Лицо из чужого прошлого

Вы меня только что убили, Честертон. Это было последнее, что он помнил. Последнее, в чем он был уверен, что действительно слышал. Потому что то, что он видел и слышал дальше, не могло происходить в реальности, никак не могло. Полицейский, который был там, который все это видел - и человека, извергающего из себя потоки золотисто-желтого пламени, и растворяющуюся в воздухе под скрипящий, неестественный звук синюю полицейскую будку - ничего подобного не упоминал. Он рассказал своим коллегам, что он увидел, а именно: труп и подозреваемого рядом с ним, явно в состоянии шока. А Иен промолчал. Сначала был просто не в состоянии что-то говорить, а после понял, что его показания ему не помогут. Вы меня только что убили, Честертон. Эта фраза его преследовала. Стоило закрыть глаза, как он видел это. Усмехающийся седой старик с окровавленной раной на голове, раздраженным тоном произносящий эти слова. И говорил он так, будто речь шла не об убийстве, а о том, как ему, например, на ногу в автобусе наступили или влезли перед ним без очереди. Вроде как и ничего страшного, просто извольте быть поосторожнее в следующий раз. А потом... он не знал, что было потом. Понятия не имел. Он твердо решил, что о произошедшем между этой фразой и тем, как его арестовали, он ничего не знает. И потому молчал в ответ на все вопросы, которые ему задавала полиция. Как умерла жертва, где спрятано оружие, кем был убитый, зачем было его убивать и прочее, и прочее... Он даже не слушал. Лишь молчал, глядя в никуда. Это невозможно. Так не бывает. Вы меня только что убили, Честертон. Кто-то сообщил полиции, что Барбара Райт куда-то пропала, а последний раз ее видели уезжающей вместе с Иеном Честертоном из школы, где они оба работали. О Барбаре его тоже спрашивали. Естественно, он стал главным и единственным пока подозреваемым. А он не знал, что с ней стало. Не могла же она действительно раствориться в воздухе внутри полицейской будки, которая стояла на свалке. Значит, ему о ней ничего неизвестно. И он молчал. Его слова не помогут ее найти. Потому что он не знает, где она. Не знает. И не может знать. Ему говорили, что если он не начнет отвечать на вопросы, будет только хуже. Что по имеющимся данным его можно хоть сейчас сажать в тюрьму, ни один адвокат не сможет защитить того, кто так упорно продолжает молчать. Что его содействие с органами правопорядка может быть расценено в его пользу, и обвинение будет не таким категоричным, как сейчас. Один полицейский после почти часового монолога пообещал дать ему в челюсть, если он сейчас же хоть что-нибудь не скажет. В итоге не стал, конечно, за это можно было и самому в тюрьму попасть. Иену было все равно. Он молчал. А перед невидящим взглядом снова и снова проносился тот момент. Старик и его слова. Вы меня только что убили, Честертон. К нему допустили адвоката. Он сказал, что Иена обвиняют в убийстве неизвестного, похищении Барбары Райт, а в данный момент пытаются пришить ему еще и убийство последней. Говорил, что последнее обвинение не просто шито белыми нитками, а вообще бессмысленно - никто еще даже не доказал ее смерть. Но при этом добавил, что два остальных обвинения снять будет очень трудно, если вообще возможно. Рассказывал, что есть люди, готовые свидетельствовать в его пользу, но толку от них немного, потому что на месте так называемого преступления никого из них не было. И что уж точно не будет никаких шансов вытащить Иена из этого, если он не расскажет все в точности как было. Он продолжал молчать, невидящим взглядом смотря на стену. Его рассказ адвокату не поможет. Это невозможно. Это бред сумасшедшего. Выждав несколько минут, адвокат снова начал говорить. По сути, то же самое, что и раньше, только немного другими словами. Долго, многословно и убедительно. Будь ситуация иной... нет, эта мысль вовсе не имеет смысла. Ситуация