Чёрный бархат

«Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Маркс и Энгельс, «Манифест Коммунистической партии»

      Следующая остановка — отель «Вестфалия». Название многообещающее, если учесть, что, кроме него, Стиву не сообщили ничего по прибытии в Берлин. И всё же командировка на новое место работы вдохнула в душу давно забытую безмятежность: утопая на заднем сидении такси, он позволил себе в кои-то веки просто следить за долгим путаным маршрутом до загадочной «Вестфалии» (ах, эти саксонские названия!). В багажнике следом за ним переезжали все его пожитки в одном чемодане, а за спиной был вокзал Александерплац и чопорная канцелярская Женева, где остались годы бумажной волокиты и вместе с ними порядком надоевший портфель дипломата.       — В городе в общем безопасно. Заведения закрываются рано, много патрулей. Разве что в восточной части… — руль под рукой водителя повернулся с недовольным скрипом, как бы продолжая начатую мысль. Старенький таксомотор пронёсся мимо блошиного рыночка, где на сколоченных из каких-то ящиков прилавках фарфор из бывшей ГДР делил место с веймарскими реликвиями. Чем ближе они подъезжали к центру, тем реже на глаза попадались такие вот трущобы и чаще — добротный немецкий новодел вперемешку с остатками довоенной роскоши: Бранденбургские ворота, грандиозный Рейхстаг… — Да, на востоке сейчас много разномастной публики: анархисты, клабберы, бродячие художники. Со всей Европы съезжаются, заселяют заброшенные аварийные хрущёвки. Зовут себя автономами. Ну, мы пока покатаемся, сам всё увидишь.       Такси снова удалилось от центра. За окном в дрожащем от зноя воздухе поплыли бесконечным узорчатым ковром наляпистые граффити: теги, рисунки, лозунги — одна сплошная кислотная каша, залепленная огрызками плакатов. Кое-где встречались растяжки из раскрашенного баллончиком белого полотна и под ними столы с пачками листовок — импровизированные штабы левых активистов, которых «полицаи» гоняли всё реже и неохотней. А вот и упомянутые водителем заброшки: их нетрудно узнать по тем же граффити на весь фасад и прочему «уличному искусству».       — Что там на повестке дня в бундестаге? — спросил Стив без особого интереса, от монотонной работы счётчика его начинало укачивать.       — Политика! — рука в явно перекупленных командирских часах взмыла из-за водительского кресла и спряталась обратно. — А что тут расскажешь? Русские выводят последние войска, военные городки пустеют, глядишь, совсем лесом порастут. Осси отстаивают советское наследие, власти гнут свою линию, всё пытаются снести хрущёвские панельки, где засели бездельники-автономы… Никак не разберутся с архивами Штази: кого-то судят, что-то рассекречивают. А в целом ничего интересного: все обсуждают Россию и бывшую Югославию.       — А Билл только наладил отношения с другом Борисом.       — И не говори! Тут тебе и Косово (представь, немцы с 45-го года никого не бомбардировали, да ещё на пару с натовцами-союзниками!), и Чечня (привет, санкции для друга Бориса!). Чего доброго, ракеты свои друг на друга наведут.       — Повезло, что мы как раз между ними. Как там бункер Гитлера, ещё цел?       Таксист не ответил, его внимательный взгляд только зыркнул на Стива в зеркале заднего вида. Он открыл бардачок, не глядя пошарил рукой:       — Скоро подъезжаем. «Вестфалия» — одна из лучших гостиниц ФРГ, хоть и старая. Ты там хорошо устроишься, — он закинул свободную руку назад, передавая довольно худенькую картонную папку Стиву. — Позволь совет, по-приятельски? Не наряжайся, особенно если спустишься в подполье. Здешняя молодёжь… как тебе сказать? Избавься от бороды и длинной шевелюры, костюмы с очками тоже прибереги для визита в посольство. Самые дешёвые тряпки, мятые спортивки, жвачка во рту и тупое выражение лица. Будь настороже с этим контингентом. Здесь в Берлине нет ничего хорошего, будь уверен: рейвы, наркотики, протесты — это настоящий ад.       Поднапрягшийся Стив бездумно сдвинул резинку, но не успел раскрыть на коленях документы, как водитель снова его остерёг:       — Не спеши, капитан. В гостинице спокойно всё разберёшь: там безопасней всего, нет ни камер, ни прослушки, всё проверено. Можно работать сколько угодно, и главное — все свои. Так что устраивайся, обвыкайся. И чуть не забыл — добро пожаловать в Берлин!       