Никто не смеётся последним

      Темари встаёт за три часа до рассвета, что удаётся ей достаточно легко, ведь легла с закатом, даже Гаару не поприветствовала как подобает. Вчера был бешеный день. Окончательные примерки, перепланировки, уточнение. Она ещё и умудрилась набрать пару килограмм, а не сбросить, как обычно бывает с невестками, из-за чего, естественно, весь день провела на иголках собственного самобичевания.       «А всё потому, что не тренировалась! Ксо!»       С платьем для первой церемонии-то ничего не стало, а вот для второй… Его пришлось распарывать кое-где и перешивать. Хорошо, что заранее оставили немного ткани. Зато из-за всей этой ситуации невесту гложило ужасное чувство вины перед швеей из Суны, которая мало того что согласилась приехать в Коноху, так ей ещё пришлось плюсом разбираться с нарядом раздобревшей невесты. Гаара поздно прибыл, а на рассвете ему уже подниматься, чтобы идти на свадьбу. Фотограф, с которым они изначально договорились, сломал руку. И вишенкой на торте — ходить в гэта оказалось самой сложной из когда-либо поставленных перед Темари задач. Она вчера пару раз навернулась и не сломала нос только из-за Канкуро, беспрестанно находившегося рядом и ловившего её. Темари не сдавалась, но и гэта тоже решили выиграть в этой битве во что бы то ни стало.       В общем, день, полный переживаний и стыда.       Утром девушка просыпается, когда брат будит. Появляется над ней, тихо произносит «Пора», и инстинкты шиноби моментально заставляют открыть глаза; она почти вскакивает прямо из положения лёжа, однако Кукольник прижимает руками к матрасу слишком большой для неё одной кровати. «Полежи ещё чуть-чуть и встань спокойно».       Молодой человек открывает шторки, за которыми непроглядная тьма. До восхода три часа, но в Конохе светлеет разом и довольно поздно. Темари послушно спокойно садится, поднимает вверх руки, выполняет пару упражнений на растяжку, прежде чем встать, опускает ладони в чашу с подогретой водой, умывает лицо. За окном всё так же зелено и мрачно, и мир пока не намерен раскрываться. Главное, чтобы начало хоть немного светлеть во время обряда, ради которого она поднялась.       — И правда, пора, — встряхивает плечами; брат кивает, выходит из комнаты, чтобы сестра переоделась в лёгкую традиционную одежду. Длинная юбка, удобно разрезанная по бокам снизу до бёдер, топ без лямок — всё белого цвета. Канкуро возвращается обратно с деревянной шкатулочкой и подносом с красками.       Пока она надевает длинные серьги и золотые браслеты десятками на руки, Канкуро аккуратными ненавязчивыми движениями разводит хну, превращая ту из землянисто-зелёной в золотую с помощью других порошков. Волшебник, не иначе. Даже атмосфера рядом с ним становится донельзя необычной. Брат непривычно молчалив, а за выражением умиротворения, которым всегда сопровождается его обряд нанесения маски на лицо, Темари улавливает, кажется, какую-то борьбу. Она в плотно сжатых губах, напряжённых плечах и сильно вздымающейся груди.       Когда девушка закрепляет белую ткань, с которой свисают золотые нити, вокруг шеи, парень прикасается кончиком кисточки к её лодыжке и принимается выводить замысловатые цветочные узоры, что потянутся до самих колен. И в эти мгновения её глаза с трудом отрываются от его умелых нежных рук. Прикосновения брата почти не ощущаются на коже, он нигде не сдавливает, не нажимает, плавно направляет ногу, поворачивая, и мягко вырисовывает заклинания. Она расчёсывает волосы и золотой заколкой крепит белую полупрозрачную фатиновую ткань на затылке, с ободка на лоб падают тончайшие золотые нити. Девушка заканчивает быстрее, пока брат сидит-корпит над узорами, легонечко ворочая ножку.       — Серьёзно, почему она такая маленькая? Нц, как я всё тут умещу? — ворчит, но старается. Фыркает, как ёжик, с этими своими непослушными волосами — вылитый. Семья ёжиков, и один ёж переселяется к оленям. Вот так шуточки.       Её рука непроизвольно тянется к его волосам. В последнее время у неё это желание какое-то маниакальное прямо, да и Канкуро часто с недавних пор треплют по голове. Он по привычке хочет отдёрнуться, потому что у сестры аура сильного шиноби ни на йоту не исчезает, даже когда она с милейшим лицом пьёт молоко по утрам; инстинкты сами просят не позволять трогать, но если теперь оторвёт кисть, узор смажется, поэтому смиряется — задабривает зверя страха сладкими речами, концентрируясь на очередном лепестке.       — Спасибо, — выдыхает девушка, чуть откидываясь назад на кровать, упираясь рукой в одеяло, а второй — задерживая на голове младшего брата. — И прости.       — С чего такие нежности? — его и благодарят что-то частенько. Неужто помирать скоро? Говорят ведь, что перед смертью люди вокруг становятся добрее. Или говорят, что человек перед смертью меняется? Точно и не вспомнить. В любом случае, Канкуро к этому всему непривыкший. Он воин от макушки до пят с жёсткой, грубой душой, его смущает сентиментальность, зачинщиком которой он не выступал. Канкуро любит подтрунивать над другими, особенно, если это что-то связанное с романтикой, но сам не то чтобы умеет ясно выражать свои чувства.       — Не беспокойся, долго не продлятся, — опять фырчит в ответ.       И он, и она знают — долго ведь правда не продлятся. В конце концов, нет в мире людей, кто знал бы их так хорошо, как эти двое друг друга. «Спасибо» за то, что подтолкнул к этому решению. За то, что придавал сил и смелости, за то, что вместе с ней терпит жуткий распорядок, ходит на цыпочках, приносит книги по первому слову, заваривает любимый чай, шутит так же, как обычно, расслабляя. За то, что вот такой вечный обалдуй и любящий брат. Прощает грубость, принимает острый язык, подставляет плечо. За то, что встал сегодня ни свет ни заря, не выспавшись, сам вызвался рисовать узор вместо помощниц, чтобы она подольше побыла в комфортной атмосфере рядом с близким человеком, дурачится ужасно и улыбается ярко, как в детстве. А пожалуй, даже ярче, чем в детстве. Тогда они не были настолько беззаботными и счастливыми, если были — то лишь до смерти мамы. Спасибо за сотни сделанных и сотни несделанных вещей. За то, что рядом, за то, что есть.       Прохладная кисть пускает мурашки, и запах хны непривычен, но напоминает сырую землю, которой она касалась пару дней назад, лёжа на пригорке. Землю и траву. У Канкуро отлично получается, цветы вяжутся между собой тонкими стеблями, и вот на ногах Темари уже располагается самая настоящая лоза. Изначально, кажется, планировалось что-то менее масштабное, но, получив разрешение семьи Нара, Сабаку но и тут решили в обрядах идти до последнего.       — А ты чего так хорош-то? — прищуривается.       — Я был рождён гением, — ни один мускул на юношеском лице не дрогает, пока взгляд сосредоточен на ногах сестры. Поразительная концентрация.       — Пфф, — заливается, получая в ответ лишь закатанные глаза. Даже концентрация не помешает ему это сделать.       Он закрепляет на её лодыжках золотые браслеты и подносит к ногам полностью тканевую обувь с лишь немного более твёрдой стопой, конечно, белоснежного оттенка. За окном понемногу начинает светлеть. Словно занавес, со скрипом поднимается по миллиметру вверх, пропуская свет со сцены в жизнь.       — Я сама, — парень не слушает, одевает туфельки, не поднимая головы, подвязывая ленточки на икрах.       