Темари шагает позади широкой спины в синем мужском платье. Почему-то её сердце бьётся удивительно быстро, она почти задыхается, приходится приподнять подбородок и вобрать воздух ртом. Женщина, шедшая рядом, сразу замечает это. Она, чуть выше куноичи, берёт девушку за руку, сжимает и улыбается ободряюще, тепло, от чего по телу разливается медовая патока. «Всё будет хорошо», — вот что говорит и внушает её улыбка и ладонь, и почему-то им безоговорочно верится.
Всё вокруг словно покрыто туманом; Темари с трудом разглядывает лица людей вокруг, поэтому старается концентрироваться на глазах. Неужели действительно настолько сильно переживает? А ведь думалось — совсем нет.
— Сестра, ты уверена? — раздаётся сзади хрипло, она оборачивается. На неё с тревогой смотрят две пары глаз. Одни — зелёные, как и у неё, однако в разы светлее. Словно морская гладь в безветренный день где-нибудь в Средиземноморье. Другие — маленькие и то ли чёрные, то ли карие, хитрющие, обладателю которых она никогда не доверяет. Второй парень — точная копия отца, только волосы цвета сырого песка, а не глины. Её милые братья.
— Беспокоитесь? — слышится смешок позади, и на плечи двух молодых людей ложатся руки мужчины — точь-в-точь похожего на женщину, идущую рядом. Глаза того же цвета тёмно-фиолетовых фиалок, голос аналогично тёплый и приятный. — Ваша сестра не зашла бы так далеко, сомневаясь, поэтому соберитесь! Или вам не нравится жених? Вы же, вроде, с ним неплохо поладили, — женщина рядом с Темари смеётся — тихонечко, себе в кулачок.
— Думаю, дело не в том, нравится ли он им. Мальчикам не по душе, что кто-то заберёт их драгоценную сестру. Уже скучаете, да? — радужки глаз женщины наполняются краской ещё больше, становясь сочными, подобно сливе, будто на них вылили концентрированный краситель.
— Да ни за что! Скатертью дорожка, — ворчит копия отца; мужчина, шедший впереди, оборачивается, неудовлетворённым взглядом смеряя говорившего, из-за чего последний делает шаг назад и быстро отворачивается, словно и не он вовсе только что тут ругался и использовал неподобающие выражения. Нет-нет. Всем показалось.
— Мы пришли, — говорит глава их маленькой процессии, останавливаясь у деревянных ворот с табличкой; на ней был вырезан круг, внутри которого словно плескались волны. Все замирают, ожидая дальнейших указов или потонув в собственных мыслях во время небольшой передышки. Мужчина поворачивается лицом к девушке и делает шаг к ней навстречу. Теперь она вдруг прозревает — перед ней её отец! Ну конечно, кто ещё это мог быть? Лицо, будто всегда рассерженное, что в детстве сильно пугало, идеальная осанка, сухие выражения, низкий неэмоциональный голос. Она ожидала увидеть кого-то другого?
— Твой брак не по расчёту, — вдруг, переведя дыхание, довольно в скором темпе начинает свою речь мужчина, будто убегая от наступающего им на пятки времени и грядущего расставания, — а исключительно по вашему желанию, что значит, если ты разлюбишь этого человека, ничто не может помешать тебе вернуться домой, понимаешь? — Раса внимательно вглядывается в лицо куноичи, отыскивая нужные ответы на свои вопросы под поглотившее их компанию молчание. Семья всегда внимала сосредоточенно, когда глава принимался высказываться. Его цепкий испытующий взгляд, по обыкновению, пробирается в самое нутро, вытаскивая оттуда потаённые страхи, слабости, секреты. Девушка не любила, когда отец неотрывно и пристально смотрел, потому что бросало в дрожь, а ей определённо не по душе дрожать. Особенно перед ним.