За спинкой уже другая рука ткнула пальцем в окно. Взгляд машинально устремился туда, и увиденное Стива не разочаровало: «Истсайдская галерея» — километровый кусок стены, на котором художники не оставили ни дюйма голого бетона. А вот и товарищ Брежнев, целующий взасос товарища Хонеккера. Стив со снисходительной улыбкой покачал головой. Ну что за город, где во всю трёхметровую стену красуются два сосущихся старикана?       Водитель не подвёл: «Вестфалия» и правда очаровывала с первого взгляда и первого шага за порог роскошного холла. В этой многоэтажной гостинице с множеством лифтов, длинных глухих коридоров в красном ковролине и дереве, хромированных перил и панорамных окон жил дух старой Европы. Пускай какие-то из этажей время от времени закрывали на капремонт и на лифтах неизменно мозолили глаза таблички с извинениями за неудобства, хозяева сохранили здесь всё таким, каким оно было в годы юности и процветания. «Вестфалия» представлялась Стиву очаровательной старой немкой, опрятной, пахнущей пудрой и каким-то старомодным парфюмом и хранящей в идеальном порядке все свои девичьи безделушки.       Ключ с номерком приятно холодил руку, пока лифт с натужным ворчанием доставил его до нужного этажа, и он наконец уединился в прохладе только что прибранного просторного номера. В женевской конспиративной квартире пришлось оставить за собой бардак, да и уборка никогда его особо не занимала. Как же чудесно, что теперь после изнурительных операций в городе его берлога будет откатываться до изначального порядка и невидимые феи соберут с пола грязные полотенца и даже опустят за него стульчак! Зашвырнув на широкую постель чемодан, Стив первым делом проверил, как работает массивный ламповый телек и обычный белый гостиничный телефон рядом с ним. Внизу в холле стояли таксофоны, и где-то здесь должен быть факс, так что со связью проблем не будет: он подумывал приобрести сотовый, но выдвижная антенна его смешила, да и в какой карман поместится такой кирпич, а что уж говорить о его надёжности?       Под прохладными струйками вентилятора скинувший обувь и рубашку Стив остановился у стола с лежащей на нём папкой, где на сегодняшний день хранилось всё насущное и сокровенное, что определяло его личность и судьбу на время текущей миссии. Разумеется, он знал, кто он есть, а все эти легенды и липовые паспорта, как и архивы особо секретной макулатуры, превратились за годы службы стране в досадные издержки и серую обыденность — не более того. Конечно, для офицера запаса, да ещё в звании капитана, сущая мука возиться дни и ночи напролёт с шифровками и прослушкой в пыльной от гор газетных подшивок и катушек комнате, придумывать места для закладок, вошкаться с малонадёжной агентурой… Потому задание в Берлине и стало глотком свежего воздуха: самое время проверить свои оперативные навыки, капитан Роджерс.       Разложенные листки бумаги с печатным текстом легко зашевелились от сквозняка. Кроме личных документов, здесь были весьма скупые инструкции на ближайшую неделю, пара контактов и более основательные ксерокопии дела, которое и привело Стива сюда. Прежде чем уйти в бумаги с головой, он по привычке задёрнул шторы на просторном окне: таксист-связной уверен, что в «Вестфалии» всё чисто, и всё же старый отель для американской резидентуры — это вам не штаб НАТО со светоотражающей плёнкой на окнах и сетками вибрирующих проводов в стенах для заглушки сигналов.       По части глобального и бессовестного шпионажа ЦРУ и АНБ не знали равных в мире. Их агенты ошивались буквально во всех министерствах, отелях для интуристов, финансовых центрах и партийных штабах, а офисы международных организаций кишели устройствами для слежки. Да что там говорить, если на соседних с консульствами крышах вовсю сверкали нагретые солнышком обтекатели для радиолокационных антенн или перехватчики телефонных разговоров в белых цилиндрах (вы не подумайте, всего лишь дизайнерский атрибут, неофутуристическая кормушка для голубей)! Госбезопасность всё больше смелела от безнаказанности и превышала полномочия. На передовой Стив не так себе представлял защиту интересов отчизны.       