Никто не смеётся последним

      Темари с разбегу и пинком выкидывают в новую жизнь, как в море, у неё нет времени на обучение, приходится прикладывать все усилия, лишь бы удержаться на плаву. Семь дней до свадьбы, из которых четыре уже прошло, а кажется, будто дыхания до конца этого сумасшедшего забега не хватит несомненно. Каждое утро девушка встаёт в четыре и совершает обряд омовения в слегка прохладной воде с лепестками цветов. Каждое утро — разными, вечером перед сном — ванны с аромамаслами, так ещё и Шикамару, очевидно, с подачи Ино, присылает днём цветы, что у Сабаку но некоторый передоз.       — Как будто в оранжерею поселили, — кидает она за одним из завтраков Канкуро.       После омовения — медитация и йога на энгава, дабы обязательно видеть восходящее солнце, за которыми следует завтрак. Надо сказать, не из приятных. Помощницы, приехавшие из Суны, уверяют, что вся эта еда способствует очищению. Наверное, в прямом смысле, потому что Темари тошнит каждый чёртов раз после и во время приёма пищи. Она сдерживается только из-за того, что их с ней отправил Гаара, ведь эти девушки «лучшие в своей сфере и провели не одно бракосочетание счастливейших пар». Завтрак — это какая-то зелёная кашица, отвратительная на вид, запах и вкус. Обед — только не жирное и не жареное, без сахара и соли, то же самое с ужином. За ней пристально следят, чтобы невеста выпивала уйму воды в день, и подносят ту с особой периодичностью. Заставляют менять одежду по несколько раз в день и подают абсолютно чистую, новую.       Самое лучшее — что после завтрака приходит Йошино и они вместе, болтая, готовят обед. Также иногда в это время забегает швея, чтобы ещё раз сделать замеры, подкорректировать что-то. Ведь платье для первой церемонии шилось в Конохе, девушка недостаточно участвовала в примерке. То же самое с туфлями. Они вместе с матерью Шикамару продумывают последние детали банкета, гостей, декораций. После обеда до ужина у неё уроки вышивания и шитья. Темари исколола себе все пальцы, потому что ладно там шитьё, но вышивание… Девушка почти бросила эту затею со всеми обрядами по их обычаям Суны, но успокоила себя тем, что её и так далеко не всё, что должно, просят делать.       «Гаара так старался, — глубоко вздыхает. — Я собираюсь следующие несколько лет заниматься ничем, может, это станет моим новым хобби?»       Конечно, вышивание не могло стать её хобби, как бы сильно её кто ни уговаривал. Даже она сама.       После ужина час растяжки, да такой, что, кажется, через семь дней она спокойно сможет сворачиваться и в круг, и в петельку, и в спираль — оттого невеста еле ходит. Полчаса свободного времени на то, чтобы, наконец, заняться чем-то нераздражающим. Темари в это время, по обыкновению, открывает энциклопедию цветов, которую ей на днях занесла Ино. Тренироваться строго запрещено, никакого оружия, ничего травмоопасного с негативной энергетикой. Да за ней так даже в младенчестве никто не следил! Она уже несколько дней не чистила свой веер! Не бросала кунаи, даже не касалась их. После получаса отдыха вечерняя ванна. Если девушка сидит на одном месте, то есть во время приёма ванн или шитья, ей делают маску то на лицо, то на волосы, пальцы рук, ног. Постоянно вокруг пахнет маслами, и с непривычки кружится голова. Определённо, Шикамару не узнает, потому что ощущение, когда трут спину в ванне — с неё сойдёт пара слоёв кожи, и ей опять станет пять. После ванны массаж и сон не позднее восьми вечера. Удивительно, но Темари сразу вырубает.       