— Дорогой! Но ведь наш брак тоже не по расчёту, — тихо шепчет с напором женщина. — Они обязательно должны разлюбить друг друга? Или ты меня разлюбил, поэтому предупреждаешь?! По своему опыту?
— Я не говорю, что так обязательно будет, — несколько в оправдательном тоне заговаривает мужчина, прерывая жену, однако тут же возвращая себе обычную важность и твёрдость в голосе. — Однако ты должна понимать, что Суна всегда готова принять тебя, что бы ни случилось, — мужчина берёт в свои руки маленькие ладони дрожащей девушки. Глаза младших братьев лезут на лоб. — Ты не Принцесса, которую продают за новые земли и усиление власти, а самостоятельная девушка, которую отпускают в другую семью с верой, что та никогда не причинит нашей дочери зла, — говорит уже более размеренно, пока Темари внимательно ловит каждое слово, отпечатывая в киноплёнке памяти. — Если тебе будет плохо, если будешь чувствовать себя некомфортно или ущемлённой — напиши, мы тут же заберём тебя. Раньше принцессы выходили замуж за чужестранных принцев за тридевять земель, но я не знаю, как мы согласились на подобное. Он ведь даже не принц…
— Он намного лучше! — опять вступается женщина несколько обиженно. — Принцы слишком заняты войнами и работой, а этот будет куда лучшим семьянином, — Раса чувствует — то был камешек в его огород, поэтому незаметно морщится.
— Главное — не забывай, кто ты, — прямо смотрит в глаза дочери. — Ты старшая дочь Четвёртого Казекаге, имеющая полное право на титул Казекаге. Ты один из лучших воинов Суны. Командир, за которым шли и будут идти сотни наших людей, стоит лишь пожелать. Если передумаешь и вернёшься, рано или поздно — ты всегда будешь иметь право работать как шиноби в Суне, потому что ты и есть
шиноби, — до боли сжимает её предплечья, а остальные члены семьи стараются даже не дышать, слишком редко их отец проявляет какие-либо эмоции или бывает настолько разговорчив. Яшамару и женщина, похожая на него, переглядываются, еле заметно улыбаясь, Канкуро ошарашенно кусает губы, Гаара же пуще прежнего нахмуривается. Пожалуй, Раса тоже не желает отпускать родную кровиночку в чужую страну.
— Боже, дорогой, она же не воевать собирается! — всплёскивает руками мать.
«Мать!» — эта мысль взвивается в голове Темари, как пчела, и жалит в самое ранимое место. От того ноги подкашиваются, сердце замирает, и губы высыхают, на них бьётся старо знакомое, родное, столь болезненное. Чересчур мучительное отчего-то «мама». Хочется его произнести до белых пятен перед глазами, снова и снова произносить, просить, сжать в объятиях эту маленькую хрупкую женщину, потому что какое-то плохое предчувствие. Словно что-то может случиться, если она сейчас её не удержит, отпустит, отступит, отойдёт…
И с чего же?
— Брак для женщины — всегда отчасти война, особенно далеко от дома, — безапелляционно заявляет её муж. — Дочь, — пугает всех этим обращением, ведь обычно его не использует. Может быть, в последний раз говорил, когда девушка сказала впервые «папа». То есть примерно года двадцать два назад. — Я поддержу тебя в любом из решений, — продолжает держать зрительный контакт ещё пару секунд, прежде чем отпустить руки девушки и повернуться лицом к воротам. — А теперь нам пора, — словно и не было вовсе секунды назад здесь откровенного, почти эмоционального даже разговора под его началом. Вновь перед ними собранный и строгий Казекаге, который никогда не боится, не убегает, не отступает, не спит и не ест. Именно.