Налив в стакан шипящей минералки, он пересел на край кровати поближе к вентилятору, вчитываясь в сплошной мутноватый набор слов на немецком. Следственный протокол, подкреплённый экспертизой, докладывал об убийстве некой диссидентки из России, которой в Штатах дали политическое убежище, но, увы, так и не дождались из Германии. Проверка личных вещей выявила на сотовом телефоне жертвы следы боевого отравляющего вещества. Каждый раз, когда мембрана в трубке вибрировала во время разговора, несчастная вдыхала частицы яда: она умерла не сразу, сначала отказали почки, но после короткого улучшения организм сдал окончательно. Неизвестное вещество нейротоксического действия — в лаборатории о нём толком ничего не сказали, его явно синтезировали недавно и в полной секретности.       Разумеется, во всём подозревали русских.       Стив глотнул, не отрываясь от бумаг, от пузырьков противно зажгло в груди. Так вот оно что: они ждут от него доказательств причастности Кремля. Это зыбкая почва, приятель. Ни одной из сторон сейчас не выгодно копать друг под друга: ещё веет прохладцей после холодной войны, и новые заморозки не заставят себя ждать. Да и какие у них зацепки?       На отдельном листке одним маленьким абзацем наборщик вывел единственную наводку, которую Центр сумел нарыть. Подпольный клуб на границе с восточным Берлином. И кодовая фраза — «чёрный бархат». Что за спящий агент, как выглядит, женщина или мужчина — ни черта не уточнялось. И вот с этим ему предстоит работать. Класс, просто класс.       Андеграундная вечеринка — это что-то новенькое. На вечер не помешает подыскать себе туалет: может, он заглянет в какой-нибудь секонд-хенд с цветастым «Адидасом» и олимпийками Fila.       — Та-ак. Значит, какая у нас там легенда? — приняв прохладный душ, Стив достал из бумажника небольшой снимок Пегги и заткнул его за скобу на зеркале в ванной: он привык с ней болтать и даже просить советов, хоть общаться по-настоящему им доводилось нечасто и впопыхах, а не виделись они и вовсе по году. И так уже целую вечность, пока его супруга трудилась на благо британской короны, а там и Щ.И.Т.а, ну а он пропадал в Швейцарии. Этому обрезанному полароидному фото уже куча лет, естественно, Пегги успела измениться, но сиськи у неё здесь зачётные: Стив и не упомнил бы, сколько раз дрочил на него — считай, его именной экспонат в музей героев разведки. — Я старый тусовщик. Устал от жизни, но вот прикатил в Европу вдохнуть воздух свободы и поймать новых ощущений, — в руке загудела машинка, и втянувший щёки Стив взялся за солидную бороду, которую отпускал месяц. — Я ищу человека, который объяснит мне, что за говённый чёрный бархат.       После того, как сказать решительное «пока» зудящей и колющейся бороде, он добрался и до заросшей шевелюры, которой позавидовал бы Джордж Майкл. Когда в раковину упала первая русая прядь, панику и сожаление пришлось запихнуть обратно и идти до конца: если бы Пегги увидела его таким, то приняла бы за одного из своих сопляков-курсантов. Ну, настоящий разведчик должен переносить стресс и унижения.       Остаток дня Стив предавался праздношатанию: разложил вещи из чемодана, кое-что переставил в номере для удобства и большего уюта, купил кроссовки, потёртые голубые джинсы и безразмерную поношенную ветровку в красную и белую полоску, а за полночь влил в себя две кружки крепкого кофе и, убрав все документы в сейф, вызвал такси за пару кварталов от отеля. Почему-то в животе теплилось такое дразнящее чувство, будто он реально едет на тусовку впервые со времён студенчества.       