изначально абсурдна, и представить ее немного иначе просто невозможно. Внешне Иен никак не отреагировал на монолог своего предполагаемого защитника в суде. И тот ушел, когда ему наконец надоело разговаривать со стенкой. Потом адвокат пришел еще раз. Ненадолго, на сей раз. Лишь сообщил, что послезавтра состоится суд, где будет решаться, виновен Иен Честертон в похищении Барбары Райт и убийстве двух человек или же нет. И что если ему захочется обсудить свою защиту - у него есть право на телефонный звонок, пусть звонит адвокату. Сколько проходило времени между посещениями, он не знал. Может, часы, а может, и дни. Его разум как будто поставили на паузу, подобно пленке, а тело работал почти автоматически - спало, ходило по камере, ело приносимую полицейскими еду... Все это Иен если и фиксировал, то разве что где-то очень далеко на периферии сознания. Перед ним снова и снова возникала одна и та же картина, снова и снова в мыслях эхом отдавались одни и те же слова. Вы меня только что убили, Честертон. Вы меня только что убили, Честертон. Какая-то отстраненная часть его думала: что это? Шок? Сумасшествие? Шизофрения? Очевидно, что того, что он видел дальше, не могло быть на самом деле. Но не было момента, где все могло теоретически пойти иначе. В том, что он слышал те слова, он был уверен, и это действительно было. Но... было ли? Могло быть? Как вообще возможно такое, что живой человек обращался к нему с такими словами? Вы меня только что убили, Честертон. А возможно такое, что посреди старой свалки стояла полицейская будка? Будка, которая тихо, еле заметно жужжала и слабо вибрировала, будучи ни к чему не подключенной? Возможно, что Сьюзен Форман пришла на эту свалку, открыла эту будку - что означает, что у нее были ключи, ведь будка была заперта - зашла внутрь и затаилась там? Зачем ей это? В чем смысл? А насколько вообще, в принципе, возможна сама Сьюзен Форман? Пятнадцатилетняя девочка, которая понимает химию так, словно успела изучить ее в университете и получить по ней докторскую степень? Для которой лабораторные работы, проводимые в школе, не просто скучны и понятны, а бессмысленны, потому что их результат для нее очевиден так же, как для обычного человека результат примера "два плюс два"? И ведь речь не только о химии. Вся школьная программа - за редким исключением, где она делает глупые и бессмысленные ошибки - для нее давно пройденный и усвоенный этап. С ее уровнем знаний ей вообще нет причин ходить в школу и сидеть на уроках. Если она вундеркинд, малолетний гений, то ей самое место, например, в Оксфорде. Если и там найдется что-нибудь, чего она не знает - в чем Иен серьезно сомневался. Но если не было Сьюзен, если это плод его безумного воображения, как и извергающий потоки золотого пламени человек, как и исчезающая синяя будка, то ему незачем было бы ехать на эту свалку. А Барбаре - тем более. Но Барбара тоже ее помнила, тоже удивлялась ее всезнанию. Что, значит и этого не было? Значит, они не говорили о том, как их беспокоит Сьюзен, Барбара не уточняла ее адрес, не проверяла, что там и не находила там пустоту? Выходит, так. Но Барбара - не плод его воображения. Она исчезла, и последний раз их видели, когда они садились в его машину. И его обвиняют в ее похищении и убийстве. А может быть, и нет. Может, и этого тоже нет. Может, эта камера, эта решетка, эти стены, этот потолок, этот арест, эти обвинения... всего этого просто нет. Это логично. Это имеет смысл. Потому что если взять хоть что-нибудь из этого и принять за истину - то неизбежно, по цепи причины и следствия, вытекает и реальность всего остального. В том числе - и того, что он видел. А это невозможно. Это бессмысленно. Этого не было. Вы меня только что убили, Честертон. Он услышал... что-то. Голоса. Одного из дежурных полицейских и еще чей-то неизвестный. Там все время кто-то разговаривал - то вполголоса, то, наоборот, громко, и это уже сливалось для него в своего рода белый шум. Но его внимание привлекло упоминание его фамилии. -Честертон здесь, да, - говорил дежурный. - Но говорить с ним бесполезно. -Что значит "бесполезно"? - не понял его собеседник. - Он спит? -Может быть, не знаю. Но я не об этом. Он ни с кем не разговаривает, ни на кого не реагирует. За все то время, что он здесь, он не сказал ни слова. -Почему? Что с ним такое? -А черт его знает. Сначала мы думали, что он под наркотиками, но анализ показал, что он чист. Да и за это время действие любого наркотика бы уже прошло, и он бы сейчас валялся с жуткой головной болью. А он - в полном порядке. Но... молчит. -Я все же хочу попробовать с ним поговорить. Можно к нему? -Не положено. Простите, сэр, но он подозревается в убийстве и похищении, так что кого попало к нему не пускают. Недолгое молчание. Как будто тот, второй, неизвестный, прикидывал варианты того, что можно сказать и как можно убедить полицейского его пропустить. -Ясно. Все равно, спасибо, офицер. Я пойду. - И удаляющиеся шаги. Видимо, он решил не рисковать вызывать недовольство полиции. Когда шаги утихли, окружающие звуки снова слились в ставший почти привычным белый шум. А перед глазами снова начал проносится тот самый момент. Словно заевшая пластинка, снова и снова память показывала ему одно и то же. Седой старик, которому он только что помог встать - после того как сам же его и уронил. И его слова, которые выглядели и звучали совершенно бессмысленно от того, кто дышит и стоит на ногах. Вы меня только что убили, Честертон. ... Найти Иена оказалось не так просто, как казалось сначала. В первых трех полицейских участках, которые Джон отыскал, об Иене Честертоне не знал вообще никто. Потом ему посчастливилось случайно повстречать полицейского, который о нем что-то слышал - но он отказался что-либо рассказывать неизвестно кому. Джон уже машинально потянулся к карману, чтобы достать психобумагу, когда вспомнил, что ее у него нет. Пришлось извиняться и спешно уходить, пока полиция не заинтересовалась им самим. В итоге поиски заняли целых два дня. Точнее говоря, почти двое суток, сорок пять часов, по окончании которых он едва ли не валился с ног от усталости, а еще обозленный таким обращением после двух недель на позиции бога организм требовал хотя бы какой-нибудь еды. Тысяча девятьсот шестьдесят третий был слишком примитивен, чтобы звуковая отвертка могла помочь быстро и без усилий добыть денег, а единственное, чего у Джона было с собой ценного - кроме самой отвертки - это обручальное кольцо. Стоило оно немалых денег, и на его стоимость можно было бы, не напрягаясь, пожить несколько дней. Но это было единственным, что у него оставалось сейчас от Розы. Единственным, что связывало его здесь и сейчас и ее на Пеладоне на полмиллиона лет в будущем. Так что от идеи это кольцо обналичить он отказался сразу же, как она возникла. Помогла, в итоге, все-таки отвертка. Будь ситуация иной, он бы предпочел перетерпеть голод и сонливость до более удачного момента, но приходить в полицейский участок и просить там встретиться с подозреваемым в убийстве, когда у тебя нет ни денег, ни документов, ни чего-либо еще, и без того было подозрительно. Добавлять к этому набору факторов полусонное состояние было не лучшей идеей. Так что Джон решил поступиться кое-какими принципами, взломал ночью какой-то магазин и вытащил из кассы немного денег. Не все, само собой. Так, чтобы хватило снять на день какое-нибудь помещение, где можно выспаться, и поесть. Мало-помалу до него доходила вся безнадежной нынешней ситуации. Консоли нет. ТАРДИС улетела и в этот временной промежуток вряд ли вернется. Больше для успокоения, чем в надежде правда что-то найти, он проверил место, где на следующий день после этого приземлялся Доктор в седьмом воплощении. Увы - в этой Вселенной Сьюзен этого делать не стала. Технологии тут еще более примитивны, чем в две тысячи тринадцатом, откуда он пытался сбежать. Так что надежды собрать или найти тут что-нибудь, что сможет перенести его во времени, нет вообще. Что означает одно: он застрял. Была, правда, одна мысль: найти местный Торчвуд и попросить поместить его в какой-нибудь стазис до две тысячи тринадцатого. Так, идея, не более. Роза - все так же на Пеладоне. И она уж точно застряла. Все. Если консоль с Кларой не достигла Пеладона - что, Джон не стал себе врать, маловероятно - то надеяться можно только на королеву Талиру. Что она не позволит своему канцлеру и серому кардиналу выпытывать из Розы информацию. Что, опять же, маловероятно. В их последнюю встречу она честно призналась, что властью не обладает вовсе, а Ортрон способен на все, что угодно. И информация, которую предоставили Джон и Клара - если она вообще оказалась сколько-нибудь ценной, что в этой Вселенной вовсе не обязательно - могла не помочь, а усугубить ситуацию. Ортрон может подумать - если они знали об этом, вдруг их спутница знает нечто столь же ценное? Клара - вообще неизвестно где. Исчезла. Дематериализовалась вместе с консолью, причем в процессе явно что-то пошло не так. Аварийные системы, о которых Джон думал раньше, вовсе не обязательно пережили тот варварский запуск. А даже если и пережили - если консоль сгорела в воронке, материализоваться уже нечему. И нечем. Если так - Клары уже нет. Но об этом даже думать не хотелось. Все же вероятнее, что материализация произошла. А вот где и когда... вопрос куда более расплывчатый. Консоль, игнорируя настройки, возила их куда попало, но в большинстве случаев это все же выпадало на разные моменты жизни мисс Доктор... Сьюзен. Странно было ставить между ними знак "равно", помня о том, что мисс Доктор делала, начиная от "спасения" силурианцев и заканчивая тюрьмой Глаза Ориона. Клару могло унести дальше - еще раньше в ее жизни, куда-то, где еще жив настоящий Доктор. А могло и не унести. Дважды перемещение пришлось туда, где Сьюзен не было - Торчвуд, в момент взлета Раптора, чей полупрозрачный, прикрытый стелс-полем силуэт Джон увидел, придя в себя, и на неизвестно сколько времени в будущее, где жила некто "Тета" со звуковой отверткой из далеканиума, чьи черты явно выдавали родство с Джоном. Может быть... а кто ее знает. В распоряжении консоли - все. В буквальном смысле. Клара могла материализоваться где и когда угодно. В состоянии клеточного распада, инициированного накоплением атронной энергии. ... Неизвестный жужжащий звук привлек внимание Иена. Он поднял голову над подушкой и огляделся по сторонам, насколько позволяло такое положение. Свет был выключен. Кажется, была ночь. Из камеры без окон это трудно точно сказать. И около его вынужденной обители никого не было. И ничего. Показалось. Наверняка. Он уронил голову обратно на подушку. Шаги. Тихие, но, тем не менее, слышные. Они приближались. Да, точно ночь. Будь это днем, в участке было бы больше шума. И эти шаги бы просто с ним слились, а Иен бы этого даже и не заметил. Шаги затихли. И раздался тихий мужской голос: -Иен Честертон? - Он повернулся к решетке и увидел в темноте смутный силуэт. - Я пришел вас отсюда вытащить. - Ночной гость поднял руку, и снова раздался тот же жужжащий звук, а в руке гостя засветился синий огонек. Спустя несколько секунд дверь камеры щелкнула и распахнулась. - Вставайте, и уходим отсюда. Я знаю, что вы его не убивали. Это было... странно. Он говорил это с уверенностью. Он не сомневался в том, что говорит правду. Но это невозможно. Иен помнил старика, и помнил его слова. Он, Иен Честертон, убил его. Это он знал точно. -Откуда? - Это было первое, что он произнес с того самого момента. Само это движение - языка, губ, голосовых связок - казалось непривычным. -Потому что это я его убил.