— Ты готова? — Карура сжимает руку дочери и глядит настолько трогательно, что у молодой девушки неожиданно подступают слёзы. Мать это замечает, становясь в разы серьёзнее. — Мальчики, нам нужно кое-что обсудить, а вы подождёте нас здесь, хорошо? — женщина, ласково улыбнувшись семье, тянет за руку Темари в сторону, отводит на пару метров, отворачивая от семьи. — Что случилось? На тебе лица нет! Вся дрожишь, — жена Казекаге шепчет горячо, на лице её застывает сильная тревога.
— Я не знаю, — Песчаная Принцесса запинается перед следующим словом, проглатывает непонятное беспокойство, почти завороженно продолжая, неуверенная, что губы и голос справятся с задачей, — мама, — Карура застывает на мгновенье от того, насколько мило и заботливо дочь её зовёт. Это в тоне, выражении лица, ждущих чего-то глазах. На самом деле, ждущих — сейчас всё разрушится, потому что в груди неприятное шевеление, вот почему невероятно страшно произносить это дорогое сердцу «мама». Оно слетает удивительно легко, однако сохраняется ощущение — вот-вот растворится в воздухе бесследно, не оставив ничего.
— Темари, ты хочешь уйти? Отменим помолвку? Всё в порядке, мы с отцом не будем злиться, — Карура произносит слова чётко и членораздельно мягким доверительным тоном, разбивая сердце дочери на миллионы кусочков. — Скажи мне честно — хочешь уйти? — девушка сквозь всё-таки вырвавшиеся слёзы мотает головой. — Тогда что случилось? — голос женщины дребезжит, словно она сама вот-вот заплачет, выпытывая у дочери причины странного поведения.
Девушка набирает побольше воздуха в лёгкие, выравнивая дыхание, пытаясь заставить взгляд фокусироваться, а он всё продолжает расплываться, и почему-то её руки дрожат в страшном треморе. Темари прикрывает глаза, облизывает губы, выдыхает. Стыдно, что заставила маму беспокоиться, однако внутри всё ещё из ниоткуда возникшая война и страхи. Словно те ждали именно этого момента, дабы проявиться и подогнуть под собой. Именно этого места, этих людей, этого дня.
Их нужно победить. Другого выхода нет.
— Мама, всё ли правильно я делаю? — спрашивает, надеясь — после озвучивания все глупости развеются, и Темари закономерно выйдет из схватки победителем. Нужно сказать, самой осознать насколько переживания пусты, и всё придёт в норму. — Оставляю Суну… — наконец, понимая, о чём болело сердце дочери, Карура с облегчением улыбается на её бегающий в разные стороны взгляд. Женщина уже знает, что должна сказать ради успокоения своей маленькой девочки.
— Всё правильно, — держит её за руки, сжимая тонкие пальцы. На самом деле, для Каруры происходящее настолько же волнительно. И для неё настал момент, когда необходимо исполнить роль матери, помогающей дочери справиться с тревогами, провожающую с улыбкой её в другую семью и желающую счастья. — Каждая девушка боится этого момента, а ты — самая храбрая, решилась уйти настолько далеко от своей семьи ради новой, — говорит с воодушевлением. — И никто тебя за это не осудит! Не посмеет, — сама мотает головой. — Потому что твой выбор, твои решения почётны. Многие ли решатся оставить всё, что у них есть, ради ещё неизвестного будущего? Я никогда в своей девочке не сомневалась и сейчас не сомневаюсь. Ты справишься! Ты никого не предаёшь, самое важное — себя не предаёшь. Мы с твоим отцом больше всего на свете хотим, чтобы ты была счастлива, поэтому поддерживаем твой выбор.
— Но, мама, как я могу? — слёзы так и катятся по щекам девушки прозрачными бусинками, усыпая кимоно, отчего Темари сквозь землю желает провалиться. Взяла и разревелась перед матерью. Это вообще нормально? Да ещё и у самого дома Шикамару, когда они уже на пороге. Она за собой подобной чувствительности не помнит, да почему-то дышать совсем трудно, воздух поступает со скрипом, вызывая всё новые и новые позывы предательских солёных капель, ставших нежданным-негаданным ливнем в безоблачный день.