Клуб «Вальехо» и клубом-то по сути не являлся — некогда опечатанный склад в подземельях одичалого маргинального Кройцберга, где бродяги провожают мимо своих злачных обиталищ голодным взглядом каннибалов, а кровавые знамёна анархии реют в каждом разбитом окне. Кройцберг считался местом силы нонкомформистов всех пород и идеологий. Именно здесь плодились коммуны леваков, уличных художников, иммигрантов и рейверов, словом, всех тех, кто жил идеей борьбы с системой и кормился духом революции. Вывесок на здешних заведениях не водилось. Ещё бы, чуть только шёл слушок об облаве, как тяжёлые двери в подвалы запирали на все замки, а ребята с цветастыми ирокезами растаскивали колонки с синтезаторами кто куда. И всё же подпольным вечеринкам не было конца: молодёжь оккупировала буквально все жилые и промышленные здания, включая те, где утром шли рабочие смены, — как крысы в зачумлённом городе. После заката даже на границах Кройцберга от стен отражался тяжёлый электронный бит.       «Вальехо» он нашёл не без приключений. Стив всё ещё чувствовал себя чужеродным, даже в спортивках, тёмных очках и с бритой башкой. Может, для убедительности не хватало колец в ушах, или от него уж очень по-американски пахло Juicy Fruit, а может, всё дело в отсутствии отёчности и перегара. Благо это легко исправить. Уже на подходе к клубу из здоровенной дыры в дощатом заборе на него высунулась рычащая собачья морда, а за ней ещё две такие же. Облаянный Стив чуть жвачкой не подавился, пока давал дёру от трёхголового монстра: это место, это грёбаное место!.. Чудом втиснувшись в толпу на фейсконтроле, его пустило под пресс бессчётных потных тел в кислотных одёжках и с такими же причёсками и макияжем, протащило, словно колбасный фарш, по какому-то туннелю и в конце концов извергло в бесконечно просторное, тёмное и невентилируемое пространство.       Акустика тут была, как в Берлинской государственной опере. Огни строб-ламп выхватывали из дымного мрака всю циклопичность зала, колонны железных опор и полное отсутствие каких-либо стен и преград. Народу тоже было немало — до сотни молодых и очень разных парней и девчонок, и с каждой минутой они множились по экспоненте. От звука раскалывало череп, прямая бочка так била по ушам, что Стив едва сдержал тошноту и ноющую боль в зубах. Плетясь в сторону бара по сложно искривлённому маршруту, в толпе он наткнулся на парочку кокетливых девиц, от которых бросало в холодный пот: красотки с пирсингами на лице, чёрной помадой и чем-то вроде рожек из закрученных волос смерили его хищным взглядом.       Ближе к часу он смирился с мыслью, что найти на рейве одного единственного человека без каких-либо условных сигналов — дурная затея. Оставалась надежда, что бармен и есть агент, в конце концов, он тут со всеми на короткой ноге и может глазеть по сторонам сколько угодно. У пустынной стойки, точно сколоченной из выброшенной на помойку мебели, Стив заказал себе виски Black Velvet со льдом, в ответ получив молчаливую смесь недоумения и враждебности: ничего удивительного, алкоголем здесь не баловались, не говоря уж об элитке, а налегали скорее на водичку и кислоту.       — Виски нет. Есть пиво, — равнодушно выдала томная барменша с жуткой химией на голове.       — Тогда пинту, — он чуть было не назвал её «штанге» на швейцарский манер. Всё-таки эта работа его доконает.       Колбаситься остаток ночи под техно как-то не улыбалось. Пиво было неплохим, и Стив расслабленно навалился спиной на стойку, изучая глазами колышущуюся массу из рубящих воздух рук, голов и психоделических шмоток. В стороне от него эффектная парочка самозабвенно трясла конечностями, с головой погрузившись в безбашенный грув ломаных ритмов и кислотных басов. Девушка с ярким начёсом на миг задержала на нём взгляд: на языке у неё была цветная таблетка, предназначенная для парня, с которым они горячо засосались, а потом ещё долго тёрлись друг о друга в брачном африканском танце и, наверное, трахнулись бы, если б не теснота кругом. Когда людей стало действительно много, отдельные типы сбились в стаю и шествовали через весь зал, как колонна отмороженных зомби: наворачивали один и тот же замкнутый круг, плывя по течению без видимой цели. Возможно, их сознание закручивало так же, как в танце дервишей.       Стив честно дотянул до закрытия. Слонялся до рассвета то туда, то сюда, даже сделал семь кругов вместе с зомби, но так ничего и не добился. В «Вестфалии» он завалился в постель с чувством выполненного долга: в конце концов, он действовал строго по инструкции. Просто не повезло. Быть может, повезёт в другой раз.       