Закончив, так и остаётся сидеть там, смотря на ноги сестры, тяжело вздыхает, поднимаясь и протягивая ей ладонь. Она с удивлением глядит на неё, но в его взгляде проскальзывает что-то чёрно-тоскливое, поэтому Темари молча соглашается. Есть вещи, которые не нужно объяснять, и люди, которым не нужно объяснять. Моменты, в которые не нужно объяснять. Здесь и сейчас всё слилось воедино, поэтому несгибаемая Принцесса Песков поддаётся. Иногда можно поддаться, и это не будет проигрышем, вам так не кажется? Рядом с теми, тогда и там.       Он ведёт её под руку в гостиную, где на диване уже дожидается Гаара. Младший брат приветливо машет и встаёт. В домашней одежде, с расчёсанными, но неуложенными волосами под мягким светом ещё не вставшего солнца — Казекаге кажется пушистым и мягким, ручным. Лишь в подобные моменты можно распознать, насколько он ещё молод. Гаара одобрительно кивает, пока рука Канкуро сжимает как-то излишне сильно ладонь сестры. И она отчего-то не желает поднять на Кукольника глаз. Потому что знает, что увидит? Потому что боится это увидеть? Гаара подаёт сестре два небольших веера — тёмно-красный и глубокого синего цвета. На них девушка может узнать надписи, сделанные на старинный манер древним языком страны Ветра. Канкуро ещё раз сжимает её ладонь чуть сильнее, прежде чем отпустить, и подталкивает к энгава.       В доме полнейшая тишина, помощницы всё ещё спят, наслаждаются последними минутами отдыха, деревня также тиха, не слышно ничьих голосов, музыки или работы. Нигде не варится рамэн, никто не раскалывает сухую древесину топором, не хлопают двери и не звенят колокольчики на них. Зато лес, к которому она приближается, ступая на траву с энгава, полон разных звуков. Ручей, что недалеко, звонко бежит вниз, листья деревьев шелестят от набегающего порывистого ветра — он сегодня особенно безжалостен, отчего неприкрытая кожа девушки покрывается мурашками моментально. Птицы вовсю заливаются, капли росы срываются с листочков. Из-за того, что обувь тканевая, невеста отлично чувствует травинки, камешки и землю.       Она выходит посередине между домом и лесом, расставляет в разные стороны руки с веерами, встряхивая запястьями, набирает воздуха в лёгкие и прикрывает глаза. Братья, стоя в доме, внимательно следят за её движениями, тоже замирают, кажется, даже дышат с ней в ритм. Темари ещё раз встряхивает запястьями, поднимает правую руку вверх, сгибая в локте, и начинает. Это старый обрядовый танец, что выполняют невесты с первыми лучами солнца в день бракосочетания. Однако изначально — это упражнения для тренировки с веерами для тех, кто только привыкает к данному оружию, которое всегда было чуть больше оружием для девушек, пока не выросло в размерах. Учит держать равновесие, веера, правильно направлять на противника, уклоняться в нужный момент, прочувствовать своё тело. Инсценировка битвы. Темари когда-то тоже начинала с него и хорошо помнит, потому что тогда учила ещё с отцом. Такое не забудешь. Да и время от времени его повторяла, чтобы расслабиться. Основы всегда есть основы.       У Сабаку но не отнять из движений определённую резкость, присущую ниндзя. Но девушка старается быть чуть нежнее, чуть вальяжнее двигаться, чуть грациознее откидываться назад, почти параллельно земле, вытягивая руку. Она ни о чём не думает, старательно очистив сознание от всего лишнего. Только она сама и давно заученные движения. Она и ветер, она и ворсинки под ногами.       Юбка развивается при прыжках, а браслеты тихо звенят, на лице безмятежность.       Канкуро кусает губы, с силой сжимая краешек сёдзи, оттого не замечает, когда приближается младший брат и кладёт руку ему на плечо. Гаара похлопывает, улыбаясь. У них не такой уж и большой выбор. Лишь смотреть на неё и желать самого лучшего. Время назад не откатить. Хотя, возможно, с настоящим опытом они в прошлом ни за что не дали бы ей согласия на эту свадьбу.       