— Тебе страшно? — дочь с опаской поднимает взгляд, а мать улыбается ещё шире. — Знаешь, оставить жизнь шиноби ради семейного счастья — прекрасно. Разве я не доказательство? Я ни разу не пожалела о том, что вышла замуж и родила вас, — ведёт плечами, улыбаясь поразительно солнечно, вызывая ещё больше острых впивающихся в мягкую плоть колючек в горле.
Почему же её улыбка сегодня подобным образом действует? Потому что в будущем видеть её будет труднее?
— Но я другая! У меня не получится! — кажется, девушку с концами поглотил ужас и неуверенность. По-настоящему застав врасплох. Все ждали его раньше, не сейчас, а он напал в наиболее неожиданный момент. Того и гляди, победит. Стратегия с озвучиванием уже провалилась. — Семья, дети, я не см…
— Тсс, — Карура берёт лицо куноичи в свои руки. — Да, ты другая, у тебя будет всё по-другому, в сто раз лучше, поняла? Ты справишься, ты сможешь, а если нет — позовёшь меня. Но, знаешь, — женщина прерывается, пристально разглядывая мокрые ресницы Песчаной Принцессы, — я безумно хочу, чтобы моя дочь познала счастье «быть женой» и, возможно, «матерью», — очаровывающе произносит последнее слово, заговаривая тише. — Не бойся этой ответственности, рядом всегда будет человек, который разделит её с тобой. Отношения между мужем и женой отличаются от кровных уз, потому что вы сами выбрали быть рядом с друг другом. Вас соединили не обстоятельства, не родство, поэтому ваша связь будет намного нежнее и ценнее для обоих, — улыбается, будто извиняется за неосторожно произнесённое далее желание. — И, может быть, через пару лет я даже смогу понянчиться с внуками. Было бы чудесно! Не переживай, у тебя всё получится! Потому что это ты.
Сабаку но Темари всегда добивается желанного. И не забывай. Ты наша дочь, и для нас это самое главное, — она задумчиво вглядывается в лицо девушки. — Не могу поверить, что создала что-то настолько красивое, — и почему-то на её губах проступает печаль, передающаяся в голос. Женщина мешкает, гладя тонкие пальцы дочери, сглатывает, поднимая лицо к небу, растягивает губы будто бы, перебарывая напряжение. «Темари, прости меня», — про себя. — Мы любим тебя, дорогая, — уже вслух. Карура заключает дочь в крепкие объятия.
«Прости» значит «прости, что на твоих плечах оказалось столько груза, прости, что я не всегда рядом, когда нужно, прости, что не смогла защитить твоё детство, прости за эти слёзы». Девушка в недоумении стискивает инстинктивно мать, почему-то сильнее, чем обычно; её парфюм хочется запомнить как никогда точно, вдыхая полной грудью до потери сознания.
Она не замечает, как оказывается в гостиной дома Нара; они сидят за большим напольным столиком, где может уместиться девять человек: справа от неё находится Раса, слева, во главе стола — отец Шикамару. Шикаку, по обыкновению, держится мрачно и стойко, а один его взгляд говорит: «Я всё знаю, я уже всё знаю». Он чем-то похож на взгляд Казекаге, однако рядом с Нара нестрашно, его присутствие дарит особенное чувство защищённости.
— Так не скажете ли, молодая леди, ваши пожелания по поводу церемонии? — низким мужественным голосом спрашивает её будущий свёкор. Видимо, в раздумьях, она всё пропустила! И что с ней такое сегодня?!
Её блуждающий взгляд сам переводится на отца, тот отвечает ей кивком и внезапно сжимает маленькую ручку дочери под столом, от чего девушка почти теряет дар речи, замерев в этом положении. Её брови взлетают высоко вверх, она немо вопрошает: «Что?», но мужчина предусмотрительно отвернулся чуть ранее.