Почти всю следующую неделю его расписание оставалось без изменений. В гостиничном номере теперь радовал глаз серый пузатенький DEC: у него даже был выход в интернет! В первой половине дня, помимо залипания в компьютере, Стив совершенствовал свой персональный стиль: прикупил себе модные круглые очки, учился пафосно жевать Juicy Fruit перед зеркалом и даже отработал пару танцевальных движений. На барахолках и в магазинах винила можно было достать все европейские новинки: транс, тяжёлое техно, хаус… Он приобрёл пару кассет, но сколько бы их ни ставил, ему куда больше заходили старые добрые Scorpions. Стив слушал их до зажёванной плёнки уже лет десять с тех пор, когда Скорпы давали концерт в Мэдисон-Сквер-Гарден в 84-м. И, конечно, всюду возил с собой небольшой кассетный магнитофон с коллекцией альбомов.       Но Берлин окончательно и бесповоротно помешался на техно. В одну из невыносимых душных ночей он нашёл себя в «Вальехо» стоящим без движения перед сценой с саунд-системой. Он не был под колёсами, в отличие от плавающих на волнах наркокача людей вокруг, и просто стоял, пялясь на то, как пластинки визжат и крутятся под руками диджея, как тот ловко подкручивает бочку, колдуя над семплером и двигая ползунки драм-машины всеми пятью пальцами. Этот хаос проникал внутрь, медленно, как летучий яд — по крупице за каждый вдох. Что-то назревало: Стив это чувствовал.       Где-то в середине вечера его снова прибило к бару. Неразговорчивая барменша уже наливала ему без слов, но в этот раз она доверительно закинула локоть на стойку, нагнувшись поближе:       — У нас появился виски. «Чёрный бархат».       Стив молча кивнул: вот так сюрприз. Стакан с тремя унциями жидкого золота, благоухающего орехами, подкатился к нему по грубой столешнице. Сделав тягучий мягчайший глоток с древесными нотками и пряным послевкусием, он махнул дамочке, пока та не нырнула под бар нюхнуть дорожку:       — Можно бутылку, фройляйн? И льда.       Секунду спустя литр без трёх унций Black Velvet громыхнул о стойку рядом с ведёрцем для льда. Но не успела барменша хрипло сказать «прошу, дорогуша», как соседний стул едва слышно скрипнул и мужской голос проорал:       — И бокал «Вита Колы»!       Стив оперативно осмотрел незнакомца. Вот чёрт, а он его видел — в самый первый день он зажимался с ярковолосой подружкой. Красавчик не старше тридцати пяти с чутка помятым от гулянок лицом и с отличным немецким, но явно не немец.       — Виски и «Вита Кола». Мой любимый коктейль. Рекомендую, — он крутанулся к Стиву, лихо закинув ботинки на высокий стул и умостив ногу на ногу.       И что это были за ботинки! Высокие, с большущими каблуками, в которые легко бы влезло допотопное прослушивающее устройство. Обшитые дорогой старомодной тканью.       Чёрным бархатом.       Стив едва не поперхнулся, когда его осенило догадкой.       — Две «Вита Колы». И стакан под виски, пожалуйста, — он кивнул улыбчивому парню на его ботинки, которые тот разве что на стойку не закинул (ты тормоз, Роджерс, просто признай это). — Классная обувка.       Тот не ответил, только стрельнул прямо в переносицу нечитаемым взглядом. У Стива внутри всё зашевелилось, как будто ему по ошибке перепало лететь бизнес-классом вместо занюханого эконома. Господи, неужели? Всё это время. Он точно был в этих ботинках, а может, и в бархатном пиджаке или вроде того.       И как можно было его не заметить? Нет, он не выделялся, но этот гламурный стиль, слегка потрёпанный, словно так и было задумано. Он носил чёрное: облегающие брюки, майку с глубокими рукавами и вырезом на всю грудь. Кричаще, ничего не скажешь. Девчонок, наверное, привлекает покровная шерсть в подмышках и на груди. И эта причёска: короткие волосы торчат во все стороны, будто сбрызнул пивом и расчесал пятернёй.       — Расслабься, — парень поочерёдно плеснул в стакан чёрной газировки и щедрую порцию виски. — Что за поза, старина? Твою военную выправку видно с того конца зала.       Стив невольно сгорбил спину: да нет, какая выправка, он никогда так не палился!       — Что если я капитан техно-анархистов?       — На ветерана техно-вечеринок ты точно не тянешь, — красавчик снова смерил его глазами с очень деликатной издёвкой, прилепил жвачку на край стакана. — Я буду звать тебя Кэп.       И завязалась непринуждённая беседа о рейвах, минувших первомайских протестах, о богатой культуре берлинского андеграунда и кройцбергских сквотах, где под одной крышей мирно живут вольные художники и активисты, о предстоящем Loveparade, куда непременно надо попасть, да и как его пропустишь, если там десятки тысяч приезжих и колонна грузовиков через весь бульвар Курфюрстендамм с диджейскими пультами на каждом! Парень явно чувствовал себя в Берлине как рыба в воде. Пока Стив его тихо разглядывал, того буквально распирало от восторга, хоть большая часть его охуительных историй терялась в оглушительной музыке.       Он жил здесь не один год. Или крайне умело притворялся. На минуте двадцатой разговора Стив даже засомневался в своей теории насчёт чёрного бархата: а если он обыкновенный тусовщик и подсел к нему случайно? Но, несмотря на всё, внешность его выдавала. Это славянское круглое лицо, и глаза, чистые, светлые и в то же время как будто тёмные — было за ними что-то такое… не описать. Нет, он совершенно обычный, быть не может! Эти перстни, крестик на шее… Твою мать, он русский. Ну точно, мрачный взгляд, абсолютный покерфейс… Давай, Стив, вруби уже своё хвалёное чутьё!       А чутьё у него окончательно сбилось рюмки после пятой. Он вливал и вливал в себя виски, пока голову не стало клонить к стойке. Всё вокруг закрыло ядовитой наволочью, вспыхивающей разными цветами, как молниями.       — Позволь дружеский совет? — сказал русский, и его нежный бархатистый голос тёк та-а-ак тягуче, замедляясь на конце фраз. — Будь аккуратней с этим контингентом, — заторможенная речь проваливалась куда-то за край слухового диапазона, превращаясь в инфразвук. — Рейвы. Наркотики. Протесты, — голос расслаивался, распадался на множество электронных частот. — Берлин — это рай.       Где он? Как здесь оказался? Жарко. Химический привкус на языке. Сердце почти не колотится.       Стив повёл раскрытой ладонью по воздуху, пропустив музыку сквозь пальцы, как прозрачную желеобразную массу, переливающуюся плёночкой мыльного пузыря. Повторяющиеся семплы обрели объём, наполнились глубинным смыслом, странным откликом в душе и разуме, изменчивой осязаемой формой. Биты взрывались в кислотном тумане красочными пятнами. Кинестетический восторг! Все ощущения обострились. Время многократно замедлилось, и в вязкой звуковой толще предметы виделись, как в увеличительном стекле, как в выпуклом рыбьем глазу, яркие и чёткие.       — Беррлин. Это. Ррра-а-а-айййй.       Что-то происходило с его телом. Чужое дыхание проходило через каждую клетку, чувствовалось всеми фибрами, как и легчайшее касание, подымавшее волоски по всей поверхности кожи. Звуки стали визгами зажёванной плёнки.       — Бḛрҏрли-ӣ-ин. Этø. Рррҏрϼ̺а-а-ǻ-ḁ-ййӥiѝȳŷѯҕѯ       Его парализовал страх. Запредельный, непостижимый страх. Он понял, что проваливается в небо головой вниз. Ветер терзал кожу, и вокруг уже не было ничего, и всё навалилось разом, одновременно. Свернулось сверхмассивной точкой в почти неподвижном времени. Он падал, и падал, и падал сквозь моменты и события, которых не помнил.       Он видел, как его убивают. Стреляют в лицо, снова, и снова, и снова… Он молил Господа, чтобы этот кошмар прекратился, когда наконец-то канул в самые глубины ада, разбившись о чёрное каменистое дно.       Но на этом всё не закончилось. Пластинка прокрутилась назад, всё быстрее, быстрее, быстрее. Сердце зашлось в бешеном темпе. Его с немыслимой скоростью понесло через те же инфернальные картины, обрывки воспоминаний…       Ад. Небо. Комната.       Тихо. Нет ничего.       Темнота. Смерть. И выстрел.       Бах!!!       Убийственно громкий хлопок с размаху зашвырнул его отлетевшую душу обратно в тело. Стив заорал, вскочил на постели. Вокруг незнакомая обшарпанная комната, все вещи перевёрнуты, включая его разбросанную по углам одежду. Кровь колотилась в ушах и в горле.       Он жив. Всё кончилось. Он живой.