгибается и впивается ноготками в его плечи, оглаживает широкую спину, про себя хныкая, что она прикрыта рубашкой, и уже сама прижимается ближе. Он крепко обнимает её, перехватывая руками за талию, чуть выше, как ему кажется, царапин и лихорадочно целует ключицу, губами ведёт по шее вверх, легонько кусает за подбородок и заглядывает в глаза. Ми, будто сквозь мутную поволоку, видит игривые искорки в его глазах. Он счастлив и свободен в эту самую секунду. На сей раз она целует первой, обхватывая пухлые губы, проводит по ним языком, толкается внутрь, стоит ему приоткрыть рот. Он вертит головой, постоянно меняя угол, будто и вправду способен откусить от нее сладкий кусочек. И когда он уже всерьез поглядывает в сторону своего пиджака, кто-то зовёт его по имени. Кто-то, блять, зовёт его в такой момент, и этот кто-то стоит рядом на грёбаном пляже. — Ты, блять, в своём уме?! — Джин говорит громко, но его тон совсем не соответствует сказанным словам. Слишком мягко. — В гостинице уже полно репортёров, дурья твоя башка! И её, и себя похоронишь. За мной, давай бегом!