— Темари? — зовёт её мать; молодая куноичи прочищает горло, отгоняет изумление и принимается говорить.
Они быстро приходят к согласию, заканчивают со всеми необходимыми на данный момент формальностями; завязывается самый обычный «светский» разговор. Йошино и Карура уходят на кухню обсуждать какой-то рецепт, хотя девушка подозревает — не только его. Они никак не могут оставить тему свадьбы, это ведь бракосочетание единственного сына Йошино и старшей дочери Каруры, и женщины искренне надеются, что оно будет первым и последним в жизни их детей. Как они могут оставить? У матерей горят руки, чешутся стопы, а головы забиваются самыми разными планами — планами меню, расписания дня, расстановки столов, списка гостей. Слишком много всего, чтобы пусто болтать. Шикаку и Раса сначала молчат, не отрывая взгляда друг от друга, будто бы сражаясь в своих головах — кто кого перемолчит, но пара
рюмок саке помогает им раскрепоститься — мужчины принимаются говорить о количестве внуков и наследниках.
— Вы должны отправить учиться их сына ко мне! — громко заявляет отец Темари через какое-то время.
— Ребёнок должен расти рядом с матерью, о чём вы, Господин Казекаге! — все эти разговоры жутко смущают молодых невесту и жениха, поэтому последние придумывают пути побега, пока Канкуро всё пытается их подколоть, а Шикамару сильнее и сильнее заливается румянцем.
— Но Суне необходим наследник! — продолжает яро заявлять Раса.
— У вас же есть два сына, — с большим удивлением возражает Нара, на что Казекаге лишь машет рукой.
— Они абсолютно безнадёжны. Скорее я сам рожу, чем они женятся, — мужчины смеются. — Моя жена будет в порядке? — немного тише, но всё ещё так, чтобы слышала вся комната, спрашивает отец невесты.
— Ох, да, не беспокойтесь! Она страшна исключительно по отношению к мужчинам, — конечно, Шикаку говорит о Йошино.
— Просто я заметил… — мужчины, наконец, переходят на неуловимый шёпот.
— Шикамару, — вдруг подаёт голос Гаара. — Если ты обидишь мою сестру, я раздавлю тебя песком, — без единого намёка на шутку заканчивает парень, на его лице не дрогает ни единый мускул. Нара верит всем сердцем в правдивость угрозы, проверять и мысли не возникло.
— Господин Гаара! — тут же вступается Яшамару. — Не нужно подобным образом разговаривать с женихом своей сестры! Вы же становитесь одной семьёй, — дядя примирительно улыбается Шикамару, стараясь смягчить ситуацию.
— Брак можно расторгнуть! Слишком хлипкие узы, — фыркает Гаара.
— Ставлю на то, что либо через месяц Темари сбежит домой от жизни домохозяйки, либо Шикамару сбежит от неё через годик-другой. Делаем скидку на его леность и усидчивость, — поддерживает брата Канкуро, однако, без сомнения, всё больше в шутку. Девушка видит это по лисьей ухмылке брата.
— Господин Канкуро! — шипит дядя.
— Ну, а что? Думаю, я прав. И не надо называть меня Господином, дядя! Я же просил тысячи раз, — кривится Кукольник.
— Мы не разведёмся, не переживай, — всё же отвечает Нара. — Я собираюсь прожить с Темари до конца своих дней, раз уж мы проходим через всё это, — остальные за столом на секундочку притихают, дабы чётко расслышать столь пафосную фразу из уст молодого человека.
— Может, тебе тоже просто нужен наследник, — бросает Канкуро, в ответ на него уставляются две тут же покрасневшие моськи, на лбу одной из которых он чётко читает «ты покойник». Сестра, по традиции, не слаба в высказываниях, даже молча.
— Я бы не пошёл на все эти хлопоты из-за наследника, мне же не пятьдесят, в конце концов, — справившись с лихорадкой и затруднённым дыханием, отвечает Нара, выпрямляя спину ещё сильнее.