Помнится, в первое утро, когда её отвели в ванную комнату, девушка сильно напряглась. Во-первых, ей сказали, что помогут принять ту, во-вторых, действительно никуда не собирались уходить, смотрели без смущения на неё раздевающуюся, так ещё и прохладная вода оказалась смешана с лепестками фрезии и душистого горшочка. «Прощай, детство», — вот, что говорили цветы. Чужие руки расчёсывали ей волосы, обтирали кожу, наносили слабопахнущую травами кашицу на лицо. А вечером уложили в горячую воду, отдающую мятой и можжевельником. Но самым шокирующим в обряде было то, что напротив неё стояло огромное зеркало в полный рост и почти во всю стену, и она никоим образом не могла избежать взгляда на него, тем самым постоянно натыкаясь на своё обнажённое тело. Зеркало не было прикреплено к стене, так что радовало, что его заберут отсюда или же она сама его перенесёт в дальнюю комнату сразу после церемонии. Зеркало также часть обрядов. Ей необходимо привыкнуть к виду своего тела и научиться без стеснения в нём находиться без одежды. Сейчас Темари уже попривыкла, и всё же неудобство никуда не делось, за ней ходят по пятам и делают с её телом всё, что только вздумается.       Второй день начался с лепестков гвоздики и незабудки, символизирующих истинную любовь, вечером ванна с маслом лаванды (верный, преданный, заслуживающий доверия). Третий день — анютины глазки, чтобы муж в будущем был чуток и заботлив, также и она должна быть по отношению к любимому внимательной. А вечером ванна с молоком, маслом сандала, мандарина и ромашки, от которой моментально слиплись глаза. На следующий день она смогла разглядеть в воде целых пять разных видов цветов. Лотос, роза белая, цинния, лилия белая. «Находясь далеко от своей любви, сохранять чистоту, целомудрие, преданность, верность, непорочность». Вечером того же дня вода пахла алкоголем и чем-то хвойным, из-за чего девушка долго пыталась понять, что же в неё добавили. В итоге, не выдержав догадок, Темари напрямую спросила. Ей ответили, что это сухое вино, масло грейпфрута, кипариса, апельсина и можжевельника. А сегодня вот вокруг девушки плавали лепестки нарцисса и гортензии.       — Разве нарцисс — не самовлюблённость? — спрашивает у девушки, которая расчёсывает ей волосы.       — Нет, Госпожа, они значат именно самоуважение. Главное — это проводить грань между чувством собственного достоинства и излишней самовлюблённостью.       — Вот как, — из поднятой ладони невесты в воду скатываются белые большие лепестки, смешиваясь с сиреневыми.       Раньше Темари совсем не интересовалась брачными обрядами Суны — ещё бы, замуж-то она не собиралась. Однако сейчас, окунувшись в них, стала задаваться вопросами, которые обратила к помощницам. Утренние ванны с цветами — что-то вроде молитвы, псалма, которое девушка запечатывает на своём теле. Если соединить смысл цветов по порядку воедино, получится полный текст псалма. Говорят, такие обряды соблюдали в Суне девушки, выходя замуж, с самого основания страны и даже раньше.       Лучше разобравшись в истории, девушка смиряется и даже в некотором роде проникается всем происходящим. Она уже знает, что завтра тоже будет много цветов. Вербена, ветреница, анемон, фиалка, гибискус, тигровая лилия. Чтобы их супружеская жизнь строилась на взаимодействии, согласованности, честности, искренности, прямоте. Чтобы они были ласковыми и нежными друг с другом и чтобы богатство и изобилие сопутствовало им. А в последнее утро за день перед свадьбой её ждёт цветок кактуса, жёлтая и белая камелия. «Вожделение, страстное желание, томление».       — Вы заранее заказали все эти цветы у Ино? А масла откуда? — спрашивает брата, чтобы отвлечься от значения цветов, напускающих на неё краску.       — Масла специально готовятся и хранятся в деревне для таких обрядов, а цветы должны расти в определённой местности, так что их выращивают в разных уголках мира в ограниченном количестве и отправляют по запросу. Но не у всех сейчас период цветения — он отличается от места и времени, не так ли? Часть, естественно, пришлось законсервировать, — Темари, обливаясь слюнками, смотрела на то, как Кукольник уплетает сладкие сочные фрукты с орешками и запивает всё свежевыжатым соком.       — Эй, а почему ты ешь не то же, что и я? — глаза девушки опасно сужаются. — Ты же здесь, чтобы поддерживать меня, разве не так? — ложка особенно резко опускается в тарелку с противной кашицей, но девушка, услышав звон посуды, съёживается и послушно кладёт в рот горку неприятной смеси.       — Поддерживать не значит во всём следовать, — равнодушно заявляет Канкуро, причмокивая обольстительно соком.       — Ты и так ни в чём не следуешь, — шипит сестра. — Если и дальше будешь меня тут провоцировать, живи у Шикамару! Помощи от тебя в любом случае шиш, — снова глотает зелёную смесь и передёргивается, успевая одновременно злобно зыркнуть на брата. Он, бесспорно, подлец, но неужели не может хоть сейчас быть чуточку милее?       — Ну, Темари, — тянет несколько жалостливо молодой человек, однако, встречаясь с обидой, плескающейся в глазах собеседницы и готовой вот-вот от одной спички вспыхнуть и превратиться в гнев, примирительно кивает. — Хорошо, завтра буду завтракать тем же, что и ты, — сдаётся, очаровательно улыбаясь, про себя думая, что лучше не ввязываться в спор с уставшей девушкой, которая последние несколько дней питается полнейшей жутью. Хотя на задворках сознания Сабаку но параллельно продумывает, как всё же избежать незавидной участи поедания сырой, пережёванной кем-то травы. Может, обед и ужин Темари можно ещё как-то вынести, но не завтрак. В конце концов, это же не он замуж выходит. С чего и ему отдуваться?       Брат, разумеется, понимает, что сестра вся на нервах с непривычки в этом доме, который и правда превращался всё больше и больше в оранжерею. Да и сам дом… Канкуро замечал, как она внимательно всматривается в стены, проводит по ним рукой, вдруг долго упирается взглядом в одну и сидит так. Даже сейчас её спина неестественно прямая, девушка не издаёт слишком громких звуков, не особо сильно кричит на него, что удивительно. Переживает из-за приближающейся свадьбы или…       Или проблема несколько другого плана.       А ему и не приходило в голову, что дело не только в церемонии. Но неужели это то, о чём он подумал? Сон Канкуро как рукой сняло, когда шестерёнки в его голове начали усиленно крутиться, проигрывая всевозможные варианты. У Канкуро даже при смерти были бы силы, дабы подшутить над сестрой, а сейчас, кажется, как раз выпадала такая прелестная возможность.       Темари поднимается с места и, кажется, слишком быстро отходит к раковине, чтобы помыть посуду, будто бросается к ней. Голова опущена, вода включена тонкой струйкой. Аккуратно вытирает руки полотенцем, вешает то обратно и разглаживает, садится обратно на стул, почти складывая руки на колени, будто на уроке. Да сестра даже на уроках никогда настолько прилежно не выглядела.       Невеста настолько опускается в свои размышления, что лишь спустя минуту замечает пристальный недоумевающий взгляд брата.       — Что? — брови изгибаются, а голос всё ещё звучит вполовину своей силы.       — Ты чего так трясёшься? Что-то случилось? Вы нарушили договор, и ты всё-таки забеременела? Каков срок? — невеста натягивается подобно струне, задыхается от возмущения, выпучивая на Кукольника глаза, словно вот-вот взорвётся. Но ничего не происходит, она лишь цыкает языком и устало вздыхает, совсем не собирается его проучить за подобные высказывания. Ни одна тарелка не полетела в него, ни одна вилка не воткнулась в стену. А ведь в Суне они каждые три месяца на кухне обновляют штукатурку из-за новых царапин и дырочек, появляющихся там по милости Темари.       «Страааанно».       — Ну, ты чего такая зашуганная? Ходишь на цыпочках, говоришь, как мышь, почти не слышно. В доме нет больного человека, никто вроде не умирает. Или всё-таки умирает? — охает, прикладывая руку ко рту. — Ты убила Шикамару? — ещё раз охает, качая головой. Сестра никак не реагирует, поэтому лицо брата принимает обратно более-менее серьёзное выражение. — Что с тобой? — наклоняет голову, внимательно разглядывая собеседницу. Она и ранее в чрезвычайно для неё вежливой манере с ним разговаривала, будучи злой, ещё ни разу на него сегодня не накричала по-настоящему.       — Ничего, — ведёт плечами, словно пытаясь стряхнуть с себя этот взгляд, слишком проницательный, оттого смущающий. — Всё со мной в порядке! И на цыпочках я не хожу! — шипит. Кукольник как всегда включает голову в самые неподходящие моменты и прикладывает множество усилий, дабы смутить Темари. Эта его черта характера её жутко бесит. Мог бы и сделать вид, что не заметил, как обычно не замечает, когда к ней лучше не лезть с просьбой протестировать его новую куклу.       — Да ну, — голос брата раздаётся в комнате в два раза, если не в три, сильнее голоса сестры, она сама замечает эту разницу, потому что Канкуро постарался её выделить. — Кого ты пытаешься обмануть? Знаешь же, со мной не прокатит, — вертит палочками у её носа.       — Чего прицепился? Не твоё дело! — сама повышает громкость, слегка даже пугаясь себя, оттого тут же вновь съёживаясь.       — А? Не слышу! — игриво встаёт, корча жуткую лыбу «я всё понимаю», и отходит к раковине — помыть посуду.       — Перестань! — спускается до шёпота девушка.       — Кто-то что-то сказал? Не слышу! — Канкуро переходит на крик, сестре приходится вскочить за ним. — Не слышу!!! — карикатурно наклоняется, приставляя руки к ушам.       — Прекрати сейчас же! — гулкий шлепок по голове Кукольника отлетает от стен и возвращается к ним двоим.       — Что прекратить?! Не слышу тебя! — кричит во всю глотку, включая воду.       — Да чего ты орёшь-то? — зажимает парню рот руками, сводит брови к переносице и умудряется ударить коленом брата по ноге. Тот с трудом, после трёхминутной битвы за свободу, отрывает одну ладонь сестры, чтобы уже нормально сказать:       — А почему нельзя? Что будет-то? — девушка опешивает на секунду, которой достаточно, чтобы брат окончательно освободился. — В чём проблема? Нас накажут? Что произойдёт? Я не понимаю.       — Ну, это… — она запинается, делая шаг назад. Девушка сама всё знает, но ему действительно стоило просто помолчать и проигнорировать. У неё же должно быть время на адаптацию, в конце концов! Ему вовсе не обязательно Темари указывать на то, что она ведёт себя странно. Как будто сама бы не догадалась.       «Тупой братец!» — она ещё раз заезжает коленом ему по ноге, а кулаком в живот. Но не очень больно, слегка, чтобы скрыть красноту щёк, пока Канкуро кашляет, склоняясь пополам.       И пока парень смотрит в пол, он приводит мысли в порядок. Собирался так-то просто пошутить, да, похоже, не выйдет. Видно, опять ему необходимо перевоплотиться в здравомыслящего и милого братика.       — Темари, — брат, распрямившись, всё ещё с дёргающимся лицом, выдыхает и мягко заговаривает, — это твой дом, — тихо, членораздельно, нежно. — Твой дом. Можешь делать всё, что пожелаешь, — для уверенности прижимает своими ладонями её руки к туловищу, дабы та не начала сопротивляться и ему не прилетело чем-нибудь тяжёлым. — Можешь раздумывать над тем, какую куда разместить картину, где ты хочешь поменять цвет мебели, а на какие окна повесить занавески в цветочек. Почему бы тебе этим не заняться сегодня, м? — сестра вдруг замечает, какими большими у Канкуро стали руки, да и сильный он, оказывается. Захочет — не сможет в данный момент выбраться из его хватки. Мальчишки невероятно быстро растут и становятся такими огромными. Огромными придурками. — Не думаешь, что такие размышления скрасят твои деньки? Можешь даже размышлять о том, где, например, снести стену, потому что ты определённо будешь часто выходить из себя. Тебе нужна такая стена, — хитро улыбается.       Ну, и как на это можно вообще ответить? Братец снова подкрался незаметно и залез, куда не просили. Темари действительно думала, что сама справится, что незачем кому-то ещё быть в курсе того, как ей непривычно и неудобно находиться на новом месте. Что она не может себя представить его хозяйкой. Она сама собиралась разобраться. Но с членами семьи такое постоянно происходит, на то они и семья. Раздражающие, неуправляемые, страшные, честные, верные. Лучшие.       — Пфф, — сдаётся, всё ещё держа маску обиженки, дабы было легче смущаться.       — Для нас тоже можешь где-нибудь выделить уголок. Выделишь?       — Только для Гаары!       — Эээй! Я вообще-то тоже твой брат! — Кукольник театрально взмахивает руками, изображая головную боль, вызывая короткий смешок у сестры, который она тут же подавляет напускным кашлем.       — Доброе утро, — раздаётся сзади, пока Кукольник всё ещё кривляется, а сестра, отворачиваясь, прикрывает за нахмуренными губами улыбку. — Это для тебя, Темари, — Йошино передаёт вмиг покрасневшей невесте букет и маленькую коробочку. — Можешь пока пойти поставить цветы в вазу, я всё приготовлю, — подмигивает, потому что на самом деле имеет в виду «иди посмотри, что он тебе отправил». — И ещё, — подступает ближе, чтобы уже шёпотом на самое ухо, — не надо меня так смущаться, в конце концов, мы же становимся одной семьёй, — сжимает мягко её плечо, отворачивается, позволяя девушке вспыхнуть ещё ярче и, кивнув, быстро уйти по направлению к своей комнате.       — Я помогу вам, — вызывается Канкуро.       — Спасибо, — женщина надевает фартук.       — Не за что, — молодой человек ярко улыбается.       — Я не об этом, — Нара тянется к верхней полке за мукой. — Благодаря тебе, Темари приходит в себя, — руки брата, только принявшиеся промывать овощи, замирают. — Я понимаю, каково ей, потому что сама через это прошла. Тяжело уезжать от своей семьи, селиться в чужой дом и приниматься там хозяйничать. Она будет не справляться, что-то будет не получаться, валиться из рук. Я в первый месяц после свадьбы постоянно поджигала наш обед, а Шикаку только смеялся и в какой-то момент начал готовить со мной. Я чувствовала себя некомпетентной, а он говорил, что веселится, проводя со мной время, — обветренные губы тронула тень улыбки, от которой невозможно было оторваться. — Шикамару поможет ей потом, но самая первая сложность — это морально привыкнуть к новому месту, устроить здесь свой собственный уголок, справиться с тоской и болью. Со мной рядом не было такого надёжного человека тогда. Спасибо.       — Это, — Канкуро, чьи щёки розовеют, опускает голову, словно находит какое-то особенно грязное пятно на листе латука, — меньшее, что я могу сделать для неё.       Рука Йошино мягко лохматит его волосы.

***

      Для Темари же слова Нара были не просто смущающими, они её осчастливили, и когда она практически сбегала, то никак не могла подавить глупую улыбку. Что ещё лучше этого она может услышать от будущей свекрови?       В нос ударяет запах магнолий, подскочивший, когда она неаккуратно переставила ноги и, уже в своей их комнате, девушка замирает. Сегодня это магнолии! До этого Шикамару отправлял колокольчики в знак благодарности и ложные нарциссы — уважение. Сегодня букет магнолий! Это «настоящий, естественный и… самый подходящий человек».       Шикамару даже на миллиметр не романтик, но когда он вдруг начинает стараться и искренне проявляет свои чувства, то приближается в своеобразной иерархии к заядлому ловеласу. Хотя, наверное, ему просто понравились цветы своим видом. Интересно, Ино его просветила, что они значат?       Отложив букет, девушка открывает коробочку и удивляется. Она ожидала увидеть данго, как и четыре предыдущих дня. Нара знает, как сильно она их любит, поэтому их и присылал, но сегодня она обнаруживает там моти и небольшую записку.       «Осталось совсем немного, но ты всё ещё можешь вернуться домой, если что. Я знаю, что ты так не поступишь, не злись, — девушка унимает действительно начавшую закипать злость. — Лично я не сомневаюсь, потому что ты самый подходящий для меня человек».       «Всё-таки сказала», — мелькает в голове. Темари утыкается головой в подушку, пряча в ткани улыбку. Она слишком яркая, чтобы не прятать, серьёзно. Всего минут двадцать назад Темари думалось, что это всё какая-то беспросветная тоска, а сейчас она чувствует, как воспряла духом. Канкуро её рассмешил, Йошино успокоила, так теперь ещё и этот придурок… самый лучший, несомненно, осчастливил. Парой слов, одним букетом и тремя моти — нежными и сладкими, с фруктами внутри, такими свежими, что сок стекает по руке тонкой струйкой.       Пожалуй, она действительно находится в подходящем месте с самыми подходящими людьми. Разве она не счастливица?       День, во время которого, последовав совету брата, она размышляла и мысленно украшала дом, как ей хочется, пролетел быстро. А вечером её ждала ванна с маслом розовой розы.       «Доверие и счастье».       Пожалуй, сейчас у неё есть и то, и другое.