Танец на самом деле очень спокойный, все движения совершаются будто в замедленной съёмке, и к этому девушке тоже приходится наловчиться. Основы есть основы, но потом в настоящем бою никто так не медлит. Она прогоняет в мыслях утренний образ Канкуро в рубашке, расстёгнутой на три пуговицы, его медленное дыхание, аккуратные касания. Даже если на самом деле в сердце ураган, он отлично держался. Заспанное лицо младшего, его молчаливые наставления и бардак на голове. Её мальчики невероятно выросли. Думалось ли девушке когда-то, что сорванец Канкуро будет учить её спокойствию? Её маленькие милые братья уже вовсе не маленькие.       Поэтому девушке не страшно. Определённо не страшно. Сзади на неё смотрят два прекрасных примера для подражания. Темари никогда выдержкой не отличалась, но всё бывает в первый раз. И сегодня, вдохновлённая ими, она учится. Ступать мягче, принимая благодарно землю со всеми её острыми камешками и ласковой травой. Расслабить плечи, чтобы движения получались свободнее, взмахивать запястьем или притопывать в такт, наполняя утро её чувствами, надеждами, верой. Танец-благословление, танец-молитва.       Он ей нужен, наверное, как никому другому, потому что есть, о чём попросить. Чтобы этот день прошёл хорошо, чтобы она не разревелась, прощаясь послезавтра с братьями, чтобы не накричала и не лишила Шикамару всех зубов в первые двадцать четыре часа замужества, чтобы она в будущем не спалила их дом, чтобы смогла вписаться в жизнь в Конохе, чтобы не началась новая война, в которой она не сможет поучаствовать, но которая может забрать её братьев и мужа. Чтобы не дай бог не разрушились отношения между Скрытым Листом и Скрытым Песком, чтобы её братья были здоровы, чтобы семейная жизнь сложилась, чтобы Нара не разлюбил её и… Много о чём ей хочется попросить. И она без колебаний просит, вкладывая пожелания в каждый вдох, забываясь во времени, потому конец танца становится полнейшей неожиданностью. Она замирает на месте с вытянутыми руками и шеей, напряжёнными от стойки на носочках ногами, и считает секунды, не веря, что всё закончилось. Однако, смотря на светлеющую зелень леса, расслабляется, и губ девушки даже трогает мимолётная улыбка.       Когда сестра возвращается, раскрасневшаяся, с сырыми ногами и блестящими глазами, её встречают две улыбки, одна из которых всё ещё выглядит натянутой. Темари делает шаг прямо к Канкуро и тычет пальцем в щёку брата, моментально разрушая всю волшебную и загадочную атмосферу.       — Что? — нарушается неподъёмная тишина ворчанием Кукольника.       — Вот именно — что? — спрашивает у него, ведя плечами. Брат сначала ухмыляется, через секунду поникает под её упрямым взглядом, сгорбившись, разводит руками и вздыхает. Он не выспался и чересчур устал для того, чтобы стоять на своём до последнего. — Вот уж, нашёлся ребёнок. Сколько проблем с тобой, конечно, — невеста передаёт веера Казекаге и, встав на цыпочки, обвивает шею Канкуро руками.       — Ааа?! — не медлит ответ от жертвы, на которую напали столь неожиданно.       — Да не кричи ты, — шёпотом произносит, сжимая брата посильнее, однако удерживаясь от удушения. — Ты же тут нюни развёл, а не я.       — Пфф, — когда старший повернулся к младшему на этот звук, явно выдающий, что кое-кто захихикал, тот уже с самым серьёзным видом внимательно разглядывал веера.       Руки Канкуро, сдаваясь, легко обхватывают её талию, однако лицо, что не видно невесте, перекашивается и покрывается слоем боли, будто в каждый миллиметр кожи на лице воткнули по иголке; она такая маленькая и беззащитная (без веера и спящая) теперь будет всегда где-то в другом месте, где он не может оберегать её и оберегаться от неё. Нет ничего хуже, серьёзно. Ему стоило больше баловать сестру, пока они жили вместе. Не то чтобы, конечно, она его особо баловала. Только кулаками. Но ему правда стоило чаще спускать ей это с рук, а не препираться, чаще приносить любимое вино, дарить одежду и отпускать на выходные, брать её часы работы себе и…       Да только смысл думать о том, что должно было быть сделано? Если нельзя сделать это теперь, нужно думать о том, что можно сделать в будущем. И закопать после свадебной церемонии новоиспечённого мужа — не вариант. Даже если он таковым кажется и сладко манит.       — Ты очень красивая сегодня, — берёт себя в руки и отстраняется от девушки. Она вспыхивает ровно на секунду, чтобы в следующую выдать колкость:       — Только сегодня? — тянется к его уху, чтобы потянуть, но брат ловко уворачивается. — Ладно, мальчики, меня ещё ждёт много работы, я пойду! — протягивает руки к веерам, однако Гаара их не отдаёт.       — Я сам уберу, всё в порядке.       — Но… — смятение.       — Иди давай, тебе ещё надо из гадкого утёнка в прекрасную лебедь успеть превратиться, — поддакивает Канкуро, разворачивая её в сторону ванной.       — Ты же минуту назад говорил, что я сегодня красивая! — глаза опасно сверкают.       — Ну, для утёнка совсем неплохо, — Кукольник задирает нос. У Казекаге в запасе оказывается ровно секунда, чтобы встать между братом и сестрой. И тяжёлый удар приходится по его плечу, а не по руке Канкуро.       — Ааа, как же так?! Гаара, прости! — на лице Темари отражается паника. — Боже, прости, пожалуйста, мне так жаль, — чуть не плачет. — Это всё из-за тебя! — тычет в старшего брата, пока тот пожимает плечами и показывает ей язык, успешно прячась за спиной младшего.       — Сестра, всё в порядке. У тебя ручка как пушинка. Иди скорей.       — Но Гаара, как же я могу уйти после того, как покалечила тебя? — возможно, братья впервые видят у сестры настолько испуганно-растерянное лицо. — Я должна лишить себя рук…!       — Это вряд ли можно назвать «покалечила», — Казекаге останавливает высокопарную речь девушки и показательно ударяет себя сам по плечу пару раз да так, что звук напоминает то, как обычно отзываются сломанные кости.       — Гаара! — Темари лишь сильнее взвивается.       — Да что с ним станется? — беззаботно встревает уже забытый Канкуро, тут же жалея о своём длинном языке. Темари бросает на него испепеляющий взгляд, кажется, он даже чувствует запах горелого, но списывает всё на своё богатое воображение, под страхом смерти не замечая, как передёргивается брат и быстро куда-то устремляется.       — Как ты мог поставить под удар своего Казекаге? Ты всегда должен его защищать! — распалённая сестра тоже не обращает внимания на то, что молодой человек исчез.       — Да он сам, — яростно отвечает Канкуро, показывая на Гаару. Точнее на место, где он был до этого. Брат с сестрой оглядываются в поисках пропавшего с горизонта парня; через пару секунд тот сам появляется со сковородой в руках, от которой идёт пар.       — Я приготовил нам яичницу, так что давайте пойдём и поедим, — старшие недоверчиво переглядываются, тогда Казекаге наклоняет к ним сковороду, чтобы показать своё произведение искусства. На чёрной поверхности догорают угольки того, что должно было быть белком, а желтки яичницы стали мертвенно-белыми с одной стороны, с другой — очевидно, чёрными.       — Точно, у меня же дела! Срочно надо бежать, — невеста хлопает себя по лицу и скрывается в коридоре. Канкуро оглядывается туда, где она исчезла, цокает и беспомощно глядит на убитые яйца.       — А я на диете.       — С какого момента? — удивляется Гаара, ещё вчера видевший, как брат уплетал моти ночью за обе щеки.       — С этого, — Кукольник вздыхает и уходит к себе в комнату, оставляя младшего брата с тремя грустными обгоревшими желтками.       — Наверное, стоило сделать омлет, — не расстроившись, бросает Казекаге, отправляясь на кухню поедать свой завтрак.       Так начался день свадьбы Шикамару и Темари.