— Вот ведь и ходит кругами и ходит. Ты любишь сестру или нет? — стукнув по столу стаканом с чаем, спрашивает Гаара настолько глухим голосом, что по полу пробегает холодок. Все окончательно притихают, женщины выглядывают с кухни, Шикамару надувается, мечется взглядом, Темари почти слышит, как он воет внутри и проклинает её родственников. Открывает рот, закрывает рот, закрывает глаза, выпрямляется.
— Я не разбрасываюсь настолько важными словами тут и там, Темари уже всё услышала, — девушка зардевается с новой силой, а над столом проносится «ууу!»
Родные не перестают подшучивать над молодыми, отец девушки даже пару раз улыбается еле заметно, отворачиваясь и прикрывая губы рукой, делая вид, что кашляет. Канкуро и Гаара берут в плен Шикамару и допрашивают того в уголке, Яшамару пытается вмешаться, но дядю постоянно осаживают. Йошино — теперь уже в комнате — показывает какую-то книгу Каруре, женщины оживлённо ведут беседу, при этом мать Темари то и дело тихо и мелодично смеётся, её смех напоминает звон фурина, а Шикаку отчего-то с несколько горькой улыбкой глядит на сына, снова и снова подливая Казекаге саке; глава дома перехватывает взгляд девушки и кивает ей, поднимая сакидзуки. Его плечи сгорблены, в уголках глаз сильнее пролегают морщины, Нара улыбается, однако почему-то её от улыбки выворачивает наизнанку, буквально заставляет выкашлять сердце. Приходится придержать то рукой. По какой же причине? По какой её так разрывает от данного зрелища? Песчаная Принцесса вновь смотрит на отца, который то и дело бросает на неё взгляд исподтишка.
«Теперь, пожалуй, я даже могу простить его за всё. Ну, почти за всё, наверное», — пролетает в её голове. Девушка опоминается. За что прощать? Она оглядывается и понимает: что-то не так.
Очень зря.
***
Темари просыпается в слезах, задыхаясь и кашляя, она сминает до хруста в руках одеяло. Её собственная комната в Суне.
Всё был сон. Только сон. Конечно же.
Девушка с трудом на негнущихся ногах поднимается с кровати, чтобы выпить воды и умыть лицо приготовленной на утро чашей, а слёзы никак не останавливаются, душа её. Они продолжают течь ручьями, не спрашивая, мешая смотреть на мир более осознанно. Ощущения мерзкие, словно сон вытравил всё хорошее из её жизни, выключил солнце, будто по ней прошлась армия ниндзя, вытоптав в костях проклятия, а сердце было сожжено на ведьмовском огне. Тело ослабшее, руки дрожат, горло саднит.
Сабаку но утирает мокрые дорожки снова и снова, однако на тех незамедлительно появляется влага. Куноичи от злости и бессилия ударяет ногой о стену. Ничего не меняется.
Она глядит сквозь пелену в окно на спокойную, спящую пустыню под полной луной, тело начинает двигаться само по себе. Надевает сандалии, тёплую накидку, по привычке цепляет на ноги кунаи и быстро выходит. Аккуратно спускается по ступеням, добиваясь, чтобы те не скрипели, тихо открывает и закрывает дверь, выходя в ночной холод. Не прохладу, холод.
Тёмная фигура быстро скользит по узким улочкам, бежит, не спотыкаясь, хотя глаза видят плохо, а тело, не укрытое нормальной одеждой, обдувается беспощадным пустынным ветром.
Шутка ли — приходить ночью на кладбище? Из разряда подростковых шалостей, да только из подходящего возраста девушка вроде давным-давно вышла. Приходится пробираться в самое сердце, наиболее ухоженную и охраняемую часть кладбища мимо сотен и сотен других могил. Благодаря жертве покоившихся здесь она жива. Могли бы сожрать при особо большом желании. И девушка бы их даже не подумала осудить.
Темари замирает у нужной части, на негнущихся ногах шагает к двум высоким камням, шатаясь, в итоге всё же запинается и падает коленями на холодный песок. Накидка слетает с плеч. Сколько её тут не было? Как долго? Год? Два?
Слёзы, сдавшиеся во время бега, с новой силой вырываются наружу, оставляя ненавидимый солёный вкус на губах. Она облизывает последние, открывает рот, но задыхается, склоняя на секунду голову. Отец был бы недоволен её видом, манерами. Определённо.
Хотя был ли он хоть раз ей доволен? После смерти жены Казекаге сильно изменился, закрылся, и она ненавидела его за это последние десять лет. После сегодняшнего девушка не хочет думать о том, что тот сделал и чем заслужил ненависть. Она хочет простить и принять его, как это сделал Гаара, как сама сделала во сне.
Сейчас самое время.
Темари поднимает красные глаза к плитам, сжимая губы.
«Вы устали ждать, поэтому сами пришли ко мне? Отец? Мама? К своей ужасной дочери?» — склоняется к земле под весом чувств, не душа в себе всхлипы. Не сегодня. Ей приснился слишком счастливый сон. Нереально счастливый. Нет, сегодня она не будет, как обычно, скрывать чувства. Пока никто не видит, не следит, она может хотя бы оплакать своих бедных родителей, чего не могла сделать все эти годы. Пусть опрометчиво, вдруг, ни с того ни с сего — никогда не поздно. Она оплачет их, пока может, пока снова не превратилась во всесильную куноичи без эмоций. Пока солнце не осветило здесь всё, не поднялось достаточно над горизонтом. Ей так многое нужно им рассказать… — «Отец, мама, я выхожу замуж», — думает, а сама всё громче плачет. Сказать необходимо многое, а начинает вот с этого. От запутавшихся мыслей трещит голова. — «Он хороший человек, Советник Хокаге. Теперь всё по-другому, поэтому я могу переехать в Коноху. Не осуждайте мой выбор, лучше благословите и защитите моих братьев, которых я оставляю», — она зарывается пальцами в песок и склоняет голову, не в силах держать её прямо. Её родители были единственными людьми, перед которыми
Сабаку но Темари могла склониться до земли.
Хладнокровная и убийственная принцесса в первых лучах восходящего солнца в одной длинной ночнушке и накидке, лежащей у ног, стоит на коленях у могил своих родителей и роняет на землю горячие слёзы. Её сердце разрывается, подожжённое ночными грёзами, её волосы колышутся на ветру, а внутренний голос так громок, что его слышат и живые, и мёртвые. Живые — из стражей, патрулировавших округу, которые, приметив Принцессу, тут же быстро скрываются по своим делам. Увиденное они не забудут никогда в жизни, но и рассказать никому вовек не посмеют. А мёртвых не перечесть, их тут было множество.
Непобедимая и жестокая принцесса рыдает, согнувшись пополам, и новый день потихоньку вступает в свои обязанности, внимая её слезам.
Ты ни о чем не переживай,
Давай вместе споём.
Все твои болезненные воспоминания — они в тебе —
Спрятаны глубоко в твоём сердце.
Прошлое оставь в прошлом,
Тогда придёт прозрение.
Тому, кто ушёл, спой песню.
Без сожалений скажи, что любил.
Ты испытал много горя,
Потерял свою свежесть.
Все твои грустные истории — они в тебе —
Поэтому отпусти их.
Прошлое оставь в прошлом,
Тогда увидишь смысл.
Давай споём вместе.
Без сожалений скажи, что мечтал.
Прошлое оставь в прошлом,
Тогда увидишь смысл.
Давай споём вместе.
Без сожалений скажи, что мечтал.
Скажи, что пойдёшь за новой мечтой
